Текст книги "Дочь куртизанки"

Автор книги: Разия Саджад Захир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

13

Смеркалось. Суман накупила овощей – в конце дня они продавались дешевле.

– Берите бобы, уважаемая. Только что принесла, совсем свежие, – уговаривала толстая зеленщица в рваном сари. Неторопливо перекладывая овощи и совершенно не обращая внимания на то, что при каждом движении в прорехах сверкало голое тело.

Подавая кошелку, Суман еще спросила:

– А что у вас спрятано вот там, под красной тряпкой? Небось что-нибудь получше? – Суман захотелось подразнить толстуху.

– Что вы, уважаемая. Там лежит мой братишка. «Получше»! – рассмеялась та.

– Братишка?

– Да, – гордо ответила женщина.

– Ведь совсем недавно я покупала у вас, и его не было…

– С тех пор, как вы покупали в последний раз, прошло уже семь дней, – вздохнула та. – Барышня, что вам дать еще? Возьмите горный перец.

Рядом старик зеленщик выкладывал пирамиду из баклажанов. Они все время рассыпались. Старик терпеливо собирал их и начинал заново.

– Милость божия – это бесценный дар. Когда бог захочет, тогда и наградит, – пробормотал он.

Красное покрывало зашевелилось, ребенок замахал крохотными смуглыми кулачками. На запястьях были привязаны черные и синие камешки-амулеты. Ребенок засучил ножками и пронзительно завопил. Зеленщица крикнула:

– Сона, эй, Сона!

За лавчонкой с камышовой крышей, под большим магазином, был подвал. Оттуда выбралась коза, удивленно осмотрелась и направилась к торговке овощами, за ней вышла девочка лет пяти или шести, в длинном, до пят, платье, которое шили не на нее или на вырост, а скорее всего кем-то подаренном, за девочкой приковылял, весело помахивая хвостом, щенок. Девочка подошла, стащила с малыша красное покрывало, отбросила в сторону и взяла ребенка на руки. Голова у малыша бессильно повисла.

– Что ты делаешь? Ведь у него переломится шейка, – испугалась Суман и потянулась к ребенку.

Зеленщица засмеялась:

– У бедняков шеи крепкие, не так-то легко переламываются… Неси его отсюда… Так, что вам еще положить, уважаемая?

Девочка унесла ребенка в угол под камышовый навес. Ноги и шея малыша болтались из стороны в сторону. Она опустилась с ним на корточки и стала его баюкать. Щенок присел возле нее, а коза обнюхивала девочке спину.

– Нет, сестра, больше мне ничего не надо. Я набрала на все деньги, – ответила Суман, рассчиталась, взяла сумку и пошла.

По обеим сторонам узенькой пыльной улицы стояли лавчонки торговцев фруктами и овощами. Кое-где между ними пристроились лоточники, и в тусклом свете масляных плошек виднелись длинные бруски неочищенного сахара, мелкий горошек, дешевое печенье из гороховой муки, соленые бисквиты. Мальчишка под густым тамариндовым деревом старательно возводил высокую пирамиду из золотисто-желтых лимонов. Рядом лежали связки пахучей зеленой мяты, целая гора имбиря, а на ветви тамаринда была подвешена проволочная корзинка, полная яиц.

Суман добралась до перекрестка. Теперь ей оставалось только купить немного фруктов и катушку белых ниток. Здесь, на перекрестке, была ужасная толчея, из-за шума нельзя было различить голоса продавцов, даже если они кричали над самым ухом.

– …сказал, что четыре монеты! Берите картошку по четыре монеты!

– …берите, берите красные, не по сезону красные помидоры, только что привезли с гор, специально для вас, уважаемые, доставили, берите…

– …подходи, любезный. Прекрасная, спелая гуява, вкуснее яблок…

– …полфунта горячей халвы отдаю в полцены…

– …мелкие манго для соуса, больше нигде не найдете, господин. Продаю мелкие манго, манго, берите манго!

Неожиданно перед Суман будто из-под земли вырос маленький, совершенно голый мальчишка.

– Госпожа, одну монетку, всего лишь одну монетку, великая госпожа.

Во всех лавчонках уже светили керосиновые коптилки, дым от них застилал все вокруг. Было видно, как в прачечной напротив по свежевыстиранному белью быстро двигается пышущий жаром утюг и от него летят искры. Сам гладильщик был скрыт ширмой, но виднелась его крепкая черная рука. В дощатом сарайчике под жестяной крышей изможденный человек с желтым лицом строчил на швейной машинке. Прислонившись головой к его ноге, сидел малыш в неимоверно грязной рубашонке. Портной клевал носом, засыпал, просыпался и снова поднимал голову, не переставая строчить.

Чуть дальше на ветхом крылечке сидел человек, по виду деревенский, с бритой головой, с длинным клочком волос на макушке, в рубахе из грубой красной домотканой материи и коротком дхоти. Он громко и самозабвенно пел, часто повторяя одни и те же слова:

 
Опять придет весна —
не уезжай на чужбину, милая…
 

Он все время нагибался. Поднимал с земли камешки и бросал их в торговку напротив.

 
Зазвенят веселые песни —
не уезжай на чужбину, милая! —
 

весело орал он. Торговка обернулась, взглянула на него и заулыбалась.

– Эх ты, певец! Чем не потомок Тансена[27]27
  Тансен – известный средневековый индийский музыкант и певец. Жил во второй половине XVI в.


[Закрыть]. – И она запела, передразнивая его:

 
Не покидай меня, не оставляй.
От разлуки с тобой
Иссохнут мои очи, опустеет карман.
Не покидай меня…
 

А он пел свое и забавлялся, глядя на то, как торговка начинает сердиться.

У лавочки, где продавали сигареты и пан, оживленно беседовали прилично одетые подростки. Один, прикуривая сигарету, рассказывал:

– …вы слышали, Нарендру освободили от платы за обучение.

– Что ты говоришь? Да ведь он получает стипендию! А по закону те, кто получает стипендию, не должны освобождаться от платы…

– Можно подумать, что он родственник директора, – сплевывая, сказал другой. – Освободить от платы за обучение!

– Но это же незаконно! – возмущался первый.

– Незаконно. У меня вот сестра с шестого по выпускной класс училась в одной школе и всегда заканчивала с похвальным листом. Но ей никогда не давали никакой поблажки, мы всегда полностью платили за нее. А родственник директора, еле переползавший из класса в класс, никогда не платил… «Незаконно»! – передразнил он.

– Если и есть где справедливость, так не на земле, – сказал другой подросток. И тут же переменил тему: – Друзья, кто знает песенку из фильма «Суд»? А вон газетчик, пойдем у него купим. – Они направились к мальчишке, торговавшему своим товаром прямо на земле – газетами и книжечками с песнями из кинофильмов. Двое присели на корточки и стали перебирать брошюрки в ярких обложках.

– Получай три монеты. – Юноша с сигаретой достал из кармана мелочь и протянул мальчику. – Вот, я беру эти четыре.

– Как это, гошподин? Пошему три анны? Надо шетыре. Если б вы штали покупать в кино, там ш ваш вжяли б по шешть новых монет жа штуку.

Суман из большой грозди выбирала себе бананы. Гроздь скользнула у нее из рук. Она вздрогнула и посмотрела туда, откуда доносился шепелявый голос мальчишки-газетчика. Где-то слышала она его раньше!

– Но ведь везде четыре книжечки отдают за три монеты, – доказывал юноша с сигаретой.

– Нет, гошподин! Где вы такое видели?

Суман ждала. Когда подростки расплатились и ушли, она пробралась через толпу к газетчику и остановилась перед разложенным на земле товаром. Ну конечно, те же волосы, заостренный, будто у старика, подбородок, худенькие ручонки, то же светлое от природы, но неимоверно грязное лицо, те же блестящие глаза.

– Джоши? Ты не узнаешь меня?

– Гошпожа? Вы?

Суман вздрогнула, когда он быстро достал из-под разостланной на земле тряпки костыль, оперся на него и встал. Он сложил лодочкой руки и приветствовал ее:

– Здравствуйте, гошпожа!

Суман закрыла рукой рот, чтобы удержать рвущийся крик. Но голос пропал сам собой. Джоши во все глаза глядел на нее, на ее ситцевое сари, на руки, шею без единого украшения. Раньше он видел Суман в шелковых бенаресских сари, увешанную драгоценностями.

– Джоши!

Джоши тяжел вздохнул, поднял палец к небу и стал рассказывать: «Случилось несчастье. Коляска рикши попала под грузовик. Сестра умерла в больнице. Он был без памяти. Доктор отрезал ему ногу. Сестру похоронило “Общество милосердия”».

Суман молчала.

– Где же ты живешь теперь? – с трудом проговорила она: слишком долго длилось молчание.

– Тут и живу, – ответил он.

Суман посмотрела внимательно и увидела, что книжонки и газеты разложены на половике, под ним была еще ветхая дерюжка, а сам Джоши сидел на каком-то подобии подушки в грязной и рваной наволочке. Рядом стояла корзинка, в ней – стакан и кувшин и какие-то тряпки, а сверху несколько книжек.

– А кормишься? Кто готовит тебе еду?

– Бог милостив, – ответил он.

Мину играла во дворе. Она захлопала в ладоши, как только в ворота вошла Суман. Потом заметила прыгавшего с костылем Джоши и испуганно прижалась к ней.

Джоши жадно, большими кусками ел кукурузные лепешки, а сидевшая на кровати Мину не отрываясь смотрела на него. Суман присела на пол рядом с Джоши, оперлась спиной о кровать, поставила локти на колени, положила на ладони подбородок и задумалась. Это тот мальчишка, о котором она думала так часто. Она еще хотела, чтобы у нее был такой брат. Как давно это было. А теперь ей хотелось бы, чтобы он был ее братом? Как быстро бегали эти ноги! Как ловко он забрасывал газеты в двери и окна. «Газеты, газеты, газеты!» Она взглянула на искалеченные ноги Джоши, на костыль, который он прислонил к стене, потом перевела взгляд на руки… Он ел быстро, не пережевывая, жадно заглатывая лепешки большими кусками. Когда он ел в последний раз?

Мину вздрогнула и бросилась к ней.

– Мама, кто-то заглянул в окно и убежал!

Джоши встал и посмотрел в окно. Через решетку ничего нельзя было разглядеть. Он взял костыль и запрыгал к двери. Он видел, как человек метнулся за ворота. Это был чужой: собаки злобно залаяли.

Когда Мину уснула, Джоши молча стал укладываться на коврик, постланный около кровати, потом передумал, подтащил его к самой двери, костыль прислонил к занавеске, положил на коврик подушку, согнул здоровую ногу и свернулся в калачик.

Через несколько минут он стал похрапывать. Мину тоже спала крепким сном.

Суман не могла уснуть. Она долго ворочалась. Несколько дней она учит пению Нафис и до сих пор не может придумать, как начать этот разговор. Высказать все сразу нельзя, но нельзя же и бесконечно откладывать.

Джавид приходил к ним, и в последнее время его визиты становятся даже чаще. Если не решиться, весь ее план пойдет насмарку. Юсуф, чтобы не поступиться гордостью, готов расплачиваться кровью своего сердца. Бесполезно надеяться на его помощь. Доктор Рафик еще раньше заявил, что Нафис не стоит их сочувствия. Все поведение матери Нафис говорило о том, что она поклоняется лишь одному богу – деньгам. А ей, Суман, больше всех надо. Сумасшедшая, чего мешается в чужие дела? Чужие?! Юсуф чужой? Нет, и еще раз нет. Он ее самый близкий друг. К чьей еще помощи прибегает она в трудную минуту? Неужели у нее и в самом деле нет никого, кроме Юсуфа?

За решеткой окна, в темноте, заплясал огромный вопросительный знак, потом он обратился в перевернутую танпуру, и из ее деки выглянул Салман: «Привет, Суман».

Он пододвинул к Суман маленькую расписную тарелочку с золотой каемкой. На ней лежал сочный оранжево-красный абрикос. Он улыбнулся и сказал ей:

«Как хорошо сшита ваша блузка – просто и аккуратно. Вот с такой меркой я подхожу к жизни».

Суман протянула руку, чтобы взять абрикос. Ее рука коснулась пушистых вьющихся волос Мину. Салман исчез…

Суман встала с постели, оделась и больше не ложилась.

Сколько мужчин ей пришлось видеть за свою еще короткую жизнь! Одни ей нравились, других она не замечала, третьих было по-человечески жаль, на некоторых она была зла и лишь немногих уважала. Приходилось презирать и даже ненавидеть… А вот ее отношение к Салману нельзя было определить каким-нибудь одним из всех этих слов. Тут что-то совсем новое. И дело даже не в том, что хочется всегда видеть его. Слышать его голос, говорить с ним, просто молча сидеть рядом.

Какая она дура! Салман – юноша из знатной семьи, око и светоч благородного и высокого дома, а она – дочь «подруги богатых мужчин»… Она хороша для того, чтобы с ней позабавиться, отдохнуть от житейских забот. И все.

Суман возмутилась.

Нет! Она никому не позволит забавляться собою. Мать была такой, да. Она – нет! Но кому она нужна иначе! Но кто согласится жениться на ней? Никто никогда не назовет ее женой, матерью… Ну и пусть, можно прожить и одной… Н-е-е-т! В таком огромном мире трудно быть одной, вечно, вечно одной…

14

И Салман не мог уснуть.

С вечера собирался дождь. Все перешли с открытой веранды под крышу и легли спать под вентиляторами. Но он остался на веранде, напротив комнаты Нафис.

Он все ворочался с боку на бок, слушая, как в доме монотонно шумит большой вентилятор. Было не так уж жарко, ветерок приносил прохладу, но Салман никак не мог уснуть.

События последних дней не давали покоя. Похоже, что свадьба Юсуфа и Нафис расстроилась, и теперь окончательно. Он сделал все, чтобы примирить их, пускался на разные хитрости. Но сам Юсуф и пальцем не пошевелил, чтобы приблизить свадьбу, а Нафис тем более. Да и что она могла сделать? А все тетушка, вставшая как скала. Что извлекла Нафис из учебы в колледже? Умение подобрать блузку к сари и оттенок губной помады к костюму, больше ничего.

Он начинал злиться и на Юсуфа.

Какая польза от его добродетели? Почему он прямо не скажет им, Нафис и матери: не тяните! Решайте наконец или давайте распрощаемся. И все решилось бы в считанные минуты. Обличать империалистов на митингах – это у него здорово получается, а потребовать к ответу ничтожную девчонку, забавляющуюся его собственной жизнью, он не может. Эх!

А ты сам?

Ну, он совсем другое дело. Еще ни одна девушка не понравилась ему настолько, чтобы думать о ней одной. Нет такой. А может, с недавнего времени одна все-таки нравится ему больше других?..

Луна зашла, небо заволокло тучами, и на землю гулко падали редкие капли. Им аккомпанировал сверчок, забавно, будто играл на саранги. Когда стремительным порывом налетал ветер, с деревьев шумно частил настоящий дождь. Но ветер стихал, и снова доносилось только мерное, монотонное капанье и временами заглушающий его шум большого вентилятора на внутренней веранде.

Салман взял сложенную в ногах шаль Нафис, которую она положила, чтобы он мог укрыться, если станет холодно. Во время барсата легко простудиться. Нафис – заботливая сестренка! Какой хорошей женой могла бы она стать умному человеку… Но кто ей поможет? Здесь все будто сговорились, чтобы испортить и погубить ее.

И снова он рассердился на Юсуфа.

Утром он обязательно пойдет к нему и сам все объяснит. Ну возьмись, наконец, за ум, скажет он. Подумай о своем благе и помоги выпутаться из беды Нафис. Иначе какой-нибудь богатей с туго набитым кошельком вскружит ей голову, наденет ей на палец золотое кольцо, а ведь краску стыда она сумеет скрыть под румянами. Или какой-нибудь затянутый в сюртук чиновник, возомнивший себя чуть ли не раджой, какой-нибудь Джавид…

Да, со времени поездки в Найниталь этот человек как пиявка присосался к их дому, не оставляет ее ни на один день. Только и разговоров, что о его бунгало, его машине, его будущем. И никому в голову не придет поинтересоваться: дражайший, поместье твое давно отобрали, жалованья всего четыреста рупий, так откуда же у тебя берутся доходы на такой шик? Какой тут может быть разговор о жалованье? На днях дядюшка говорил, что Джавид с его помощью пытается получить лицензию на экспорт сахара и заработать на этом…

Он со злостью плюнул. Заработать! Украсть, награбить. И как такой человек мог втереться в эту семью? Взять бы Юсуфу и поговорить откровенно с Нафис. Но вряд ли у них получится такой разговор. А может быть, он любит Суман, а не Нафис? И Суман, конечно, любит его. Перед тем как прийти к ним, они с Юсуфом были в ресторане; Юсуф и ее превратит в рассудительного философа.

Он потянул шаль, расправляя ее, и укрылся до самого подбородка. От шали повеяло ароматом духов. Розовое сари, стыдливый взгляд, робкая улыбка… Сари с бантами из лент, на голове венок из только что распустившегося жасмина… малыш, шепчущий что-то у нее на руках, и губы, целующие его головку, – женщина с ее жизнью и ее радостями…

Он отбросил шаль, снял со спинки стула домашний халат, надел, завязал пояс, прислонившись спиной к стене, закурил и стал смотреть в сад. В столовой большие стенные часы пробили два часа.

На улице за углом разворачивалась машина, и яркий свет фар упал на гранатовое дерево у гаража. Из темноты вынырнула нависшая над верандой ветвь, вся усыпанная цветами, и тут же снова растворилась во мраке.

Машина медленно пробиралась переулком, свет от фар танцевал в темноте, а в ярком свете в танце плыла Суман… Вот она широко раскрытыми глазами взглянула на небо и улыбнулась…

Салман потер рукой глаза и глубоко затянулся сигаретой. С сигареты упала искра и, сделав несколько зигзагов в воздухе, исчезла в темноте.

Салман прислушался. Ему показалось, что он не один бодрствует в ночи. Прерывающийся шепот доносился от гранатового дерева у гаража. Он спрятал руку с сигаретой за спину, на цыпочках спустился по ступенькам и обошел веранду.

Мужской голос нетерпеливо доказывал:

– Я принесу лекарство, но зато ты должна уступить мне в этом. Поняла?

Послышались приглушенные рыдания женщины.

– Я все сделаю по-твоему. Но что теперь будет со мной? Кому я нужна такая?

– Я же говорю тебе, что принесу лекарство. Чего ты ноешь раньше времени?

– А если оно не поможет?

– Ну почему не поможет! Дело проверенное. Разве я врал тебе когда-нибудь? Если я тебе что-нибудь обещал, то всегда выполнял обещанное. Можешь положиться на меня.

– Я и так во всем полагалась на тебя, но ты тащишь меня в пропасть… – И женщина снова зарыдала.

– Будешь много болтать, придется тебя проучить, – пригрозил мужчина. – А теперь ступай, уже поздно. Я и так еле добрался до вас по этим закоулкам.

Женщина продолжала всхлипывать.

– Иди или я вообще останусь в стороне и тебе придется расхлебывать все одной. – Мужчина говорил теперь громко, жестким, угрожающим тоном.

Они подошли к воротам. Скрипнула калитка. Потом донесся шум заработавшего мотора.

Салман долго стоял неподвижно. Он узнал оба голоса.

Он вернулся на веранду, надел башмаки, сел в кресло и закурил еще одну сигарету. Часы пробили три раза. В мертвой тишине звучала лишь песнь сверчка да шум вентилятора.

15

Государственный магазин № 255 по торговле нормированными продуктами помещался в каменном доме недалеко от полицейского участка. Над входом была приколочена грязная, издали даже незаметная вывеска. На террасе стояли огромные рычажные весы, в углу – стол и несколько стульев. На столе – конторская книга, квитанционные книжки и чернильный прибор, покрытый толстым слоем пыли. На оштукатуренной стене с проступившими от сырости пятнами был прибит календарь, с которого улыбался пандит[28]28
  Пандит – знаток древних священных книг; почтительная форма обращения к лицам из касты брахманов.


[Закрыть] Джавахарлал Неру и маулана[29]29
  Маулана – почетный титул мусульманского ученого (часто – богослова).


[Закрыть] Азад. На другой стене висел огромный цветной портрет обворожительной и модной Наутан, звезды экрана с огромными серьгами в ушах.

Со всех сторон к магазину стекались узенькие, как щели, улочки и одна пошире, начинавшаяся у Христианского колледжа.

Юсуф сидел за столом на веранде. Ему поручили вести учет проданных продуктов. Взвешивал и отпускал Гирдхарилал-джи, а хромой Джоши подавал гири и вообще помогал ему как мог.

Продукты отпускались утром с семи часов до одиннадцати и днем – с четырех и до семи вечера. Все жители квартала хоть раз в неделю обязательно появлялись здесь. Собирались женщины, мужчины и дети. Слуги и служанки из зажиточных домов, рассыльные, чиновники, находящиеся на государственной службе, полицейские, пришедшие, чтобы получить паек для начальства, мелкие торговцы, имевшие разрешение на продажу своей доли сахара и риса. По вечерам собирались в очереди те, у которых в семьях работали все – и мужчины, и женщины, и дети.

Прямо над столом Юсуфа с потолка свисала электрическая лампочка, в тусклом свете которой ему подолгу приходилось вести бухгалтерию магазина, выписывать причитавшийся этим людям паек. Очень скоро народ приметил, что новый служащий работает допоздна, и если кому случается прийти, когда магазин уже закрыт, то господин Юсуф снова открывает его и выдает положенные продукты. Гирдхарилал неодобрительно относился к этому новшеству и часто ворчал, что он уже немолод и ему не улыбается работать сверхурочно, зато Джоши всегда и во всем помогал Юсуфу и ходил за ним как тень.

Был понедельник. На субботу пришелся какой-то праздник, поэтому магазин был закрыт два дня подряд. Гирдхарилал пришел спозаранку и теперь наводил чистоту. Джоши появился вслед за ним и тоже нашел себе работу. Они были на веранде, когда на их улочку свернула машина. Она медленно объезжала лужи и лавировала между сточными канавами, тянувшимися по обе стороны, пока шофер не взмолился:

– Господин, дальше не проедем.

– Как не проедем? Салим говорил, что он проезжал здесь во время выборов.

– Господин, наверное, ездил на малолитражке, – ответил шофер. – А на этой даже отсюда придется выбираться задним ходом.

– Ладно, я выйду. – Джавид выпрыгнул из машины и стал пробираться к магазину. Как только Гирдхарилал заметил Джавида, он выскочил навстречу и приветствовал его, подобострастно кланяясь, а потом снял с плеча клетчатую тряпку и смахнул ею со стула, стоявшего рядом со столом Юсуфа, мучную пыль.

– Нет-нет, я не буду садиться! – Джавид недовольно сморщил нос и, оглядевшись по сторонам, показал на дверь, ведущую внутрь. Они прошли туда. Он плотно прикрыл дверь, вытащил из кармана бумагу и протянул Гирдхарилалу. Тот достал из кармана потрепанного сюртука очки, нацепил их на нос, прочел бумажку и ответил:

– Хорошо, господин. Сойдет.

– Тогда вечером, так около семи?..

– Ладно, господин.

Джавид повернулся, чтобы идти. Гирдхарилал снова сложил в приветствии руки и, робея, спросил:

– Господин Салим ничего не говорил вам о моем сыне? Мой сын подал прошение…

– Там, кажется, все написано. Почитайте внимательнее. – Джавид бросил на него презрительный взгляд, швырнул на пол окурок и растер его ногой.

Гирдхарилал снова надел очки и осмотрел бумажку с обеих сторон. На обороте было написано несколько фраз. Глаза у старика широко раскрылись от счастья, губы расплылись в подобострастной улыбке.

– Пошли бог счастье господину, для меня это ведь все равно что второй раз родиться. Сколько времени мой единственный мальчик бродил полуголодный, без всякой надежды на удачу. – На глазах у старика показались слезы. Он отвернулся, вытер слезы полотенцем и спросил как мог почтительно:

– Что я могу еще сделать для вас, чем могу служить?

– Достаточно и этого, – ответил Джавид. Он испытывал презрение и отвращение к этому дрожащему старому существу. Джавид толчком распахнул дверь и, выходя наружу, процедил: – Чем он может мне служить… Дурак.

– Дурак? Фу, как невежливо, – услышал он и, повернув голову, увидел Салмана.

Вслед за Салманом вошел Юсуф. Тот изобразил на лице удивление, увидев здесь Джавида в такой ранний час, но не промолвил ни слова. Он прошел прямо к своему столу, положил бумаги в ящик, сел и обратился к Гирдхарилалу:

– Здравствуйте, Гирдхарилал-джи! Вы хорошо сделали, что пришли пораньше. А мы с Салманом заболтались и совсем забыли о времени.

Джавид внимательно посмотрел на Юсуфа и холодно спросил:

– Вы здесь работаете?

– Да, – ответил за того Салман. – Я могу удостоверить, что он здесь именно работает, а не пришел воровать сахар… А вы?

Но Джавид даже не дослушал, он выскочил наружу и побежал к машине. Салман пожал плечами. Юсуф крикнул: «До свидания!» – размахивая линейкой.

К вечеру выстроилась длинная очередь покупателей. Хромой Джоши подтаскивал мешки, ставил на весы гири. Юсуф взглянул на него, отпустив очередного покупателя, и подумал: изобрести бы весы, на которых можно взвешивать такую вещь, как пот человека, а потом и определять твой настоящий, истинный вес и цену… Тогда бы не перевешивали в жизни всякие джавиды. А то на чаше простых людей – ничего, а на чаше джавидов – золото. Где уж тут равняться!

– Гошподин Юшуф! Жапишите паек Джамуна. Двенадцать – муки, девять – очищенного риша, – прошепелявил Джоши.

Юсуф записал, поднял голову и посмотрел на покупателя. Перед ним стоял рикша Джамун. В одной руке он держал продовольственную карточку и грязное полотенце, в другой – несколько мятых бумажек по одной рупии. Он был в коротких штанах из толстой полосатой материи и такой же грубой красной рубахе, разорванной на плече. К этому плечу прильнула крошечная, высохшая как спичка девочка, дышавшая с хрипом – у нее был сильный жар. В той же руке, в которой он держал деньги, была зажата и небольшая сумка из мешковины. В ней было немного картошки и несколько луковиц. Рядом стоял маленький сынишка Джамуна. Жена Джамуна только что родила третьего ребенка и сейчас находилась в благотворительной больнице. Рикша прижал к себе девочку, с трудом наклонился и разостлал на полу полотенце.

– Иж него вышипетша, – заметил Джоши и показал на дыры.

Юсуф взял со стола газету.

– Возьми вот, подстели.

Джамун поднял голову и удивленно посмотрел на Юсуфа. У него на глазах навернулись слезы благодарности. Юсуф отвернулся.

– Подвигайся вперед, братец, – торопили сзади.

Джамун завязал паек в полотенце и с помощью Джоши водрузил узел на голову, показал мальчишке, чтобы тот взял сумку и пошел. Мальчик обратной стороной ладони вытер больные слезящиеся глаза, закинул сумку на плечо, подтянул штанишки и, напевая себе под нос, побрел за отцом.

 
И пришел он из волшебной страны,
Принес с собой только первую любовь в сердце
И полные глу-бо-кой печали гла-аза-а-а…
 

Юсуф, склонившись над столом, выписывал и отрывал квитанции. Когда народ разошелся, он взялся за бухгалтерию и долго приводил в порядок отчетность за день. Он и не заметил, как вошла Суман и сколько времени она тут простояла. Когда он поднял голову и увидел ее, то улыбнулся. Суман тоже улыбнулась и спросила:

– Вы сейчас очень заняты?

– Занят, садись. Что будешь получать? Джоши, возьми карточку госпожи.

– Мне надо получить только сахар, но я не тороплюсь, я подожду.

– Уже все получили. Садись.

Суман села на стоявший рядом стул. Джоши подошел, поскрипывая костылем, и нежным, влюбленным взглядом смотрел на Суман.

– Ну как, дашь сахару? – спросила Суман.

– Карточку, – попросил Джоши.

Суман достала карточку, подала ее, а сама продолжала говорить с Юсуфом. Джоши запрыгал на костыле во внутреннюю часть магазина. Он возвратился через минуту, проковылял к Юсуфу и шепотом спросил:

– Гошподин Юшуф, а где большой мешок ш шахаром? – Он был бледен.

Юсуф не обратил на это внимания и рассмеялся:

– Очень большой? Ну, наверно, у меня в кармане.

Но Джоши продолжал серьезно смотреть прямо в лицо Юсуфа.

– Начатый мешок мы роздали полностью еще в пятницу, – напомнил Юсуф. – Осталось два непочатых. Вот и возьми из этих.

– Да их нет там. Ошталша только один шовшем маленький мешочек, – сказал Джоши.

– Что за чепуху ты несешь? Посмотри внимательно. Где-нибудь среди мешков с рисом.

– Нигде нет, гошподин Юшуф. Я шмотрел.

Юсуф встал и пошел на склад. Он пощупал по одному все мешки. Мешков с сахаром не было. Он вернулся к своему столу, сел.

– А где Гирдхарилал-джи? – спросил он.

– Он только что ушел попить чаю, – ответил Джоши. У него дрожали руки, и он уронил костыль. Сухое изможденное лицо пожелтело, в глазах показались слезы. Он смотрел то на Юсуфа, то на Суман. Те молчали.

Наконец из чайной напротив вышел Гирдхарилал. Через плечо у него было перекинуто полотенце в красную клетку, уголком его он вытирал вспотевшее лицо.

Юсуф вытащил из ящика стола конторскую книгу и еще раз внимательно просмотрел все записи о выданных в пятницу продуктах. Два мешка сахару должны были остаться непочатыми.

Гирдхарилал направился было прямо в склад, но Юсуф остановил его:

– Гирдхарилал-джи, подойдите сюда. Когда я в пятницу закрывал магазин, здесь оставалось два мешка сахару, а сейчас я вижу только какой-то узелок. В чем дело?

Гирдхарилал сразу же перешел на крик:

– Я его украл, что ли?!

– Не кричите, – серьезно и очень твердо сказал Юсуф. – Я не говорю, что украли вы. Я просто не знаю, где сахар, Джоши тоже не имеет об этом ни малейшего представления, вот я и спрашиваю вас. Нас здесь всего трое.

Старик посмотрел на Суман, на Джоши, затем, немного поколебавшись, наклонился и что-то зашептал Юсуфу на ухо. Юсуф выслушал и с силой грохнул кулаком по столу. Гирдхарилал испуганно подался назад. Юсуф заговорил, стараясь сдержать гнев:

– Я не стану писать на вас рапорт, потому что вы честно рассказали правду. Так вот. Сию же минуту отправляйтесь, я вам даже дам денег на рикшу, заберите весь сахар и привезите его сюда.

– Но ведь сахар почти никто не берет… – пробормотал старик.

– Какое мне или вам до этого дело? Останется – значит, возвратим на государственный склад или продадим в следующем месяце. Отправляйтесь.

– Вот как… Я продал товар, который иначе прел бы на складе, а вы недовольны… А если я заявляю, что ничего не продавал и ничего не знаю? – снова переходя на крик, поинтересовался Гирдхарилал. – Что вы сделаете?

– Об этом мы поговорим после. Так вы поедете или нет? – Юсуф встал и шагнул к Гирдхарилалу.

Суман обеспокоенно следила за ними. Она еще никогда не видела Юсуфа в таком состоянии. Как только он встал и шагнул вперед, Суман вскочила и вцепилась ему сзади в рубашку. Рубашка выскочила из брюк. Суман смутилась, но не выпустила ее.

– Господин Юсуф, не сердитесь, он все принесет, все вернет.

– Как раз наоборот, – заорал Гирдхарилал, наскакивая на нее. – Кто ты такая, чтобы указывать мне? Неизвестно откуда явилась сюда и перессорила весь квартал! Выходит, я украл сахар? Принесет! Склад закрывает или он сам, или вот тот хромой. Может быть, он сам кому-нибудь сбыл сахар, а в книгах записал, что осталось два мешка. А я должен отвечать, что сахар исчез?

– Шахар был, – сказал Джоши. – Я шам видел два мешка ш шахаром, когда жакрывал в пятницу.

– Видно, он не только хромой, но еще и ослеп вдобавок! – вскричал Гирдхарилал. – Если видел, то тащи его сюда! Видел он… Тоже нашелся тут доглядчик!

– Я уважаю ваш преклонный возраст, но вы переступаете пределы дозволенного, – сказал Юсуф. – Если в течение часа сахар не будет возвращен, я сяду писать рапорт.

Гирдхарилал сник. Но только на секунду. В следующий миг он стал причитать так, чтобы его было слышно на улице.

– Люди добрые, спасите ради бога Рамы. Этот мусульманин убивает меня наповал, он оклеветал меня! Ради махатмы[30]30
  Махатма – санскритское слово, букв. «великая душа».


[Закрыть] Ганди – спасите!

К магазину потянулись любопытные.

– Что здесь происходит? Что случилось?

– Суман, – сказал Юсуф, – тебе здесь нечего делать.

Но Суман еще раньше решила не оставлять его одного.

На веранду поднялось сразу несколько человек.

– В чем дело? Что здесь случилось?

Гирдхарилал, отступая перед Юсуфом, наткнулся на мешок с рисом и сел на него. Теперь он всхлипывал сидя: