Текст книги "Кубинская сантерия"

Автор книги: Рауль Канизарес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава 14. Сантерия: мировая религия?

В Соединенных Штатах сантерия переходит свои традиционные этнические границы. Ее признают многочисленные афро-американцы, а также выходцы из Вест-Индии нелатиноамериканского происхождения и белые жители США. Принятие этой религии некубинцами приводит к ее переходу из примитивного состояния, в котором она находилась, на всемирный уровень. Этнический состав верующих меняется. Если раньше это были исключительно кубинцы и пуэрториканцы, то теперь он становится многонациональным. Сложно предвидеть, что такая перемена предвещает сантерии в Соединенных Штатах. Но очевидно, что она имеет огромное значение и поэтому заслуживает тщательного рассмотрения.

Первоначально к сантерии, или религии лукуми, как ее называли на Кубе, был доступ только у йоруба африканского происхождения. Позже ее стали исповедовать африканцы, не принадлежащие к народу йоруба, а также афро-кубинцы и, наконец, белые. Я слышал рассказы о сантеро, эмигрироваших в Пуэрто-Рико в первой половине XIX века. Мигене Гонсалес-Уипплер, пуэрториканка, открыто провозглашающая сантерию и написавшая по ней несколько работ, утверждает, что, когда ей было пять лет, ее впервые познакомил с этой религией чернокожий слуга-пуэрториканец, которого посвятил в сантерию один иммигрант с Кубы.

Во многих источниках первым сантеро Соединенных Штатов назван Франсиско (Панчо) Мора. Он приехал с Кубы в Нью-Йорк в 1946 году. Но я нашел документальные свидетельства того, что в 1939 году в городе Айбор (сейчас часть Тампы, штат Флорида) уже существовали афро-кубинские религиозные группы. Одна афро-американка лет сорока с лишним по имени Мерседес рассказала мне, что ее прадед и прабабка, прибывшие в Айбор с Кубы в 1876 году, были сантеро. Должно быть, среди тысяч афро-кубинцев, работавших на табачных фабриках в Тампе и Ки-Уэсте в последние десятилетия XIX века, тоже попадались сантеро. Строгие правила хранения тайн сантерии, должно быть, стали еще строже в те времена антинегритянской протестантской морали, которая существовала в южных штатах. Даже теперь потомки тех рабочих табачных фабрик остаются одними из самых скрытных сантеро, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться.

Первый документально зафиксированный случай обращения в сантерию человека, не являющегося латиноамериканцем, – это посвящение афро-американца Уолтера Кинга, которое прошло на Кубе в 1959 году. Кинг позже сменил имя на Оба Оседжиман Адефуми I и стал известным деятелем движения «Власть черным!» в 60-е годы XX столетия. Понимание сантерии смешалось у него с чувством гордости за свой черный народ. Сейчас он возглавляет движение по возрождению народа йоруба, штаб которого находится в городке Ойотунджи, штат Южная Каролина. У Адефуми несколько тысяч последователей, большинство из них – афро-американцы. Хотя формально Адефуми больше не практикует кубинскую сантерию, его движение опирается на нее для подтверждения своей законности и обоснованности. Первым белым человеком, обратившимся в сантерию, о посвящении которого существует документальное свидетельство (а не только устное упоминание), стала известный антрополог Джудит Глисон. Глисон приняла посвящение в Нью-Йорке от пуэрториканской сантеры Асунты Серрано приблизительно в 1963 году.

Сантерия представляет собой великолепный пример того, как африканцы умеют сохранять свои традиции. Поэтому неудивительно, что она притягивает в свое лоно афро-американцев и чернокожих вест-индийцев. Количество верующих среди представителей этих двух групп растет быстрее, чем в любых других группах нелатиноамериканского мира. Однако самой большой популярностью пользуются белые сантеро нелатиноамериканского происхождения. Я изучал одно иле в Южной Флориде, которым управляет белая семейная пара. И муж, и жена имеют отличное образование. Они возглавляют многонациональную группировку, в состав которой входят латиноамериканцы, афро-американцы и белые. Это иле отличается от многих других тем, что все, кто так или иначе с ним связан, – хорошо образованные и сравнительно состоятельные люди. Эта община не соответствует традиционному определению сантерии как религии низших слоев общества.

12 октября 1987 года на страницах New York Magazine появилась статья, в которой рассматривался вопрос об обращении белых в, сантерию. В ней также упоминалось о знаменитостях, публично выразивших свой интерес к сантерии, в частности о недавно умершем актере Ките Хэринге, Джудит Глисон и барабанщике Джоне Амире. В статье приведены слова Амиры: «Я пришел в сантерию из поп-музыки, области, не имеющей ничего общего с этой религией. Сначала я сильно увлекся ритуальной музыкой, а вскоре и самой традицией». В латиноамериканской музыке с сантерией давно связывают имена Тито Пуэнте и Чано Посо. И это неудивительно, учитывая то огромное значение, которое имеют для религии игра на барабанах и африканские ритмические рисунки. А недавно поп-музыканты Дэвид Бирн и Пол Саймон, независимо друг от друга, записали композиции, в которых прослеживается значительное влияние кандонбле, бразильского аналога сантерии.

Приток в сантерию людей нелатиноамериканского происхождения наблюдается и в иле – сообществах, в которые прежде входили исключительно кубинцы. С тех пор как в 1972 году Ифа П. прибыл на Кубу, я не переставал следить за развитием его иле. Ифа П. был бабалао, и в Новом Орлеане его тепло приняли в маленькое сообщество сантерии, так как других бабалао в том регионе тогда не было. В 1973 году в его иле входили уже двести жителей Луизианы и соседних штатов. Все они были кубинцами. В 1974 году Ифа П. переехал в Майами. Там его практика процветала. Он утверждал, что у него тысяча духовных детей (в сантерии это – знак успеха), девятьсот из которых – кубинцы, а остальные – пуэрториканцы и колумбийцы[59]59
  Несколько сантеро сообщили мне, что колумбийцы, связанные с подпольным распространением наркотиков, ищут у сверхъестественных сил сантерии помощи в защите от властей. Один сантеро сказал мне, что только притворяется, будто дает защиту наркоторговцу: «Мои santos не позволили бы мне защищать таких людей. Если есть возможность, я всегда возьму с них деньги, а взамен дам никчемные амулеты». Мне кажется интересным тот факт, что наркоторговцы иногда становятся жертвами обмана сантеро. – Прим. авт.


[Закрыть]. В 1990 году иле Ифы П. включало в себя уже пять тысяч верующих со всех уголков Соединенных Штатов, Южной и Центральной Америки; Удивительно, но сейчас Ифа П. говорит, что 60% его духовных детей – Нелатиноамериканцы. Из них 50% афро-американцев, 25% чернокожих с Карибских островов (главным образом с Гаити и с Ямайки), а все остальные члены общины – белые.

Ифа П. утверждает, что отрицательное освещение сантерии в средствах массовой информации подогрело интерес публики к этой религий; В результате некоторые занялись ее исследованием, а потом и увлеклись ею по-настоящему. Повышение народного интереса к нетрадиционным религиозным проявлениям, которым часто дают общее название New Age («Философия Нового Века»), также добавило сантерии популярности. Ифа П. говорит, что большинство его последователей – нелатиноамериканцев присоединились к его иле в последние пять лет. Кэри, владелица одной из ботаник в Западной Тампе, рассказала мне, что последние два года число белых и афро-американцев, посещающих ее магазин, росло довольно быстрыми темпами. Она также заметила, что большинство из них очень хорошо осведомлены о сантерии.

Одним из результатов притока в сантерию граждан родом не из Латинской Америки стало то, что теперь необходимость соблюдения издавна существующего в этой религии кодекса секретности подвергается сомнению. Многие новообращенные воспитывались с сознанием того, что свобода вероисповедания – неотъемлемое право каждого человека. Эти люди не видят смысла в том, чтобы скрывать свою приверженность к древней религии, которая по сути своей ничем не хуже других. Афро-американские сантеро особенно горят желанием проявить свою принадлежность к сантерии. Многие из них открыто носят разноцветные ожерелья, знак своей веры. Ранее я упоминал об иле, состоящем из принадлежащих к верхушке среднего класса людей. Его члены рассматривают сантерию в качестве средства, с помощью которого можно достичь некоторых аспектов «космического разума», которых не так-то просто достичь по-другому. Эти люди отказались от многих правил традиционной кубинской сантерии (например, от запрета на обсуждение религии с посторонними), считая их просто устаревшими. Многие сантеро постоянно боятся, что их отравят или наведут на них порчу, если они будут недостаточно осторожны. Из-за этого у них развивается настоящая паранойя. От такого влияния сантерии сейчас предпочитают избавляться даже в некоторых кубинских иле. Многие кубинские сантеро не едят и не пьют вне своего дома, не позволяют никому прикасаться к своей голове, а также пытаются избежать того, чтобы их фотографировали. Более прогрессивные иле отражают сравнительную непредубежденность американского общества. Их члены объединены гораздо более сильным духом товарищества и не считают нужным чего-то постоянно опасаться.

В результате того, что в религию вступает все больше некубинцев, сантерия потеряла часть этноцентризма и закрытости. Пуристы считают, что сантерия не может обойтись без Кубы и без определенных аспектов кубинской культуры, ведь в некоторых ритуаллах сантерии жрецы говорят на испанском, а сама сантерия тесно связана с особенно жесткой, испанской формой католицизма. Некоторые жрецы сантерии (например покойный бабалао Панчо Мора) не признают бабалао «Made in the USA» и считают, что верховный жрец может принять посвящение только на кубинской земле. Они убеждены в том, что для посвящения в бабалао необходимы священные камни, то есть воплощения Олофи, которые когда-то были привезены из Африки. А эти камни, по слухам, находятся на Кубе. Однако Ифа П. говорил мне, что своими собственными глазами видел одно из воплощений Олофи в доме у знаменитого бабалао из Майами Карлоса Охеды, который, должно быть, привез его с Кубы. Некубинцы верно замечают, что остров Куба не так важен для сантерии, ведь сама эта религия была завезена на Кубу из Африки. Они утверждают, что если религия пережила долгое и опасное путешествие и смогла приспособиться к кубинской среде, то она выживет и в путешествии через Флоридский пролив и сможет приспособиться к американским условиям.

Если сантерия лишится своей зависимости от Кубы и кубинских обычаев, то она превратится из примитивной религии местного значения, неразрывно связанной с кубинской землей, во всемирное религиозное явление (хотя и с явным африканским оттенком), открытое для всех желающих. Секретность отойдет в прошлое.

Притоку в американскую сантерию нелатиноамериканцев и вытекающему из этого преобразованию религии уделяется недостаточно внимания. Но я считаю, что подобный факт требует тщательного рассмотрения. До этого ни одна религия, основанная на африканской, зародившейся в Сахаре йорубской традиции, не привлекала к себе столько приверженцев из Соединенных Штатов. Среди ее почитателей есть и афро-американцы, и вест-индийцы, и, что особенно важно, евро-американцы. Я надеюсь, что это явление вызовет у многих глубокий интерес. Это приведет к лучшему пониманию всех потенциально важных перемен, богатых возможностями для обширных исследований.

Девяностые годы несут с собой новую волну людей с запада, стремящихся к африканской философии. Возрождается дух народов, исповедующих незападные религии.

Они открывают для себя силу своих собственных традиций и убеждаются в том, насколько могущественна их вера Будем надеяться, что все, кто стремится занять свое место в африканской традиции, будут стремиться также и к тому, чтобы избежать ошибок прошлого и не поддаться ослеплению от обретенного могущества, а также использовать веру не в своих собственных интересах, а на благо человечества.

Приложение 1. Чернокожие на Кубе. Обзор

«До того как к власти пришел Кастро, наш остров был расовым раем, где кубинцы всех цветов и оттенков вместе, рука в руке, наслаждались щедрыми плодами своей свободной земли...»

Эти слова из популярного полнометражного документального фильма, выпущенного в США кубинскими эмигрантами, выражают чувства многих кубинцев. Недавно в Тампе, штат Флорида, меня пригласили принять участие в радиопрограмме о расизме, где гости отвечали на вопросы по телефону. Меня безжалостно засыпали звонками, так как я попытался развенчать миф о том, что для кубинцев цвет кожи не играет никакой роли. Интересно, что те звонившие, которые представлялись белыми, решительно возражали против моего утверждения, что расизм на Кубе имеет долгую историю, в то время как те, кто представлялся «цветными» (кубинцы до сих пор употребляют этот термин), заявили, что подвергались расовой дискриминации со стороны своих кубинских собратьев.

Другой участник программы, университетский профессор кубинского происхождения, согласился со мной в том, что расизм на Кубе существует. Но он отстаивал мнение, что к кубинцам это явление перешло из Соединенных Штатов в период американского влияния на Кубе (1898– 1959). Мне кажется, что расизм стал неотъемлемой частью кубинского общества задолго до того, как США активно вмешались в жизнь острова. Более того, в кубинском расизме есть свои особенности, отличные от тех, что мы находим в так называемой модели Южных штатов.

В Америке если о человеке известно, что у него был хотя бы один негритянский предок, то этот человек считается чернокожим. Черная раса представляет собой единую подгруппу, или «касту». На Кубе нет этого правила, по которому «достаточно одной капли негритянской крови, чтобы быть негром». Только титулованная аристократия обращает внимание на генеалогию. На Кубе расовое разделение происходит по более сложной системе, основанной на цвете кожи и физических характеристиках. Оттенки кожи кубинцев проходят весь спектр от «чисто белого» (наиболее привилегированного) до «чисто черного» (наименее привилегированного). Расовые отношения сильно повлияли на развитие кубинской сантерии. Чтобы понять сантерию, нужно понять черно-белую динамику кубинского общества.

На Кубе рабовладение приобрело масштабные размеры позднее, чем в других частях Нового Света. В 1501 году на Кубу привезли первых африканских рабов. Это было связано с тем, что испанцы к тому времени истребили значительный процент местного населения и количество туземных рабочих заметно сократилось[60]60
  Некоторые кубинцы имеют индейскую внешность, но на самом деле туземное население Кубы полностью исчезло в начале XVI века. – Прим. авт.


[Закрыть]. В 1639 году папа Урбан VIII осудил рабство и выпустил буллу, в которой он порицал работорговлю и приказывал католикам отказаться от этого отвратительного занятия. В 1683 году король Испании издал указ, в котором говорилось, что «работорговцев будут преследовать по закону и сурово наказывать». Поэтому до XVIII века рабство на Кубе не имело большого размаха. Кубинские невольники находились в достаточно выгодном положении по сравнению с рабами, трудившимися на тех Карибских островах, которые не принадлежали Испании, и на американском Юге.

Однако в 1713 году Утрехтский договор дал право Британии, новой сверхдержаве, торговать рабами в испанских колониях. В 1762 году, в ходе Семилетней войны, британцы заняли Гаванскую гавань и начали массовый ввоз рабов из Африки. Англичане оставались на Кубе только в течение одного года, но экономические последствия их победы навсегда изменили облик кубинского общества. Ранее только испанцы могли вести торговлю на Кубе, а теперь остров был открыт для предпринимателей со всей Европы.

Ко второй половине XIX века в Европе значительно увеличилось потребление сахара. Континент стал невероятным «сладкоежкой», и, чтобы удовлетворить его запросы, Куба из мелкомасштабного поставщика сахара, табака и крупного рогатого скота превратилась в самое большое в мире «поле» сахарного тростника. Как замечает Дэвид Бут: «Расцвет плантационного рабовладения на Кубе наступил поздно, и это оказало решающее влияние на ту социально-расовую структуру, которая сформировалась к началу двадцатого века»[61]61
  David Booth. Cuba, Color and the Revolution. Science and Society XI, No. 2. P. 133.


[Закрыть].

На заре XIX столетия британцы решительно выступали против рабства. Стэнли Урбан пишет:

«Англия и Франция настаивают на том, чтобы Испания отменила рабовладение на Кубе и заменила его системой вольнонаемного труда. Эти требования резко обострили социальную и политическую обстановку на острове»[62]62
  C. Stanley Urban. El temor a la africanizacion de Cuba, 1853-55. Revista Bimestre Cubana LXXII. Jan-June 1957. P. 155.


[Закрыть].

Но испанцы, опасаясь экономической нестабильности и революции, отменили рабство на Кубе только в 1880 году.

После победы в 1804 году восстания рабов в Санто-Доминго, ближайшем к Кубе государстве, многочисленные белые и «цветные» плантаторы покинули созданную в этой стране черную нацию гаитян и прибыли на Кубу в поисках убежища. Их ужасные рассказы заставили кубинских плантаторов серьезно опасаться восстания чернокожих. В первой половине XIX века страх «черной опасности» начал принимать на Кубе форму истерии. Некоторые ученые, и среди них Роберт Л. Пакетт, считают, что, возможно, этот страх перед господством «цветных» задержал установление на Кубе независимости как минимум на пятьдесят лет. В 1836 году испанский министр Калатрава гордо сообщал Корнелиусу Ван Нессу, послу США в Испании: «Опасаясь негритянского восстания, мы держим армию в 100 тысяч человек. Это заставит белых [на Кубе] отказаться от любых революционных планов»[63]63
  Цитата приведена в работе Роберта Л. Пакетта «Сахар на крови» (Pakett R. Sugar is Made with Blood. Middletown: Wesleyan University Press, 1988. P. 81).


[Закрыть].

В начале 40-х годов XIX века группировка, состоящая из прогрессивно настроенных белых и «цветных» креолов, организовала восстание против колониальной власти, известное под названием «Ла Эскалера». Мятежникам помогал британский консул в Гаване Дэвид Тернбулл. Позднее его заочно осудили как «главного зачинщика восстания Ла Эскалера». Возможно, движение не получило широкой поддержки из-за того, что его наиболее известный предводитель, поэт Пласидо, был мулатом. Пласидо был повешен по приказу испанских властей.

К середине XIX века экспансионизм США и страх кубинцев перед «черной опасностью» стали причиной того, что обе нации стали всерьез задумываться об объединении. Президент Соединенных Штатов Франклин Пирс попытался убедить Испанию продать его стране Кубу. Вероятно, его поддерживали большинство белых кубинских плантаторов. В 40—50-е годы XIX века эта часть кубинского населения стояла за сохранение рабовладения и безоговорочно поддерживала в этом вопросе Юг Соединенных Штатов. Президент Пирс столкнулся с трудноразрешимой проблемой: Куба хотела войти в состав США в качестве рабовладельческого штата! Есть некая ирония в том, что кубинцы в XIX веке стояли на стороне белых южан, а в 60-е годы XX века их потомки, приехавшие в США в качестве политических эмигрантов, подвергались в Южных штатах разного рода дискриминации.

Стоит, однако, отметить, что даже несмотря на страх перед «черной опасностью», расовые отношения на Кубе были не такими напряженными, как в США. Например, поэт Пласидо был вхож в самые аристократические салоны Кубы. В 1846 году один южанин заметил:

«Испанская галантность набрасывает вуаль на лица африканских детей [дословно]. Здесь, даже в высшем обществе, мы так часто на равных встречаемся с цветными, что наша южная гордость на время отходит на второй план, и мы разыгрываем из себя испанцев, становясь учтивыми со всеми, кого бы ни встретили».

На Кубе в приличном обществе охотнее принимали богатого чернокожего или мулата, нежели бедного белого. Еще одна особенность кубинских расовых взаимоотношений заключалась в том, что, хотя аристократы и могли обратить внимание на происхождение, тем не менее, если человек выглядел белым, к нему и относились как к белому, независимо от того, какой цвет кожи был у его предков. Другими словами, на Кубе у чернокожего вполне могут быть белые потомки. Именно поэтому в демографических сводках приведены сильно преувеличенные (по критериям США) данные о том, что население Кубы состоит из «70 процентов белых». Многие кубинцы с гордостью указывают на эти цифры и заявляют, что «Куба – самый белый из всех Карибских островов». Я почти не слукавлю, если скажу, что если бы к кубинцам применили правило, по которому «достаточно одной капли негритянской крови, чтобы быть негром», то страна оказалась бы такой же черной, как Нигерия.

В 1868 году была предпринята первая серьезная попытка свергнуть испанский колониальный режим. Кубинцы наконец сплотились в едином национальном порыве. Предводителем восстания был кубинский герой Карлос Мануэль де Сеспедес. Он освободил всех своих рабов, чтобы они могли драться за свою землю на правах свободных граждан. Однако Сеспедес, будучи белым плантатором, был человеком не без расовых предрассудков. Известно, что он требовал от Соединенных Штатов гарантий того, что в случае падения испанского режима черные не получат власти над островом, как это произошло на Гаити. А выдающийся генерал Антонио Масео, знаменитый тактик кубинских войн за независимость, будучи мулатом, вынужден был жаловаться Сеспедесу, президенту «вооруженной республики», на то, что чернокожие солдаты подвергались жестокой расовой дискриминации со стороны белых офицеров революционной армии. Во время Десятилетней войны (1868—1878) несколько чернокожих и мулатов проявили себя невероятно талантливыми военачальниками. Наступил период расовой гармонии – так, по крайней мере, могло показаться со стороны. Особенно гармонично расовые отношения складывались среди интеллигенции. Одним из наиболее талантливых «цветных» революционных лидеров был знаменитый Хуан Гуальберто Гомес (1854—1935).

Родители Хуана Гуальберто были рабами, но выкупили свободу сыну еще до того, как он родился[64]64
  По испанскому закону contracion рабам разрешалось выкупать свою свободу. – Прим. авт.


[Закрыть]. Образование он получил в Париже, где к людям африканского происхождения относились весьма дружелюбно. Кубинские историки сочли нужным упомянуть о Хуане Гуальберто лишь одной строчкой: «Он был хорошим другом нашего апостола, Хосе Марта». На самом деле деятельность этого человека была куда более активной: он был пламенным патриотом своей страны, писателем и предводителем движения в защиту гражданских прав кубинцев.

В 1889 году Верховный суд Испании постановил, что ни одно общественное место не может отказать в приеме человеку только из-за его расовой или этнической принадлежности. Хуан Гуальберто Гомес хотел проверить силу этого судебного приказа и организовал, возможно, самый первый в обеих Америках проинтеграционный акт гражданского неповиновения без применения насильственных методов. Он собрал наиболее выдающихся «цветных» граждан Гаваны, попросил их надеть самую изысканную одежду из их гардероба и купить билеты в партер и бельэтаж «Teatro Payret». На этих местах ранее могли сидеть только белые. По традиции, только верхний ярус театра, который насмешливо окрестили la cazuela («кипящая кастрюлька»), был открыт для «цветных». Когда участники акции Гомеса отказались смотреть представление из la cazuela и потребовали посадить их на места, указанные в билетах, их немедленно арестовали за нарушение общественного порядка. Хуан Гуальберто пришел в главное полицейское управление и потребовал, чтобы арестованных освободили, а руководство театра призвали к ответу за нарушение закона. Он указал на то, что, согласно решению испанского суда, зрители могли занимать любые места, за которые они в состоянии заплатить. Театр признал его правоту, и расовая сегрегация в общественных местах Гаваны практически прекратилась (спустя годы она возобновились в клубах и на пляжах, управляемых американцами)[65]65
  Angelina Edreira de Caballero. Juan Gualberto Gomez. Havana: R. Mendez, 1954. P. 118.


[Закрыть].

В общественных местах Гаваны и других больших городов, таких, как, например, Сантьяго, случаев открытой расовой дискриминации не было. Звучит парадоксально, но расовая сегрегация сохранилась там, где влияние американцев ощущалось меньше всего, – в школах, общественных парках и ночных клубах. Первым белым кубинцем, заинтересовавшимся богатым африканским наследием Кубы с научной точки зрения, был антрополог Фернандо Ортис. В 1906 году на свет появилась его работа «Los negros brujos» («Негритянская магия»). С этой книги на Кубе началась эра движения негрисмо. В период негрисмо афро-кубинские виды искусства завоевали внимание международной общественности. К сожалению, это движение не проникло в «цветную» среду и по своему характеру осталось преимущественно элитарным.

Белые не были заинтересованы в том, чтобы положение «цветных» на Кубе улучшилось. Понимая это, чернокожий по имени Эвариетр Эстенос основал Партию независимости «цветных». Но это движение, воплотившее в себе восставшую гордость черных кубинцев, было жестоко подавлено. Его уничтожение стадо одной из самых мрачных страниц кубинской истории. Бут пишет:

«В 1912 году был положен конец недолгому существованию этой уникальной структуры. Правительственные силы подавили "черное восстание" под предводительством лидера партии Эваристо Эстеноса. Пролилось немало крови, что заставляет вспомнить об аналогичных событиях, происходивших в тот же период в США. Да и без поддержки оттуда не обошлось».

От рук озверевших белых погибли более трех тысяч чернокожих. Слово «линчевать» прочно вошло в кубинский лексикон. На Кубе появились «странные фрукты», о которых пела Билли Холидэй (чернокожие, повешенные на деревьях по суду Линча).

В 1933 году «цветной» сержант по имени Фульхенсио Батиста возглавил восстание офицеров запаса против ненавистного всем диктатора Херардо Мачадо, утвердившегося на посту президента. Мятеж Батисты закончился удачно: впервые в истории Кубы у власти оказался «цветной». Много говорилось о том, что Батиста был связан с американскими гангстерами, а политика его была жестокой и коррумпированной. Почему-то немногие задумались о позитивных достижениях его режима, особенно тех, что касались положения черных и мулатов. Батиста был светлокожим мулатом, но по сложной системе расовой классификации на Кубе он никак не мог относиться к белой категории. Даже когда его избрали президентом республики, ему отказал в членстве гаванский яхт-клуб для белых.

Триумф Батисты активно обсуждали в городе Тринидад. Несколько чернокожих тринидадцев решили нарушить местную традицию и отправиться с семьями на прогулку в «белую» часть центрального парка. Но приверженцы консервативных взглядов подговорили нескольких головорезов напасть на гуляющих и побить их дубинками. В Тринидаде, печально известном своими расистскими порядками, началась настоящая расовая война, получившая название «Отбеливание Тринидада». На чернокожих и мулатов белые нападали толпами и клялись, что избавятся от всех «цветных» в городе. Во время беспорядков был убит известный «цветной» журналист Феликс Хусто Провейер. Как всегда в подобных случаях, виновные в этом преступлении остались безнаказанными. Батиста не вмешивался в ход бойни, чтобы не вызвать гнев белых, которых в городе было большинство.

Батиста начинал сержантом и дослужился до генералиссимуса. Будучи у власти, он разрешил «цветным» занимать высшие армейские должности. К 1949 году двое цветных встали во главе вооруженных сил и полиции. Главой штаба Батисты тоже был «цветной». Однако белые кубинцы всегда были настроены против этого человека. Белая пресса окрестила его Гориллой. Фидель Кастро мог показаться кубинцам более достойным, чем Батиста, правителем страны частично благодаря своему безупречно белому происхождению. Кубинцы, принадлежавшие к средним и верхним слоям общества, видели в нем «великую белую надежду», человека, который избавит их от неотесанного «цветного» мерзавца, незаконно стоящего у власти уже много лет.

Фидель триумфально вступил в Гавану 1 января 1959 года. Пришедшие с ним повстанцы решили отпраздновать это событие в модном ночном ресторане отеля Хилтон. Белых военных там приняли с распростертыми объятиями, а «цветным» даже не разрешили войти. Сначала Кастро никак на это не отреагировал, но 22 марта, почти через три месяца после своего триумфа, он выступил с серьезной речью о проблеме расизма. Смысл ее заключался в том, что революция расизма не потерпит. По словам очевидца, речь имела ошеломляющие последствия:

«Паника охватила всю крупную белую буржуазию и большую часть мелкой белой буржуазии (а также состоятельных мулатов). В ужасе были даже те, кто еще недавно собирался отдать за революцию жизнь. Премьер-министр мог с таким же успехом сообщить о том, что на остров на следующий день упадет атомная бомба. Богатые пригороды Гаваны, Санта-Клары, Камагуэя, Сантьяго и других городов были охвачены волнением. Моментально активизировались контрреволюционеры. Они заявили, что Фидель Кастро разрешил "цветным" вторгаться в аристократические святилища и танцевать с любой девственной весталкой, которую до этого трепетно охраняли от отвратительного излучения, испускаемого черной кожей. Эта биологическая угроза, эта сексуальная катастрофа нависла не только над белым населением, но и над религией, над семейными отношениями, над частной собственностью и над загадочными индексами фондового рынка. Из глубин человеческого подсознания всплыли все зловещие легенды, придуманные во времена рабовладения... Извергался вулкан под названием Негрофобия... Почтенные белые дамы покидали страну, повторяя, что после выступления Фиделя Кастро черные совершенно распоясались»[66]66
  Rene Depestre. Рог la revolution, рог la poesia [For the Revolution and for Poetry]. Havana: Casa las Americas, 1969. P. 96-97.


[Закрыть].

Видимо, Кастро и сам почувствовал, что зашел слишком далеко, так как через три дня он объявил по национальному телевидению, что «революция не собирается никого принуждать к тому, чтобы танцевать с кем-либо против собственной воли». Об одной из причин массовой эмиграции кубинцев упоминают редко: те, кто покинул родину одними из первых, бежали зачастую не от красного коммунистического режима, а от черной угрозы – угрозы того, что с черными придется общаться на равных. Показательно, что большинство кубинцев поселилось в Майами, где расовая сегрегация присутствовала в полном объеме. Там к ним относились более или менее так же, как к белым. В шестидесятых, в период борьбы американцев за гражданские права, кубинские эмигранты не поддержали афро-американцев. Они также никогда не поддерживали чернокожих Южной Африки. В Южной Флориде отношения между эмигрантами с Кубы и афро-американцами остаются весьма напряженными. Этим двум группам еще предстоит найти совместное решение многих спорных вопросов.

На Кубе расовая дискриминация в общественных местах прекратилась. Но расизм продолжает оставаться частью кубинского уклада жизни. Бут замечает:

«Белые, занимающие руководящие должности, особенно в учреждениях, которые были прежде закрыты для темнокожих, на личном уровне и в завуалированной форме до сих пор проявляют к лицам другой расы несколько неадекватное отношение... Чернокожие кубинцы рассказали автору об этом явлении в 1969 году».

Карлос Мур утверждает, что мнимый антирасизм Кастро в действительности был смесью рационального подхода, снисходительности и отеческого расизма[67]67
  Carlos Moore. Le Peuple noir a-t-il sa place dans la revolution Cubaine [Black People and Their Place in Cuba's Revolution]. Presence Afri-caine52. P. 199-208.


[Закрыть]. В 1964 году Мур обнаружил, что в кабинете министров правительства Кастро нет «цветных» министров. Мур приводит этот факт как свидетельство того, что модель дискриминации, присутствовавшую на Кубе в дореволюционный период, сменила другая модель – послереволюционная. Здесь я не совсем согласен с Муром, так как в кабинете Кастро был по крайней мере один «цветной» министр – бессменный коммунистический лидер Блас Рока. До самой своей смерти в начале восьмидесятых этот член кубинского политбюро оставался самым влиятельным «цветным» гражданином острова. Собрав данные восемью годами позже, то есть в 1972 году, Бут увидел, что положение только ухудшилось: теперь полностью белым был не только кабинет министров, но и недавно созданный совет министров. Этот совет состоял из семи заместителей премьер-министра, а среди них не было ни одного «цветного». Более того, во время своего визита на Кубу в 1969 году Бут увидел на улицах очень Немного пар, в которых муж и жена принадлежали бы к разным расам. Мои собственные кубинские источники Подтверждают изыскания Бута, а также сообщают, что в последние десять лет расизм на Кубе приобретает все более открытую форму. Большинство солдат, которых Кастро послал воевать в Африку (в Анголу, Эфиопию и другие страны), были чернокожими. Этот его политический ход подвергся суровой критике. Можно, конечно, сказать, что он был вполне обоснован с точки зрения стратегии: черным кубинцам легче сотрудничать с африканцами. Кроме того, чувство религиозной и эмоциональной связанности с Африкой могло придать чернокожим кубинским солдатам энтузиазма в борьбе за якобы правое дело черных. Но эти обоснования ничего не значат для матерей погибших черных воинов, которые задаются вопросом, почему в джунглях Африки не погибли сыновья их белых соседей.