Текст книги "Право на льготы (СИ)"

Автор книги: Равиль Бикбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Абитуриент проявил, отличное понимание и знание некоторых тонкостей русского языка, – сморщив носик весело и слегка двусмысленно улыбаясь, заявила "девушка". Ее коллега подавив смешок, согласилась:

– Да уж!

– Переходим к вопросам по литературу? – полу утверждающе вопросила "девушка" и не дожидаясь не нужного ей согласия быстренько попросила меня:

– Прочитайте на память отрывок из любого произведения и прокомментируйте его.

Вообще-то отечественную классическую литературу я немного знаю и не только чуточку знаю, но и искренне люблю. В любом случае любовную лирику хоть в стихах хоть в прозе наизусть читаю запросто. А тут-то ли от волнения, то ли по какой другой причине, а скорее всего из захлестнувшего мое сознание самого бесшабашного куража, я с глубоким чувством, театрально подвывая в самые драматические моменты, стал декламировать:

– Обязанности дневального по роте. Дневальный по роте обязан ... – и не разу не запнувшись я дочитал статьи устава до конца. Потом стал комментировать текст приводя жизненные примеры. Меня не прерывали. Рассказ окончен.

В прекрасных женских глазах мерцают не пролитые слезы сочувствия тяжелейшей солдатской доле, во взгляде молчавшего члена мужского рода читается искренняя ненависть.

– А что вы еще знаете? – пытается ущучить меня лысоватый.

– Обязанности часового, – чеканя слог стал я хвалится своими глубокими познаниями в классической военной литературе, – обязанности разводящего, начальника караула, могу рассказать о тактике действий десантного подразделения в горах, а еще ...

– Достаточно, – легонько пристукнув розовой ладошкой по столу, прервала меня "девушка", переглянувшись с коллегой в юбке и не удостоив взглядом лысого члена, безапелляционно, не стесняясь моего присутствия, высказалась:

– Абитуриент показал глубокие познания в русском языке. Литературу хоть и весьма специфическую знает превосходно. Обладает прекрасной памятью и незаурядной находчивостью.

Огласив приговор, "девушка" стала быстро писать на листке бумаги. Воспользовавшийся паузой и стараясь усилить произведенное впечатление, я уже чуть расслабившись, душевно, почти интимно тихонечко прошептал:

– Тоже самое просто буква в букву написано и в моей военной характеристике. Как же я рад что у вас, как и у моего боевого командира, одно мнение.

Характеристику перед дембелем я сам на себя написал. Были там и такие, рисующие мою личность не в самом лучшем свете, выражения: "Убежденный интернационалист ... Отличник боевой и политической подготовки ... Редактор стенгазеты ... Пользуется заслуженным авторитетом среди товарищей и командования ... Неоднократно имел поощрения от командования части ... Представлен к правительственной награде ...." Ротный прочитав моё фантастическое с элементами гротеска произведение от изумления виртуозно выразился матом в том смысле: "Да, ты совсем охренел!", а потом вздохнув и вероятно подумав: "Да и ладно, мне то все равно больше с ним не служить", расписался. Писарь в штабе бригады поставил на листок бумаги печать части. Вот и получился документ, в котором не было или почти не было ни одного слова правды, зато хватало орфографических ошибок.

– По русскому языку – отлично, – оторвал меня от воспоминаний звонкий голос закончившей писать "девушки", – По литературе – отлично. Желаю вам, – торжественно закончила она объявлять оценку моих устных ответов, – столь же удачно сдать и остальные вступительные экзамены.

Передает мне свернутый листок бумаги и довольно странным тоном поясняет:

– Это вам рекомендации по сдаче следующих экзаменов.

Встаю, одеваю берет, демонстрирую строевую стойку "смирно" и отдаю прекрасным дамам воинскую честь. Образцовый поворот кругом, победно щелкают подкованные каблуки высоких горных ботинок, и быстро на выход, пока не передумали.

В прохладном коридоре достаю, раскрываю и читаю врученный листок:

"Во время ответов на экзамене, вы совершенно машинально барабанили пальцами по столу – правой, сильно перебинтованной и «тяжело раненой» рукой. Советую обратить внимание на эту ошибку. Помните , все абитуриенты проваливаются на мелочах. Во всем остальном реквизит и игра были безупречны. Может вам лучше в артисты податься? P . S . А что пить пиво это так обязательно? Воняет от вас просто ужасно!"

Хоть и неверным шагом, но все равно как на крыльях я вылетел из помещения института. Первым делом маме позвонил.

– Не может быть, – узнав результат, счастливо всхлипнула мама.

– Мамочка, – заюлил я, – ты просто меня недооцениваешь, как говорится: "Лицом к лицу, лица не увидать. Большое видится на расстоянии"

– Да, – согласилась мама, – вымахал ты будь здоров ... – и поинтересовалась, – Тебе ужин готовить? Ты как ночевать домой придешь?

– Это уж как получится мамочка ...

– Ну и кобель же ты, – привычно вздохнула мама и связь прервалась.

Следующим барьером на полосе препятствий находилась история СССР. Экзамен сдавался устно.

Историю знает только Господь Бог, настоящие ученые историки имеют о ней только представление, хорошие студенты изучают ее по первоисточникам, все остальные по учебникам. Абитура, готовилась к экзамену по школьным программам. Даты, определения, марксизм – ленинизм, исторический материализм и прочая ... прочая ...

Иду сдавать первым. Принимает комиссия из двух мужчин. Один сухощавый, морщинистый и хорошо выбритый пребывает в явно дурном настроении. Второй, полный с неряшливой бородкой настроен скорее добродушно философски: "Все пройдет, и эти экзамены вслед за другими пройдут. Кого прикажут того и примем по блату, остальных по знаниям. Все пройдет, без следа в этом мире, а вот пиво останется. Спасибо тебе за это Господи!" Такие вот два "гуся" сидели. Тот что зол и разражен был в белой рубашке, второй одет в сероватую. Все как в детской песенке. Представляюсь, беру билет, озвучиваю номер. Наблюдаю за их реакцией на мой военный, весь такой боевой вид. С их стороны ноль эмоций. А мне в билете достались хреновые вопросы: первый – царство Урарту; второй – Венский конгресс; третий – рост национально освободительных движений после второй мировой войны и их борьба с империализмом.

Через пять минут выбор сделан и я готов к ответу. Человек без жизненного опыта безусловно пошел бы отвечать на вопросы к доброму, а вот я таких не шутя боюсь.

Знаю такой типаж "добряков", доводилось в Афгане встречать. Такой тип с милой и чуть виноватой улыбкой, полоснет тебя лезвием по горлу, а пока ты будешь хрипеть заливаясь кровью, еще и утешит: "Прости брат, не я такой, а служба у меня такая, ты уж зла то на меня не держи". Затем когда твой труп уже уберут, "добряк" вкушая заслуженный отдых и попивая пивко (в Афгане бражку) будет недовольно ворчать, что пиво разбавлено, а бражка еще не дошла.

Поднимаюсь из-за парты и без приглашения присаживаюсь отвечать на вопросы билета к бритому и злому. Тот недоуменно поднимает брови и довольно зловеще говорит:

– Ну-с слушаю вас.

– Урарту образовалось в XIII или в конце IX вв. до н. э. – начал мямлить я.

В дальнейшем марксизмом и ленинизмом прошелся по рабовладельческому строю, не вдаваясь в подробности упомянул о войнах с Ассирией и в конце ответа выразил некоторое недоумение вроде того: а какое собственно отношение имеет Урарту которое окончательно закатилось под лавку истории аж V вв. до н. э. к истории СССР которое как известно образовалось в 1922году?

– Значит не понимаете? – еще более зловеще чем в начале моего ответа спрашивает злой экзаменатор.

– Уверен, что после лекций в институте я это пойму, – гордо, но скромно отвечаю я. Совершенно ясно давая понять, что я хоть и не все знаю и понимаю, но зато и не стою из себя всезнайку и полон священного задора всё узнать в процессе учебы.

– Переходите ко второму вопросу, – потребовал злой экзаменатор и раздражения в голосе у него поубавилось.

Рассказываю о Венском конгрессе 1814 – 1815 гг. Скучно, уныло, не интересно. Там они в 1814 году не поняли, там они в 1815 году дали толчок реакции и тормозили революционное движение ... но ни хрена у них толком не получилось, потому что Маркс сказал .... а Ленин дополнил ...

– Какое из решений Венского конгресса действует до настоящего времени, – хочет "убить" меня дополнительным вопросом злой экзаменатор.

– Э... – растерянно моргая тяну я, – ну наверно ... э...

– Может вы хоть слышали, про дипломатический иммунитет посольств и консульских учреждений? – довольно высокомерно спрашивает злой.

– Как же, как же, – обрадовался я подсказке, – не только слышал, но и лично так сказать его нарушал.

– Это еще как?! – в свою очередь заморгал экзаменатор.

– Да вот так!

В году этак восьмидесятом ходила по частям сороковой армии развеселая байка, о том как наши десантные соколики вызвали международный скандал. Эта дипломатическая история была хорошо известна в узких кругах. А дело было так. В конце декабря семьдесят девятого и в первых числах января восьмидесятого года 103 "Витебская" дивизия ВДВ вошла в Кабул. Местные органы власти были временно парализованы, а если быть точнее, их в тот момент вообще не существовало. Десантура сначала захватила, а потом и взяла под охрану все стратегические объекты афганской столицы, в числе прочих объектов поручили нашим ребятишкам охранять и дипломатические представительства, как говорится во избежание всяких там эксцессов. И вот патруль из трех уже вконец умученных службой десантных орлов вдоль высокой стены уныло бредет по улочке. Непреступная каменная ограда отделяет твердыню жилой резиденции чрезвычайно полномочного посла Франции от сложностей жизни и от пышущих интернационализмом советских воинов. Но из-за твердыни раздается веселый женский смех. Высока стена, нет у наших соколов штурмовых лестниц, но задорен и волнующ женский смех. Наши курнули и сначала улетели, а затем будучи в улете запросто пересекли границу той территории Франции, что согласно международному праву находится в Афганистане. Француженки увидав наших красавцев, так легко преодолевших стену и между делом растоптавших грязными кирзовыми говнодавами Венскую конвенцию 1815 года, завизжали. Возможно от восторга, а скорее всего вспомнили волнующие устные предания и литературные рассказы своих прабабушек, о казаках пребывавших в Париже в 1814 году. Короче они орали как резанные. Что ж их можно понять. Всю "холодную войну" их пугали: "Вот придут русские, да как отъе...ут!!!" Вот значит русские и пришли, а дамы приготовились. Но наши воины, до краев наполненные просяной кашей и вспыхнувшей любовью, стали вразнобой утешающе вякать: " ... да вы не бойтесь мадам или мадмуазель, мы добрые и хорошие, мы это ... ну вроде как в гости заглянули ... ну познакомиться хотим ... а если чего ... так и это ... женится готовы ... а что ... лично я так не женатый ...и это ну как его ... а вот вспомнил: Вив ля Франс!"

Прибегает посольская охрана. "Вот отсюда мерзавцы!" – приказывают голосом и недвусмысленными жестами охранники нашим обдолбанным героям. Наши нахмурились, полные обиды, подняли автоматы и пока словесно, но очень эмоционально выразили готовность смыть кровью французов нанесенное советскому десанту оскорбление. "Достали стволы суки! – грозно потребовали сатисфакции гвардейцы десантники обращаясь к охране, – Вот щаз и посмотрим кто лучше стреляет. Мы вам блядям тут такое Бородино устроим!" Охрана заткнулась, бабы визжать перестали, наши уходить не собирались. Ситуация зашла в тупик. И тут явилась Дева из Орлеана, вернее дух Жанны` д Арк вошел в самую молодую и прекрасную дочь Франции. Она подошла к главарю, вероятно определив его по сержантским лычкам на погонах, левой рукой взялась за стол автомата и пригнула его к земле, а правой схватила наглого мальчишку за ухо и поволокла его к выходу из резиденции. Про то что лучше Жанну` д Арк не злить знал каждый советский мальчик, и вот покорно опустив оружие не "солоно хлебавши" покинули территорию Францию наши солдаты. Как же тут не воспеть осанну духовной наследнице Девы из Орлеана?! Именно это и сделал депортированный за ворота, советский сержант – десантник потирая красное ухо.

Нашему командованию была вручена нота. Советскому МИДу уже в Москве всучили еще одну. Афганскому правительству (которое ни черта ни решало и ничего не могло, а посол об этом естественно прекрасно знал), для соблюдения дипломатических приличий, посол Франции выразил крайнее недоумение и возмущение. О дальнейшей судьбе наших героев история умалчивает. Но зная советских отцов – командиров, можно смело предположить, что получили они уставных взысканий и совсем не уставных трендюлей по полной программе и заодно навечно вошли в ненаписанную былинную историю ВДВ и в тайную историю дипломатических скандалов.

Подобно другим самозванцам я сделал себя главным героем этого события. Разоблачения не боялся. Ну откуда может знать преподаватель провинциального ВУЗа, что десантная бригада в которой служил я к 103 дивизии ВДВ отношения не имеет. Где уж ему отличить правду от вымысла? И я расцветил свой рассказ подробностями в духе героев Дюма – отца. Там была жгучая любовь прекрасной дочери посла к юному солдату. На их пути вставали коварные соперники в лице агентов французской разведки, так похожих на гвардейцев кардинала. Им мешали происки империализма. Но всех и всё победила нерушимая дружба десантников которые помогали герою попадать в посольские спальни и пока он там ... ну это самое ... его друзья по десантной роте запросто наеб...ли, а когда надо то и пи...ли агентов мирового империализма, которые так и не оставили своих обреченных историей замыслов помешать герою и его возлюбленной. Финал. Герой уходит на боевое задание в далекие горы, его возлюбленную жестокие родители отправляют домой. Но трагичный финал есть не конец этой истории, Париж еще увидит отважного героя и его бесстрашных друзей, но это продолжение следует только после моего окончания института.

– Абитуриент ответ закончил, – с трудом сдерживая слезы, но еще растроганно сопя носом докладываю я экзаменатору по окончание рассказа.

– А почему вы поступаете на исторический факультет, а на пример не на филфак, – довольно желчно интересуется экзаменатор, – там бы и учились грамотно излагать свои, так сказать, мемуары.

– Но я же обещал прекрасной дочери Франции, вернуться за ней, – голосом негодую я.

– Это-то здесь причем? – крайне раздраженно скрипит злой экзаменатор.

– Как это причем?! – широко раскрыв глаза поражаюсь я и недоумевая качаю головой, – да разве вы не знаете, что у нас на филфаке такие девушки учатся с которыми и про царицу Савскую забудешь, не то что про посольскую дочь.

– Гм... – исходит желчью преподаватель и начинает поочередно загибать пальцы, – Дополнительно абитуриент знает: часть русского гарнизона в Париже 1814 года состояла из казаков – раз. Оба имени французской героини: имя собственное Жанна` д Арк Жанны; имя почетное Орлеанская Дева – два. Про царицу Савскую по крайней мере хоть слышал – три. На третий вопрос экзаменационного задания: "Рост национально освободительных движений после второй мировой войны и их борьба с империализмом" Ответил фактически – четыре.

Обращаясь, но не ко мне, а ко второму экзаменатору резюмирует:

– Пять! – вежливо спрашивает, – Ваше мнение коллега?

Его бородатый коллега философски пожимает плечами, по военному этот жест расшифровывается так: "Да мне по хер! Пять так пять. Расстрелять так расстрелять"

– Если поступите, – чуть морща в улыбке бледные тонкие губы, говорит мне экзаменатор, – в чем лично я сомневаюсь, то постарайтесь поумерить своё весьма живое воображение, для историка это вредно.

– Что значит: Если?! – пугаюсь я.

– Вас еще ждет экзамен по иностранному языку, – грозно предупреждает экзаменатор, – а это как третий круг ада из "Божественной комедии"

– Данте прорвался, а я чем хуже? – вставая со стула, весьма самоуверенно бросил я вечно и во всем сомневающемуся желчному русскому интеллигенту

– Гм... так вы и про Данте слышали?!

До экзамена по иностранному языку оставалось три для. Можно выучить английский язык за это время? Нет! А если вы хоть уже и отставной, но все же советский десантник? Так вот десантник с высоты падает в бездну, потом приземляется на занятую противником территорию, а не забивает свою голову, вопросами: "можно или нельзя". А если он не хочет лететь вниз к такой-то матери своего супротивника, то выпускающий офицер придает ему ускорение посредство могучего удара сапогом по ягодицам. Лети родной, а уж бой покажет, что там можно, а чего нельзя. А если в штаны наложишь во время прыжка, так ты особо-то не стесняйся: не ты первый, не ты последний. А заодно и не надейся, что полные штаны комбеза тебе помогут, положено убить так убьют. Повезет останешься живой. А если так-то чего боятся то? Лети родной, лети ...

Ну я и полетел, по безднам любви и алкоголя. Английский язык в школе я учил пять лет. С гордостью умею считать на этом языке до десяти. Вот собственно и все основания для гордости и все знания. Прорвемся братцы! Мы что, не солдаты что ли?

Через сутки, ночью, прямо в аудитории признаюсь жутковатого вида англичанке в пылкой любви. Она требует доказательств. Доказываю, пять раз подряд. Итоговая оценка за экзамен: пять. На торжественном заседании под колокольный звон мне вручают студенческий билет. Открываю глаза. Как жаль, что это всего лишь сон. Моя комната залита солнечным светом, по бликам светила определяю время, скорее всего полдень. Определяюсь в пространстве: лежу дома на кровати. Все дребезжит и дребезжит телефон. Встаю, спотыкаясь бреду к аппарату связи, чувствую отвратительную сухость во рту, слабость во всем теле и сильнейшее желание выпить пива. Снимаю трубку телефона, чуть шевеля распухшим шершавым языком с трудом выговариваю:

– Алё?

– Вам к шестнадцати ноль-ноль сего дня надлежит прибыть в Комитет Государственной Безопасность, кабинет номер двенадцать, – слышу сухой безразлично казенный голос.

– Колек? Пошел ты на хер! – еле отвечаю я и бросаю трубку.

Иду принимать душ, телефон опять трезвонит. Да пошли вы все! То в фонд Мира вызывают, то Политбюро меня просит пожаловать, а теперь уже и за КГБ взялись. Просто достали друзья-товарищи своими подначками. Принимаю твердое решение: хватит пить!

В полном соответствии с принятым решением иду в пивнушку. Там меня уже хорошо знают. Продавщица подает мне только неразбавленное и свежее пиво. С ее стороны – это подвиг. Раз кружка, легчает! Вторая кружка, а ничего жить можно. А как известно: Бог он Троицу любит. Беру третью кружку и смакуя не спеша пью пенистое холодное пиво. Бодро, полный жизнью и с переполненным мочевым пузырем возвращаюсь домой. У двери моей квартиры ждет пожилая тетенька и со смесью ужаса и сострадания смотрит на меня, у нее через плечо на ремне переброшена большая казенного вида сумка – почтальон.

– Вам повестка, – скорбно говорит тетенька – почтальон и протягивает мне казенного вида бумажонку. Не глядя на меня тихонько, просит:

– Распишитесь в получении.

Расписываюсь. Смотрю, а куда это меня вызывают? Все ясно, ждет меня не дождется контора глубокого бурения. Время прибытия 16. 00.

КГБ в СССР был окутан завесой таинственности. Граждане по-разному относились к этой, стоящей на страже мира и социализма, организации. Но почти все были уверены, там всё знают, обо всем ведают, а еще дураков там не держат. Одного из моих почтенных предков расстреляли в тридцать седьмом, затем реабилитировали в пятьдесят шестом и особых симпатий к товарищам из ЧК я не испытывал.

Ну да ладно. Войдя в здание областного управления, предъявляю дежурному прапорщику повестку и паспорт. Пока прапор звонит по белому служебному телефону, осматриваюсь. Пустынно, прохладно, торжественно, уныло. Да и хрен с вами!

Прапор удостоверившись, что я не шпион, объясняет куда идти. Бодренько уминая ботинками ковровую дорожку, шагаю по коридору. Кабинет номер двенадцать. Останавливаюсь и вежливо стучу в дверь.

– Войдите, – приглашает молодой мужской голос. Тон голоса какой то неприятный. Или мне показалось?

Не успел ещё представится и сесть на новенький стул за полированный приставной столик, как хозяин кабинета сразу меня огорошил:

– Кто дал вам право выдавать военные и государственные тайны нашей страны? – грозно спрашивает чекист, пытается сверкать глазами и вопрошает, – Вы хоть знаете что за это положено?

Обалдев замер перед стулом. Вытаращив глаза, смотрю на молодого парня. Или он дурак или я уже до белой горячки допился. Военных тайн я никогда не знал, а государственные мне никто и думал доверять.

– Садитесь, – смилостивился чекист, – разговор у нас с вами будет долгий.

– Да что я такого сделал? – усаживаясь и недоумевая, задаю вполне уместный вопрос.

Медленно, торжественно раскрывает чекист, канцелярскую папку и начинает читать. Оказывается, что по моим лживым россказням, части и соединения сороковой армии не сажают деревья, не строят дома и не катают на боевой технике счастливых и благодарных афганцев, как это утверждают печатные органы советского правительства, а активно участвуют в боевых действиях. А вот это подлая клевета на советский строй, это очернение великой интернациональной миссии нашего народа. А еще я лью воду на реакционную мельницу мирового империализма, из чего однозначно следует ...

"Боже ж ты мой! – ерзая ягодицами на жестком сиденье канцелярского стула, и слушая как вещает мой разоблачитель, думаю я, и делаю для себя удивительное открытие, – Оказывается и в КГБ дураков полно"

– Но у вас еще есть возможность искупить свою вину, – чуток помолчав бросает мне круг надежды и спасения так и не представившийся товарищ из конторы.

– Это еще как? – растерялся я от его глупости.

– Делом помочь органам, – доверительно сообщает чекист.

– На работу что ли к вам пойти?

– Можно и так сказать, – чуточку скривился товарищ.

"Господи помилуй! – наконец-то дошло до меня, – да они же из меня стукача хотят сделать"

Ах ты сучонок! Да у нас в части стукачей тут же мочили. Значит я в горах подыхал, пока ты тут херней занимался, а теперь я еще должен перед тобой тут на задних лапках выплясывать. Х..й тебе!

По полученному жизненному опыту год срочной службы за десять лет обычной жизни идет. То что этот болван меня "на пушку" берет совершенно ясно. То что он просто идиот это из его поведения сразу видно. Надо милый, надо тебя в говно мордой ткнуть. Последствия? Да и хрен с ними!

– Если я дам признательные показания, вы даете гарантию что меня не расстреляют? – после краткой заминки с легкой тревогой интересуюсь я и волнуясь начинаю барабанить пальцами левой руки по полированной поверхности стола.

– Ну, – насторожившись, тянет товарищ, – это зависит, от многих обстоятельств, -

и орет:

– Давай колись!

И вот я колюсь. Настоящий пламенный интернационалист и убежденный комсомолец, был похищен агентами ЦРУ и не выдав никаких тайн геройски погиб под пытками. Вместо него был внедрен шпион (потомок злобных клеветников) которого в результате пластической операции, внешне не отличить от погибшего героя. Вот я и есть этот самый шпион, разоблаченный проницательным сотрудником государственной безопасности. Горько раскаиваюсь, молю сохранить мою шпионскую жизнь, готов служить великому делу социализма и вместе с ЧК защищать мир во всем мире. В таком вот духе. О шпионах я знал только по книжкам. И детали "признания" о своем задании и шпионской подготовке вдохновенно переработав черпал оттуда. Судя по внешней реакции товарища, свои знания о враждебной деятельности иностранных спецслужб, он тоже получал не только из циркуляров своего ведомства, но и из художественной литературы и соответствующих кинокартин. Сам-то товарищ наверно думал, что выражение лица у него "каменное", но было заметно, что его волнует и манит трепетная надежда: "А вдруг?! Это же какой взлет в карьере! Орден! Это минимум. Повышение по службе – вне всяких сомнений. Глядишь ещё и Москву переведут!"

– Все изложите в письменном виде, – сурово приказывает товарищ, давая мне чистые листы белой бумаги и дешевую шариковую ручку, а сам по внутренней связи звонит и с нотками подобострастия просит:

– Очень прошу вас зайти ко мне. Срочно! – короткая пауза и снова, – детали изложить не могу. Но дело чрезвычайно срочное! Да! Думаю, что оно как раз в компетенции именно вашего управления.

Пишу свое "признание", а сам все сомневаюсь, а вдруг он психиатра пригласил. Не задает вопросы, не уточняет детали. Может он как и я, просто под дурака косит?

Минут через десять, когда основная часть моего "признания" была уже готова, в кабинет заходит еще один товарищ. Возраста неопределенного, телосложения среднего, одет в летние голубенькие джинсики, белая рубашечка с короткими рукавами, обут в легонькие туфельки, лицо такое округлое заурядно простецкое. Прямо Иванушка – дурачок. Товарищ отведя "Иванушку" к окну тихо докладывает. "Иванушка" во время доклада смотрит в мою сторону и слегка улыбается.

Все абсолютно ясно я разоблачен, а с профессиональной лаской улыбается мне врач. Плакало мое поступление в институт, тайного агента мирового империализма в него еще примут, а вот психа никогда.

Выслушав доклад Товарища, "Иванушка" присел за стол, и бегло просмотрев содержимое папочки, вежливо попросил:

– Гражданин шпион, разрешите взглянуть на ваши показания,

Протягиваю свое рукописное "признание" и неуверенно спрашиваю:

– Вы сохраните мне жизнь?

– Не ссы пацан всё будет в норме, – ласково утешает меня врач "Иванушка".

– Не понимаю, – прочитав мое творение с явным сомнением в голосе, говорит "Иванушка", – как с таким знанием русского языка, ты смог получить "отлично" на экзамене по русскому и литературе? – пренебрежительно щелкает пальцами руки по исписанным листам, – У тебя же тут ошибка на ошибке.

– Это я от волнения, – покраснев и смутившись, оправдываюсь я, – а вообще при подготовке в шпионском центре у меня по русскому языку было твердое "четыре"

– Если по двенадцатибальной системе оценивать то тогда конечно, как раз четыре и выходит, – с горечью вздыхает "Иванушка", небрежно просит, – Хорош придуриваться, я же тебя сразу узнал.

"Я тебя узнал!" – так в кульминации книги или фильма положительный герой, говорит отрицательному "герою", дальше добро торжествует, а злодей наказан. Только я же не злодей, я обычный парень, ну чего вы до меня докопались?

– Штаб десантно-штурмовой бригады, дислокация Кундуз, март восемьдесят первого года. Допрос. Ты был помощником дежурного по штабу. Бледный, худой такой, то телефон приносил то воду. Помнишь? Тебя еще начальник разведки бригады водкой отпаивал, – улыбаясь и наблюдая за моей реакцией, говорит "Иванушка".

– Ты то откуда знаешь? – угрюмо спрашиваю я и как в кошмаре снова вижу:

Как бойцы из бригадной разведроты приволокли в штаб на допрос, взятого душмана. В палатке штаба нестерпимая вонь от крови и рвоты, бешено кроют матом офицеры еле успевает переводить их вопросы переводчик. Сплевывая кровь и рвоту старательно отвечает на них обмочившийся и в паузах ответа ревущий от нестерпимой боли афганец. Это его отряд захватил в плен солдат из 201 МСД. Над мальчишками надругались и убили. Теперь взяли в плен его, теперь он кричит от телесной муки и молит о милосердии. Пощады не будет! Все выложит и всех предаст душман и только потом ему дадут умереть. Вот там у входа в палатку стоит бледный и растерянный пацан – это я. Когда все будет окончено, офицеры жадно полными стаканами начнут жрать водку без закуски, запивая сивуху принесенной мною водой. И мне не жалея дорого пойла нальют полный стакан, я залпом выпью и быстро опьянению: от хлещущих по палатке волн ненависти; от чужих мук; от пролитой крови; от жалости к нашим погибшим ребятам; от войны. И уже пьяного меня потреплет по плечу незнакомый офицер одетый в афганскую форму. «Не ссы пацан все будет в норме, – уходя скажет он, – быстро привыкнешь» Я привык, а вот теперь дома хочу отвыкнуть. Да только не отпускает память.

– Откуда знаешь? – повторяю вопрос и с ненавистью смотрю на "Иванушку".

Нет чекист в свою память я тебя не пущу. Не хрен тебя там делать. Там место только для тех кто вволю со мной афганского дерьма хлебнул.

– Здесь вопросы задаем мы! – громко надменно встревает в разговор младший конторский товарищ.

– Помолчи! – небрежно как от мухи отмахивается от его реплики "Иванушка" и мне:

– Я в ХАДДе (ХАДД афганская госбезопасность, аналог советского КГБ) советником был, в том допросе участвовал, вот и вспомнил тебя. Память то у меня профессиональная

Закружилась у меня голова, отлила кровь, похолодело под сердцем и вскакивая со стула:

– И что же профессионал х..ев, – выплевывая слова, кричу я ему, – теперь меня допрашивать будешь? В стукачи вербовать? Помнишь как тогда про того духа говорили: "Всех сдал сучара! Даже умереть толком не мог!" Так вот, х..й тебе! Стукачом не был и не буду! И еб..л я тебя и твою контору во все дыры ...

Вопросительным знаком застыл у окна молодой бурильщик из конторы, стерлась улыбка с лица "Иванушки", криком выплеснув злобу, замолчал я.

"Ну вот и звиздец пришел, – тоскливо думаю, – дернул меня черт за язык вот и расхлебывай. Лучше бы меня в Афгане убили. А теперь или посадят, или в психушку запихнут"

В армии уж как хреново было и то сдерживался, а тут чувствую, что заплачу, от обиды зареву. За что?

– А тот капитан ... ну ваш начальник разведки, он как майора получил? Мне так за то дело досрочно очередное звание присвоили, – тихо спрашивает "Иванушка", предлагает, – Воды хочешь?

– Получил, – проглотив комок в горле, нехотя отвечаю, – пулю под Кандагаром, а воду ты сам пей, а я уж нахлебался вашего гостеприимства

– А время уже восемнадцать часов, – посмотрев на настенные часы, заметил "Иванушка", – рабочий день закончен, – и небрежно властным тоном приказывает молодому конторскому товарищу:

– Лейтенант пулей в буфет и возьми там ... – смотрит на меня и спрашивает, – Тебе чего взять коньяку или водки? – и не дожидаясь ответа продолжает, – хотя ребят только водкой поминают, – поворачивается в сторону напрягшегося гэбешного летёхи, – Возьми литр водки, приличной закуски и доставь в мой кабинет, ну чего там еще ...

– А еще бегом марш! – быстро придя в себя и уверенно хамским тоном дополняю я команду, отданную молодому чекисту, – И бегом! Бегом! Когда тебе старший по званию приказывает.

– Не наглей! – осаживает меня "Иванушка" и подсовывает своему юному коллеге утешительную пилюлю, – сходи уж не в службу, а в дружбу.

– Есть товарищ майор! – неумело пытается вытянуться в струнку лейтенант.