Текст книги "Спички и омела (ЛП)"

Автор книги: Ребекка Кенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Он задержался на мгновение, его улыбка и ее улыбка превратились в напряженное, теплое осознание, учащенное сердцебиение и горячее дыхание.

Потом он снова поднялся и исчез в своей мастерской.

За исключением дней уборки, Элата всегда работал.

– Акт восстановления питает мою магию, – сказал он ей однажды вечером за ужином. – Я восстанавливаю и повторно использую то, что было выброшено расточительными людьми. Природа одобряет это, и поэтому она дарит мне магию, необходимую для полного преобразования объекта. Процесс медленный, но эффективный. А к середине зимы у меня есть все, что мне нужно для очередного визита в деревню.

После этого объяснения он стал чаще разговаривать с ней – долгие беседы о магии и истории фейри, а также о мире за пределами деревни и леса. Они говорили о кораблях, он показал ей книгу с картами, которую получил. Ведьмак сказал, что она пострадала во время пожара и выброшена как мусор, но он восстановил ее. Они вместе изучали страницы – и иногда, когда Тисл смотрела на него, то подозревала, что он тоже только что смотрел на нее.

Элата иногда выходил из дома, чтобы прогуляться вдоль границы Эмбри-Холлоу. Он называл это «слушанием» и утверждал, что может различать желания жителей находящейся поблизости деревни.

– Так ты слышишь мои мысли? – спросила Тисл, заранее боясь ответа.

– Нет, я не могу слышать твои мысли, – сказал он. – Я получаю впечатления или образы того, чего жаждет человек. И, как я уже сказал, с тобой я вижу только твои поверхностные желания, а не самые глубокие. Прямо сейчас тебе нужна соль.

Он протянул ей маленький горшочек.

– Какой полезный навык, – сказала она, взяв щепотку соли и посыпав ею овощи.

Облегчение успокоило ее нервы. Она боялась, что он может заметить некоторые из самых озорных мыслей, которые закрадывались в ее голову в последнее время. Книга, которую он ей подарил, оказалась сборником любовных историй. Она никогда не читала ничего подобного. Все книги её деда содержали только информацию о чем-либо.

В этой же книге было более трехсот сказок, и Тисл позволяла себе прочитать по одной каждую ночь. Во многих из них говорилось о любви, такой трепетной и трагичной, что слезы капали на страницы. Другие изображали всепоглощающую страсть в таких ярких деталях, что в других местах цвела влага.

В ночь перед следующим зимним визитом Элаты Тисл прочитала историю об обычной девушке, влюбившейся в бога. В сказке были яркие, похотливо детализированные картинки, и у нее был такой печальный конец, что, когда она закончила, ее щеки были мокрыми и алыми, а нижнее белье промокло.

Она захлопнула книгу, встала с кровати и направилась в мастерскую Элаты, пока у нее не сдали нервы.

Он все еще работал, нанося последние штрихи на чертика из коробки. Когда она ворвалась в комнату, он вздрогнул, и пружина на игрушке со звоном разжалась.

Тисл уронил книгу на свой рабочий стол.

– Зачем ты мне это дал?

Элата взглянул на книгу, затем сосредоточился на своей задаче.

– Ты любишь читать.

– В мире много книг. Почему именно эта?

– Я думал, тебе понравится, – пробормотал он.

– Чем? – Она наклонилась к нему. – Посмотри на меня.

Когда он поднял глаза, виноватый румянец горел на его скулах.

Она не знала, как задать вопросы, которые терзали ее душу. Поэтому они просто смотрели друг на друга, пока она не сгребла книгу со стола и не отнесла обратно в свою комнату.

Когда он взял дары середины зимы для визита в Эмбри-Холлоу, Тисл не пошла с Элатой. Она не хотела видеть людей, которые отправили ее в лес с незнакомцем, не переживая о благополучии девушки.

Но когда Элата вернулся, она задала несколько вопросов о некоторых людях. Он рассказал ей, кто умер, а кто родился, и что он подарил каждому жителю деревни.

– Кто-нибудь из них спрашивал обо мне? – поинтересовалась она.

– Нет. Думаю, они побоялись. Возможно, они подумали, что я тебя съел.

– А ты бы стал? – спросила она, прежде чем смогла остановиться.

– Стал бы что? – его горло дернулось от тяжелого глотка, – есть тебя?

– Забыли.

Ее сердце подползло к горлу и колотилось по голосовым связкам.

– Я получу подарок?

Он вскочил, подошел к своему мешку и запустил в него руку.

Сначала он вытащил стопку книг деда и полированную трубку, которую тот обычно курил.

Тисл взяла их с благоговением, с таким комом в горле, что не смогла даже поблагодарить его. Она вдохнула аромат трубки и книг, а потом поставила их на пустую полку.

После этого Элата достал пару золотых сережек, которые подарил ей в прошлом году. Когда он передавал их, она почувствовала легчайший укол в мочках ушей, а когда коснулась их рукой, они уже были аккуратно проколоты. Лишь крошечная капля крови из каждой. Она промокнула кровь и слизала ее с пальца. Элата наблюдал за этим, прикрыв глаза. Затем она закрепила серьги на месте.

– Как я выгляжу?

Он прочистил горло.

– Празднично.

Он быстро отвернулся и снова полез в сумку. На этот раз в его руках было великолепное платье – бархатисто-алое, отделанное чистейшей белой шерстью.

– Для семейного торжества сегодня вечером.

– Оно очень красиво, – прошептала она. – Спасибо.

Она надела его в долину в ту ночь, и, возможно, дело было в ее воображении, но ей казалось, что среди древесного дыма и пряного вина, среди запаха запеченных яблок и веселой музыки глаза Элаты задерживались на ней чаще, чем обычно. Его взгляд одновременно восхищал и пугал.

Тисл потанцевала со всеми членами его семьи, прежде чем он, наконец, поймал ее. И в водовороте вина, смеха и мерцающей магии, в бархатном платье, обнимающим ее фигуру, как любовник, она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. А потом отвернулась, испугавшись собственной смелости.

Перед рассветом мать Элаты Игрейна схватила Тисл за руки и прошептала:

– Я рада видеть, что ты все еще здесь, с ним. Ему был нужен кто-то.

– У него есть вы, – ответила Тисл. – Он так сильно любит всех вас. Он работает весь год, чтобы видеть вас полночи.

– Знаю. – В глазах женщины-фейри мелькнула боль, и она еще больше понизила голос. – Я бы хотела, чтобы он этого не делал. Я бы хотела, чтобы он нас отпустил. Наше время истекло, милая, и мы это знаем. Каждый год он нарушает наш покой. Видеть его радостно, но и мучительно. Ведь мы знаем, что прошел еще один год, что у нас нет иной жизни, кроме этого обрывка ночи. Я бы предпочла погрузиться в спокойное забытье и никогда больше не просыпаться.

– А вы ему про это говорили? – прошептала Тисл.

– О, нет, – сказала Игрейна. – И я не стану – по крайней мере пока. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя одиноким или нежеланным.

Пальцы Игрейны начали затвердевать в руках Тисл, приобретая оттенок и текстуру коры. Она отстранилась, отступив на свое место в чаще, и расположилась рядом со своим мужем, в то время как ветви и безлистные лозы ползли по ней и запечатывали на месте.

Элата громко простонал, когда шесть пар любимых глаз стали тусклыми и деревянными. Он расхаживал по краю поляны, от горя и гнева линия его плеч заострилась.

Тисл шагнула вперед и коснулась лба Игрейны.

– Он не один, – прошептала она. – И он не нежеланный.

Она с Элатой вернулись в огромный пустой дом, и он сразу же пошел к рабочему столу. Даже из своей комнаты, находящейся дальше по коридору она слышала сердитый лязг металла, стук инструментов и непрерывные ругательства из его уст.

Его боль придала ей смелости сделать то, чего она хотела месяцами.

Алое платье соскользнуло с ее плеч и упало на ковер. За ним последовали корсет и нижнее белье. Кусочки белого снега на кроваво-красной ткани.

Обнаженная, она вошла в мастерскую и встала за его стулом.

– Не оборачивайся, – сказала она. – У меня есть для тебя подарок. Но сначала ты должен мне кое-что рассказать.

Напряжение сковало его спину. Он склонил голову набок.

– Хорошо.

– Ты хотя бы попытался найти мне другое жилье? Меня где-нибудь будут ждать?

– Я… я был занят. Но если ты хочешь уйти, я найду тебе место, куда можно будет пойти. Я сделаю это завтра, первым делом. Я…

– Нет, – она скользнула обеими руками по его плечам, наклоняясь губами к мягким волнам его волос. От него пахло сосной и землей, кожей и металлом.

– Расскажи мне, Элата, Ведьмак и Фейри, – сказала она. – Я все еще нежеланная?

Долгий вздох вырвался из его груди.

– Нет.

Она крепче сжала его плечи.

– Какое-то время ты была просто одним из жителей деревни, – хрипло сказал он. – Но в течение трех лет я обращал на тебя внимание. А с середины прошлой зимы я стал зависим от твоего присутствия. Думал, что если ты уйдешь, я исчезну. Но все это не должно повлиять на твой выбор. Я не буду связывать тебя здесь или приковывать к мрачному циклу, который называю жизнью. Если ты захочешь уйти, я пойму.

– Но ты не понимаешь, – Тисл прижалась губами к его шее. – Для меня ты не Невидимый Ведьмак в маске. Ты не Нежеланный. И ты не Нелюбимый.

У него перехватило дыхание. Он протянул руку, его пальцы обхватили ее запястье.

– Если тебе нужен твой подарок, – тихо сказала она, – можешь повернуться.

Он повернулся и поднялся со стула одним плавным движением. Смотрел на ее тело так долго, что она задрожала, неуверенная, задаваясь вопросом, почему он не прикасался к ней.

– Ты не хочешь меня? – прошептала она.

Его ладони благоговейно легли на ее талию.

– Я думаю, что буду хотеть тебя снова и снова, очень долгое время.

Следующий год он работал меньше, чем обычно. Дни уборки они проводили обнаженными, и самой уборки как таковой было мало. Тисл иногда заходила в мастерскую Элаты в нижнем белье, и это обычно заканчивалось тем, что она склонялась над его столом, задыхаясь и трепеща от удовольствия. В такие моменты она звала его по имени, а он стонал в ответ, входя все глубже.

Тисл часто задавалась вопросом, что бы сказали жители деревни, если бы узнали, что она занимается сексом с ведьмаком. Она представляла их шок и ужас. А потом она занималась повседневными делами с загадочной улыбкой любимой женщины.

На следующий год, в середине зимней ночи, когда Элата держал свой кулон над огнем в долине и его семья снова пробудилась от сна, он обнял Тисл за талию и притянул ее ближе к себе. Это было безмолвное признание.

Глаза его матери загорелись. Она обхватила лицо Тисл обеими руками и сказала дрожащим голосом:

– Милая девочка. Ты именно тот человек, который нам был нужен.

В ту ночь танцы были более дикими, и все фейри пили с большим рвением. Но когда луна пошла на убыль и приблизился рассвет, семья собралась вокруг Элаты с выражениями лиц более трезвыми, чем Тисл могла себе представить.

– Ты молодец, сын мой, – сказал отец Элаты, Мананнан. В его темную бороду был вплетен мох, когда он говорил, над его губами кружил мотылек. – Но с каждым годом мы все глубже погружаемся в лес. Так и должно быть.

– Что ты говоришь? – Лицо Элаты побелело, как лед.

– Теперь ты нашел себе спутницу, – сказала мать. – Ее любовь и вера защитят вас. Вы не будете одиноки. Пришло время отпустить нас.

– Я никогда не был настолько эгоистичным, что смог бы оставить вас, – сказал Элата сквозь стиснутые зубы.

– Это не эгоизм, милый брат. – Сестра погладила его по руке. – Мы хотим этого. Мы, моя любимая и я, хотим отдохнуть.

Ее жена кивнула, опираясь на ее плечо.

– Возвращаться так ненадолго каждый год сложно. С каждым разом становится все болезненнее.

– Мы благодарны, сынок, – сказала Игрейна. – Но пришла пора тебе стать свободным. Странствуй по миру, как раньше, пока проклятие не настигло нас. Пока Тисл верит в твою магию, и ты время от времени применяешь ее на благо людей, ты не исчезнешь. Вы свободны. Позволь нам освободить тебя.

Элата протянул руку за спину, и Тисл взяла его за ладонь. Он крепко, до боли вцепился в нее, но она выдержала.

– Я буду скучать по всем вам, – прошептал Элата.

– Мы всегда будем здесь, – сказал его брат. – Поскольку все наши люди остаются в этом мире, в той или иной форме. Мы – часть камней и болот, часть туманов и гор. Наши голоса разносит ветер, а наши души плывут по воде. Вы будете чувствовать нас снова и снова, каждый раз, когда будете ходить по этому лесу.

Он обхватил Элату обеими руками.

Тисл высвободила руку и отступила, дожидаясь, пока фейри попрощаются друг с другом. Она вздохнула, смаргивая собственные слезы. От резкого дуновения ветра у нее защекотало в носу.

Запрокинув голову, она уставилась на кружевное кольцо верхушек деревьев, обрамляющее глубокий иссиня-черный вырез неба, усыпанный звездами.

Все ее тело казалось странно живым от значимости события, происходящего перед ней. Шестеро фейри покидают мир. Их магия и память исчезли.

Голоса фейри сливались в тихое пение, гимн сверхъестественному миру их юности, хвалебная речь прошлому.

Тисл закуталась в плащ и прислушалась.

Когда в небо над головой просочился бледно-желтый цвет, она обняла каждого фейри, Игрейна поцеловала ее в лоб.

– Для твоей защиты, – прошептала она. – Я отдаю тебе последний вздох, который у меня есть.

После чего она отступила в лес и замерла. Не так тихо, как смерть, но тихо, как высокие вечнозеленые растения, и как снег, сверкающий в долине.

Элата подошел к Тисл, его высокая фигура дрожала – дерево, качавшееся в буре эмоций. Он склонился к ней, и она обняла его, пока мужчина плакал.

– Это то, чего они хотели, – выдохнул он, уткнувшись ей в плечо. – Я бы никогда сознательно не причинил им боль.

– Я знаю. – Она погрузила пальцы в его каштановые волосы, обхватила его за затылок, прижала к себе. – Они хотят, чтобы ты был счастлив. И теперь они свободны, и ты тоже свободен.

– Да. – Он выпрямился, прерывисто дыша. – Мы можем путешествовать, ты и я. Мы можем увидеть корабли, которые ты так любишь, и составить карты – множество карт. Я буду творить чудеса из всего, что попадется нам на пути.

– Уверена, мы найдем кучу всего, – сухо сказал Тисл. – Я подозреваю, что мир полон нежеланных вещей – как и нежеланных людей.

– Если мы сможем вернуть хотя бы некоторых из них, время будет потрачено не зря. – Элата взял ее под руку, когда они шли по тропинке назад. – А когда ты состаришься, любовь моя, я позволю себе исчезнуть вместе с тобой.

– Какая душераздирающая романтика.

Тисл остановилась и наклонила его лицо, чтобы поцеловать в губы.

– Интересно, что будут делать жители Эмбри-Холлоу, когда их Ведьмак не вернется.

– Думаю, им придется учиться искусству реставрации самостоятельно, – ответил он. – Возможно, они начнут сами делать друг другу подарки каждую зиму.

– Можно только надеяться, – Тисл переплела свои пальцы с его. – Пообещай мне одну вещь, Ведьмак.

– Все, что в моих силах.

– Обещай, что мне больше никогда не придется ткать.

Его смех эхом разносился среди деревьев, переливаясь в лучах утреннего солнца.

В тот день я преднамеренно потерял своих спутников.

Большая охота, затеянная мной, доставляла так же мало радости, как и голоса девушек, которые толпились в моих залах, жеманясь и трепеща пальцами, в надежде уловить знак моей благосклонности. Надеясь заполучить мои постель и титул.

Я не мог винить их за амбиции. Скачок от деревенской девы к графине был бы завидным. И хотя я старался быть справедливым лордом в своих владениях, между моим народом и мной всегда существовало неравенство, которое они стремились стереть за счет увеличения личного благосостояния.

Меня стали называть «Каменное Сердце», когда думали, что я не слышу, или, возможно в надежде, что услышу. Конечно, у меня должно было быть каменное сердце. Почему же еще такой молодой, красивый граф, как я, до сих пор не женат?

Действительно, почему?

Долгое время я задавался вопросом, не сломлен ли я изнутри. Беседовал с молодыми женщинами из близлежащих деревень и с дочерьми других дворян; и хотя мое тело временами реагировало на них, сердце никогда этого не делало. Выбор дам был невелик, и ни одна из них не разделяла моих интересов или убеждений; ни одна из них не вызывала во мне никакого пыла.

«Каменное Сердце», возможно, было неправильным прозвищем. Бесчувственным или безразличным я не был; и все же мое сердце было тусклой, пепельной землей, где семя любви не могло прорасти.

Празднества, предшествовавшие Рождеству, утомили меня, а охота не давала никакого развлечения. Я никогда не понимал, как другие мужчины могут получать удовольствие, гоняясь за охваченным страхом существом по холмам и долам, через подлесок и по камням, пока сердце бедняжки не сдастся и оно не смирится со смертью. Это казалось невыносимо жестоким времяпрепровождением, поэтому, хорошо подготовив охоту, я отвел свою лошадь в сторону, и мы углубились в непроходимый лес.

В эти дни я едва ли мог отправиться на прогулку без того, чтобы какой-нибудь слуга или друг не попросился сопровождать меня, и я редко отказывал им. Видите, не такое уж у меня и каменное сердце. Так что я наслаждался роскошью одиночества в холодном безлиственном лесу. Несколько выносливых птиц щебетали в густых вечнозеленых зарослях, а бледно-золотое солнце надо мной просвечивало сквозь жемчужно-серые облака. Я глубоко вдохнул морозный воздух и почувствовал себя совершенно умиротворенным.

Что-то пронеслось по тропинке прямо под копытами моей лошади, и жеребец взбрыкнул. Я был слишком расслаблен, потерял хватку и соскользнул с лошади, врезавшись в подлесок. Обе мои руки погрузились в густую грязь под лесной подстилкой.

Я поднялся, морщась, и стер с себя столько грязи, сколько смог. Именно тогда я услышал капание и бульканье – безошибочно узнаваемый звук жидкости в каком-то водоеме или ручье.

Ведя лошадь, я пошел на звук к поросшему мхом склону холма, с которого с журчанием бежал сверкающий ручеек воды. Вода скапливалась внизу, пойманная в ловушку из круга плоских камней. Я опустился коленями на один из камней и с благодарностью погрузил руки в воду, приготовившись к ледяному шоку; но, к моему удивлению, жидкость оказалась теплой. Она сомкнулась вокруг моей руки, как колышущееся одеяло, окутывая пальцы благостным теплом. Хотя я закатал рукава и залез поглубже, дно водоема нащупать было невозможно.

Значит, горячий источник. Какое истинное наслаждение – найти такой! И со своей свитой далеко в лесу, на охоте, я мог воспользоваться моментом, чтобы насладиться этим местом, не боясь быть обнаруженным.

Я привязал лошадь к ближайшему дереву и снял с себя одежду. Холод покусывал мою обнаженную кожу, но мне не было до этого дела; я не мог поверить в свою удачу. Уединение, красивые пейзажи и горячий источник – это было мое лучшее Рождество.

Погрузившись в горячую воду, я вздохнул и вознес благодарственную молитву всем святым и богам в мире. По моему мнению, рождественская история была такой же правдивой, как рассказы о древних существах, которые ходили по полянам и творили волшебство. Казалось, никто больше не верил, что вера и фейри могут сосуществовать, что они могут быть двумя половинками единого целого. А я не мог жениться на женщине, которая бы не держала свой разум открытым для сил магии.

Скользя по песчаной гальке, я царапал ноги о дно источника. Странно, что водоем был идеальной глубины для человека моего роста. Да и температуры воды была оптимальной.

Я отбросил мысли об этом совпадении и откинул голову на камень, позволяя теплу проходить через мышцы.

Что-то коснулось моего живота, и резко выпрямившись, я стал вглядываться в воду.

Несомненно, это была всего лишь рыба или веточка, упавшая с ближайшего дерева.

Однако по ощущениям это больше походило на мягкие пальцы, нежные и любопытные.

Еще одно прикосновение, на этот раз к моей талии, и я по-прежнему ничего не мог разглядеть под мерцающей водой. Я позволил своим рукам лениво скользнуть по бокам, но когда эти пальцы в очередной раз коснулись моей кожи, то поймал их в тиски и поднял над поверхностью.

Это были пальцы женщины, тонкие и бледные, и когда я потянул сильнее, показалось ее запястье, затем тонкая рука и округлое плечо. Из воды показалась ее изогнутая шея, а за ней – мокрая голова и копна серебристых волос, сверкавших, как сама вода.

А ее лицо – я никогда не видел такого прекрасного лица. Изящный носик, покатые скулы, подбородок с осязаемой ямочкой посередине – губы, выразительно изогнутые, как лук Купидона. Ее глаза казались слишком большими – больше, чем у любого человека. Кремовые веки, окаймленные густыми ресницами, опускались на жидкую голубую глубину этих глаз. Между серебристыми прядями ее волос торчали вздернутые вверх уши с острыми, как ножи, кончиками.

Я потерял дар речи.

Она устремилась ко мне из воды, ее ключицы и грудь блестели от влаги. Руки скользнули по моему лицу, а большие пальцы прошлись по губам.

– Симпатичный мальчик-человек, – сказала она голосом таким легким, что его можно было принять за дуновение ветра. – Симпатичный мальчик, будь моим.

Я прочистил горло.

– Меня зовут Отто.

– А я Эрнестина, – сказала она.

– Ты… ты фея.

– Какой наблюдательный!

Она рассмеялась и поцеловала меня в щеку и в нос, прежде чем прижаться губами к моим. От прикосновений мой язык и губы покалывало, сквозь меня пронеслась искрящаяся волна желания.

Мы долго целовались и обменивались ласками под водой. Но когда я сильнее притянул ее к себе, она рассмеялась и отстранилась.

– Я не присоединяюсь к своим гостям, хотя ради тебя могла бы сделать исключение. Нет, если ты хочешь обладать мной, целиком и полностью, то должен убедить меня в своей любви.

– Любви? – я едва мог мыслить дальше собственного желания. – Я встретил тебя только что. Я не могу любить того, кого не знаю.

Она улыбнулась, ослепительно и радостно.

– Значит, ты прошел первое испытание. Многие мужчины сразу клянутся в любви, лишь для того, чтобы заявить права на меня. Ты честный человек, и за это будешь вознагражден. Я приду к тебе сегодня вечером, и ты научишься любить меня.

Она снова погрузилась в воду, и, хотя я ощупывал ее руками и даже опускал голову под воду, чтобы посмотреть там, не смог ни потрогать, ни увидеть девушку.

Я вернулся в свой замок с намерением сказать слугам, что вечеринка должна быть еще более грандиозной, чем планировалось изначально. Но потом подумал, что из-за шума и веселья я не услышу мягкий голос феи Эрнестины. Отмена празднества сильно расстроила бы мой народ, поэтому я приказал, чтобы вся еда и украшения были перенесены в деревенскую церковь, а скамьи внутри неё были отодвинуты в сторону, дабы освободить место для танцев. Священник запротестовал, но я рассказал ему, как царь Давид плясал перед Господом, и что такая радость была святым празднованием рождения Христа; вот почему он дал на это разрешение, хотя и ворчал.

Вечером, пока все были в городе на праздновании, я тихо ждал у камина в своем пустом замке с простым ужином и бутылкой хорошего вина наготове. Я пытался читать, но едва ли мог сосредоточиться на странице. Когда мягкий голос Эрнестины достиг моих ушей, в моем сухом сердце проросла веточка свежей зелени.

– Ты прошел второе испытание, – сказала она. – Вместо того, чтобы произвести на меня впечатление своим богатством и властью, ты устроил нам двоим скромный ужин.

Я вскочил, едва дыша в ее присутствии.

– Я хотел бы узнать тебя получше.

– И ты сделаешь это. Но для начала, в городе, кажется, восхитительная вечеринка, я бы хотела посетить ее.

Мысль о шуме и толпе не привлекала меня, но я поклонился ей и сказал:

– Как пожелаешь.

– Хорошо, – она улыбнулась. – К тому же, бескорыстно. Пойдем в церковь, веселиться.

Мы вышли из ворот замка, и пока спускались с холма к городу, из леса вышли тени и присоединились к нам – крошечные крылатые пикси¹,ухмыляющиеся гоблины и высокие фейри с острыми ушами и еще более острыми улыбками.

– Почему они идут за нами? – спросил я Эрнестину несколько нервно.

– Я их королева.

Искоса взглянув на меня, она улыбнулась, и ее простое платье превратилось в великолепное платье насыщенного синего цвета, сверкающее серебряной отделкой и белыми драгоценными камнями, похожими на звезды.

Когда мы пришли в церковь, мои люди удивились, увидев меня в компании королевы фей; но их замешательство рассеялось, как только засвистели волшебные дудки, загремели волшебные барабаны, а волшебные струны запели о любви и чудесах.

– Я слышал пугающие вещи о танцах фей, – сказал я Эрнестине. – Можешь ли ты пообещать мне, что мои люди останутся целыми и невредимыми?

– Какая ты добрая душа, – она прижала ладонь к моему сердцу. – Ты доверяешь мне, Отто?

Я посмотрел в ее голубые глаза, невинные и мудрые, грешные и сладкие – противоположные грани сокровища, которое я хотел изучать всю жизнь.

– Да, я доверяю тебе.

– Тогда ты прошел последнее испытание, – прошептала она. – Ты и твой народ можете веселиться без страха сегодня вечером. А в полночь ты сделаешь меня своей невестой, здесь, в этой самой церкви.

– Ты, фея, выйдешь за меня замуж в этом месте святой веры?

– Почему бы и нет? – спросила она. – Оно тоже является источником магии и чудес.

Ее слова перекликались с тем, во что так долго верило мое собственное сердце. В тот момент я знал все, что мне нужно было знать. Я принадлежал ей, целиком и полностью, а она была моей.

Она увлекла меня в танец, лирический и дикий, и мы плыли по волнам музыки, пока большие часы не пробили полночь. Священник был слишком занят танцами, чтобы внять моей просьбе совершить обряд; поэтому я схватил его за воротник и потащил к передней части церкви, где мы с Эрнестиной произнесли клятвы любви и верности. Мне показалось, что слова были другими – слегка искаженными по сравнению с традиционными клятвами, которые я слышал раньше. В конце Эрнестина сказала:

– Последняя клятва за тобой, Отто, любовь моя. Ты должен пообещать никогда не произносить слово «смерть» в моем присутствии, иначе за этим последует большая потеря.

Нахмурившись, я колебался.

– Зачем включать такое условие?

– Потому что оно гарантирует, что твои слова в моем присутствии всегда будут тщательно подбираться, и будут ведомы твоей любовью ко мне.

Что я мог сделать, кроме как согласиться? Это казалось мелочью – исключить одно-единственное слово в обмен на жизнь, наполненную счастьем. Итак, я поклялся, и Эрнестина крепко поцеловала меня. Пока мы целовались, из холодной земли вырвалась великолепная сосна, выросшая почти до высоты церкви, и на ее ветвях появились всевозможные щедрые подарки – браслеты и безделушки, теплые пальто и пушистые одеяла, длинные шарфы и цветные ленты. Феи схватили подарки и отдали их моему народу, который принял все это с радостью и благодарностью.

– Спасибо, – сказал я Эрнестине. – Твое сердце столь же прекрасно, как и твое милое личико.

И снова поцеловал ее.

– Пока мы связаны узами брака, ты не состаришься, – сказала она мне, поглаживая волосы на моем виске. – Мы с тобой сможем быть счастливы вечно.

И мы были счастливы, в течение долгих ста лет – неудержимо счастливы. Мы были добрыми правителями для народа фейри и людей земли, и хотя не были награждены детьми, относились к каждому ребенку фейри или человека как к своему собственному, осыпали их подарками и добротой. Каждый год мы вешали волшебные подарки на большую деревенскую елку, и каждый год в канун Рождества феи и люди танцевали все вместе.

Но поколения сменялись, люди начали шептаться о мне и моей жене. Они утверждали, что я какое-то фантастическое существо, пьющее кровь, чтобы оставаться вечно молодым. Народ фейри медленно исчезал из лесов, вытесняемый возрастающей враждебностью людей.

Эрнестина стала бродить по лесам, уходя все дальше и дальше, иногда пропадая там целыми днями. Ее странствия причиняли мне боль, хотя я и понимал, что она дикое существом, которое я не в силах приручить, да и мне не хотелось держать ее взаперти. Но я скучал по ней всем сердцем.

Однажды она вернулась после недельного отсутствия, и когда она проскользнула в нашу комнату, я свирепо посмотрев на нее, спросил:

– Где ты была?

– Общалась с деревьями и заботилась о реках.

Ее голубые глаза были полны печали, а кожа казалась бледнее, чем когда-либо.

– Тебе следовало бы лучше ухаживать за собой. Выглядишь как смерть.

Я не это хотел сказать. Правда.

Но взгляд Эрнестины стал диким, и она закричала – ужасным, раздирающим горло воплем. Она выбежала из наших покоев прямо в снег. Я побежал за ней, но потерял ее в лесу, среди темных голых деревьев.

Она не вернулась на Рождество. Я сам залез на большую елку и развесил на ветвях подарки и фонарики, надеясь, что свет и радость этого времени года вернут ее ко мне; но она не пришла.

Прошел год, потом еще. В четвертый сочельник после ее исчезновения я снова зажег елку, но в своем горе был неосторожен, и ветви загорелись. Люди сочли это дурным предзнаменованием и выгнали меня из замка. Мне посчастливилось спастись, сохранив свою жизнь, у меня остался лишь один обугленный обломок большой рождественской елки.

В ту ночь я вернулся туда, где впервые встретил Эрнестину – к горячему источнику. Но он замерз. В плоскости льда я мельком увидел свое отражение и недавно поседевшие волосы на висках. Связь с Эрнестиной была разорвана, и я начал стареть.

Обезумев от горя, я достал из кармана обломок дерева и ударил им по замерзшему озеру – ударял снова и снова, пока лед не треснул и не раскололся на части. Я вытаскивал куски битого льда посиневшими от холода пальцами. Дрожа от холода, я разделся догола и залез в водоем, погрузившись по шею.

– Эрнестина, – шептал я. – Прими мою любовь, мое сожаление и мою смерть.

Закрыл глаза и стал ждать смерти.

Мягкая волна тепла распространилась по пальцам ног, просачиваясь вверх по конечностям. Я открыл глаза и увидел, что водоем светится золотом, как будто в его глубине сияет яркое солнце. Когда пять маленьких пальчиков коснулись моей груди, я поймал эту знакомую руку за запястье, вытащил Эрнестину, и прижал к себе в агонии восторга.

Мы позволили говорить нашим телам, в отчаянном танце конечностей, поцелуев и желания. Мороз полуночного часа не мог коснуться нас, потому что мы лежали, завернутые в теплые объятия воды.

– Ты не сможешь снова стать бессмертным, – прошептала Эрнестина. – Я сожалею, любовь моя. Это было заклинание, которое я могу использовать лишь один раз, и нет другой магии, которая дала бы тебе продолжительность жизни фейри.

– Это был мой проступок, и я понесу наказание, – я поцеловал ее в лоб. – Все, чего я хочу, – быть рядом с тобой, так долго, как ты мне это позволишь. Мы построим хижину и заживем тихо, в блаженстве и одиночестве. Вот мое единственное желание.

– Так и будет, – ответила она. – Я не покину тебя до конца твоих дней.

Через некоторое время мы вышли из воды, и Эрнестина наколдовала для нас теплую одежду. Мы вместе поднялись на холм неподалеку от деревни, и увидели рождественский рассвет, сияющий на горизонте розовым золотом.