Текст книги "Масть пиковая"

Автор книги: Рауль Мир-Хайдаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Прокурор почувствовал, что в разговоре произошел какой-то перелом, и, судя по растерянности хана, в его пользу, и он уже уверенно продолжал:

– Обстоятельства, дорогой хан, и определят и стратегию, и тактику, и людей, которые лучше всего подходят для этого. Вы формировали правительство и партийный аппарат на свой лад, делали ставку на людей, которые ныне предали вас. Впрочем, оговорюсь, предательство я бы пережил, если за ним стояла цель, но я не могу пережить их растерянности, трусости, никчемности. Вы можете хотя бы сегодня понять, что все, кого двигали много лет, сказались полными ничтожествами, не способными даже защитить себя, где уж тут думать об Отечестве. Всю жизнь метались между официальным курсом и вашими желаниями, а сегодня не могут прибиться ни к тому, ни к другому берегу, потому что везде опасно и нигде нет гарантий, а эти люди живут только при гарантии их привилегий. А то, что за привилегии следует бороться или их защищать, они к этому не приучены, готовы служить при ясной погоде и попутном ветре, а сегодня штормит…

– Тут вы в точку попали, Сухроб-джан, не на тех людей мы ставку дали, не ту породу вывели, – спокойно поддержал Иллюзионист.

– Вот именно, метко вы сказали – не та порода. Ныне они ни народу не подходят, ни власти, оттого и злобствуют, мешают перестройке, лежат бревном, да что там бревном, железобетонной глыбой на путях обновления.

– Перестройки? – переспросил ехидно хан Акмаль.

– А почему бы и нет? Только на ее дорогах есть возможности найти реальную самостоятельность республики, ее независимость, а там посмотри, все революции делались поэтапно, даже Октябрьской, если не запамятовали, предшествовала главная – февральская. Сначала проедемся с партией на трамвае перестройки, а там видно будет. А при самостоятельности Узбекистана, как я ее себе представляю, мы сможем быть здесь не тайными хозяевами края, как вы, дорогой хан, а открытыми, легальными. Суверенитет предполагает многое, тут уж вы не будете свои желания подстраивать под настроение Кремля, а такой путь открывает только перестройка, ей действительно альтернатив на данном этапе нет, она вполне совпадает с вашими целями, насколько я их знаю, Акмаль-ака.

Политика вещь тонкая, и я в ней, честно говоря, пока небольшой специалист, но я найду себе стоящих советников, консультантов, один, я думаю, уже есть, – Сенатор выразительно посмотрел на хозяина дома и понял, что тот остался доволен таким поворотом разговора, – сейчас столько неформальных объединений плодится каждый день и порою в их программах я вижу рациональное зерно, я и отберу из них лучшее, столкну лбами наиболее амбициозных идеологов, чтобы в их распрях понять настоящую суть и прикурить от их молнии, отберу идеи, что выживут в спорах и подойдут моим устремлениям и, конечно, сложившимся обстоятельствам.

Так могу ли я сегодня говорить о какой-нибудь конкретной программе? Возвращаясь опять к вашему конголезцу, скажу, был бы лидер, а партия и программа найдутся, дайте только срок.

– Убедить вы меня не совсем убедили, но здоровое зерно в ваших суждениях есть. Эх, если бы я мог вас консультировать и поддерживать легально хотя бы года два-три, мы с вами преобразили бы наш край. – И он потянулся к пачке. Увидев, что она пустая, сказал: – Я сейчас принесу. – И исчез из комнаты.

Отсутствовал он долго, минут десять. Вернулся с двумя пачками точно таких же сигарет «Кент» и небрежно бросил их на дастархан.

Прежде чем закурить, аксайский Крез сказал:

– Вы меня сегодня бросаете из огня да в полымя, черт возьми, если бы вы знали, как я жалею, что устраняюсь от активного влияния на события в крае! Только сейчас я увидел перестройку вашими глазами, понял, какой это мощный локомотив для наших целей, если умело пользоваться его тягой и попутным ветром. Давайте выпьем за новое мышление, как говорит с трибуны наш эмоциональный генсек.

Они снова выпили, на этот раз хозяин был куда гостеприимнее, вновь предлагал закусить, пододвигал то одно, то другое. «Значит, я нашел-таки путь к упрямому хану», – подумал радостно прокурор, но тут Иллюзионист одарил его новым вопросом:

– И все-таки, Сухроб-джан, чем же я буду обязан за ваш риск, за сохранение мне жизни, я привык за все платить и хотел бы знать цену. Идеи идеями, а деньги деньгами. Если вы собираетесь меня заменить, как вы выразились, и играть впредь такую же роль, как и я, в судьбах края, вам следует кое-что иметь в кармане, политика без денег мертва, особенно у нас на Востоке, тем более в условиях сложившегося социализма с его мощным карательным аппаратом, тут на голую идею не клюнут, уж поверьте моему опыту. – Аксайский Крез, опять довольный, громко засмеялся, почуяв слабое место напористого претендента на ханский престол.

Настал черед изворачиваться человеку из ЦК, от просьбы помочь финансами ему все равно не уйти, не хотелось, чтобы это прозвучало жалко, унизительно, да и вырвать следовало солидную сумму, а не крохи, подачки, поэтому он начал издалека:

– Вы же прекрасно знаете, для политики всегда находятся деньги, такова уж природа человека. Идея зеленого знамени витает в воздухе, и она притягательна для многих, – вновь осторожно закинул удочку Сухроб Ахмедович, – и на такие дела не скупятся, а в нашем крае, по моим скромным подсчетам, на руках гуляет около двух миллиардов незаконно нажитых денег, это сумма в такой бедной стране, как наша, тем более наличными. Я уже говорил, что моя нынешняя работа напоминает мне рентгенологию, я уже просветил сотни людей, и данные о них заложил в память компьютера. Большинство из них еще на свободе, а многие из них даже не догадываются по своей беспечности, самоуверенности, не знаю как это назвать, но это их проблемы, что им давно сели на хвост. У каждого из них в обмен на информацию я могу вытянуть изрядную сумму, я ведь буду апеллировать только к людям, имеющим миллионы. Но это будет меня кое-чему обязывать, к тому же многих из них мне действительно не жаль. Но если ради целей надо будет поступиться принципами, я это сделаю, но деньгу добуду.

Есть еще аспект, почему они могут легко расстаться с деньгами, правда, этот вариант коварный, не делает мне чести, но с вами, моим будущим главным советником, я поделюсь. Кажется, англичане сказали, что в политике все средства хороши. А план такой: я подготовлю секретный документ на фирменном бланке ЦК КПСС, разумеется фальшивый, в котором будет туманная информация о якобы предстоящей реформе денег и о суровых мерах по ее обмену только по месту работы, с подробной декларацией и так далее, тут страху нагнать несложно. Этот документ я буду показывать каждому индивидуально, и им ничего не останется, как с радостью расстаться с деньгами, с надеждой, что этот жест при определенных обстоятельствах будет оценен.

– Сухроб, ты – дьявол! Такая идея не могла прийти даже мне в голову, ты действительно политик, восточный политик… Скажи честно, почему не начал операцию с меня, я бы клюнул?

Подача оказалась столь к месту, что Сенатор воспрянул:

– Ну, во-первых, не в деньгах счастье, вы понимаете, я их в конце концов найду. А зачем мне вас обманывать, если я хочу с вами сотрудничать и очень рассчитываю на вашу помощь не только финансами… К тому же, как вы понимаете, реформа неизбежна, вы ведь чувствуете шаги инфляции.

– Логично. Но все-таки, сколько ты рассчитывал заполучить в Аксае?

Настойчивость, с какой обладатель двух Гертруд допытывался насчет денег, несколько смущала прокурора и даже вновь насторожила, но он отнес это за счет жадности хана. О его скупости ходили легенды, в порыве откровенности Иллюзионист любил похвалиться, как некой добродетелью: «Я жадный человек, очень жадный, для меня недоплатить – равно что найти», – и в довершение такого признания громко смеялся, ощерясь золотозубым ртом.

– В начале нашего разговора я сказал, что, возможно, и попрошу об одной важной для меня услуге, в моих планах она занимает куда более ценное место, чем деньги.

– Что может быть ценнее денег, за них можно любую услугу купить, – не сдержался вновь хан, коньяк, видимо, снова ударил ему в голову, они заканчивали и новые бутылки Сабира-бобо.

– Нет, такую услугу я нигде купить не могу. Другого человека, кроме вас, который может услужить мне в этом вопросе, просто нет. Я имею в виду вашу картотеку, ваши досье на многих интересующих меня людей. Говорят, она уникальна, и вы ее собирали по крохам, систематически, в течение двадцати лет, я бы не хотел, чтобы эти бесценные сведения попали в руки КГБ, они знают, что у вас есть подобные документы. Бумаги не помогут вам, а лишь усугубят ваше положение, слишком взрывоопасно их содержание, говорят, что там даже есть материалы на председателя КГБ республики, друга Шарафа Рашидовича, генерала Маликова, один перечень имен и фамилий может вызвать правительственный кризис на долгие годы. Если бы мы располагали временем, а его уже нет, я бы доставил сюда новейший комплект компьютера и специалистов, и они месяца за три-четыре, в крайнем случае за полгода, заложили бы все в его память – и не пришлось бы содержать столь внушительные и трудоемкие хранилища в ваших знаменитых подземельях со штатом людей, имеющим к ним доступ, сделали бы несколько копий и хранили их в надежных тайниках, а уничтожить все заложенное дело секундное – стоит лишь клавишу нажать.

– Да, возможности компьютера я вовремя не оценил, жизнь, быт, информатика – все стремительно меняется, и я уже порой за чем-то не поспеваю, но и старомодным мышлением я понимал громоздкость, неудобство, опасность своего тайного архива, и оттого с самых интересных материалов сделал несколько фотокопий. Мне кажется, чтобы уничтожить все мои материалы, нужно по крайней мере недели две и человек пять, не гнушающихся тяжелой физической работой.

– Раз уж вы коснулись своего любимого детища, позвольте я задам один давно мучающий меня вопрос?

– Пожалуйста.

– Шараф Рашидович не опасался растущих объемов ваших досье?

– Нет, от него я и получал много интересующих меня материалов, и не всегда в частных беседах. Однажды доставили и Аксай от него целый опечатанный контейнер бумаг. Шурик мне доверял, кто знает, может, он считал, что это не мои досье, а его?

– Какой Шурик? – растерянно спросил Сенатор, посчитав Иллюзиониста окончательно опьяневшим и несшим всякую чушь.

– Шурик? Разве вы не слыхали, что я давно дал ему такое прозвище и за глаза иначе его не называл.

Гость спокойно вздохнул, думал, напрасно проговорил ночь с пьяным человеком.

– Теперь вы согласны, что моя просьба поделиться информацией из ваших источников дороже денег? – спросил он, вкладывая в сказанное лесть, и продолжил: – Но и информация, не подкрепленная крепкими финансами, всего не сделает. А деньги, что я хочу у вас заполучить, послужат прежде всего возвращению вас в легальную жизнь. Ведь изменись обстановка в стране, власть, ее цели, все для вас станет на место, но чтобы это произошло, нужны люди, средства, долгая работа и, конечно, удача.

– Да, удача, случай, обстоятельства в политике не последнее дело. Значит, дорогой прокурор, хотите заполучить мое досье, а заодно и мои деньги? – спросил хан Акмаль слишком уж весело и почему-то поднялся.

«Вот я и добрался до главного, – подумал Сенатор, – теперь не помешала бы мне его жадность и самоуверенность, что он в обмен на бумаги выкупит себе жизнь, с КГБ такие торги не пройдут, это не ОБХСС, придется расшифровать каждую строку тайных досье, а за грехи ответить по закону, там миллионами никого не соблазнишь. Вера во всесилие денег может на этот раз его погубить. Самое слабое место подобных людей, – неожиданно подумал гость, – они абсолютно уверены, что все продается и все покупается, дело лишь за ценой». Такая мысль показалась ему даже открытием, и он решил дома занести это в дневник, где он фиксировал свои жизненные наблюдения.

Хан ходил где-то за его спиной, и высокий ворс афганского ковра ручной работы скрывал его грузную поступь, зато он хорошо слышал его дыхание, тяжелое, одышливое от жирной пищи, частого курения и неумеренных выпивок. Наверное, просчитывает, какой суммой следует поделиться, чтобы и гостя не обидеть, и интереса его к себе не потерять, подумал человек из ЦК и потянулся к серо-голубой пачке «Кент», отыскавшейся среди ночи и в Аксае.

И вдруг произошло невероятное. Хан Акмаль, ходивший у стены со знаменами, сделал стремительный рывок к дастархану, у которого спиной к нему полулежал на мягких подушках гость, переступил через него, грубо выругался, и с силой ударил ногой по руке, наконец-то дотянувшейся до пачки «Кент», лежавшей в дальнем углу скатерти. Пачка сигарет, словно выпущенная из катапульты, глухо ударилась в оконное стекло. Сухроб Ахмедович не успел ничего понять от неожиданности, как хан начал пинать его ногами, приговаривая:

– Дураков ищешь, мент поганый? Думаешь, не знаем, с кем ты в Ташкенте якшаешься день и ночь, ходишь в доверенных людях у нового прокурора республики и у его молодого заместителя, с твоей помощью они пересажали половину уважаемых людей республики. Сейчас ты подробно расскажешь, с кем так замечательно выстроил идею отнять без особых хлопот у меня все: и деньги, и тайны людей, правящих Узбекистаном? Кто помог? Москвичи, следователи по особо важным делам, догадались, или твои друзья в прокуратуре, или в КГБ такую складную сказку сочинили – ислам, зеленое знамя, деньги во имя будущего свободного Узбекистана…

А я, дурак, ведь чуть не клюнул. Как ловко придумал – занести все в компьютер, а копию в КГБ, в прокуратуру, да? Вот сейчас вызову человека, он большой мастер по части дознания, не скажешь – живым не выпустим. И смерть, достойную предателя своего народа, придумаем. Ты, кажется, говорил, что тебе тандыр-кебаб у меня понравился и бассейн? Так вот – умрешь в наслаждении: или уничтожим в прекрасном голубом зале, или сжарим живьем в тандыре, а потом отдадим свиньям, чтобы и следа твоего поганого в Аксае не осталось. А перед смертью послушай теперь меня, умник. Ты думаешь, закон в руках у прокуратуры, суда, юстиции, МВД, КГБ – чушь собачья, это для тех, кто не догадывается, кто хозяин в стране. А хозяин один, он и есть закон, имя его – партия! Я, к твоему сведению, сопляк, член ЦК, депутат в обоих Верховных Советах, я могу ошибаться, даже совершать преступления, но я и люди, подобные мне, я имею в виду видных членов партии, неподсудны. Самое большее наказание – отстранят от дел и отправят на пенсию, и то с персональными привилегиями, которые таким, как ты, щелкоперам, законникам, и не снились. Да ты сначала поинтересовался бы, дурья башка, кто из Москвы, из больших людей бывал здесь, в Аксае, с кем я общался там, у них в столице, у кого с Шарафом Рашидовичем гуляли в гостях на дачах в Белокаменной. Они ведь тут такое вытворяли да такое по пьянке говорили, а у меня все зафиксировано, подшито в дело. У меня натура такая, есть бухгалтерская жилка, люблю учетность и отчетность. Так что, милый, я с этими людьми в одной обойме, в одной упряжке, кто же позволит меня посадить. А ты предлагаешь мне стать иммигрантом в стране, где я настоящий хозяин. Не выйдет! Пока у руля партии и государства мои друзья, ни тебе, ни твоим коллегам, даже из КГБ, я не по зубам, заруби это себе на носу. А сейчас ты на собственной шкуре испытаешь, испугался я тебя или нет, даже если ты и заведующий отделом ЦК, – и он громко крикнул: – Ибрагим! Ибрагим!

Прокурор услышал еще издали, в коридоре, за закрытой дверью скрип сапог бегущего человека. Наверное, кто-нибудь из утренних сотрапезников, подумал он и не ошибся, в комнату влетел, гремя чем-то железным в руках, тот, который и провел его в эту краснознаменную комнату, и он наконец за весь долгий день услышал его имя – Ибрагим.

Учтивый сотрапезник подбежал к лежавшему гостю и с ходу пнул кованым сапогом в бок, прокурор аж передернулся, подумал, не выбил ли он ребро, такая острая боль ударила сразу в позвоночник, и в этот момент Ибрагим поддал ему еще раз, и Сенатор дико закричал.

– Кричи, кричи, тут тебя ни твое КГБ, ни ОБХСС не услышат, – злорадно сказал Иллюзионист и засмеялся, его поддержал золотозубый вассал.

Ибрагим вдруг рванул его правую руку к себе, и только теперь гость увидел, что гремевшее в руках железо – наручники. Человек в костюме навырост привычным движением защелкнул их на руке и перехватил левое запястье, но тут вышла заминка, он хотел замкнуть чуть выше часов, но зев наручников оказался для этого мал, гость все-таки был крупный мужчина. Ибрагим кинулся расстегивать браслет, но это ему не удавалось, «Роллекс» имел двойной запор с секретом. Не выдержав возни помощника, хан Акмаль поспешил ему на помощь и, только прикоснувшись к тяжелому золотому браслету, который Ибрагим наверняка считал своей добычей, вдруг удивленно, отчасти с испугом спросил:

– Откуда у вас, Сухроб-джан, эти часы? – Вопрос прозвучал в такой интонации, что Ибрагим невольно отошел подальше, почувствовал, что произошло какое-то недоразумение.

Сенатор моментально уловил растерянность хозяина, понял, что это его единственный шанс остаться живым, ибо знал, что в горячке хан непредсказуем, поэтому, собрав всю выдержку, спокойно ответил:

– Японец подарил.

– Какой японец, настоящий, из Страны Восходящего Солнца? – вытирая взмокший лоб, спросил обладатель двух Гертруд и многих регалий.

– Артур Александрович, есть такой человек, близкий друг Анвара Абидовича Тилляходжаева, он и Шарафа Рашидовича хорошо знал, а Японец – его московская кличка.

– Артур Александрович ваш знакомый? – уже совсем ошалело спросил хан Акмаль и жестом подозвал Ибрагима, чтобы тот снял наручники.

– Да, мы с ним хорошие друзья, и он мне многим обязан, – ответил спокойно избитый гость, словно ничего не произошло, и потянулся за второй пачкой сигарет, лежавшей там же, где и первая.

Иллюзионист услужливо протянул огонек зажигалки и закурил сам.

– Ничего себе история вышла, я-то думал, ты засланный казачок. – Сомнения все еще отражались на его одутловатом лице, и мысль работала лихорадочно: как быть, как быть – прокурор читал это без особых усилий, и вдруг лицо хана Акмаля просветлело, обращаясь к Ибрагиму, он сказал: – Ибрагим, соедини-ка нас по срочной с Артуром, сейчас глубокая ночь, наверняка дома, он порядочный семьянин, скажи, что его просит Сухроб Ахмедович Акрамходжаев.

«Наконец-то сообразил, как проверить», – подумал Сенатор и с удовольствием затянулся, бок от удара сапогом побаливал. Прежде чем выйти из краснознаменной комнаты, Ибрагим снял с подоконника телефонный аппарат и поставил его перед прокурором. «Хоть бы он оказался дома, хоть бы был дома», – твердил как заклинание Акрамходжаев, вспыльчивый норов аксайского хана гарантий не предполагал. Они продолжали молча курить, разрядить обстановку хану, видимо, не хватало фантазии, а у гостя для светской беседы были слишком напряжены нервы. Так они просидели минут семь-восемь, не больше, эти мгновения для прокурора показались часами.

Наконец-то распахнулась дверь и на пороге появился другой золотозубый, второй сотрапезник за завтраком, он, вежливо обращаясь к гостю, произнес:

– Сухроб-ака, пожалуйста, возьмите трубку, на проводе Ташкент.

Как ни старался прокурор себя сдержать, но все-таки рванул трубку торопливо, и суетливость его не осталась незамеченной хозяевами.

– Здравствуйте, Сухроб Ахмедович, – раздался в трубке, как всегда, бодрый голос Шубарина, – рад вас слышать даже среди ночи, но, честно говоря, не ожидал, что вы забрались так далеко, надеюсь, приятно проводите время у моих друзей? – Японец говорил в свойственной только ему манере, лаконично, с подтекстом, он давал понять, что догадался, что прокурор попал в беду и разговор прослушивают.

– Да, ночь выдалась фантастическая, сожалею, что не подбил вас на совместную поездку, здесь такой удивительно волшебный парк, бассейн, сауна, и хозяин встречает по-хански.

– Для потехи не зажаривает кого-нибудь из гостей живьем, это в его духе… – сбивая все на шутку, со смехом спросил Артур Александрович.

– Я здесь один, ночь впереди, и программа развлечений мне неизвестна, я ведь в Аксае первый раз, может, и такое предстоит.

– Понял, желаю хорошо погулять, пожалуйста, передай трубку Гречко.

– Здравствуй, Артур, извини, что поднял среди ночи, пили тут за твое здоровье, – говорил Иллюзионист, не сводя глаз с Сенатора. – Ко мне нагрянул неожиданно гость, жаль без тебя. Мы с ним малость повздорили, ты уж извини, он, оказывается, твой друг.

– Да, он мой друг, дорогой Акмаль, и нет цены его жизни, ты уж с ним повнимательнее, да смотри, чтобы он в понедельник на работе был вовремя, он сказал, где работает? – еще раз подстраховал Шубарин прокурора, не понимая, что привело того к опасному хану.

– Сказал, сказал, не беспокойся, доставлю в лучшем виде. Жаль, Артур, что мы в последнее время мало видимся, и я не знаю всех твоих друзей, – успел бросить упрек хозяин дома, и разговор неожиданно прервался.

Сенатор знал привычки Японца и понял, что тот обрубил разговор, слишком долгие беседы вызывают любопытство ночных телефонисток.

– Да, промашка вышла, – вполне искренне признался Иллюзионист, – вы уж извините, Сухроб-джан, я, наверное, действительно уже стар, не могу отличать друзей от врагов, раньше я такие непростительные ошибки не совершал, людей читал словно книгу. Но вы должны понимать, и история-то непростая, разговор шел о жизни и смерти, вариантов не слишком много, чтобы выбирать. Исмат! – крикнул он неожиданно. Вошел двойник человека с наручниками. – Пусть зайдет Ибрагим и извинится перед дорогим гостем, он, кажется, невежливо с ним обошелся.

Человек, которого звали Исматом, ответил:

– Акмаль-ака, он и так, узнав, что Сухроб-джан близкий друг Артура, места себе от страха не находит. Чтобы не попадать на глаза гостю, ушел домой, я не стал его задерживать, у него все из рук валится…

– Ну ладно, пусть придет утром извиняться, – буркнул хозяин дома. – Раз уж пришел, распорядись, чтобы включили сауну, а повара пусть быстренько пожарят штук двадцать перепелок в кипящем курдючном жире, можно и шашлыки из печени. Стол накройте в другом месте, лучше на воздухе, чтобы ничто не напоминало гостю о неприятных минутах, а мы с Сухроб-джаном пойдем в бассейн, поплаваем. Вода освежает, бодрит, в воде легче проходят обиды, по себе знаю. Все понял?

– Да, хозяин, – по-военному ответил Исмат и быстро заскрипел в коридоре сапогами.

– Вставайте, Сухроб, покинем это неудачное место, зайдите к себе в комнату, возьмите халат, оставшуюся часть ночи проведем приятнее. Я вижу, вы, как и я, ночной человек, сова, и, может, оба любим именно предрассветные часы, что наступают, я жду вас в купальном зале.

Когда минут через десять он появился в купальном зале, Иллюзионист уже был там, расхаживал в просторном, до пят, ярко-красном балахоне с капюшоном, висевшем у него за спиной как казачий башлык. Увидев гостя, он скинул махровый халат прямо на ковровую дорожку и плюхнулся в бассейн. Не стал дожидаться особого приглашения и Сенатор, вода манила еще сильнее, чем вечером.

Прокурор, вспоминая о своих страхах в бассейне всего несколько часов назад, вспомнил и про тандыр, где могли изжарить его живьем, подумал, что его сомнения не были столь беспочвенны, ведь обещал Иллюзионист и смерть в роскошном купальном зале, отчего в таком случае не током? Но сейчас страха он не ощущал, и не оттого, что рядом купался сам хан Акмаль, а потому, что имел гарантию Артура Александровича, тот если страховал, то надежно.

Пример Анвара Абидовича Тилляходжаева говорил о многом, один ночной стрелок Ариф, оберегавший семью секретаря обкома, чего стоит. А то, что спас его от покушения в следственном изоляторе? Ныне ценность самого Сухроба Ахмедовича для Шубарина оказывалась куда выше, нужнее, чем жизнь хлопкового Наполеона или аксайского хана.

Сенатор также небрежно скинул золотистый махровый халат на ковровую дорожку, оглядел кровоподтек от сапога Ибрагима на левом боку и шумно, как и хан Акмаль, плюхнулся в воду.

Вынырнув у противоположной бровки, он подумал, как хорошо, что Иллюзионист затеял ночное купание, прохладная вода с гор успокаивала, даже унялась боль в боку, бассейн служил психологической разрядкой после того шока, что он пережил в краснознаменной комнате. Хан Акмаль шумными саженками подплыл к гостю и, видя, что тот уже почти успокоился, сказал:

– Сухроб-джан, как хорошо, что у вас на руке оказались эти часы, они спасли вам жизнь, честно говоря, на меня от горя, от обиды затмение нашло. И я, конечно, знаю, что меня бросили, предали, порвалась связь и с Ташкентом, если бы располагал прежней информацией как при Шурике, разве я не знал бы, что вы в друзьях с Артуром? А он молодец: людей с такой хваткой мало, вот кому бы я отдал портфель министра экономики даже в исламском правительстве. Идеология идеологией, религия религией, а Шубарин лучше других знает, как народ накормить, обуть, он извергается идеями как нефтяной фонтан. Тут, в Аксае, я претворил в жизнь многие его проекты и рад, что у вас под боком такой надежный советник. А его преданность этому мерзавцу Тилляходжаеву поразила всех, оттого и отступились от его семьи. Ведь я в курсе дел, и еще этот тайный ночной стрелок, стреляющий без звука, мистика какая-то.

– Ариф стрелял с глушителем, а его пятизарядный «Франчи» имеет прибор ночного видения, он стреляет на звук, на голос, на шорох, я видел, как он тренируется, – фантастика!

– Да, у Артура всегда все первоклассное: и бухгалтера, и плановики, и мастера, и даже убийцы, а какие у него телохранители, я хотел у него переманить Коста, не удалось, – сказал с сожалением Иллюзионист, – а какие подарки он делает? Радуешься как ребенок, его подарок и спас вам жизнь, а меня от греха. Мне он подарил «Роллекс» лет пять назад, мы случайно, не сговариваясь, встретились в Москве, я с Шарафом Рашидовичем на сессии Верховного Совета СССР был, обедали в его любимом ресторане при гостинице «Советская», Артур его «Яром» на старый манер называет.

Вручая за столом подарок, он сказал: «Акмаль-ака, вот часы известной швейцарской фирмы, сделаны они для меня по индивидуальному заказу, таких с платиновыми стрелками и платиновым циферблатом немного, и у кого вы увидите их на руке, считайте, что это наши люди и они вас поймут и окажут поддержку».

– Жаль, у вас на руке не оказалось «Роллекса», быстрее нашли бы общий язык, – засмеялся гость.

– Да, я тут ношу их редко, слишком уж бросаются в глаза в нашей глуши, считай, только раз они и пригодились бы, – ответил Иллюзионист.

– Один раз, но мне он чуть не стоил жизни, – с обидой произнес Акрамходжаев.

– Не будем об этом вспоминать, дорогой Сухроб-джан, все хорошо, что хорошо кончается, я обязательно искуплю свою вину. Поверьте, я умею не только наказывать…

В дверях сауны, выходящих к бассейну, появился уже знакомый банщик и сказал:

– Сухроб-ака, уже сто десять градусов, можно и в сауну…

– Сауна это хорошо, живо хмель выгонит, – рассмеялся хозяин загородного дома, и они поплыли в разные стороны к трапам, гость к тому, где ему показалось, что его ударило током.

В парной хан Акмаль снова вернулся к мучившей его мысли.

– Да, быстро стали меня забывать, быстро списали. Прошло только три года, как нет нашего Шурика, и все пошло кувырком, какие-то новые люди повсюду, без роду без племени. Поистине по-русски: с глаз долой, из сердца вон. И Артур меня бросил, впрочем, я сам должен был знать, как идут у него дела, обязательно наткнулся бы и на вас. К Шубарину я обращался редко и только по просьбе Шурика, если дела решались за пределами Узбекистана. У Японца большие связи в Москве, да и повсюду. И ваш вертикальный взлет, как у английского истребителя «харриер», я проворонил, видимо, действительно стар стал, не понимаю время. Если бы вы знали, как трудно ощущать, что уже не владеешь ситуацией, чего-то недопонимаешь. Не будь я так упрям, понимай время, уже два года назад перевел бы свои архивы в память компьютера.

Приезжали тут из Москвы два спеца, прислал их надежный человек, он мне видеофильмы уже много лет поставляет, они за большие деньги хотели сделать то, что ты сегодня предлагал, у них компьютер был «ИБМ». А мне тогда казалось, что в натуре, в бумагах, надежнее, целее. Сегодня я понял, что мог бы забрать в изгнание и весь архив, самое ценное в моей жизни, в одном чемодане. Владея им, я по-прежнему был бы силен и по крайней мере сохранил жизнь, торгуя сведениями оттуда. Иная информация дороже жизни, тем более если она касается чужой. Иногда за убийство я рассчитываюсь не деньгами, а канцелярской папкой с двумя-тремя бумажками, за деньги могли бы и отказаться, за сведения никогда, срабатывает во много крат надежнее, эффективнее. Вот что такое, дорогой Сухроб-джан, мой архив, которым вы хотите завладеть, ему цены нет.

– Знаю, дорогой директор, оттого и рискую. Даже допускаю мысль, что больше половины бумаг окажутся ненужными, новое время сметает многих людей, а вслед за ними и кланы, навсегда. Уж поверьте мне, пройдет два-три года, и не останется даже понятия – номенклатура, на ней все ныне и стоит, и ею же все стопорится в перестройке, а у вас ведь досье на нее в основном. Предполагаю, что партии придется кое-где потесниться, а где-то уступить права, увидите, доживем еще и до беспартийных министров. Но может оказаться, что какое-то досье будет стоить сотен, оно одно может решить серьезный политический расклад. И еще. К какому правовому государству ни стремились бы, каким бы демократичным и прогрессивным ни стали, наверное, жизнь в наших краях всегда, при любом режиме, при любом знамени, будет иметь свой восточный колорит, я имею в виду политический и должностной, свою специфику, вот для этой самой специфики сгодятся все ваши досье, это уж точно.

– Да, вы все правильно рассчитали, должности и деньги не отменят ни при какой демократии, они всегда будут притягательны, – поддержал тщеславие новоявленного политика дважды Герой Социалистического Труда.

Долго наслаждаться в сауне и в бассейне им не дали, пришел Исмат и доложил, что в саду накрыт стол и что перепелок подадут минут через десять. Они вернулись из парной в купальный зал еще раз и прямо в халатах подошли к айвану, где снова их ждал щедрый дастархан.

В бассейне и сауне Сенатор ощущал какой-то новый прилив сил, бодрости, наверное, все-таки это был короткий эмоциональный всплеск после пережитого стресса в краснознаменной комнате, и он вроде был готов гулять до утра, и тут ему не хотелось уступать хану Акмалю в энергии, жизнелюбии, что ли. Но едва он занял свое место на мягких курпачах, с удобной подушкой под боком, как понял, что чертовски устал и его уже не радовали ни обилие и изысканность стола, ни улыбки подружки Мавлюды, адресованные ему все чаще и чаще.