Текст книги "Спички и омела (ЛП)"

Автор книги: Ребекка Кенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

1 – Ведьмак из Эмбри-Холлоу

2 – Рождественская фейри Страсбурга

3 – Ангел или монстр?

4 – Девочка со спичками

Депрессия, пренебрежение, монстры,

насилие, смерть, потеря

Каждый год в декабре из леса выходил ведьмак – с кривой усмешкой и мешком подарков для жителей Эмбри-Холлоу.

К нему всегда мгновенно тянулась толпа детей, как стекающие по свинцовому оконному стеклу замерзающие капли дождя, скапливающиеся на карнизе, прежде чем убежать. Малыши подпрыгивали на подошвах ботинок, пищали, когда Ведьмак начинал выбрасывать из сумки десятки бесформенных игрушек – скрюченных кукол с пустыми лицами и глазами, подмигивающими из челюстей и висков, горестно стонавших мрачных чертиков из коробок, прежде чем выбросить чучела крыс на пружинах, марионеток с задними конечностями, шапки, украшенные рваными вороньими перьями.

Тисл было двадцать два года, но с тех пор, как ей исполнилось десять, она подозревала, что, возможно, дары выглядели ужасно для всех, кроме их владельцев, потому как каждый ребенок, казалось, был сражен красотой своих подарков, и никто не завидовал тому, что получали другие.

Ведьмак приносил подарки и взрослым, но совершенно иного характера. Их ценность не была преуменьшена ничуть. Абсолютно новая тележка. Ярко выкрашенная оконная коробка. Блестящая искусно обработанная прялка. Набор тонких острых инструментов. Крепконогий жеребенок, жирная курица, здоровый ягненок.

Тисл также получала свою долю подарков от Ведьмака – в один год пачки бумаги и перо, на следующий – темно-синий плащ. Самый любопытный подарок пришел к ней в прошлом году. Она получила крошечный бумажный сверток, открыв который обнаружила в нем пару прекрасных золотых сережек.

Она никогда никому не рассказывала о своем желании иметь серьги, и была слишком застенчива, чтобы пойти к кузнецу или к одной из добрых женщин, чтобы проколоть мочки. Вот почему серьги не носила, а хранила их в ящике стола, дабы хоть иногда на них смотреть.

Этой зимой Ведьмак прошел мимо нее и уронил в ее озябшие руки тяжелую книгу. Это было все, что можно было сделать, чтобы Тисл не стала перелистывать страницы прямо тогда. Но девушка знала, что, как только она откроет ее, потеряется в чудесах, и все же Тисл хотела присутствовать на празднествах этого дня. Поэтому просто прижала книгу к груди, а Ведьмак перешел к следующему жителю деревни.

Возможности Ведьмака имели свои пределы. Он никогда никому не приносил новый дом, или целое стадо скота, или умершего любимого человека. Но подарки, которые он дарил, всегда аккуратно укладывались в укромный уголок в сердце получателя, идеально заполняя его.

Когда он закончил раздавать подарки, из мешка выскользнул целый стол длиной почти в ширину городской площади, уставленный дымящейся едой – жареным гусем с хрустящей коричневой кожицей, дымящимися пирогами с блестящими рубиновыми вишнями, морковью, глазированной коричневым сахаром, белыми булочками, пухлыми и мягкими, как щечки младенца.

В то время как все жители деревни столпились вокруг праздничного стола, наедаясь досыта, Ведьмак бродил по улицам, собирая вещи. Ненужные вещи. Он брал сломанные рукоятки топоров, сгнившие ящики из-под фруктов, поношенную одежду, развалившиеся корзины, ведра с дырками. Он взял костлявую, древнюю кобылу, которая больше не годилась ни для какого труда, и больных цыплят, и упрямого мула. Все они вошли в мешок Ведьмака, который поглотил их, не увеличившись ни на йоту.

Действительно, прекрасная сделка для жителей деревни. Отдайте нежеланных Ведьмаку и получите взамен то, что желаете.

Но их отношения с Ведьмаком не были свободны от случайной болезненной тени. Самая старая добрая женщина в городе нашептала Тисл мрачную историю. Один год, десятилетия назад, Ведьмак забрал человека. Младенца, младшего из семьи Мюллеров. У мастера Мюллера и его жены уже было шестеро детей, а седьмой был болезненным тщедушным мальчиком на тощих ногах, за которые его щипали братья и сестры, с тонким затравленным плачем, на который мать редко обращала внимание.

Когда Ведьмак забрал ребенка, все выразили слабый протест, но магия никогда не лгала. Все, что он забирал, было действительно нежеланным. Большинство людей, казалось, быстро забыли о ребенке, но Гаммер Бреннах – нет.

– Я пыталась хотеть этого, – сказала она Тисл, в то время как в ее слезящихся стареющих глазах собралась влага. – Но у меня уже было четверо собственных детей. С еще одним я бы не справилась.

Что Ведьмак сделал с ребенком?

Вопрос мучил Тисл с тех пор, как она услышала историю, мучил и сейчас, когда она смотрела, как его фигура в плаще удаляется по улице. Она уставилась на длинную борозду, которую его тяжелый мешок оставил в полузатоптанном снегу.

Что еще он заберет в этом году?

Она также задавалась вопросом, каким могло бы быть зимнее желание дедушки, если бы та пожила еще два месяца. Он тихо умер во сне, не задыхаясь, не паникуя и не сопротивляясь, как их сосед прошлой осенью. Она была благодарна ему за легкость ухода.

Но после его смерти она боролась с болезненной неуверенностью в том, что ее ткачество было не таким уж аккуратным, плотным или красивым, как у него. Как бы она ни старалась, ей не удавалось достичь качества и мастерства его работ.

Горожане заметили. Они тихо прокрадывались, один за другим, в магазин Молли, доверяя ее ткацкому станку производить одеяла, плащи и ковры, в которых они нуждались.

Если бы только дедушка позволил Тисл попробовать освоить другое ремесло. Если бы только ее пальцы не были такими неуклюжими. Если бы только старый ткацкий станок не был таким привередливым, создавая лучшие работы только в руках дедушки. Это имело смысл, предположила Тисл. В конце концов, ткацкий станок был стародавним подарком от Ведьмака. Вероятно, в его брусьях и роликах была какая-то странная магия.

Если бы только она не ненавидела ткацкое дело так сильно.

Ведьмак ушел за пределы ее поля зрения. Вероятно, он нырнул в переулок, чтобы забрать ненужное.

Вздохнув, все еще обнимая свою книгу, Тисл вернулась к праздничному столу. Она бродила по всей площади в поисках свободного места на скамейках, где могла бы втиснуться и перекусить. Плечи сдвинуты, головы повернуты друг к другу, рты шутят, смеются, разбрызгивая крошки. Дети извивались, хихикали и визжали, размахивая своими новыми игрушками, пока матери пытались убедить их поесть.

На мгновение Тисл подумала, что Маркус и его муж могли бы позволить ей сесть с ними. Но потом они обменялись взглядами и слегка сдвинулись, сократив и без того узкое пространство между ними настолько, что она, конечно, не смогла бы поместиться.

Ей пришлось бродить по бесконечной длине этого щедрого стола, в то время как жители деревни болтали, хохотали и пили вино, которое лилось из богато украшенных графинов.

Щеки Тисл пылали, как молот, которым бьют по наковальне кузнеца. Ее ботинки, казалось, тянули ее назад, когда она пыталась идти быстрее, пыталась поскорее пройти через это унижение и найти себе место. Сесть хотя бы на краю скамейки – этого было бы достаточно. Но каждый раз, когда ей казалось, что она видит место, оно, казалось, исчезало, прежде чем Тисл достигала его. Кто-то случайно изменял свое положение, и тогда ей некуда было сесть.

Она была единственной, кто не сидел. Люди не могли этого не заметить. Но, возможно, они не осознавали, говорила она себе. Она собралась с духом и тронула фермершу Лотту за плечо.

– Можно мне втиснуться? – ее голос, казалось, растворился в морозном воздухе в тот момент, когда она заговорила. Возможно, голос стал тише от частого молчания. Тисл не любила разговаривать; обычные темы для разговоров в деревне казались ей довольно скучными. Воспитание детей и цыплят, смена огородных культур и выполнение поручений ее не интересовали. Несколько раз она пыталась говорить о других вещах – о географии и музыке, о дизайне кораблей и военных стратегиях – о вещах, про которые она прочитала в книгах дедушки. Но, возможно, она говорила об этих вещах скучно, назидательно, потому что казалось, что никто, кроме деда, не хотел ее слушать. Или, возможно, ей не хватало яркости, красоты и живости, чтобы привлечь внимание соседей. Наверное, в ней что-то было не так. Поэтому она вообще перестала говорить, за исключением самых простых приветствий и необходимых фраз.

– Могу я найти местечко? – снова спросила она у Лотты, на этот раз громче.

– У нас здесь его полно, дорогая, – ответила хозяйка, не оборачиваясь. – Попробуй посмотреть подальше.

Тисл прошла еще несколько шагов и снова спросила, только чтобы получить аналогичный ответ. Нет места, двигайся дальше.

Ее сердце колотилось о книгу, которую она прижимала к груди, как щит. Она наклонила голову, позволив волосам упасть по обе стороны лица, потому что глаза у нее теперь сильно щипало, что было верным предзнаменованием предстоящих слез. Она обошла стол по кругу, и для нее нигде не нашлось места.

Если бы дедушка был жив, он бы оставил ей место. Все хотели, чтобы он был рядом, а он всегда хотел, чтобы рядом с ним была Тисл.

В конце стола Тисл резко повернулась, намереваясь поспешить домой и поплакать.

Но она столкнулась со стеной из кожи и шерсти. Вздрогнув, она вдохнула мускусный, пряный аромат шкур животных и соснового масла. В запахе чувствовался металлический оттенок, который царапал ее ноздри.

Ее голова откинулась назад.

Она смотрела прямо в затененный капюшон Ведьмака.

Он носил лоскутную маску на нижней половине лица. Над маской блестели его глаза, два голубых пятнышка в ямах закопченной тьмы.

– Идем, – сказал он.

Она никогда не слышала, чтобы он говорил. Он всегда проворачивал свои делишки молча. Гравий в его низком голосе проникал ей под кожу, вызывая мурашки.

– Идем, – повторил он.

Тисл сглотнула.

– Почему?

– Ты нежеланная. Ты пойдешь со мной.

Ее горло сжалось, легкие задрожали, пульс участился.

– Нет, – она отступила назад.

– Все, что нежеланное, мое. Сделка, которую я заключил с этой деревней давным-давно. Ты возвращаешься со мной, или все, что я давал десятилетиями, обратится в прах. Еда, которую ели эти люди, и вино, которое они пили, превратятся в грязь и дождевую воду в их желудках.

Вздохи ужаса и крики ужаса поднялись со стола позади Тисл. Некоторые дети начали плакать.

Казалось, грудь Тисл может широко раскрыться и извергнуть слезы и кровь, ее сердце плыло по волне горя.

Она была нужной, пока дедушка не умер. Но не более того.

Если она останется, и слова Ведьмака сбудутся, ее будут ненавидеть, и тогда Тисл окончательно убедится, что является нежеланной.

– Куда ты меня отведешь? – спросила она.

Ведьмак поднял одну сильно укутанную руку.

– В лес.

Тисл посмотрела за соломенные крыши коттеджей, на линию деревьев. Некоторые деревья были голыми, листья по зиме опали, но у большинства были толстые темно-зеленые ветви, покрытые вчерашним снегом. За ними громоздились все новые и новые деревья, слой за слоем, каждый из которых был темнее и выше предыдущего. Бесконечный лес, огромный и таинственный, беззвучная пасть, открывающаяся, чтобы поглотить ее целиком.

Думая о вступлениях, она уставилась на мешок Ведьмака.

– Я должна идти туда?

– Да.

– Я… – она поперхнулась вопросом и сделала паузу, чтобы собраться с духом. – Я выйду снова?

Ведьмак не ответил. Он только смотрел.

Тисл повернулась, чтобы осмотреть стол, ее взгляд скользил по знакомым лицам, проверяя их на мягкость, на сочувствие. Она нашла немного каждого. Но магия ведьмака никогда не ошибалась. Никто из них по-настоящему не желал быть с ней рядом. Один за другим, большинство из них отвели глаза.

Лотта сказала:

– Не будь эгоисткой, Тисл. Подумайте о наших детях.

Мастер Белшер, глава городской стражи, тяжело поднялся из-за стола и медленно произнес:

– Если ты не полезешь в мешок, девочка, нам придется посадить тебя туда. На благо деревни.

Ведьмак испустил вздох, почти шипение. Он встряхнул мешок, позволив ему раскрыться. Его пасть, широкая, как колесо повозки, не раскрывала ничего из содержимого. Внутри было черным-черно. Темнота, как безжизненные зрачки глаз деда.

Тисл подумала о коттедже с книгами деда, ее одеждой и картами, которые она создала, о землях, которые существовали только в ее голове.

– Могу я забрать свои вещи? – она прошептала.

Ведьмак покачал головой.

– Мы уходим сейчас.

По крайней мере, у нее была ее новая книга.

Тисл подавила рыдание. Она присела, наклонилась вперед и вжалась в мешок, залезая его глубже, глубже…

А потом Ведьмак подхватил мешок и крепко завязал его. Белый свет зимнего дня погас, как уменьшившаяся звезда. Тисл провалилась в черноту, густую, как пудинг, в приторную, злобную тьму, которая окутала ее, давила на глаза и стучала в ушах. Девушка плотно сжала губы, но тьма проникла в ее ноздри и скользнула по горлу, собираясь в животе. Она извивался вверх, запутывая и запутывая ее мозг, пока сознание Тисл не растворилось в темноте.

Ее глаза открылись, тяжело, медленно. Они были тяжелыми, как будто склеены липким соком.

Над девушкой был деревянный сводчатый потолок – светлая сосна с темными сучками. С колышков и гвоздей по всему потолку свисали бесчисленные нити с крутящимися блестящими предметами – осколками хрусталя, осколками стекла, сушеными ягодами, хрупкими сосновыми шишками, мраморными бусинами, лоскутками узорчатой ткани, мелкими косточками, фигурной деревянной стружкой. Кусочки предметов, спасенных или обработанных вручную.

Прямо перед ее лицом висела цепочка крошечных, изящных птичьих черепов. Она подумала, что сможет протянуть руку и коснуться самого нижнего, не выпрямляя полностью руку. Так она и сделала.

Цепочка из черепов слегка качнулась при прикосновении.

– Они не такие хрупкие, как кажутся, – сказал голос. Голос из гравия и костей.

Сев прямо, Тисл постучала по птичьим черепам руками.

– Ведьмак, – выдохнула она.

Он сидел за широким столом, заваленным ржавыми инструментами, треснувшими кувшинами, помятыми горшками, поношенной одеждой и всевозможными отвергнутыми предметами. Его длинные, тонкие руки, одетые в перчатки без пальцев, блуждали по обломкам с умелой скоростью, вырывая то один, то другой фрагмент, соединяя предметы вместе, создавая нечто совершенно новое. Она не могла угадать окончательную форму создаваемых предметов, но они имели эстетическое сходство с игрушками, которые он дарил детям Эмбри-Холлоу.

Его лицо без маски было худым и серьезным. Бледная кожа, черты лица слишком четко очерчены, как будто высечены березовом дереве, но не разглажены и не отшлифованы.

Темно-синие глаза поднялись, чтобы встретиться с ней взглядом. Только на мгновение, а потом его голова снова склонилась над работой, каштановые волны упали на виски.

– Я не Ведьмак, – рассеянно сказал он, накручивая кусок бечевки на колышек. – Я один из лесных жителей, из народа. Вы могли бы называть меня фейри. – И он откинул назад часть волос, чтобы показать аккуратно заостренные уши.

Пальцы Тисл сжались на кровати, сминая лоскутную ткань одеяла под ними. Костяшки пальцев наткнулись на корешок книги в кожаном переплете – ее подарок на середину зимы. Тисл взяла книгу одной рукой.

– Я думала, фейри больше не существует, – рискнула сказать она. – Что все они вымерли или ушли.

– Так и есть. Все, кроме меня.

– Мы десятилетиями называли тебя Ведьмаком, и ты не протестовал.

– Легче позволить вам, людям, поверить, что я когда-то был человеком. Они были бы более напуганы, если бы знали правду.

– И ты говоришь мне это, потому что хочешь, чтобы я боялась?

– Мне нет дела до того, боишься ты или нет.

Слова не особо утешали, но беспечность в его тоне немного ослабила беспокойство Тисл. Пальцы расслабились, и она опустила ноги с кровати. На ней все еще были алые чулки, кожаные сапоги и туника с толстой подкладкой, которые она надела ещё в тот день, готовясь к празднику на открытом воздухе в холод. Она никогда не думала, что окажется в этой заваленной вещами хижине, где шатающиеся груды спасенных вещей угрожали опрокинуться при малейшем толчке. Единственными свободными местами были центр комнаты и возле камина.

– Что случилось с другими вещами, которые были со мной в мешке? – спросила она.

– Ждут, когда понадобятся мне.

– Но животные… Они будут голодать там, в этой густой темноте?

– Животные в сарае, выздоравливают. Они будут вылечены, обновлены и смогут вернуться в вашу деревню к середине следующей зимы.

– Что? – её пульс застучал у горла, и комната, казалось, опасно наклонилась в сторону. – Как ты… я думала…

– Дыши, Нежеланная, – холодно сказал Ведьмак. – Или упадешь, а я слишком занят, чтобы ловить тебя.

– Я не хочу, чтобы ты меня ловил, – выдавила она и села прямо на ковер. Казалось, что он соткан из тысячи разных переплетенных лоскутков, но каким-то образом его пестрые цвета красиво сочетались между собой. Однако от спирального узора у нее закружилась голова, и она снова посмотрела на Ведьмака.

– Почему я здесь? Что ты собираешься со мной делать? Что ты сделал с ребенком, которого забрал?

– Ребенок? Я нашел ему место там, где его ждали. Что касается того, почему ты здесь – полагаю, тебе это известно. Я не могу взять того, кто нужен. Ты была не нужна. Так что побудешь здесь, пока я не найду того, кому ты понадобишься.

Тисл сильно прикусила губу зубами. Боль отвлекала от слез, угрожающих политься по ее щекам.

Она сосчитала до ста, а потом сказала:

– А если я никому никогда не понадоблюсь? Что тогда?

Ведьмак вздохнул и отложил свою работу. Глаза у него были темно-синими, как полночное небо. Они уничтожили остатки уверенности Тисл.

– Это действительно загадка, – сказал Ведьмак. – Что ты умеешь, девочка?

– Мне двадцать два года. Уже не девочка, – ответила она. – Но тебе это известно. Ты дарил мне подарки с тех пор, как я научилась ходить.

– Так и есть, – он смотрел на нее, непроницаемый. – Я знаю каждого жителя Эмбри-Холлоу. Знаю их самые сокровенные желания и самые нелепые пристрастия. Мой сомнительный магический дар. Но тебя – тебя я никогда не мог полностью удовлетворить, ведь так?

Что-то в его взгляде заставило кровь прихлынуть к щекам Тисл. Она отодвинулась подальше от него, ближе к очагу.

– Я всегда была в восторге от своих подарков в середине зимы.

– Но это не совсем так, правда? – Он наклонился вперед, поставив оба локтя на стол, где работал. – Ты была довольна, да. Но не в восторге. И это потому, что я смог прочитать только твои поверхностные желания, а не самые сокровенные. Твой дедушка был таким же. Я должен был использовать то, что смог собрать, и угадать остальное, – он кивнул в сторону кровати, где лежала книга Тисл. – Это, например, было моей догадкой.

– Она прекрасна, и я благодарна.

– Но ты еще не открыла ее.

– Я только что проснулась, – она нахмурилась. – А что касается твоего вопроса – что я умею делать – умею ткать, но плохо. Я читаю. Немного рисую. Я сажала сады, но по непонятным причинам насекомые всегда пожирают то, что начинает приносить плоды. Я умею готовить…

– О! – Его глаза загораются. – Я не умею. Или, скорее, мне это не нравится. Есть еще столько интересных вещей, которыми можно заняться. Ты будешь готовить для меня. И, может быть, иногда прибираться.

Тисл сузила глаза.

– Я пришла сюда не для того, чтобы быть твоей служанкой.

– Ты бы предпочла вернуться в сумку? – его темные брови изогнулись еще больше.

– Нет.

– Ну вот.

Переполненная разочарованием, Тисл вскочила на ноги. Резкое движение могло бы испугать другого человека, но Ведьмак продолжал невозмутимо заниматься своими делами. Она бродила по комнате, тыча в разные предметы.

– Тебе действительно нужен тот, кто будет поддерживать тут чистоту, – сказала она спустя некоторое время. – Я хранила краски, катушки и пряжу моего дедушки. Мне нравится такая работа. Возможно, я могла бы сделать то же самое для тебя. И иногда готовить. Мы поделим обязанности по уборке. Я презираю вытирать пыль, а мытье – это скучно. Тут есть еще комнаты?

– Множество. Но все они пустые и не нуждаются в уходе.

– О, тогда я могла бы приспособить одну из них для себя, чтобы там спать. Здесь ведь всего одна кровать.

– Поступай как знаешь. А пока помолчи. Я хочу закончить свои дела до полуночи.

– А что будет в полночь?

Но Ведьмак не ответил.

Тисл нашла свечу и зажгла ее от камина. Она обошла рабочий стол Ведьмака и прошла через узкую дверь позади него, в холодные серые покрытые паутиной коридоры, шепчущиеся с вихрями ветра, которые просачивались сквозь щели закрытых ставнями окон. По состоянию камня и штукатурки можно было сказать, что дом был очень старым, намного старше большинства строений в ее деревне.

Себе она выбрала небольшую комнату рядом с комнатой Ведьмака. Там уже стоял каркас кровати, и, что удивительно, в матрасе не было мышей. Возможно, Ведьмак обладал особой магией, чтобы держать вредителей в страхе.

Комната ей понравилась еще и тем, что внутри была защелка.

Она осторожно вернулась к рабочему столу и стояла рядом с ним, пока Ведьмак не поднял на нее глаза.

– Можно мне одеяло? – спросила она.

Мрачно кивнув в сторону сундука с кучей одеял, он вернулся к своей работе.

Осмелев, Тисл совершила несколько походов из его комнаты в свою, одалживая различные вещи – одеяла, подушки, дополнительные свечи и несколько нарисованных марионеток, которые ей понравились. Она спрашивала его о каждом предмете, и он безмолвно соглашался.

Наконец она вернулась за книгой, которую он ей дал, отнесла ее в свою новую комнату, заперла дверь и села, скрестив ноги, на кровати.

Каким бы стойким и странным ни был Ведьмак, с его необычными привычками и наследием фейри, ей скорее нравилось, что кто-то еще находится с ней в одном доме. После смерти деда их крошечный домик казался таким пустым.

Но фейри, движимые похотливыми инстинктами, были известны своей распущенностью. Она должна быть начеку. Вот зачем защелка на двери.

Не успела она открыть первую страницу книги, как дверь распахнулась, защелка сломалась на две части. Ведьмак заполнил собой весь дверной проем; ему пришлось немного наклониться.

– Пойдем. Пора идти.

– Идти?

– До полуночи всего час, а нам предстоит долгий путь.

Тисл заметила у него за спиной вязанку дров.

Она отложила книгу в сторону и встала с кровати. Несмотря на грохот ее сердца, девушка с вызовом посмотрела на него. Она была выше большинства женщин в своей деревне, так что макушка ее головы доходила ему до подбородка.

– Значит, ты передумал? Ты собираешься принести меня в жертву какому-то жуткому божеству?

– Что? – Его брови взлетели вверх. – Боги, нет. У меня есть кое-какие дела в полночь, а я не могу оставить тебя здесь без присмотра.

– Я не ребенок.

В его глазах вспыхнул едва уловимый жар, взгляд опустился на ее грудь. Только на мгновение.

– Я никогда не говорил, что ты ребенок. А теперь пошли, или я свяжу тебя и потащу силой.

– Я бы предпочла остаться здесь и почитать. Обещаю, что не буду трогать твои вещи.

– Ты уже присвоила себе несколько моих вещей. И к тому же, я не верю словам людей. В последний раз – идем.

Ворча, она последовала за ним по коридору к входной двери.

– Жди здесь, – приказал он, прежде чем исчезнуть в своей комнате. По возвращении на нем был толстый плащ с капюшоном и пара перчаток. Он сунул их в руки Тисл, распахнул тяжелую входную дверь и вышел в морозную ночь.

Снег хрустел под сапогами Тисл, когда они пересекали поляну, направляясь к деревьям. Когда она оглянулась, то увидела дом целиком – серый камень, балки и бледная штукатурка, углы, фронтоны и остроконечные крыши, перемешанные и сложенные друг на друга. Казалось, пустые окна смотрели на нее в ответ.

Дрожа, она натянула плащ и перчатки и поспешила за Ведьмаком.

Как он и предупреждал, дорога была долгой. Они прошли участок леса, где росли деревья высотой в десятки этажей, с короткими голыми ветвями по всему стволу до самой вершины, их ветви, задрапированные вечнозелеными листьями, тянулись во все стороны.

Потом они съехали по покрытому снегом склону в овраг. Тут деревья были совсем другими – кривыми и корявыми, черными, как уголь, и усеянными шипами. Раскидистые деревья склонились над тропой подобно старцам, и пытались схватить Тисл своими пальцами с острыми ногтями. Она держалась так близко к скрытой плащом спине Ведьмака, как только осмеливалась.

Наконец они вышли из туннеля изогнутых деревьев на поляну, окруженную стеной густо сплетенных ветвей.

Ведьмак поднял руку, и с участка земли сошел снег, оставив голый круг. Опустившись на колени, он разложил поленья и зажег их щелчком пальцев.

От случайного проявления магии у Тисл сжались легкие. Вдыхая знакомый запах древесного дыма, она подобралась поближе к теплу.

Ведьмак все еще стоял на коленях, но смотрел мимо танцующих языков пламени.

– Ты их видишь? – Его голос был хриплым.

– Вижу кого? – Тисл огляделась по сторонам.

– Среди деревьев. Посмотри туда. Высокое, с большой узловатой веткой? Рядом с ним – видишь?

Тисл посмотрела, и ее желудок перевернулся. Она действительно видела. Девушка увидела лицо – красивое, вырезанное из дерева, неживое.

– Это моя мать, – сказал Ведьмак. – Рядом с ней мой отец, – он указал на фигуру побольше, которую Тисл ошибочно приняла за коренастое дерево с массивными ветвями.

Она моргнула, сомневаясь, что может доверять своим глазам.

– Что с ними случилось?

– Время, – пробормотал он. – Время и проклятие. Я был далеко от дома, когда это случилось. Группа друидов вырвала магию моей семьи и привязала их к этому лесу, не давая им приблизиться к его границам. Когда я вернулся, они уже увядали. Я ничем не мог им помочь.

– Увядали? Почему?

– Фейри живут верой, – сказал он. – Мы были созданы на заре человеческой расы, рождены самой Природой как доброжелательные стражи, чтобы учить человечество и давать ему советы. Идея заключалась в том, что мы будем существовать только до тех пор, пока люди верят в нашу магию. Как только они перестанут нуждаться в нас, мы вернемся к Природе. Запертые в этом лесу, мои люди были забыты, и по мере того, как вера в них ослабевала, они начали уступать самому лесу.

Он сунул руку в вырез туники, под плащ, и вытащил светлый камень, обвитый светящимися зелеными нитями.

– Я выжил, потому что могу покинуть лес и показать свою силу людям. Жители Эмбри-Холлоу верят в мою магию, поэтому я продолжаю существовать в этой форме.

Ведьмак повесил белый камень над огнем, позволяя потрескивающему пламени омыть его. Зеленые светящиеся нити медленно поднимались с поверхности камня, разворачиваясь в ночном воздухе.

– Мои визиты в вашу деревню в середине зимы позволяют мне набраться достаточно веры, чтобы продержаться еще год, – сказал Ведьмак. – И у меня достаточно излишков веры, чтобы разбудить свою семью на часть ночи – с полуночи до рассвета.

Светящиеся зеленые нити закручивались в воздухе спиралью, устремляясь в чащу. Они зарылись в резные формы, на которые указал Ведьмак. Две – нет, три-четыре, пять-шесть фигур начинали двигаться, менялись, оживали. Тисл зажала рот обеими руками, когда фигуры выросли, высокие и яркие, больше не принадлежащие лесу, но дышащие, мигающие и светящиеся в оранжевом свете костра. На каждой была накидка из листьев падуба.

– Моя мать Игрейна, – сказал Ведьмка, вставая. – Мой отец, Мананнан. Мой брат и его жена, и моя сестра и ее жена. Моя семья.

– Элата, – крикнула высокая женщина Ведьмаку. У нее были каштановые волосы, как у него, и глаза цвета летнего неба.

– Мама.

Ведьмак шагнул вперед, заключая ее в крепкие объятия.

Он также обнял остальных членов своей семьи, и они тихо шептали друг другу радостные слова.

– Но, сын мой, на этот раз ты не один, – сказала Игрейна. Она окинула взглядом Тисл, от поношенных сапог до непослушных черных кудрей. – Кто эта женщина?

Ведьмак повернулся лицом к девушке. На его щеках вспыхнул румянец, и на мгновение ей подумалось, что он – самое красивое существо, которое она когда-либо видела.

– Никто, – сказал он. – Нежеланная из деревни, в которую я наношу визиты. Она будет мне помогать, пока я не найду того, кто заберет ее у меня.

– Будь добрее к бедной девочке, брат, – упрекнула стройная женщина с волосами цвета воронова крыла. – Мы знаем, что такое быть невидимыми и отвергнутыми. Иди сюда, хорошая, – она сжала руку Тисл своими тонкими пальцами. – Сегодня вечером ты часть нашей семьи.

Ведьмак – Элата – устроил еще один пир, еще более грандиозный и роскошный, чем тот, что был устроен им для жителей Эмбри-Холлоу. На этот раз у всех, даже у самой Тисл, был деревянный стул с резьбой. Они ели, пили, и рассказывали удивительные истории, подобных которым Тисл никогда не слышала. Она поглощала эти сказки, держала их внутри себя и молилась о том, чтобы никогда не забыть их.

Некоторое время спустя брат Элаты начал играть на свирелях, и фейри стали танцевать.

Тисл любила танцевать. Движение под музыку освобождало ее душу так, как ничто другое не могло. Кроме, пожалуй, хорошей книги. Она бросилась в водоворот сверкающих улыбок, острых ушей и изящных конечностей, пока холод, темнота и деревья не исчезли, а потом смутно осознала, что лежит на снегу, и на нее накинут не только ее собственный плащ, но и плащ Элаты.

Моргнув, она выпрямилась. Бледный рассветный свет начал просачиваться сквозь верхушки деревьев. Элата стоял на краю поляны, прерывисто шепча кому-то в чаще – фигура удалялась и застывала. И снова все фейри вернулись на свои места и превратились в неподвижные фигуры. В часть леса.

Элата развернулся на каблуках и быстро прошел мимо Тисл, на ходу сорвав с нее плащ. Она бросилась за ним.

В тот день они почти не разговаривали.

В течение следующих двенадцати месяцев Тисл превратила хаотичную мастерскую в упорядоченное пространство с полками, ящиками и коробками, на каждой из которых аккуратно написано содержимое. Она готовила простые блюда из запасов в кладовой, так как Элата не любил использовать свою магию, чтобы ежедневно наколдовывать еду.

– Созданная магией пища восхитительна на вкус и достаточно сытна, – сказал он ей. – Но это не то же самое, что настоящая еда. Слишком долго питаться колдовскими блюдами вредно для здоровья, даже для фейри. Нужно есть реальную еду.

Каждую неделю она с Элатой вместе убирались и вытирали пыль в доме. Это были ее любимые дни, хотя она не позволяла себе признаться в причине.

Однажды, когда они мыли пол в зале, она бросила в него мыльной пеной. Он выглядел таким комично удивленным, что она расхохоталась. Он не улыбался с той ночи, когда разбудил свою семью, но если это случалось – улыбка была широкой и радостной. Ведьмак преследовал ее по скользкому полу, и когда она упала, упал сверху и нарисовал ей брови и нос пеной.