Текст книги "Право на льготы (СИ)"

Автор книги: Равиль Бикбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Кабинет у майора побольше, мебель побогаче, на столе телефонов побольше, в углу небольшой аккуратненький сейф установлен. На стене повешен обязательный портрет Дзержинского. Сейф с чекистскими тайнами стоит, основатель ВЧК висит, а мы сидим. Я с удобствами на диване, майор на кресле. Между нами сервировочный столик на колесиках. На столе все чем богат буфет провинциального управления КГБ. Выпили, закусили консервированной осетриной. Еще выпили, закусили черной икоркой, не жалким бутербродом с тоненьким слоем икры на кусочке хлеба, а по браконьерски, столовой ложкой брали зернистую икру из жестяной банки. Третий раз майор до краев стаканы налил, без слов залпом выпили ледяную отличного качества водку.

– Ты побольше икры ешь, – уплетая икру, советует чекист, – тогда и не захмелеешь, всегда в норме будешь.

– А ведь ты не местный, – не спрашиваю, а утверждаю я.

– С чего ты взял? – прожевывая икорку, интересуется майор.

– Так у нас в городе каждый ребенок знает, что если водку икрой закусывать, никогда не опьянеешь, это само собой разумеется и местный своему земляку в жизнь этого не скажет. Ты из Москвы? Начальник небось? То-то этот щенок перед тобой так прогибался.

– Гм... – оторвавшись от еды, с интересом рассматривает меня чекист. На верхней губе у него прилипли зернинки икры, – Почему это начальник да из Москвы?

– Да тон, когда ты с летехой разговаривал, был этакий ласково – пренебрежительный, так только московские начальники в провинции с аборигенами разговаривают. А закуска? Сам смотри, – я кивнул на заставленный столик, – икра и красная рыба. Ее столичным гостям первым делом подают, наши-то все больше мясное ассорти предпочитают. Надолго к нам в командировку?

– Какой наблюдательный, – уходя от вопроса с иронией говорит майор, – может и вправду к нам пойдешь работать? – и заметив выражение моего вытянувшегося лица, быстро уточняет, – не боись не стукачом, в кадры. Дам тебе рекомендацию. Направим на учебу. Образование у нас приличное дают.

– Нет, – подумав и чуть вздохнув, отказался я, – не хочу принести вред безопасности нашей Родины. Ну какой на хер из меня чекист? Я же трепло, бабник и выпить люблю, и самое главное дураков не перевариваю.

– Не хочешь и не надо, – обиделся майор и разлил еще по одной.

– Слышь, а чего там в папочке то про меня написано, – мягко и вкрадчиво любопытничаю я и заодно по дружески советую майору, – хватит икру без хлеба жрать, завтра ведь поносить будешь.

– Чего надо то и написано, – скривился майор, невесело утешает, – ничего страшного, обычный трёп и анкетные данные.

– А на хер вербовали? – не отстаю я.

Не отвечая, майор поднимает стакан с водкой. Чокнулись. Выпили. Закусили.

– У нас существует план по вербовке, – уже слегка захмелев нехотя признается он, – по месячный, по квартальный и годовой. Привлекаешь граждан к сотрудничеству, значит работаешь. Премия, повышения и тому подобная херня. Показатели надо давать.

Хмуро смотрит на меня, опять невесело улыбается и обещает:

– Тебя больше не тронут – доверительно советует, – но и ты за языком следи, не трепи как помело, сам знаешь: "не буди лихо пока оно тихо"

– А вот что будет, если на вербовку не пойдешь? – спрашиваю и пугливо предполагаю, – Посадят?

– Нет, – машет майор головой, – эти времена давно прошли, внесут в список неблагонадежных, на работу в органы не возьмут, за границу не пустят. Вот и все собственно. А чаще всего даже и в списки не вносят. Ну кому охота признаваться, что он не склонил к сотрудничеству гражданина? Не сумел, значит хреново работаешь, а если не умеешь заниматься агентурной работкой, то тебе другое место подберут, с понижением, а у нас даже свои свинарники есть. Вот только служить там мало кто хочет.

– А говорят ...

– Говорят, – перебивает и передразнивает мой деланно небрежный тон майор, – да если хочешь знать то половину того что говорят, мы сами через агентурную сеть и распространяем ... что бы значит побаивались и уважали

– А ты?

– Я в другом управлении работаю, у меня совсем другие задачи.

– А ...

– А может хватит? – усмехается майор, – хватит вопросики задавать? А то я и на самом деле могу подумать, что в той сказочке, что ты начиркал, есть доля истины. А вот это как раз по моему ведомству проходит.

– Шуточки у тебя ... – притворно обижаюсь я и больше мы на эту тему не разговариваем.

Водка выпита, закуска съедена, прошлое помянуто, пора бы и домой, время уже позднее, а ночевать в ЧК что-то не тянет. Майор, а он так и не представился так и пришлось его по званию величать, достает из кармана пятирублевую бумажку, протягивает и:

– Держи это на такси. – И крайне язвительно добавляет, – Извини "Сатурн", но служебную машину я тебе не дам.

– Слушай, – засовывая в карман брюк банкноту вспомнил я, – а тебя случайно приличного русско-английского словаря нет, а? А то у меня экзамен завтра ...

– Словарь? – чуть растерялся майор, – нету.

– Чего за херня? – пьяно замахав руками, возмутился я. Несмотря за закуску я все-таки прилично захмелел, – У вас тут, что богадельня? Не КГБ, а натуральная херня, даже словарей нет!

– Я и без словаря на двух иностранных языках свободно говорю, – мгновенно реабилитировался майор, а потом смилостивился, – сейчас посмотрим, – слегка смущенно заметил, – ты не обижайся, но тебе лучше меня в коридоре подождать.

Сижу на стульчике в прохладном коридоре. Выставив меня из кабинета и закрыв дверь, майор ушел, а я от скуки рассматриваю геометрические узоры ковровой дорожки.

Библиотека областного управления по позднему времени была закрыта. Но в дежурной части словарь нашелся. Издание МГБ. 1949 год. Вернувшись и ехидно улыбаясь, майор мне его вручил, и:

– Цени! Это раритет, еле выпросил, – засмеялся он, и запросто выдал зловещую тайну КГБ – Каждая дежурная смена его перечитывает и регочет, вроде анекдота он у нас, и ведь не придерешься к ним, изучают товарищи английский язык в редкие минуты затишья.

Все ещё посмеиваясь майор проводил меня на выход. У служебного выхода из здания мирно сидел на креслице уже знакомый мне юный чекист, и вот тут-то майор и выдал мне разом индульгенцию и охранную грамоту:

– Извините за недоразумение товарищ Сатурн, – крайне серьезно и торжественно заявил он, – наш товарищ, – кивнул он в сторону вскочившего с кресла лейтенанта, – просто не был поставлен в известность ...

– Эх лейтенант, лейтенант, – глядя на покрасневшего бурильщика, горько и пьяно покачал я головой, – вы же мне чуть не сорвали операцию "Институт" эх ...

– Я ... – глупо заморгал глазами молодой товарищ, – я товарищ Сатурн ...

Я бы еще с преогромным удовольствием по подъ...л бы ретивого плановика вербовщика, но майор незаметно, хотя и довольно сильно толкнул меня в спину и я быстро вышел из здания.

Пока ехал домой, в салоне такси открываю чекистский 1949 года словарь – разговорник и прочитав пару фраз хохочу как обкурившийся солдат:

"Цель вашего задания? – The purpose of your task? Только добровольное признание сохранит вам жизнь – Only the voluntary recognition will keep to you a life"

– Ты это чего? – спрашивает и подозрительно смотрит на меня таксист

Пролистав словарь, подбираю подходящий ответ:

– Где вы спрятали свою рацию?

Немолодой водитель посмотрел в мою сторону и скорбно покачал головой:

– Ну и молодежь пошла. Одни придурки.

– Прекратите говорить неправду, – икнув ответил я фразой из словаря, и сидя на переднем пассажирском месте машины, просто согнулся от хохота.

А водка в КГБ отличная, знают наследники железного Феликса (который если верить историческим источникам был трезвенником), что человеку нужна с утра холодная голова, а не мучительное похмелье. Утром завтракаю, одеваю форму и с отличным настроением вприпрыжку иду сдавать последний экзамен.

Увидел в аудитории экзаменатора и отличное настроение мигом трансформировалось в превосходнейшее.

Сидит сбоку от экзаменационного стола этакая лапонька. Сами небось знаете, есть такие девушки, на которых как взглянешь, так и хочется облапить. Потому и зовут их нежно: "Лапонька". А лапонька между тем вежливо и мягко произносит совершенно не ясную мне, но длинную фразу на чужеземном наречии. Эх до чего же хороша девица, по летнему времени легко одета, бежевая юбочка мини, легчайшая почти прозрачная кофточка. Все на виду, ничего девушка не прячет, да и не только грех, но и преступление такие достоинства прятать. Такие ребята у девушки достоинства, что аж ладони враз зачесались. Ну какой тут спрашивается экзамен? До него ли? На пляж бы с тобой пойти, а уж потом ...

Лапонька еще раз с нотками неудовольствия повторяет непонятную фразу и только теперь я обратил внимание на ее личико. Тоже ничего, вполне фигуре соответствует. Русоволосая, большеглазая, нежный овал лица, прямой аккуратный носик, довольно бесцеремонно разглядывая девушку, определяю я, и вот тут лапонька шевеля ярко накрашенными губами довольно раздраженно говорит:

– Я вам теперь уже русским языком повторяю: Представьтесь, возьмите билет и садитесь за свободный стол готовится к ответу.

А вот тонкие резко очерченные губы ее почти образцовый облик портят, зловещий тон оптимизма не внушает, а еще у нее прическа короткая, ресницы совсем не пушистые, брови широкие, а карие глаза близоруко щурятся. Короче, может ты и лапонька, но полно девушек и получше тебя будут. Смотрю на ее длинные тонкие пальчики правой руки. Так обручального кольца нет, а ведь уже как минимум двадцать один годик ей, значит не я один решил, что есть девушки и поприятнее.

– Так вы возьмете билет или сразу уйдете? – еще раз предлагает мне вернуться к сдаче экзамена, разжалованная из лапонек в рядовые, девушка.

Вижу по ее сощуренным глазам, чувствую по тону: мои регалии как и я сам хорошего впечатления не произвели. Вот вам и английская мина, да еще и близорукая, подорвусь я тут, не успею определить где у нее взрыватель.

Играя в абитуриентскую рулетку, не глядя на веер бумажных прямоугольников выбираю задание. Представляюсь, озвучиваю номер и ухожу к столу. Вопросики у меня совсем простенькие: первое – прочитать на английском языке и перевести короткую статью из газеты "Московские новости"; второе – назвать части речи в коротком предложении. Совсем все просто, вот только если я русского языка толком не знаю, то уж английский, полный мрак. Безнадежно листаю положенный на столе затертый словарь. Даже при помощи транскрипции не могу прочитать не одного слова. Подобно сотням тысяч других "невинно убиенных" и провалившихся абитуриентов негодую на составителей словаря: "Ну что ж вы, а? Ну разве так трудно, написать простыми русскими буквами английские слова? А еще и транскрипции какие то навыдумывали ..." С благодарностью вспоминаю безвестных составителей чекистского разговорника 1949 года. Вот те нормальные мужики были, все английские фразы аккуратно выписаны буквами русского алфавита. Знали ребята, как и для кого, словари готовить.

Бросил заведомо безнадежные попытки перевода статьи и с нарастающей паникой наблюдаю как бодро на английском языке представляются входящие в аудиторию девочки и мальчики, прекрасно понимая, что им на том же языке говорит бывшая лапонька, затем берут билеты и уходят готовиться. Шелестят под их пальцами газетные листы и страницы словарей, шепотом повторяют они чужие, такие не родные просто ужасно не русские слова.

Продолжая рассматривать экзаменатора, обдумываю страшную месть. Ладно, вот если по ее вине провалю экзамен, то женюсь на ней, а уж тогда-то ... мало тебе милочка не покажется, я тебе все припомню ...

– Вы готовы? – глянув в мою сторону, бесцеремонно прерывает полет моих фантазий будущая жертва семейной жизни.

– Уес! – почти на английском уверенно отвечаю я.

Чего там, два раза не умирать, одного не миновать. Хотя на вступительных экзаменах можно умереть, через год опять воскреснуть абитуриентом и снова умереть, так сказать, практикой опровергнуть материализм и атеизм.

– Прошу вас, подойти – довольно равнодушным тоном приглашает экзаменатор. И манит тонким пальчиком.

Эх если бы не экзамен, если бы ты меня вечерком так пригласила, побежал бы, а так мнусь у своего стола, тяну секунды перед расстрелом. У девушки на лице проступает гримаса неудовольствия. Страшное это дело, когда девица тобой недовольна, я ты от нее зависишь. Все пора!

Иду, иду милая. Иду в английскую петлю, иду на позор, но гордо иду, не клоню головы. Не стучи так нетерпеливо пальчиками без колечка по столешнице, а то наманикюренные длинные ноготки сломаешь. Да ладно тебе не злись, чуток потерпи и я прямо сейчас героически умру у твоих стройных ног. И пусть тебе будет стыдно, пусть потом тебя мучают кошмары и гложет совесть. Ну-с я готов!

Быстро пересекаю разделяющее нас расстояние и усаживаясь на стул и не давая ей раскрыть узких аккуратно накрашенных губ сразу начинаю:

– Вот из ю найм? – с самым настоящим неподдельным волжским произношением, самыми подлинными русскими буквами, бегло говорю я якобы английские слова и боясь что она не разберет мой акцент, тут же перевожу:

– Как вас зовут?

– What is your name – совершенно машинально исправляет она и не только глаза, но зрачки у нее расширяются.

– А майн найм Джон Грей, – даже и не подумав хоть в чем-то изменить произношение брякаю я и не дав ей вставить хоть слово, как смертник из штрафбата пошел в последнюю атаку:

– Именно так на допросе представился мне шпион, которого я собственноручно захватил в горах Афгана ...

И пошел строчить брехней. Есть такой известный армейский анекдот, как при помощи фразы: "What is your name?", а вернее предложения: "Вот из ю найм?" наши разведчики хотят узнать у захваченного языка, сколько боевой техники в его части и какие планы у вражеского командования. И когда пленный в сотый раз устало отвечает: "My name John Heat" Наши орут: "Ты чего это вые...шся? А ну быстро говори где ваши танки стоят!"

Творчески перерабатываю анекдотичное наследие армейских прикольщиков и получилось ... такая вот херня получилась:

Черные горы, холодные камни, а я в засаде. Ночь, призрачный свет от кривого ятагана небесного полумесяца чуть освещает идущую цепочку вооруженных автоматами врагов. То что это враги, я точно знаю, по выступивший на коже нервной сыпи. Надо стрелять! Но приказ командования: "Взять их живыми!" и вот подобно могучему джину из восточной сказки я вырастаю перед врагом. Схватка! Даю натуралистическое описание страшного рукопашного боя (кстати не в одном рукопашном бою не участвовал, а армейские драки хотя и довольно жестокие, не в счет). Враг повержен, связан, пленен, морально сломлен. Допрос пленного, ну разумеется на английском языке, он во всем признается, я торжествую, чуть позже самый главный разведчик нашей страны вручает мне медаль.

– Хеппи энд! – с тем же ужасающим произношением оканчиваю я рассказ и заодно ненавязчиво показываю своё знание иностранного языка.

– Замечательно, вы настоящий герой! – хоть и довольно фальшиво, но все же восторгается экзаменатор, я перевожу дыхание, а вредная девица предлагает:

– А вот теперь переходите к ответу на первый вопрос билета.

Связан, повержен, морально сломлен, такое значит было у меня состояние. Смотрю на девушку и ясно вижу, нет даже проблеска сочувствия или хотя бы минимального интереса в ее карих глазах.

– Если вы служили в десантной части, то в каком городе располагался близлежащий аэродром? – после непродолжительного молчания так и не дождавшись начала моего ответа, спрашивает девушка.

Думая только о своем провале, машинально отвечаю в каком городе и провинции.

– А сколько ВПП (взлетно-посадочных полос) там было? – мелодичным сопрано звучит новый вопрос

С легким удивлением отвечаю, сколько было полос.

– Меня Ирина Константиновна зовут, – представляется экзаменатор и продолжает:

– На каких парашютах и с какого типа самолетов вас десантировали для выполнения заданий?

– А какое собственно это имеет отношение ... – откинувшись на стуле и пристально не мигая разглядывая Ирину попытался спросить я.

– Приступайте к чтению статьи и ее переводу, – мигом отрезала Ирина Константиновна

– С парашютами в Афгане, за исключением сбитых летчиков, никто прыгал, – испугавшись перехода к экзамену я сразу стал выдавать "военные тайны", – десантировались исключительно с вертолетов.

– Тип вертолета и его тактико-технические данные? – на экзамене по иностранному языку уверенно проводит экстренное потрошение-допрос гражданского вида девица.

– Вы шпион? – напрямую рублю я ее вопросом.

– Я нет! – ловко парирует удар Ирина и тут же наносит болезненный укол по моему самолюбию, – А вот вы не только самодовольный павлин и тщеславный самец, но еще и полный дурак. Неужели вы думаете, что это военная тайна?

– Вертолет Ми-8, броня дрянь, вооружение слабое, отсек вмещает одно десантное отделение, при необходимости можно и взвод запихнуть, но тогда машина маневрировать плохо будет, и это все что я знаю, – смущенно пробормотал я и замолчал.

– Какой авиационный полк, базировался рядом с вашей частью? – продолжает допрос экзаменатор.

– Не скажу, – замкнулся я. И тут же вспомнив все виденные в кино допросы ихних шпионов и наших разведчиков, безудержно рассмеялся. Пока я неприлично с повизгиванием хохотал, Ирина преспокойненько перечислила:

– 181 отдельный вертолетный полк, а ваша часть это 56 – я бригада. Так?

– Э... – тупо уставился я на Ирину, а та победно улыбаясь, меня добила:

– Ты пацан думал, что один в Афганистане служил? Ты кому тут по ушам елозил?! Герой под такую мать! Ты хоть одного духа видел? Такие трепачи обычно или писарями придуривались или кашку на кухне помешивали.

Молча обтекаю ребята, если буквально то едким потом, если фигурально то дерьмом. Лихо девочка меня с говном смешала. Вот только она-то откуда все это знает? Да неужто?

– Ну хватит Ира, – тоже перейдя на «ты» прошу я, – соврал малость, думал на жалость надавить и дымовую завесу поставить, сама же видишь не знаю я английский. Сама-то как в Афгане оказалась?

– Мой муж военный летчик, – с мстительным удовольствием разглядывая моё вытянувшееся и сразу поглупевшее лицо, тихо говорит девушка, – полгода назад он по замене из Афгана убыл. Теперь он в местном авиационном полку служит. Мы к его сослуживцам в гости, или гости к нам, так только одни разговоры ... Афган ... Кабул ...Баграм ... Кундуз ... Кандагар ... номера частей и их дислокация ...полки, эскадрильи, бригады ... штурмовки ... потери ... поневоле все запомнишь ...

И вероятно заметив мой взгляд, направленный на ее не окольцованный пальчик, насмешливо добавляет:

– Жарко очень, вот я пока обручальное кольцо и не ношу.

– Я тоже с бортами на штурмовки летал, пулеметчиком был, бортовое вооружение у вертушек слабое было, вот нас и привлекали, – вставая со стула, вяло и не на что не надеясь сообщил я, – Пока Ира, мужу привет от десантуры передавай.

– Хорошо, – помедлив, ответила девушка и приказала, – и хватит выделываться, сядь.

Быстро заполняя экзаменационную ведомость, и не глядя в мою сторону, сухо проинформировала:

– Тест ты прошел. Служил. И что не мог нормально все объяснить? Ты только глянь на себя, ты же "шут гороховый"! Смотреть противно, как ты выделываешься. Хорошо ...

– Чего тут хорошего, – не понял я.

От прилившей, вспыхнувшей крови, горит лицо. Пусто так на душе, как после боя.

– Тупица! – небрежно бросает Ира, и опять переходя на холодное "вы" объясняет, – Ставлю "хорошо" за экзамен, а больше ничего хорошего в вас не нахожу.

– А почему? – быстро уточняю, – за экзамен почему "хорошо"

– Год назад МИ 8 моего мужа сбили, экипаж в горах спасли десантники, это им моя благодарность, а не тебе трепло, – дернулось в нервной гримасе лицо женщины, – хоть так им отплачу за то что мой сын сиротой не остался, может и им кто поможет. – И снова резко поменяв тон, с заметным обидным сарказмом предложила:

– А теперь дергай отсюда "герой".

Рядом с институтом расположен небольшой пыльный скверик с пожухшей зеленью, там в тенечке на деревянной скамеечке я и присел. Так хотел поступить в институт, маму порадовать, высшее образование получить. Вот фактически и поступил. И по баллам бы прошел, а после армии так и вообще вне конкурса зачисляют. Вот только все равно как-то хреново на душе, пасмурно. Нет ощущения победы, радости нет. Ну ладно, допустим я трепло. А про что рассказывать? Про вши, голод, рваное обмундирование? Про глухую тоску безвылазно гарнизонной службы? А может рассказать про то: как били по нам в горах с пулеметов и снайперских винтовок; как заживо горят экипажи в боевых машинах десанта. А может рассказать ... Лучше не стоит, надо или молчать или трепаться, не пришло еще время для настоящих рассказов.

День сегодня жаркий, знойное марево, духота, все как в Афгане, вот только я уже дома. А если закрыть глаза, если вспомнить, то как будто я опять сижу в ротной курилке и мечтаю о доме ...

– Солдатик, а солдатик!

Да неужто я задремал? Открываю глаза, рядом с моей скамейкой стоит троица. Один румяный пацан по виду только – только окончивший школу, с ним две юные прехорошенькие девушки.

Самая хорошенькая светловолосая девушка с глубоким чувством говорит:

– Спасибо тебе солдат!

Я встал, приосанился, раздулся от тщеславной гордости, скосил взгляд на взятую напрокат медаль, на омытую чужой кровью нашивку за ранение, и почувствовал непреодолимое желание пустится в трёп, а голубоглазая светловолосая тоненькая красотка между тем продолжала душевно благодарить:

– Мы с тобой в одном потоке были и пока ты этим преподам на всех экзаменах мозги вкручивал, мы со шпор все что надо списывали, – доверчиво щебечет девица и затем не подавая руки довольно небрежно представляется, – Леночка

Как воздух из проколотого воздушного шарика вышло тщеславие, зато появилось и стало нарастать раздражение, а тут еще их спутник:

– Обмоем? – доставая из пакета бутылку шампанского, предложил пацан и захохотав:

– Ну ты и даешь! Я специально рядом с тобой садился, чуть не уссался когда ты этим придуркам свистеть начинал.

От минувшего напряжения, от усталости, от удушливой жары, от вида этого самодовольного сопляка, от обиды за людей которые мне помогли, такая злоба подкатила, так захотелось ему морду набить, что я:

– А еще я челюсти ломать умею. Показать? – с грубой наглой насмешкой заявил я и сделал шаг вперед, у пацана лицо дрогнуло, а я все наступая на него, продолжаю, – Могу из твоих гениталий яичницу с колбасой сварганить! Выбирай! Значит чуть не уссался от моих рассказов? Исправим! Сейчас усрешься!

Не рискнул пацан в драку полезть. Замялся, отступил, смолчал.

– Не трогай его, – быстро встав между нами и закрыв грудью испуганного мальчишку вступилась за него другая ранее молчавшая девушка, – чего привязался? – и вызывающее – Ну и чего ты на меня пялишься ...

А я и точно пялился, грудь то у девушки высокая и даже на взгляд соблазнительно нежная, а она резко и уверенно продолжала защищать испуганного пацана:

– Псих! Вали отсюда ... с ним по-хорошему, а он ...

– Побрякушки нацепил, так думаешь все можно? – выкрикнул укрывшийся за чужой спиной пацан.

Нервной дрожью по телу злоба прошла, красные круги перед глазами. Все красное, сквер, люди, и чую как мои глаза кровью налились. Тело как невесомое стало, до краев лютостью наполнено. Все-таки я ему двинул, смачно так получилось. Девушку мгновенным плавно скользящим движением обошел и приложил "храбрецу" кулаком по губам. Тяжелая у меня рука, удар хорошо поставлен. Свалился на землю и хлебнул своей кровушки сопляк. Разбилась упавшая из его рук бутылка с шампанским. Кровью и светлым искристым вином залился хамлюга. Не плачь детка! Это только начало, а вот еще кованым каблучком горного ботинка тебе в промежность приложу, а потом ногами по ребрам, по ребрам ... Лежачего не бьют? Верно! На войне лежащего убивают. Так меня учили.

Сзади обхватывает меня за туловище девчонка, кричит:

– Нет! Не надо оставь ...

От отчаянного крика, я как трезвею.

– Хватит! – тоже хватая меня за руки, визжит и вторая светловолосая девушка Лена.

Хватит, вы правы девочки, хватит. Довольно крови, к черту войну, пора мне уже и душой домой возвратится. Легко стряхнув их руки, я развернулся и молча ушел. В институтском сквере моего родного города, я ушел с войны и наконец-то возвратился домой.

Через неделю меня зачислили на первый курс. Пошла совсем другая жизнь, та о которой я когда так мечтал. Веселые студенческие гулянки, интересная учеба. На втором курсе перевелся на заочное отделение. Теперь уже работа и учеба на первый план вышли. Все нормально.

Нормально я отошел от войны. Ничего не забыл, но и не мучился. Живи пока живой. Нельзя все время на фронте быть, а уж тем более в памяти. Свихнешься. А многие из нашего брата свихнулись, спились, стали наркоманами, присели на нары. Мне повезло. Мне и в Афгане везло, хоть и ходил всегда в передовом дозоре. Мне везло потому что рядом всегда были нормальные люди. Не герои. Обычные солдаты в Афгане, как правило хорошие ребята и девчата дома. А еще я точно знаю, что при нужде каждый из них мог совершить и совершал свой личный подвиг. Не думая о нем и не считая его таковым.

В одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году никаких законных льгот бойцам сорокой армии не полагалось. О всяких там синдромах и реабилитациях никто даже и не заикался. Но есть одна льгота которую один человек дает другому, имя ей: совесть. Этой льготы я сполна получил. И совсем не мне, бесцеремонному можно даже сказать нагловатому и частенько пьяному парню, помогали люди о которых я рассказал, они отдавали свою дань уважения всем кто воевал выполняя свой долг. Не давая оценку той войне, каждый из них для себя определял и от своей совести давал льготы тем кто вернулся. И когда впоследствии мне не раз пришлось столкнуться с подлостью и равнодушием, я никогда не забывал об этих людях.

Эти люди, я и сейчас вспоминаю их с благодарностью:

Иван Андреевич Дорохов представился в одна тысяча девятьсот девяностом году. Ему повезло. Он не увидел как погибла страна, которую он защищал и защитил.

Вовка Сухов – Цукер стал спасателем, последнее время он командовал отрядом МЧС, сейчас он уже на пенсии. Вот только с Олей они развелись. Теперь у него другая жена.

Колька работает на железной дороге, у него уже внуки. А что вы хотели? Годы то летят.

Врачи из госпиталя? Больше увидеться не пришлось.

Декан факультета "русского языка и литературы" принимавший у меня устный экзамен? Она прабабушка, недавно видел ее, катает коляску с младенцем. Неплохо выглядит. Веселая, ироничная, бодрая хоть и немолодая женщина.

"Злой" экзаменатор? Это кандидат наук и заведующий кафедрой истории древнего мира. Он станет моим научным руководителем по написанию дипломной работы, а чуть позже будет помогать мне при подготовке к защите диссертации. Но картечью из бандитского обреза выстрелят по стране девяностое годы и я бросил свои мечты о научной карьере, диссертация так и осталась не защищенной. А он сейчас работает в институте усовершенствования учителей.

Майор из КГБ? Ничего о нем не знаю, больше не встречались.

Дважды награжденный орденом "Красной Звезды" подполковник Шумов, муж Ирины Константиновны поступит в академию, с ним она уедет в Москву. Теперь уж небось генеральша ...

Всех перечислил? Нет. Есть много и других без всяких кавычек замечательных людей с которыми мне довелось повстречаться в этой жизни. Вот только ... сами знаете золото редко встречается и всегда тонет, зато говна на всех хватает да и плавает оно на поверхности. Но дерьмо к золоту хоть и липнет да не пристает, а золотых россыпей у нас в стране пока хватает.

Промелькнули годы, я уже давно не молодой парень, а зрелый человек и сейчас думаю, что все эти безудержные пьянки, наглое вранье, развеселые гулянки, фривольные приключения о которых я вам рассказал ... наверно это была просто защитная реакция психики. Переход от чувства войны к ощущению мира, нравственно довольно сложная и тяжелая вещь. Этот переход каждый преодолевает как может, у меня вот так получилось ...

Постскриптум

Первое лето нового тысячелетия. А жарища стоит, как в июле восемьдесят второго года. Я опять сижу на экзамене по истории России, вот только ... только теперь я старший преподаватель юридического факультета, кафедра: «Теория государства и права». Репутация среди студентов у меня «не ахти». Если с новорусского сленга перевести на обычный язык, то что говорят обо мне, то получится: «Зануда. Боже ты мой какой же он зануда! Ну кому спрашивается на хер нужна эта история?!»

Мучаясь от духоты помещения я уже второй час довольно равнодушно выслушиваю ответы абитуриентов. Пиво я уже не пью, а вот от холодного зеленого чая сейчас бы не отказался.

– Основной причиной войны России на Кавказе в девятнадцатом веке являлась необходимость защиты южных рубежей империи от ... – заунывно бубнит, продолжая отвечать на экзаменационный вопрос очередной абитуриент – рослый коротко остриженный светловолосый парень. Выступают капли пота на его круглом лице, на легкой с легкомысленным рисунком майке хорошо заметны мокрые соляные разводы. Запах дешевого дезодоранта, не может перебить исходящую от него тяжелую потную вонь. Как его там зовут то? Смотрю на экзаменационную ведомость: Петр Венин.

– Перечислите основные этапы этой войны, – раздраженно прерываю я его расплывчатый совершенно неконкретный ответ.

– Э... – замялся парень и с тяжелой злобой смотрит на меня.

"Чего ты дое...ся?" – ясно читаю я в его взгляде.

– Смелее, – иронично подбадриваю я его, – я же не прошу вас перечислить поименный состав полков русской армии.

– А я могу! Назвать их по именам могу, – неожиданно громко хриплым баритоном вызывающе отвечает Петр и не давая мне открыть рот читает военную поминальную молитву:

– Валька – убит в Дагестане в девяносто девятом; Сёмка – убит в Грозном; капитан Дичин – Сверчок убит в горах; Сашка – оторвало ногу; Булат – перебит позвоночник ... убит ... ранен... вынесли ... разорвало ... подорвался ... нарвались ... засада ... ну и мы им дали ...

Загрохотала война. Не моя война, а ведь все так похоже. Рвутся мины и снаряды, клекоча разлетаются осколки, высвистывают пули и умирают солдаты. Не все. Те кто остался жив, сгорбившись под тяжестью амуниции и оружия опять идут в горы. Усталые, голодные, в рваном обмундировании. Непобежденные в бою, израненные, убитые, потерпевшие поражение в своих домах. Ненужные. Забытые.

И то набатом, то заупокойным стоном звучит новейшая история России. Это говорят ее свидетели и участники.

Я не прерывая молча слушаю. Кровью, гноем исходят раны воспоминаний. Держись Петр! Держись братишка, потом легче будет. Не сдавайся солдат! Ты слышишь меня? Не сдавайся! Зарубцуются раны души, только шрамы останутся, я это знаю, прошел через это. Мне никто не ответил на мои вопросы: "Зачем? За что?" и тебе никто не ответит. Даже и не надейся. И мне нечего сказать тебе в утешение, разве что это: