Текст книги "Вечный сон (Глубокий сон)"

Автор книги: Раймонд Чэндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Он что, тоже твой человек?

– Да нет, мы просто друзья.

Я пристально посмотрел на него, а затем направился к двери, к той, в которую вошел. Открыл ее и, повернувшись, напоследок спросил:

– Сегодня мне на хвост сел какой-то тип в сером «плимуте». Не ты его подослал?

– Я?! – Марс посмотрел на меня вытаращенными от удивления глазами. – Ты что, спятил?! Зачем мне за тобой следить?

– Вот и я тоже думаю – зачем? – сказал я, выходя из кабинета. Уж очень он искренне удивился. И вроде бы даже забеспокоился. С чего бы это?

XXII

В половине одиннадцатого маленькому мексиканскому оркестру надоело играть заунывную мелодичную румбу, под которую все равно никто не танцевал. Трубач потер кончики пальцев, как будто они у него болели, и почти тут же вставил в рот сигарету. Остальные музыканты с желтыми лентами через плечо, как по команде, нагнулись, взяли стоявшие на полу под их стульями стаканы и стали пить мелкими глотками, причмокивая и тараща глаза. Пили они, скорее всего, минеральную воду, хотя делали вид, что это водка. Впрочем, что они пьют, какую мелодию играют, никого, кроме них самих, не интересовало.

Эта комната когда-то была танцевальным залом, и Эдди Марс оставил в ней почти все, как было, внеся лишь самые незначительные изменения. Не было здесь ни блестящей металлической мебели, ни полумрака, ни картин из плавленого кварцевого стекла, ни кожаных кресел кричащего цвета – словом, всего того псевдомодернистского стиля, каким славятся голливудские ночные притоны. С потолка, как и пятьдесят лет назад, свисали тяжелые хрустальные люстры, стены были по-прежнему обтянуты выцветшей от времени и потемневшей от пыли тканью, а пол выложен старинным, в тон стен, до блеска начищенным паркетом. Паркет, впрочем, виден был лишь на маленькой площадке перед сценой, где играл мексиканский оркестр, большая же часть комнаты была покрыта тяжелым малиновым, и по всей вероятности очень дорогим, ковром. Искусно, со знанием дела выложенный из доброй дюжины различных сортов древесины – бирманского тика, нескольких сортов дуба, красного дерева и лиловой дикой сирени, что растет в Калифорнии, – паркет переливался всеми цветами радуги.

Комната по-прежнему была очень красива, только теперь сюда приводили не танцевать размеренные, старомодные танцы, а играть в рулетку. У стены за низкой бронзовой перегородкой стояли рядом три стола; игра шла на всех трех, но народ почему-то толпился в основном у среднего. Мелькала там и черная головка Вивьен Риган, за которой я следил с другого конца комнаты, облокотившись на стойку бара и вертя в пальцах стаканчик бакарди.

Рядом со мной, наблюдая за богато одетыми игроками, собравшимися у среднего стола, пристроился и бармен.

– Сегодня она дает им жару, – сказал он. – Вон та, высокая, с черными волосами.

– Кто такая?

– Как зовут, не знаю, но бывает она здесь чуть ли не каждый день.

– Имена постоянных клиентов надо знать.

– Мне-то зачем? Я ведь здесь не хозяин, – миролюбиво возразил бармен. – Сегодня она сюда с кавалером прикатила, но он напился, и его в машину отнесли.

– Я отвезу ее домой, – сказал я.

– Так она с вами и поехала. А впрочем, желаю успеха. Вам разбавить бакарди, мистер, или так пить будете?

– Если уж пить это пойло, так неразбавленным.

– А вот я пью, только когда горло болит.

Толпа расступилась, из нее вышли двое в смокингах, и в образовавшемся просвете я увидел затылок и голые плечи Вивьен Риган. Одета она была в довольно рискованное для игорного клуба бархатное платье бутылочного цвета с глубоким вырезом. Толпа снова сдвинулась, и теперь опять видна была только ее черная головка. Двое в смокингах пересекли комнату, подошли к бару и, облокотившись на стойку, заказали виски с содовой. Один из них был очень возбужден и вытирал раскрасневшееся лицо большим носовым платком с черными уголками. Двойные атласные полосы на его брюках были шириной с автостраду.

– Вот это да! – воскликнул он дрожащим от волнения голосом. – Восемь раз подряд поставить на красное и ни разу не проиграть! Такое только в рулетке бывает!

– Надо же! – подхватил второй. – Меньше тысячи она на кон не ставит! Везет же людям!

И они, уткнувшись носами в стаканы, с жадностью опорожнили их и ушли.

– Много они понимают, – сказал бармен. – Подумаешь, тысячу поставила… Однажды я собственными глазами видел, как один хмырь в Гаване…

Тут возле среднего стола поднялся шум и послышался громкий, чеканный голос с акцентом:

– Простите, мадам, но вам придется подождать. Мы не в состоянии принять вашу ставку. Сейчас придет мистер Марс.

Не допив бакарди, я двинулся к рулетке. Ноги утопали в мягком ковре. Оркестрик заиграл было танго, причем довольно громко, но никто не танцевал и танцевать, судя по всему, не собирался. Протискиваясь между людьми в смокингах, фраках, тройках и спортивных пиджаках, я подошел к самой дальней от бара рулетке. Вокруг было пусто. За столом, скосив глаза налево, стояли рядом два крупье. Один из них машинально водил лопаткой по голому зеленому сукну. Оба не сводили глаз с Вивьен Риган.

Она стояла у среднего стола, прямо напротив рулетки. Длинные ресницы вздрагивали, лицо было белое, как бумага. Перед ней на столе в беспорядке валялись деньги и фишки. Много денег. С крупье она говорила ледяным, наглым, недовольным голосом:

– А я-то думала, что «Кипарис» – солидное заведение. Ну, что стоишь без дела, давай крути колесо, длинноногий. Я играю последний раз, ставлю все. Интересное дело: когда выигрыш за вами, то норовите денежки побыстрей припрятать, а когда приходится расплачиваться – скулить начинаете.

На лице крупье играла холодная, вежливая улыбочка человека, который повидал на своем веку тысячи хамов и миллионы придурков. Высокий, смуглый, корректный, держится безупречно.

– Мы не в состоянии принять вашу ставку, мадам, – твердо повторил он. – У вас здесь больше шестнадцати тысяч долларов.

– Это же ваши деньги, – раздраженно произнесла Вивьен. – Неужели вам не хочется отыграться?

Стоявший рядом мужчина пустился было в объяснения, но она, повернувшись, что-то резко сказала ему, и он, покраснев, скрылся в толпе. За огороженными бронзовым заборчиком столами в дверях с равнодушной улыбкой на лице появился Эдди Марс. Руки, как всегда, в карманах пиджака, большие пальцы – наружу. Излюбленная поза Эдди. Остановившись у среднего стола, за спиной у крупье, он лениво, с легким раздражением в голосе спросил:

– Вы чем-то недовольны, миссис Риган?

Вивьен порывисто повернулась в его сторону. Скулы напряглись. Чувствовалось, что она очень волнуется.

– Если вы не хотите больше играть, – спокойно сказал Эдди Марс, не дождавшись ответа на свой вопрос, – позвольте мне отправить вас домой с провожатым.

Вивьен вспыхнула. На сведенных судорогой щеках проступили белые пятна.

– Сегодня играю последний раз, Эдди, – резко сказала она с деланным смехом. – Все, что выиграла, ставлю на красное. Люблю красный цвет, цвет крови.

Едва заметно улыбнувшись, Эдди Марс сунул руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда большой, искусственной кожи бумажник с золотым тиснением и небрежно бросил его через стол.

– Поставьте эти деньги на банк, – приказал он крупье. – Если никто не возражает, господа, ставки в этой игре делает только мадам Риган.

Никто не возражал, и Вивьен, решительно подавшись вперед, обеими руками передвинула весь свой выигрыш на огромный красный ромб.

Крупье неторопливо наклонился над столом, пересчитал ее деньги и фишки, несколько фишек и банкнот сдвинул лопаткой на угол стола, а остальные сложил аккуратной стопкой, посте чего открыл бумажник Эдди Марса, вынул оттуда две пачки тысячедолларовых банкнот, распечатал одну из них, отсчитал шесть кредиток, положил на нераспечатанную пачку, четыре оставшихся спрятал обратно в бумажных и отбросил его в сторону так небрежно, словно это был коробок спичек. Эдди Марс к бумажнику даже не прикоснулся. Все замерли. Левой рукой крупье запустил рулетку, а неуловимым поворотом запястья правой бросил шарик из слоновой кости по кругу, а затем отошел от стола и сложил на груди руки.

Вивьен слегка приоткрыла рот, и зубы ее при свете люстры хищно сверкнули. Между тем шарик лениво катился по кругу, подпрыгивая на хромированных выступах, над цифрами, а потом вдруг сухо щелкнул и замер. Колесо вращалось все медленнее, таща за собой неподвижный теперь шарик. Только когда рулетка остановилась, крупье подошел к столу и безразличным голосом произнес:

– Выиграл красный.

Маленький шарик из слоновой кости замер на номере 25, в трех номерах от «двойного зеро». Вивьен откинула назад голову и торжествующе засмеялась.

Крупье поднял лопатку, сгреб тысячедолларовые банкноты, придвинул их к банкнотам и фишкам, лежавшим на красном ромбе, и медленно сдвинул всю сумму на угол стола.

Эдди Марс улыбнулся, убрал бумажник обратно в нагрудный карман, повернулся на каблуках и скрылся за дверью.

Толпа издала вздох облегчения и устремилась к бару. Я тоже. Я уже был у стойки, когда Вивьен только еще собрала выигрыш и отошла от стола. Спустившись в просторный, пустой холл, я взял шляпу и пальто, бросил гардеробщице на поднос монетку в четверть доллара и вышел на крыльцо. Передо мной выросла огромная фигура швейцара.

– Прикажете подогнать машину, сэр?

– Нет, я хочу пройтись.

Орнамент на крыше был влажным от тумана. Влажными были к кроны растворявшихся во мраке монтерейских кипарисов. Впереди за кипарисами шумел океан. Видно было, как в разные стороны расходятся десятки ног. Я спустился по ступенькам и пошел по едва различимой тропинке, пока не услышал внизу шум волн, лизавших подножие влажной от тумана скалы. Темень кромешная. Ближайший ряд деревьев виден был хорошо, следующий уже хуже, дальше все тонуло в густом тумане. Я повернул налево и на ощупь вернулся к гравиевой дорожке, ведущей к конюшне, которая теперь использовалась в качестве гаража. Когда впереди возникла смутные очертания стены дома, я остановился. Невдалеке послышался мужской кашель.

На мягком, влажном дерне мои шаги едва ли можно было услышать. Мужчина кашлянул снова, а затем приглушил кашель носовым платком или рукавом пиджака. Я сделал несколько шагов в его сторону и вскоре разобрал в темноте маячившую рядом с тропинкой тень. Совершенно инстинктивно я встал за дерево и пригнулся. И очень вовремя: мужчина повернулся в мою сторону. В темноте его лицо должно было казаться белым пятном. Но белого пятна не было, лицо оставалось темным. Мужчина был в маске.

Прижавшись плечом к дереву, я стал ждать.

XXIII

На невидимой тропинке послышались легкие шаги. Явно женские. Стоявший передо мной мужчина пошевелился. Туман был такой густой, что казалось, мужчина на него опирается. Женщины я сначала не видел вообще, а потом разглядел лишь неясные очертания ее высокой фигуры. Что-то в высокомерной посадке головы показалось мне знакомым. Мужчина сделал шаг ей навстречу. Их фигуры, казавшиеся призрачными в тумане, соединились. Несколько секунд стояла мертвая тишина. Затем раздался мужской голос:

– У меня в руке пистолет, детка. Тихо. Туман заглушает звук. Давай сумку.

Женщина застыла на месте. Я выглянул из-за деревьев, и первое, что бросилось мне в глаза, было белое облачко тумана, повисшее над шляпой мужчины. Женщина стояла совершенно неподвижно. До меня донеслось ее хриплое, прерывистое дыхание – как будто кто-то водил напильником по мягкому дереву.

– Только пикни, – пригрозил мужчина, – я тебе мозги вышибу.

Она не издала ни звука. И не сдвинулась с места.

– Не бойся, у меня твои бабки не залежатся. – Послышался сухой смешок.

Затем щелкнул замок, и я услышал, как мужчина роется в сумочке. Он повернулся и направился к дереву, за которым стоял я. Находясь от меня буквально в двух шагах, он снова засмеялся. Знакомый смех. Я достал из кармана трубку и выставил ее длинным концом вперед, на манер пистолета. А потом прошептал:

– Привет, Ленни.

Мужчина остановился как вкопанный и поднял руку.

– Не вздумай, Ленни, – сказал я. – Сколько раз тебе повторять. Ты попался.

Все замерли – и женщина на тропинке, и Ленни, и я.

– Положи сумку на землю, дружок, – приказал я. – И не дергайся.

Он нагнулся, а я вышел из-за дерева и подошел к нему вплотную. Поставив сумку на землю, он выпрямился. Дышит тяжело, в руках пусто.

– То-то же, – похвалил я, вытаскивая у него из кармана пальто пистолет. – Последнее время все почему-то отдают мне свое оружие. Теперь у меня пистолетов столько, что еле ноги таскаю – такая тяжесть. А теперь проваливай.

Хрипло дыша, мы таращились друг на друга, словно два кота, не поделивших добычу. Я сделал шаг назад:

– Ступай, Ленни. И не обижайся. Будем считать, что ничего не было. Договорились?

– Договорились, – буркнул он и растаял в тумане. Шаги удалились, и вновь наступила тишина. Я поднял сумочку, пошарил в ней рукой и двинулся к тропинке. Женщина по-прежнему стояла неподвижно. Серая шубка, на воротнике рука без перчатки, слабо сверкающее в темноте кольцо. Темные волосы с пробором посередине сливаются с ночным мраком. Глаза – тоже.

– Браво, Марло. Вы теперь мой телохранитель? – Голос хриплый, неестественный.

– Похоже на то. Вот ваша сумочка.

Она взяла ее и сунула под мышку.

– Вы на машине? – спросил я.

Она рассмеялась:

– Я здесь с мужчиной. А вы что тут делаете?

– Навестил Эдди Марса. Он хотел со мной поговорить.

– А я и не знала, что вы знакомы. Что он от вас хотел?

– Могу сказать, если вам так интересно. Он, видите ли, думал, что я ищу одного человека, который, по слухам, сбежал с его женой.

– И вы действительно его ищете?

– Нет.

– Зачем же тогда приехали?

– Чтобы выяснить, почему он решил, что я ищу человека, который, по слухам, убежал с его женой.

– И что же вы выяснили?

– Ничего.

– Вы – как радио: говорите много, а толку мало. Впрочем, меня все это не касается – даже если человек этот мой муж. А я-то думала, вас эта история не интересует.

– Поневоле заинтересуешься, если кругом только об этом и говорят.

Она раздраженно застонала. Похоже, что грабителя в маске она уже успела забыть.

– Проводите меня в гараж, – сказала она. – Надо посмотреть, как там мой кавалер поживает.

Мы пошли по тропинке, завернули за угол здания, увидели впереди свет, еще раз повернули и попали на ярко освещенный двумя прожекторами, вымощенный кирпичом конюшенный двор со стоком посередине. Двор был заставлен переливавшимися на свету машинами. В углу на табурете сидел сторож в коричневом халате, который тут же вскочил и подошел к нам.

– Мой кавалер еще в себя не пришел? – небрежно спросила его Вивьен.

– Боюсь, что нет, мисс. Я укрыл его и поднял окна. Ничего, проспится.

Мы подошли к огромному «кадиллаку», и сторож открыл заднюю дверцу. На широком сиденье, укрытый до подбородка пледом, громко храпел здоровенный блондин, от которого разило виски.

– Познакомьтесь, мой друг Ларри Кобб, – сказала Вивьен. – Ларри, это мистер Марло. Марло, это мистер Кобб.

Я хмыкнул.

– Мистер Кобб вызвался меня сопровождать, – продолжала она. – Мистер Кобб – мой кавалер. Трогательнейший, доложу я вам, господин. Такой внимательный, такой обходительный. Обидно, что вы не видели его трезвым. Впрочем, и я тоже. Его еще никто трезвым не видел. А жаль. Если бы кто-то хотя бы один раз, хотя бы одну минутку видел Ларри Кобба трезвым, он сохранил бы это яркое и, увы, мимолетное впечатление на всю оставшуюся жизнь.

– Угу, – буркнул я.

– Я даже, знаете ли, собиралась за него замуж, – сказала Вивьен высоким, срывающимся голосом, как будто шок от нападения только сейчас дал себя знать. – Да, когда на душе тоскливо, и не такое в голову прийти может. Что ж, у всех у нас бывают заскоки. И потом, он же купается в деньгах. Деньги, яхта, дом в Лонг-Айленде, дом в Ньюпорте, дом на Бермудах, дома по всему свету. А в кармане – бутылка шотландского виски. Уж с ней-то мистер Кобб никогда не расстается.

– Угу, – повторил я. – Есть кому отвезти его домой?

– Не говорите «угу», это пошло. – Вивьен взглянула на меня, подняв брови. Сторож в халате старательно жевал нижнюю губу. – И он еще спрашивает, кто может отвезти его домой?! Да у него целый полк шоферов! Каждое утро, чуть свет, они наверняка маршируют перед гаражом. Пуговицы сверкают, мундиры вычищены, белые перчатки – безукоризненны. Чем не Уэст-Пойнт! [7]7
  В Уэст-Пойнте, штат Нью-Йорк, находится Военная академия США.


[Закрыть]

– Так где же тогда, черт побери, его шофер? – не выдержал я.

– Мистер Кобб сегодня вечером сам сел за руль, – пояснил извиняющимся тоном сторож в коричневом халате. – Если угодно, я позвоню и вызову шофера.

Вивьен повернулась к сторожу и улыбнулась ему такой обворожительной улыбкой, будто он только что преподнес ей диадему с бриллиантами:

– В самом деле? Это было бы очень мило с вашей стороны. Не могу же я допустить, чтобы мистер Кобб скончался вот так, с открытым ртом. А то еще, не дай бог, подумают, что он умер от жажды.

– Принюхаются – не подумают, – резонно возразил коричневый халат.

Вивьен открыла сумочку, вытащила оттуда несколько измятых банкнот и протянула их сторожу:

– Надеюсь, вы о нем позаботитесь?

– Господи! – воскликнул сторож, не веря своим глазам. – Все сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь, мисс.

– Меня зовут Риган, миссис Риган, – ласково сказала она. – Может быть, еще увидимся. Вы здесь давно работаете?

– Н… нет, мэм, – промямлил сторож, неловко перебирая пальцами пачку денег.

– Вам здесь понравится, вот увидите, – заверила сторожа Вивьен и, взяв меня под руку, объявила:

– Марло, я еду в вашей машине.

– Но я оставил ее на улице.

– Это не имеет значения. Пройдемся. Что может быть лучше прогулки в предрассветном тумане? Такие интересные люди попадаются на пути!

– О боже! – вырвалось у меня.

Она повисла на моей руке и начала дрожать. Всю дорогу через рощу она крепко держалась за меня, дрожа всем телом, и, только сев в машину, немного успокоилась. Объехав «Кипарис» сзади по тенистой кривой улочке, я попал на бульвар Де-Казенс, главную улицу Лас-Олиндаса. Промчавшись под старомодными потрескивающими дуговыми фонарями, мы через некоторое время въехали в город. Мелькали здания с темными окнами, мертвые магазины, бензоколонка с зажженной над звонком дежурной лампочкой и, наконец, аптека. Еще открыта.

– Вам надо выпить, – сказал я.

Она молча сидела, забившись в угол. Лицо бледное, перекошенное. Я развернулся и притормозил у входа в аптеку.

– Чашка черного кофе и капля виски вам не повредит, – сказал я.

– С удовольствием напилась бы сейчас до потери сознания, – откликнулась она.

Я вышел, открыл ей дверцу, и она вылезла из машины, скользнув волосами по моей щеке. Мы вошли в аптеку, я купил в винном отделе пинту виски, принес бутылку в бар и поставил ее перед Вивьен на треснувшую мраморную стойку.

– Два кофе, – сказал я аптекарю. – Черного, крепкого и по возможности не прошлогоднего.

– У нас распивать спиртное не разрешается, – отрезал аптекарь в застиранном голубом халате, с жидкими волосами на макушке и честными подслеповатыми глазами.

Вивьен Риган, порывшись в сумочке, достала пачку сигарет, ловко, по-мужски вытряхнула из пачки две штуки и протянула их мне.

– Распивать здесь спиртное запрещается, – повторил аптекарь.

Не обращая на его слова никакого внимания, я раскурил обе сигареты. Аптекарь подставил чашки под тусклый никелированный кофейный автомат, разлил кофе и подал его нам. Потом покосился на бутылку виски, что-то пробормотал себе под нос и, вздохнув, сказал:

– Ладно, разливайте, а я послежу за улицей.

Он вышел из-за стойки, подошел к окну и, став к нам спиной, навострил уши.

– У меня от страха зуб на зуб не попадает, – сказал я, отворачивая пробку и наливая виски в кофе. – Полиция ведь здесь свирепствует. Во времена сухого закона заведение Эдди Марса было ночным клубом и каждый вечер он ставил у входа двух молодчиков в форме, чтобы посетители не проносили выпивку, а заказывали ее в баре.

Тут аптекарь неожиданно повернулся к нам лицом, зашел за стойку и молча скрылся за стеклянной дверью провизорской.

Мы сидели на высоких табуретах и маленькими глотками пили обжигающую смесь кофе с виски. Я взглянул на Вивьен в зеркало, висевшее на кофейном автомате. Лицо напряженное, бледное, красивое. Взгляд безумный, ярко-красные губы презрительно сжаты.

– У вас злые глаза, – сказал я. – Чем вы не угодили Эдди Марсу?

Она посмотрела на меня – тоже в зеркало:

– Раздела его в рулетку. Он ведь проиграл кучу денег, в том числе и те пять тысяч, что сам же одолжил мне вчера вечером.

– Да, это могло вывести его из себя. Думаете, поэтому он натравил на вас этого головореза?

– Какого еще головореза?

– Ну, того в маске, с пистолетом.

– Вы, получается, тоже головорез?

– Конечно. – Я засмеялся. – Но обычно «головорезом» называют врага, а не друга.

– Иногда мне кажется, что враги – все.

– Мы отвлеклись. Так что же имеет против вас Эдди Марс?

– Вы, вероятно, хотите спросить, имеет ли он надо мной власть?

– Именно.

На ее губах заиграла презрительная улыбочка.

– Придумайте что-нибудь поостроумнее, Марло.

Я сделал паузу и спросил:

– Как генерал? На этот раз я серьезно спрашиваю.

– Неважно. Сегодня он весь день пролежал в постели. Может, хватит меня допрашивать?

– Вы же меня тоже допрашивали. Что генералу известно?

– Возможно, все.

– От Норриса?

– Нет, к нему приезжал Уайлд, окружной прокурор. Надеюсь, вы сожгли фотографии?

– Естественно. Вы, я вижу, иногда за сестренку все-таки беспокоитесь.

– Только за нее я и беспокоюсь. И еще – за отца. Чтобы он чего не узнал.

– Думаю, что особых иллюзий он уже не питает, – сказал я. – Но чувство собственного достоинства у него сохранилось.

– Мы – его кровь. В том-то и беда, – проговорила она и пристально, тяжелым взглядом, как бы издали посмотрела на меня в зеркало. – И я не хочу, чтобы он умер, возненавидев своих собственных детей, свою кровь. В нашем роду всегда хватало безумцев. Безумцев, но не развратников.

– А сейчас?

– Вы-то наверняка считаете нас аморальной семейкой.

– Вас – нет. Вы лишь строите из себя светскую львицу.

Она потупилась. Я пригубил кофе и снова закурил две сигареты, одну – себе, другую – ей.

– А вы, оказывается, в людей стреляете, – тихо проговорила она. – Вы убийца?

– Я? С чего вы взяли?

– В газете прочла. Впрочем, я газетам не особенно доверяю.

– Значит, вы решили, что на моей совести убийство Гейгера? Или Броди? Или обоих?

Она промолчала.

– Мне их убивать было незачем, – продолжал я. – Хотя я вполне мог бы их пристрелить, и это убийство сошло бы мне с рук. Ведь и тот и другой, дай им только волю, не колеблясь отправили бы меня на тот свет.

– Значит, в душе вы убийца, как, впрочем, и все легавые.

– О господи!

– Один из тех абсолютно хладнокровных, безжалостных молодчиков, которые испытывают не больше чувств к своей жертве, чем забивающий скотину мясник. Я это сразу поняла. Как только вас увидела.

– Вокруг вас ошивается достаточно темных личностей. Неужели я похож на них?

– Вы хуже. Они – дети по сравнению с вами.

– Спасибо на добром слове. Но и вы тоже не подарок.

– Давайте уедем из этого мерзкого городка.

Я расплатился, сунул недопитую бутылку виски в карман, и мы уехали. Выходя, я поймал на себе неодобрительный взгляд аптекаря.

Выехав из Лас-Олиндаса, мы поехали вдоль моря через маленькие, утопающие в зелени городки. У самой воды на песке стояли крошечные, похожие на хижины домики, а дома побольше прятались в дюнах. Изредка попадались одно-два освещенных окна, большинство же зданий было погружено во мрак. В густом, подымающемся над морем тумане пахло водорослями. Шины мерно шуршали по влажному бетону. Было сыро и пусто.

Первый раз она заговорила, когда мы въезжали в Дель-Рей. Голос ее звучал глухо, как будто пробиваясь через какую-то преграду.

– Возле курортного клуба сверните к берегу. Хочется посмотреть на воду. Следующая улица налево.

На перекрестке мигал желтый свет. Я повернул налево и поехал вниз, к морю. Слева тянулся высокий обрыв, справа – железнодорожное полотно, за насыпью внизу мерцали огоньки, а еще дальше, над городом, в дымке тумана сверкали огни причала. У моря, однако, туман уже поднялся. Улица пересекала скрывающееся за обрывом железнодорожное полотно и упиралась в асфальтированную дорогу, идущую вдоль пустынного пляжа. На обочине выстроились припаркованные на ночь машины. В ярдах трехстах играл огнями пляжный клуб.

Я притормозил у тротуара, выключил фары и замер, не снимая рук с руля. В поднимающемся тумане еле слышно, словно чей-то далекий шепот, набегала на берег, пенясь и играя, морская волна.

– Сядь ближе, – внезапно сказала она низким, с хрипотцой голосом.

Я отодвинулся от руля на середину сиденья, а она, повернувшись в пол-оборота к окну, словно собираясь выглянуть наружу, молча, не издав ни звука и чуть было не ударившись головой о руль, упала навзничь мне в объятия и закрыла глаза. Потом опять их открыла, и я заметил, что они лихорадочно горели в темноте.

– Обними меня покрепче, головорез.

Сначала я обнял ее не сильно, но затем крепко обхватил за талию и, приподняв, посадил себе на колени. После чего бережно притянул ее к себе. Ее ресницы трепетали, словно крылышки у мотылька, а жесткие волосы щекотали мне щеки.

Я стал целовать ее – сначала быстро, жадно, потом медленно, подолгу. Губы ее раскрылись, по телу пробежала дрожь.

– Убийца, – выдохнула она изо рта в рот.

Прижав ее к себе с такой силой, что ее дрожь передалась и мне, я продолжал целовать ее, пока наконец она не высвободила голову и не спросила:

– Где ты живешь?

– Хобарт-Армс, Франклин, возле Кенмора.

– Никогда там не была.

– Хочешь поехать?

– Да.

– Что имеет против тебя Эдди Марс?

Я почувствовал, как она вся напряглась, издала горлом какой-то гортанный звук, отпрянула и широко раскрытыми глазами уставилась на меня. Видно было, как сверкают в темноте белки.

– А ты все свое, – произнесла она тихим, поникшим голосом.

– А я все свое. Целоваться – дело хорошее, но твой отец не для того мне деньги платит, чтобы я с тобой спал.

– Подонок, – спокойно сказала она, даже не пошевелившись.

Я рассмеялся ей в лицо:

– Не подумай только, что я – равнодушный сухарь. Я не слепой и не бесчувственный. И кровь у меня такая же горячая, как у любого другого. А ты, я смотрю, покладистая, долго уговаривать тебя не надо. Так что же имеет против тебя Эдди Марс?

– Еще раз повторишь – закричу.

– Давай. И погромче.

Она вырвалась из моих объятий, пересела на свое сиденье и забилась в угол.

– За те слова, что ты мне сказал, убивают, учти это, Марло.

– Ни за что тоже убивают. Я же сразу тебя предупредил: я – детектив. Заруби это на своем хорошеньком носике. Это моя работа, красавица. Работа, а не игра.

Отвернувшись, она порылась в сумочке, вынула оттуда носовой платок, сунула его в рот и стала медленно, методично рвать его зубами на части.

– С чего ты взял, что он что-то против меня имеет? – прошептала она приглушенным из-за платка голосом.

– Могу ответить. Сначала он дает тебе выиграть кучу денег, а потом подсылает грабителя с пистолетом их у тебя отобрать. И тебя это нисколько не удивляет. Ты ведь даже не поблагодарила меня за то, что я тебе эти денежки сохранил. Создается впечатление, что все это было разыграно, причем, льщу себя надеждой, лично для меня.

– Что значит «дает выиграть»? Ты что же, считаешь, он может выигрывать и проигрывать по своему усмотрению?

– Конечно. Четыре раза из пяти – если ставит ту же сумму, что и ты.

– Знали бы вы, мистер Детектив, как я вас ненавижу.

– На здоровье. Ты же мне денег не платишь.

Она выбросила разорванный платок из окна:

– Хорошо же вы обращаетесь с женщинами.

– А ты хорошо целуешься.

– И держитесь прекрасно. Одна посадка головы чего стоит. Не знаю только, кого мне благодарить за доставленное удовольствие – вас или моего отца?

– Мне с тобой целоваться понравилось.

– Пожалуйста, увезите меня отсюда, – сказала она медленным, срывающимся от гнева голосом. – Я хочу домой.

– Ко мне домой, детка?

– Будь у меня бритва, я полоснула бы ею тебя по горлу. Просто из любопытства: что из тебя потечет.

– Змеиный яд, – сказал я, включил мотор, развернулся и той же дорогой, через железнодорожный переезд, потом по шоссе, вернулся в Лас-Олиндас, а оттуда – в Уэст-Голливуд. Вивьен со мной не разговаривала. Она сидела молча и совершенно неподвижно. Наконец я свернул в ворота стернвудовской усадьбы и подъехал к особняку. Машина еще не остановилась, а Вивьен уже распахнула дверцу и, даже не попрощавшись, выскочила на ходу. Я видел, как она взбежала на крыльцо и позвонила в звонок. Дверь открылась, выглянул Норрис, Вивьен его оттолкнула, вошла и скрылась из виду. Дверь захлопнулась, а я еще долго сидел и смотрел в одну точку. Потом я развернулся, выехал из ворот и отправился домой.