Текст книги "Дочь куртизанки"
Автор книги: Разия Саджад Захир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Проходя через ворота, она слышала, как переговаривались охранники.
– …В приюте есть хоть на что посмотреть, – смеялся один.
– И не только посмотреть, а? – в тон ему откликнулся другой и захохотал.
И долго еще в ушах у Суман звучал их смех – грязный и злой.
…Суман казалось, что раскаты смеха, зловещего, уничтожающего и презрительного, слышны со всех сторон. Она обхватила голову руками и долго сидела так – до тех пор, пока где-то вдали башенные часы не пробили десять. Тогда она очнулась от дум и встала. Чай уже остыл и покрылся тонкой пленкой от порошкового молока. Она взяла с тарелки ломтик хлеба и, макая его в холодный чай, принялась жевать.
7
По небу плыли легкие светлые облака. Начинало припекать. От Дубового парка с багажом на плечах, притороченным для прочности тесемками, перекинутыми через лоб, спускались носильщики.
За носильщиками, волоча по земле ноги в истрепанных туфлях, плелся мунши, он же домоправитель госпожи Сахават Хусейн. Домоправитель то и дело поднимал полу ширвани и подтягивал штаны. Из кармана у него торчала коробочка с паном и виднелась застежка засаленного кошелька. Концы грязного, когда-то красного, пояса, поддерживавшего штаны, покачивались в такт шагам и бились о колени.
На значительном расстоянии от него спускалась с горы, опираясь на толстую палку, сама госпожа. Вместе с ней шла Нилам, тащившая целую кучу жакетов и зонтиков.
Госпожа Сахават Хусейн жаловалась:
– Сколько раз я запрещала ей купаться и что ни день мыть голову. Это же Найниталь, а не Лакнау. Но разве теперь кто слушает меня? Вот и докупалась до простуды… Благодарение богу, что хоть теперь съедем с этой проклятой горы. Додумался завезти нас… О чем это я говорила? Да, вот и простудилась. Нилам, спускайся здесь. Здесь ты скорее доберешься. Да приготовь сразу же кипяток для Нафис. – Она обернулась. – А где же паланкин? Никого не видно! Ну ничего, носильщики ходят быстро, да и то сказать, под гору идти нетрудно. Послал этот мунши приглашения на послезавтра… Кому послал – неизвестно. Ох, домоправитель. Эй, мунши!
– Слушаю, госпожа! – остановился тот как вкопанный.
– Послали приглашение госпоже Макбуль, госпоже Шахир и миссис Тандан? Да пригласи гостей господина Номана, что приехали к нему из Ассама. Сын-то их приехал? А невестка? Господин Шадилал тоже здесь? Мунши, кому я говорю?
– Я слушаю, госпожа…
– Толку от того, что ты слушаешь… Отвечай!
– Я уже докладывал вам, что я всем позвонил. Только у миссис Тандан нет телефона, к ней пришлось послать человека.
– И ты послал? Это наверное? Текрама послал? Кстати, чем он у тебя занят? Со вчерашнего дня будто все повымерли в доме. Да побыстрее идите. Как придете, сразу позвоните навабу в клуб, скажите, что мы переехали на Счастливую виллу. А то он вернется в Дубовый парк… О чем это я говорила? Да, пошли сразу Текрама к миссис Тандан и передай ей приглашение. Она живет где-то поблизости, у Брукхилла.
– Я знаю ее дом, госпожа, – вмешалась в разговор Нилам. – Только позавчера молодая госпожа посылала меня к ней взять свитер для образца.
– Тогда ты и зайди к ней прямо сейчас, по пути. А эти жакеты и зонтики отдай вот этому господину. – Она показала на мунши. – Что он плетется порожняком… А миссис Тандан скажи, что я прошу ее послезавтра в половине восьмого пожаловать к нам. Обязательно. Да спроси у нее об этой красильной мастерской, о которой мы говорили. Нет, не надо. Ну, иди. Я расспрошу ее сама.
– Госпожа, ведь сейчас придется растапливать печь, да и другой работы наберется, – вставил мунши. – Пусть Нилам идет с нами, а я пошлю к миссис Тандам нашего Текрама. – И он бросил на Нилам жадный взгляд.
– Пошлешь ты, жди. Он и будет ползти как черепаха. Иди, Нилам, да не задерживайся. А вы тоже двигайтесь поживее и прикажите Текраму растопить печь и все приготовить… Забыла, что я хотела сказать… Этих гостей из Ассама…
Нилам швырнула мунши зонты и остальные вещи, он согнулся под их тяжестью, прищурил глаза, а когда открыл их, Нилам уже взбиралась по склону Брукхилла.
Джавид спускался от поворота к отелю «Швейцария». Правой рукой он сдерживал на цепи огромную овчарку, рвавшую поводок, и из-под ног у него срывались вниз гравий и крупная галька, В левой руке у него была сигарета.
Нилам поправила шарф и приветствовала его.
Джавид вздрогнул, на какое-то мгновение даже растерялся. Неужели эта красавица – Нилам? Та девчонка Нилам, которая носилась по дому, у которой что-нибудь валилось из рук, раскалывалось, ломалось, разбивалось: тарелки, чашки, стаканы. Везде и все она задевала, всегда была в синяках. Та Нилам, что носила чужие обноски, то слишком просторные, то чересчур тесные, то короткие, то длинные до пят? Он не видел ее в обуви, у нее ее вовсе не было. Единственную пару красных шлепанцев она берегла на тот случай, когда приходилось сопровождать хозяйку в гости или уж на очень большие праздники. Да и причесывали ее, наверное, не чаще раза в неделю, волосы смазывали маслом похуже и косы заплетали туго, чтобы они не расплетались раньше, чем через десять дней…
А сейчас Джавид снял темные очки. Чудо! Больше ничего не скажешь. Чудо! Он преградил путь Нилам и с удовольствием ответил на ее приветствие:
– Привет и тебе, Нилам! Как поживаешь? Ваши уже переехали на Счастливую виллу? Да подожди, остановись на минутку. Куда ты мчишься?
Нилам испугалась Джавида. Она хотела только поздороваться с ним и пройти мимо. Но когда Джавид снял очки, она остановилась и отвечала ему прерывающимся от волнения голосом.
– Если вы поспешите, то догоните их… – И она снова попыталась уйти.
Овчарка Джавида рвалась на поводке и тянулась к Нилам. Джавид бросил сигарету, притянул к себе собаку, а другой рукой, чтобы защитить Нилам, обнял ее.
– Тигр, Тигр, на место! Не бойся, Нилам, он не тронет.
Нилам знала красивых, прекрасно одетых юношей из богатых семей. Но только издали. Никогда в жизни ей не представлялось случая быть с ними рядом. Ей не нравились ухаживания и заигрывания слуг, сторожей, поваров, официантов и мойщиков посуды, а тем более ухаживания этой развалины мунши. Иногда ей очень хотелось одеться так же красиво, как одеваются девушки из богатых семей, что учатся в колледжах, надушиться и пойти побродить с друзьями, сходить в кино, покататься на лодке, проехаться верхом на лошади. Ей хотелось быть рядом с красивым, хорошо одетым юношей, который курил бы дорогие сигареты, от которого исходил бы запах таких же духов, какой доносится, когда открываешь сундук с вещами хозяина. Она не хотела, чтобы от ее спутника пахло горьким дымом дешевого табака, чтобы от его рук шел неприятный запах пригорелой пищи, чтобы он пел глупые и грубые песенки и старался рассмешить ее неуклюжими остротами.
Джавид обнял ее и привлек к себе. Другая рука, в которой он держал поводок, скользнула по талии Нилам. Теперь ее грудь касалась широкой груди Джавида, и она припала к нему. Джавид склонился к ней и поцеловал.
Овчарка зарычала, рванулась в сторону и вырвала поводок.
Только тогда Джавид пришел в себя. Он тут же бросил Нилам и погнался за собакой. Он бежал вверх по склону и кричал:
– Тигр, Тигр!
Нилам не двинулась с места. Не сон ли все это – запах его одежд, аромат сигареты на его губах, еле уловимый запах духов «Вечер в Париже»? Может быть, этот поворот у отеля «Швейцария», эти спуски и подъемы каменистой извилистой дороги, вот те далекие горы, на которые приходится смотреть, высоко задрав голову, – все это сон? И эти густые, огромные и таинственные, как духи, кедры, в вершинах которых ветер насвистывает: «Нилам, Нилам, что же ты делаешь?»
Паланкин с Нафис миновал подножие Брукхилла. Носильщики без устали болтали на своем непонятном горском языке. Нафис молчала. Голова разламывалась от нестерпимой боли, нос распух и стал совсем красным. Насморк измучил Нафис. Ее густые черные волосы красиво выбивались из-под платка и черного шарфа, которым она закрыла шею. У нее была небольшая температура, и ее закутали в ватное одеяло, обшитое красной каймой с золотой вышивкой. Рядом с паланкином с термосом в руках шагал Салман.
– Главное в том, сколько понадобится пудры на твой красный нос, ведь послезавтра званый обед. В технологии косметики успешно разработана проблема превращения белого в красное, но как красное сделать белым?
– Салман, ты мне надоел. Ведь я сказала, что даже не покажусь на этом обеде. – Нафис сморщилась и чихнула в платок. Она сначала услышала, как вскрикнул Салман, и только потом увидела, что мимо, волоча по камням тяжелую цепь, промчалась огромная овчарка. Овчарка проскочила совсем рядом с Салманом. Издали послышался свист и чей-то отчаянный крик:
– Тигр, Тигр!
– Спаси меня боже, – промолвил Салман, машинально отряхивая костюм от пыли. – Мне показалось, что меня толкнула лошадь. Хорошо, что хоть термос уцелел, а то досталось бы мне от тетушки. Боже, но это же Джавид!
Задыхаясь от бега, Джавид спустился с поворота, ведущего к отелю, на дорогу к Брукхиллу и тут столкнулся с ними.
– Привет, – бросил он задыхаясь.
Тигр пробежал вперед, описал несколько кругов и, тяжело дыша, вернулся к хозяину. Высунув язык, роняя на землю слюну, собака принялась обнюхивать паланкин. Нафис попросила убрать собаку.
Джавид ухитрился поймать Тигра за цепь и велел ему идти у ноги. Он спросил, как Нафис себя чувствует.
– Простудилась немного, – сказала Нафис и в подтверждение закашляла.
– Это я заметил. Смотри, как покраснел нос, – сказал Джавид. – Ты лечишься? Или во всем полагаешься на природу?
– Это все мелочи – простуда, лечение, природа, – сказал Салман. – Главную беду вы уже заметили: красный нос. Что будет, если послезавтра на обеде каждый обратит внимание именно на это?
Джавид рассмеялся.
– Есть о чем беспокоиться. До послезавтра еще далеко. Да, Нафис, твоя мама прислала мне записку. Мне приказано обеспечить обед напитками. Будет пир?
– Да. Приезжают мамины и папины друзья.
– А твои?
– А у нее их нет. Бедняжка совсем одинока. Поэты урду называют таких «Юсуфом, отставшим от каравана».
– А вы? – заинтересованно спросил Джавид. – Вы ей не друг?
– Я брат. Кто принимает братьев в расчет? В наше время обращать внимание на братьев считается признаком дурного тона. В них нуждаются только тогда, когда требуется провожатый. Хотя нет, совсем было забыл, есть у нее один друг. Он и мне друг, хотя у него есть один недостаток: не любит ездить в горы; он приедет в горы лишь тогда, когда на горные курорты переберется весь индийский народ. Да и тогда народ, очевидно, скажет ему, что тут уже все забито, теснота неимоверная и лучше было бы ему уехать отсюда, уступить место другим во имя блага народного…
Нафис и Джавид рассмеялись.
Паланкин пополз по склону к Счастливой вилле. Носильщики шли быстро. На подъеме Салман и Джавид отстали.
– Могу я спросить, чем вы занимаетесь? – поинтересовался Джавид.
– Живу. В Канпуре. Меня совершенно не интересует учеба и эти вечные экзамены, но отец приказывает сдавать их, и я сдаю. Когда станет совсем невмоготу, срежусь.
– А чем же вы интересуетесь? – полюбопытствовал Джавид.
– По-настоящему меня интересует лишь выявление чужих секретов, скрытых мотивов поведения людей. Интересно заглянуть и вытащить на свет грязную подоплеку, скрытую внешним лоском общества. Большие возможности для этого дает журналистика. Но мой отец – юрист и твердо убежден, что каждый разумный человек должен обладать дипломом, свидетельствующим о юридическом образовании. Я приехал к матери Нафис лишь затем, что она вступилась за меня. Отец относится к ней с большим уважением. Вот я и подумал, что сумею использовать эту родственную связь и она поможет мне перейти к журналистике.
– У вас с ними, кажется, давняя дружба… семейные связи.
– Да, считайте, что родственные. Мой отец и отец Нафис вместе учились в Аллахабадском университете, мы с Нафис в Лакнау, а если даст бог, то мои дети будут учиться в каком-нибудь университете с детьми Нафис. Чем занимаетесь вы?
– Я работаю в департаменте общественного благосостояния. Среднее образование получил в колледже Шервуда, дома занимался с гувернанткой. Но когда отменили заминдарство, наши доходы резко сократились, пришлось бросить учебу и поступить на службу.
– Ну и правильно. Велико ли дело, что я сдал экзамен на степень магистра… Или вот наш друг, двоюродный брат Нафис, о котором я говорил и который сначала и до конца всегда был первым учеником. Посмотрим, какую перепелку пошлет ему за это судьба. – Он вдруг вспомнил: – Вы не смотрели сегодня газеты? Должны быть опубликованы результаты экзаменов на степень магистра искусств в университете Лакнау.
– Есть уже, – подтвердил Джавид.
– Есть? Где? – нетерпеливо спросил Салман.
– В «Нэйшнл».
– Боже мой! Тетя так привержена ко всему английскому, что не признает ничего, кроме «Стэйтсмена». Если вам не трудно, давайте спустимся вниз и купим «Нэйшнл».
Они повернули назад.
Нафис сидела на постели, обложившись подушками, с теплым шарфом на плечах и ногами, укутанными в одеяло. В руках она держала чашку с отваром.
– Но, милая мамочка! О боже, до чего же противно! Такой невкусный отвар, меня того и гляди вырвет. Да я здорова, мне уже сделали растирание, не буду я пить эту дрянь!
Госпожа набросила на себя шелковое одеяло и закурила.
– А где это Нилам до сих пор? Эй, Гафур, принеси-ка соли – белой, столовой. А как же обед, Нафис? Так и будешь сидеть в постели? О чем это я только что говорила? Да, Нилам, наверное, не застала миссис Тандан, вот и задержалась…
Вошел Гафур и принес соль и чайную ложку.
– Госпожа, она пришла, – доложил он. – Она плачет, наверное, где-нибудь упала и ушиблась.
– Ай-ай, – встревожилась госпожа. – Надеюсь, она не вывихнула ногу? Кто будет бегать с поручениями? Узнай, нет ли вывихов и переломов. Да позвони доктору Панту. Скажи, что…
В это время дверь распахнулась, и Салман с порога крикнул:
– Вот и мы, тетя!
Госпожа вытянула шею и попыталась рассмотреть, кто стоял позади Салмана.
– Кто там? Джавид? И Джавид пришел? Входите, входите.
Первым вошел Салман, за ним – Джавид. Салман держал в руке газету. Он протянул ее Нафис.
– Держи. Господина Юсуфа на этот раз подвесили.
Нафис поставила чашку на стол и принялась лихорадочно листать газету. Джавид наблюдал за ней. Она нашла то, что искала, и рассмеялась:
– И не стыдно тебе, Салман, так пугать? Подвесили! Он снова первый. Посмотри, мама! – И она протянула газету матери.
– Я и сказал «подвесили», – заметил Салман. – Когда подвесят, человек находится где-то вверху. Да ведь ты училась в английской школе, где тебе понимать урду.
Он встал, взял со стола сумочку тети и подал ей. Она вытащила оттуда очки, не спеша надела их и стала читать.
Джавид подвинул свой стул поближе к Нафис.
– Когда я входил сюда, то слышал, что тетушка послала Гафура за врачом. Тебе стало хуже? – спросил он вполголоса.
– Нет, это Нилам. Она ходила в Брукхилл передать приглашение миссис Тандан, вернулась и плачет не переставая. Мама боится, что она вывихнула или сломала ногу.
– При чем тут ноги, – сказал Салман. – Просто испортилось настроение. Она ведь такая: поссорится с поваром – и тут же у нее лихорадка, повздорит с мунши – сразу болит голова, поцапается со сторожем – подхватывает ангину. А на этот раз у нее, кажется, болит сердце.
Он повернулся к Джавиду, хотел что-то сказать, но, увидев, как тот побледнел, замолчал.
– Вывих – очень болезненная штука, – пролепетал Джавид, пряча от собеседника глаза. Он подумал, что спасется от разоблачения, если отвернется от Салмана.
Нафис с откровенным удивлением смотрела на Джавида. Что с ним?
– Да нет у нее никакого вывиха, – заверил Салман. – Вот я притащу ее сейчас сюда.
– Оставь ее, Салман. Я сама пойду к ней, – сказала госпожа и поднялась.
Как только она ушла, Нафис достала из-под подушки две колоды карт и предложила сыграть. Джавид отказался. Он тоже встал и торопливо распрощался с ними.
– Я пойду. Мне надо успеть к четырехчасовому автобусу в Лакнау, – сказал он.
8
Кто не видел сезона дождей в Лакнау, тот не видел ничего.
Серые, черные, багровые тучи медленно надвигаются с востока и приносят с собой прохладу – это еще совсем слабый, чуть ощутимый ветерок. Он нарастает, крепнет, и уже слышится предгрозовой трепет листвы в могучих кронах деревьев ашоки, эвкалиптов, горькоплодных ним и манго; потом падают редкие, чуть заметные капельки дождя, переходящие в сплошные нити, свисающие с неба до земли и питающие веселые, бурлящие ручейки, и вот уже вода, драгоценный дар божий, начинает метаться и биться под ногами человека…
И теперь порывы ветра несут густой аромат плодов манго и запах омытой дождем зелени, и воздух наполнен песней, и все это приглушается идущими от самого сердца земли томными вздохами – будто кто-то очень большой и сильный спокойно и удовлетворенно вздыхает, получив долгожданное свидание с любимой после многих дней разлуки, словно кто-то тихонько бредет в объятия сна, чтобы увидеть грезы о творении, о зарождающейся жизни.
Был последний день июня. Облака стали собираться еще с ночи. Утром солнце уже не показалось, подул ветер. Женщины, делавшие в Хазратгандже закупки, и мужчины, слонявшиеся там, чтобы поглазеть на женщин, в панике побросали свои дела и бросились искать укрытия. Но все были рады, и как не радоваться? Не страшно, если и вымокнешь, зато они не пропустят величественного зрелища начала барсата, великолепного зрелища начала сезона дождей. Все с нетерпением ждали дождя, от молитв о дожде уже высохли языки, и вот он пошел…
На веранде старенького кафе собрался чуть не весь поселок. Те, кто успел захватить столики, смотрели на толпившихся в проходе, так же, как удобно расположившиеся в общем вагоне пассажиры взирают на своих менее удачливых сограждан, оставшихся на перроне без надежды уехать.
Но и те, кому не досталось столика, не унывали. Они стряхивали сбегавшую по головам воду, отжимали шаровары и брюки. У какой-то девушки насквозь промокла белая муслиновая кофточка, нескромно обрисовав округлости, кто-то башмаками оставил на веранде длинную полосу следов и теперь размазывал их к стене, и лужа расплывалась по полу замысловатой картой Америки и Великобритании. Продавец манго с полной корзиной знаменитых лакнауских плодов бесстрашно шагал под дождем и выкрикивал: «Вкуснее меда, слаще, чем сахар, приятнее мороженого. Подходите, берите лакнауское манго, золотистое манго из Лакнау!» Озабоченный клерк, зажав под мышкой папки с бумагами, старался любой ценой спасти их от дождя, даже если б ему самому пришлось вымокнуть до нитки.
В углу веранды, ближе к улице Хазратганджи, прижалась к колонне молодая женщина. Она с головой укуталась в полосатое полотенце, закрывавшее ей грудь и спину. Свисающие вниз мокрые волосы говорили о том, что она не сразу нашла укрытие. В руках у женщины была сумка, которую она заботливо оберегала от дождя. Вымокший конец сари тяжело колыхался на сквозняке, женщина шевелила тонкими нежными пальцами ног в красных резиновых сандалиях.
Со стороны переулка Пяти особняков подкатила коляска рикши и остановилась напротив кафе. Из коляски вышел Юсуф, взял лежавшую на сиденье кожаную папку, медленно раскрыл ее, достал деньги, внимательно сосчитал их и расплатился. Он делал это так спокойно и неторопливо, будто с неба низвергалась не вода, а цветы жасмина. Но как только рикша тронулся с места, Юсуф бегом поднялся на веранду и стал пробираться в самый дальний угол. Капли дождя оставили следы на его старой рубашке из искусственного шелка. Брызги блестели на волосах, а манжеты брюк успели вымокнуть основательно. Он заметил женщину, прятавшуюся в полосатое полотенце, и остановился. Он отступил назад, еще раз внимательно посмотрел на нее, будто желая удостовериться, что не ошибся, и только тогда окликнул ее.
– Суман!
Он так произнес ее имя, что если это была Суман, то она непременно услышала бы, а если б он обознался, то женщина даже не заподозрила бы, что обращаются именно к ней.
Суман резко обернулась, полотенце соскользнуло у нее с головы, ярко заблестели огромные глаза, и в улыбке раскрылись ярко-красные, как сок граната, губы.
– Почему ты стоишь здесь, Суман? Позвать рикшу? Я позову, – предложил Юсуф.
– Нет, – ответила Суман, отодвигая сумку в сторону. – Я пережду здесь. Спасибо.
Юсуф подумал, что у Суман, очевидно, нет денег на рикшу, а спросить ее об этом и тем более предложить ей деньги он бы ни за что не решился. Он с минуту поколебался, открыл папку и заговорил о том, что он купил новый роман. Прекрасно написанный.
Суман вытерла свою мокрую руку о сухой конец сари и потянулась за книгой.
– На урду?
– Конечно, – ответил он. Достал книгу из папки и протянул ей. – Купил на прошлой неделе. Вот так… Может быть, пойдем посидим где-нибудь… Стоять здесь неуютно и неудобно.
На них уже стали обращать внимание. Высокий господин, по виду чиновник, с лицом, обезображенным оспой, уже несколько раз прошел мимо. Он что-то насвистывал с независимым видом, но Суман показалось, что он пытается разглядеть ее лицо.
Они выбежали и добрались до опрятного ресторанчика, который почему-то оказался почти пустым, тогда как все находившиеся поблизости чайные и закусочные были забиты людьми, искавшими, где укрыться от дождя.
Хозяин выглядел на редкость подавленным и измученным. Он дремал, склонившись у конторки. Официанты слонялись без дела и двигались так медленно, словно перед этим накурились опиума.
– Какое-то сонное царство, – рассмеялся Юсуф. – Поищем что-нибудь повеселей?
Суман подошла к отдельно стоявшему столику, сняла с головы полотенце, повесила его на спинку стула, положила сумочку и, усаживаясь, ответила:
– А мне здесь нравится. Тут тихо.
Юсуф сел напротив.
– Кофе, чай? – спросил он.
– Чай мы пьем каждый день.
Юсуф заказал кофе и бисквиты, а потом спросил, открывая свою папку:
– Куда ты направлялась, Суман?
– Домой.
Юсуф достал книгу и подал ей.
– Мне очень жаль, Суман, что каморка, которую мы предоставили тебе для жилья, недостойна того, чтобы называться домом… Но… Но ты знаешь, каково наше собственное положение. И я еще ничего не понимаю во всех этих тяжбах, судах, исках…
– А я слышала, что вы очень способный человек… – улыбнулась Суман.
– От кого это? – засмеялся Юсуф.
– От господина Номана, адвоката. – Она немного помолчала. Будто колебалась, сказать ему или нет, а потом продолжила: – Правда, когда зашла речь о вас, он сказал кое-что такое, что поразило меня…
– Что же? – заинтересовался Юсуф. Он уже ощущал удовольствие оттого, что сейчас узнает о себе мнение Номана.
– Видите, дело в том… – запинаясь начала Суман, – дело в том, что меня больше всего мучила мысль – как бы кто-нибудь не наговорил чего госпоже и не настроил ее против меня. – Она помолчала еще немного. – Господин Юсуф, я отношусь к вам с огромным уважением, но еще больше я почитаю вашу мать. Ну, в общем, мне не хотелось чем-нибудь огорчать ее… – Опустив голову, она стала чертить на столе чайной ложечкой.
Юсуф внимательно смотрел на нее и молчал.
Наконец она резко вскинула голову и решилась?
– Скажите, вы коммунист?
Юсуф не ожидал этого вопроса. Он был к нему не подготовлен. Он просто не думал, что Суман спросит его об этом. Ему понравились откровенность и непосредственность, с которыми она это спросила.
Он откинулся на спинку стула.
– А что ты знаешь о коммунистах?
Суман оперлась подбородком на скрещенные руки и сказала:
– Я слышала, будто коммунисты добиваются справедливости и равенства во всем мире. Они враги тех, кто сосет кровь бедняков, и с сочувствием относятся к труженикам. Еще… – Она умолкла, а потом продолжала, но видно было, что она заставляет себя говорить: – И еще… я слыхала, что в странах, где коммунисты находятся у власти, где из них состоит правительство, там будто вовсе покончено с торговлей живым товаром, там женщина свободна и счастлива, может выполнять любую работу, может жить самостоятельно… Но… мне не верится, что где-то может быть такое… Верно все это? Где это уже есть?
– Как «где»? Где коммунисты находятся у власти, – сказал Юсуф.
– Я хотела сказать… Вы никому не расскажете? Вы, наверное, помните, что когда я появилась здесь, то комната, в которой я сейчас живу, была занята другими. Поэтому сначала госпожа сдала мне комнату, в которой сейчас живет рикша Рахмат…
– Как же, прекрасно помню. Там жил портной Гафур, который уехал в Пакистан.
– Да, да, – закивала Суман. – Тогда крошечный дворик между той комнатушкой и квартирой господина Номана был разделен только циновкой, на месте которой теперь по приказу госпожи выложили кирпичную стену…
– Совершенно верно, – кивнул Юсуф.
– Часто в летние вечера или в зимние дни, когда у меня бывало свободное время, я выходила посидеть во дворик. Ну, высушить волосы или повесить белье. Господин Номан обычно сидел на веранде и не сводил с меня глаз. Но это не страшно. Его жена и обе дочери относились ко мне с большой любовью… Рассказывать дальше?
– Конечно, я внимательно слушаю.
– Ну так вот, однажды его жена с дочерьми уехала к родителям. Он сразу стал оказывать мне знаки внимания. Раз в воскресенье он подходит и говорит: «Пойдемте, я угощу вас кофе». Я не подумала ничего плохого и пошла. Вот также я пришла сюда, когда пригласили вы. Он привел меня в ресторан. – Она улыбнулась. – Вы знаете, деньги на расходы ему давала жена. Она работала на радиостанции или где-то в этом роде, не знаю. А он хоть и адвокат, но у него никогда не было клиентов…
– Что же тут плохого, что жена дает деньги? – возразил Юсуф. – Миллионы мужчин в мире отдают свой заработок женам. Велика ли беда, если несколько мужчин кормятся на деньги жены? – И Юсуф улыбнулся.
– Боюсь, мы не поняли друг друга, господин Юсуф. – Она помолчала. – Мы сидели с ним в ресторане, и он все старался внушить мне, что молодость лишь в сердце человека, что возраст и седые волосы не имеют никакого к ней отношения. И все в том же роде. – Суман засмеялась. Юсуф не мог сдержать улыбки.
Она вытерла платком лицо, провела рукой по густым черным волосам и продолжала:
– В другой раз он повел меня в салон изящных искусств. Там он подолгу останавливался перед каждой картиной, на которой была изображена обнаженная натура, и долго мне что-то объяснял. И пусть я совсем не разбираюсь в живописи, но его взгляды я отлично поняла, я ведь не какая-то наивная девочка из благородной семьи, чтобы ошибиться в этом… – Ее голос задрожал, в нем слышны были гнев и глубокая обида, но она больше ничего не сказала, будто в волнении забыла, о чем ей надо было сказать. И только потом добавила: – А еще называет себя коммунистом. Все обещает, что при вашей власти мужчины и женщины будут равны.
Юсуф сел поудобнее, внимательно посмотрел на Суман.
– Суман, я думаю, ты знаешь: многие коммунисты долгие годы провели в тюрьмах, семейная жизнь не была их уделом, на их долю выпали только лишения; любовь и дом были для них недосягаемой мечтой и…
– Простите, но все это ложь, – резко прервала его Суман. И извиняющимся тоном добавила: – Я не умею говорить убедительно, но сейчас вы говорите неправду, господин Юсуф. По крайней мере эти слова неверны по отношению к господину Номану. Его жена всей душой любит его. Да, она не блещет красотой, а разве сам он красавец? Я видела в доме этого человека, болтающего о равенстве мужчин и женщин, как жена стирает, метет, моет, с почтением подает мужу чай, чистит его обувь, а он, считая себя большим лидером, сидит в кресле с газетой в руках. Если так поступает коммунист, что говорить о других? – Суман повысила голос.
Юсуф поднял руку и остановил ее. Она замолчала и задумчиво крошила бисквит.
– Суман, – Юсуф наклонился вперед, и было видно, что он собирается с мыслями, – постарайтесь понять одно: нужно очень и очень долгое время, чтобы переделать психологию человека. Ведь господин Номан происходит из семьи состоятельного торговца. Он воспитывался и вырос в богатстве. Его родственники до сих пор не знают ни в чем недостатка, а он…
– Я все это знаю, господин Юсуф. Он как-то намекал о предстоящей ему поездке в Европу. Он тогда пригласил меня в парк. И там все его стремления сводились к очень простым вещам – завести меня в какую-нибудь уединенную беседку, а по пути он старался забить мою глупую индийскую голову европейскими названиями цветов. Но и с этим у него тоже ничего не вышло, – чуть слышно закончила она.
Юсуф рассмеялся.
– О, Суман! Я тоже боюсь, что не сумею «вбить» тебе в голову ту мысль, которую так хотелось бы разъяснить. В тебе говорит раздражение, Суман. А куда еще водил тебя господин Номан, адвокат без практики? – В его голосе послышались насмешливые нотки.
– Это все. – Суман рассмеялась. – Я поставила точку после прогулки в парке. А потом ваша мама дала мне новую комнату. Так я избавилась от него. И вот вы говорите…
– Прекрасно, наконец-то добрались и до меня, – усмехнулся Юсуф. – Я ведь тоже коммунист, – объяснил он серьезно. – Ну и что я за человек?
Суман перестала улыбаться. Она смутилась. Но, осмелившись, подчеркнуто спокойно ответила:
– Я ведь очень мало знаю вас. И все-таки… Мне кажется, что вы хороший человек, – и она покраснела.
– Ну вот, Суман, видишь, и среди коммунистов есть люди получше, и похуже, и очень хорошие – самый разный народ. Это же партия, объединяющая людей, а не ангелов. И люди иногда могут поддаться страсти, слабости…
– Вот об этом я и спрашивала, господин Юсуф. Если так, чем же коммунисты отличаются от других? Ведь во всех партиях и организациях бывают хорошие и плохие люди. Должно же что-то отличать их от других. Вот это я и хочу узнать.
Дверь ресторана рывком распахнулась, и Суман посмотрела туда. Вошел высокий человек. Он был хорошо сложен. На нем были черные хлопчатобумажные брюки и белая рубашка из грубого полотна. На тронутых дождем волосах блестели мелкие капли дождя. Немного намокла и одежда.
Юсуф встал.
– Сейчас я познакомлю тебя с человеком, который достоин называться настоящим коммунистом, – сказал он вполголоса. – Это и будет ответом на твой вопрос.
Вошедший заметил Юсуфа. Улыбнулся и помахал ему рукой. Потом он направился к конторке – очевидно, ему надо было разменять деньги. Хозяин что-то долго говорил ему, пока брал у него из рук деньги и отсчитывал мелочь. Тот громко смеялся. Суман вздрогнула и затаила дыхание. У нее в ушах загремел крик: «Кто такие? Берегись!»
Человек взял деньги с конторки и быстрым шагом направился к их столику. Юсуф ему поклонился. Тот ответил тоже поклоном и, не присаживаясь, спросил:
– Кажется, вы уже заканчиваете?
И снова Суман вздрогнула, услышав этот голос. Когда он, попросив глазами разрешения, подставил еще один стул и сел, Суман поздоровалась с ним, а Юсуф его представил:
