Текст книги "Профессионал"

Автор книги: Ранульф Файнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Макферсон отметил, что у Блетчли забегали глаза.

– Моя информация была исчерпывающей, – ответил Спайк. – Наш источник в Бристоле прекрасно знает свое дело. Он подтвердил, что объект не отреагирует на предупреждения и угрозы, если они не будут подкреплены действием.

– В таком случае, – отрезал Блетчли, – вам следовало немедленно обратиться к Комитету. Возможно, мы пересмотрели бы всю операцию. Выбрали бы другой путь или даже вообще отменили ее.

Сопровождая свои доводы энергичными жестами, председатель задел кружку и пролил кофе с молоком. Джейн тотчас вскочила на ноги, чтобы принести бумагу из туалета.

– Вы поднимаете вопрос, относящийся к нашей обшей политике? – Голос Макферсона был ледяным. – Правильно ли я понял, что мы закончили обсуждение конкретной операции в Бристоле?

Спайк слушал с интересом. Он взял за правило никогда не вмешиваться в горячие споры членов Комитета, однако при этом не упускать ни одной мелочи. За последние три года у него окрепло убеждение, что Блетчли становится все более закостенелым. По мнению Спайка, один только Макферсон обладал влиянием, чтобы помешать Блетчли ослабить дух Комитета до полного бессилия.

Как правило, Блетчли мог рассчитывать на поддержку Мантелла и Пэнни во всем, что затрагивало вопросы законности и порядка, однако Макферсон в качестве крайней меры мог прибегнуть к решающему голосу Основателя, который, несмотря на свое отсутствие, по-прежнему оставался minen-ce grise. [11]11
  Здесь:тайным советником (фр.).


[Закрыть]

Мантелл в начале семидесятых завербовал первых «местных». Какое-то время руководил ими лично, но затем перенес неудачную операцию на бедре. По его рекомендации работу с «местными» взял на себя Спайк, став единственным членом команды, получающим жалованье. Один только Макферсон знал личность спонсора, платившего Спайку. Со временем Спайк невзлюбил Мантелла – слишком уж строго тот следовал линии, проведенной Блетчли. С точки зрения Спайка, излишнее почтение к букве закона нередко снижало эффективность Комитета. Кроме того, это создавало дополнительные проблемы его «местным». Самое плохое, что им запрещалось иметь при себе огнестрельное оружие, даже если они как частные лица имели право на его ношение. И Спайк скрепя сердце требовал неукоснительного соблюдения этого правила. Даже самые незначительные операции, проведенные им, тщательно протоколировались, и отчеты после обсуждения Комитетом сдавались на хранение Джейн.

На этот раз Блетчли не позволил Макферсону увести его в сторону. Того, что произошло в Бристоле, не должно было произойти никогда.

– Этические нормы Комитета и позорные события в Бристоле тесно переплетены между собой, – проворчал Блетчли, обращаясь ко всем собравшимся и к Макферсону в частности. – У нас достаточно связей на самом высоком уровне, чтобы управлять подобными событиями. Возможно, одно словечко на ухо главе бристольской полиции оказалось бы ничуть не менее действенным. – Он повернулся к Спайку. – Вы пробовали связаться с полицией?

Согласно блаженным убеждениям Блетчли, Комитет обладал многочисленными связями в высокопоставленных кругах и мог запросто проложить себе дорогу куда угодно, подергав за нужные стратегические ниточки. Он свято верил в то, что любого преступника можно победить умом, хитростью и тщательно составленной дезинформацией. Комитет мог добиться любой цели, применив нужный нажим в нужное время.

Спайк понимал, что таких же концепций первоначально придерживались и Основатель с Макферсоном, однако в отличие от Блетчли и его сторонников они приспособились к требованиям реальности, убедившись в том, что эти концепции по большей части являются несбыточными мечтами.

– Нет, полиции мы ничего не сообщали, – ответил Спайк. – Возможно, вы помните, что в моем докладе, представленном в октябре прошлого года, ясно говорилось о том, что полиции было известно о противозаконной деятельности объекта задолго до того, как мы подключились к этому делу. Однако полиция не могла предъявить никаких конкретных обвинений.

– Господин председатель! – В голосе Макферсона прозвучало раздражение, этот человек не любил тратить время на пустые разглагольствования. – Проблема опять сводится к простому вопросу: готовы ли мы проявить гибкость и двигаться в ногу со временем. Разумеется, я вовсе не имею в виду, что мы должны понизить наши основополагающие нормы до уровня морали тех неприятных людей, которых мы пытаемся остановить. Но нам следует равняться на таких личностей, как Черчилль и Кеннеди, на признанных лидеров демократических государств, считавших, что определенные цели оправдывают определенные средства. Зло, угрожающее нашим друзьям, бывшим бойцам спецназа, становится все более многоликим, и наши враги ухитряются находить все новые дыры в законодательстве. Там, где полиция не может обеспечить надлежащую защиту, мы обязаны найти эффективный способ.

В зале наступила тишина, нарушаемая лишь надрывными звуками волынки из музыкального класса да приглушенными криками детей, играющих в футбол на лужайке позади здания.

Макферсон заговорил снова:

– В прошлой войне лучшими командирами спецвойск были те, кто изучал работы Ленина, который говорил, что потребность во всестороннем анализе является защитой от бесплодности и схоластичности. А председатель Мао поддержал его своим высказыванием: «Мы должны учиться видеть обратную сторону вещей. В определенных условиях что-то плохое может привести к хорошим последствиям». Наш Комитет ничего не добьется, если мы будем ограничивать себя правилами, которые сами же и установили почти десять лет назад.

Операция в Бристоле обсуждалась еще полчаса. В окончательных рекомендациях Блетчли не было ни слова осуждения по поводу использованных методов. Он лишь предложил периодически выяснять, не вернулся ли объект в Бристоль, добавив, что можно известить «нашего друга в Чиппенхэме»: убийца его дочери выдворен из города и больше не будет губить молодые жизни.

Комитет перешел к другим вопросам. Однако, как потом вспоминал Макферсон, все последующие проблемы с Блетчли вели отсчет именно с этого дня.

Глава 9

Располагая свободным временем, де Вилльерс прогулялся вдоль ручья к судостроительной верфи у моста эль-Мактум. Усевшись на тюк хлопка, он смотрел на паромную переправу.

Ему было известно, что Дубай задолго до нефтяной эпохи сколотил начальный капитал на жемчуге. Работа эта требовала минимальных затрат, поскольку хозяева лодок-дхоу не считали ловцов жемчуга за людей и обращались с ними крайне жестоко. В сезон добычи, приходившийся на самое жаркое время года, море оставалось зеркально-спокойным. Дневной рацион ловцов состоял из нескольких фиников и горсти риса, поскольку голодный ныряльщик мог дольше находиться под водой.

Лимоны против цинги ловцам давали крайне редко – они слишком дорого стоили; лишней пресной воды, чтобы смывать соль, не было, поэтому малейшие раны превращались в незаживающие гнойные язвы. Некоторые ныряльщики умирали от заражения крови, но большинство погибало от страшных ожогов красных медуз, уколов ядовитых скатов и внезапных нападений акул.

Рынок жемчуга рухнул в пятидесятые, не выдержав конкуренции – японцы научились выращивать жемчужины искусственно, и ныряльщики лишились своего неблагодарного, опасного ремесла. Тогда корабелы Мактума переключились на постройку моторных дхоу, достаточно быстрых, чтобы уходить от пиратских шхун и патрульных катеров индийской береговой охраны. Эти лодки помогли Дубаю разбогатеть на перепродаже золота, поступавшего в основном в Индию.

Де Вилльерс вернулся в гостиницу, чтобы сменить рубашку, ведь даже зимой в Дубае бывает жарко. Он сел в такси, но старенький «мерседес», доехав до Джеры, намертво застрял в пробке. Это было 12 января 1977 года, назначенный день.

Де Вилльерс ничего не знал о клиенте, он лишь предполагал, что это араб из Дубая, человек состоятельный. Восемь недель назад де Вилльерс уже приезжал сюда, однако ему сказали, что потенциальный заказчик заболел. Встречу перенесли, и приглашенный получил щедрую компенсацию за потерянное время. Ему уже приходилось работать на арабов, как в Северной Африке, так и в странах Персидского залива. Два года назад он утопил в Каире лидера египетских фундаменталистов, а затем Майер по заказу одного саудовского принца прикончил другого, превратив его стереокомплекс в смертоносное оружие. Де Вилльерс гадал, не окажется ли на этот раз целью израильтянин. Если так, придется вступить в борьбу со своими принципами. Он относился к израильтянам с большим пиететом; возможно, придется отклонить предложение. В прошлом де Вилльерс уже отказывался работать на сторонников Пол Пота и колумбийских наркобаронов. Ему довелось убить много невинных людей за деньги сомнительного происхождения, но почему бы время от времени не потакать своим слабостям?

Благодаря старательно вскормленной репутации «Клиники» у де Вилльерса не было недостатка в заказах, и он мог выбирать. Нередко он разделял группу на две части, а иногда всем троим одновременно приходилось выполнять три разных операции. Майер и Дэвис неплохо работали самостоятельно, однако максимальной эффективности «Клиника» добивалась, когда все трое действовали вместе. Даже тщательно охраняемая цель оказывалась обречена, как только ее данные вместе с задатком от клиента попадали в гроссбух «Клиники» через одного из трех посредников де Вилльерса, принимающих заказы по всему миру. Главным из этих посредников было агентство «Таднамс», его офис находился в Лондоне, на Эрлс-корт.

В Европе и обеих Америках действовало множество наемных убийц, но среди них не было равных де Вилльерсу, поскольку он неизменно добивался результата, причем так, что ни у кого не возникало вопросов.

В середине семидесятых обострялась конкурентная борьба, и такая специализация стала приносить плоды. Огромное количество убийц охотилось за редкими заказами. Дошло до абсурда, когда в английском Бирмингеме некий дилетант разместил в местной газете объявление, сделанное в едва завуалированной форме. В 1976 году свыше четверти заказных убийств, зафиксированных полицией Чикаго, составляли расправы, совершенные одними наемными убийцами над другими. Для всех исполнителей, кроме немногих отборных специалистов, «сливок из сливок», по выражению Дэвиса, захватившими полное господство на рынке заказчиками были вдвое сокращены гонорары. Однако число потенциальных киллеров не уменьшалось, даже наоборот, и причиной тому был поток дилетантов, преимущественно ветеранов Вьетнама, безработных и не надеющихся получить работу из-за своего пресловутого «синдрома». Таких было хоть отбавляй после вывода американских войск из Сайгона. Многие брали за простое убийство пятьсот долларов, что за вычетом накладных расходов и комиссии посредника давало всего лишь сотню долларов чистой прибыли. Такие демпинговые цены быстро стимулировали рост активности в низшем сегменте рынка. Отчаявшиеся граждане теперь находили в заказном убийстве привлекательный с финансовой точки зрения способ избавиться от шумных соседей или несносной тещи.

Водитель такси, палестинец, приехавший в Дубай на заработки, обернулся к де Вилльерсу.

– Абу Дауд на свободе! – сообщил он, и его глаза зажглись гордостью.

Машина медленно ползла сквозь толпу поющих, смеющихся арабов – как предположил де Вилльерс, палестинцев. Размахивая старинными винтовками и палками, какими погоняют верблюдов, они практически полностью перекрыли движение. Причина всеобщего веселья заключалась в том, что сегодня утром французское правительство открыто признало свое поражение, уступив нажиму террористов. В прошлые выходные парижская полиция арестовала Абу Дауда, печально известного основателя группировки «Черный сентябрь», стоявшей за кровавой выходкой террористов на Мюнхенской Олимпиаде 1976 года, когда были убиты одиннадцать израильских спортсменов. И вот теперь после проведенных в спешке судебных слушаний Франция депортировала Дауда в Алжир – где тот сразу же получил свободу, к великой радости всех палестинцев.

Быть может, заказчик – палестинец? Но нет, здесь полно убийц из числа бывших боевиков Организации освобождения Палестины. Де Вилльерс решил, что, гораздо вероятнее, это разбогатевший на нефти шейх одной из стран Персидского залива, затаивший личную вражду. Скорее всего, с де Вилльерсом встретится лишь представитель заказчика. Или даже представитель представителя заказчика. Вот почему он никогда не посылал на встречу с заказчиком Майера или Дэвиса. В таких вопросах нужно быть острым как бритва. Де Вилльерс не забыл тот случай, когда голландец, выступавший в роли посредника, пытался перенацелить его, словно бумеранг, на своего собственного босса, настоящего заказчика. Тогда сомнения де Вилльерса разбудила не какая-то неуловимая оплошность посредника, а подсознательный инстинкт, и он попросил «Таднамс» прислать ему фотографию заказчика, хозяина голландца. Только благодаря этому удалось избежать неприятных недоразумений, и результатом стал двойной гонорар за устранение первоначальной цели и предателя-посредника.

Расплатившись с радостным таксистом в пустынном переулке, де Вилльерс пять минут шел пешком по закрытому ювелирному базару. Гостиница оказалась скромной снаружи, но роскошной внутри. Следуя письменным инструкциям, полученным через «Таднамс», де Вилльерс вежливо кивнул дежурному администратору в фойе, стараясь не смотреть в глаза, и прошел в парикмахерский зал в дальнем конце. Там никого не стригли, никому не подравнивали бороду. Близился полдень, и парикмахер, как и все в Дубае, отдыхал.

На внутренней двери зала, помеченной табличкой «Посторонним вход воспрещен», висел список клиентов. Де Вилльерс закрыл эту дверь за собой и оказался в отделанной орехом кабине лифта, откликавшегося только на две кнопки – «вверх» и «вниз». Поднявшись на непонятно какой этаж, де Вилльерс вышел в коридор, застеленный персидскими и белуджистанскими коврами, где его встретила робко улыбающаяся девочка лет одиннадцати. Он направился следом за ней, любуясь тонким ручным шитьем на халате. На шее, ушах и запястьях девочки позвякивали чеканные серебряные украшения в южноаравийском стиле, изготовленные, вероятно, в Йемене.

Девочка привела его в богато обставленную длинную гостиную. Там висел легкий приятный аромат ладана, обязательный для жилища состоятельного араба. Во всех четырех углах стояли затейливые бронзовые светильники, увенчанные огромными, с кочан капусты, хрустальными жеодами, и каждый прозрачный камень испускал оранжевое сияние, которое переливалось на гобеленах и шитых подушках.

– Моя любимая малышка, подойди, помоги мне встать. – Голос был мягкий, приятный.

Когда глаза де Вилльерса привыкли к полумраку, он разглядел, что девочка держит руку старика, бессильно развалившегося в кожаном кресле.

Они обменялись приветствиями. Старик представился шейхом Амром бин Иссой. Он говорил на сносном английском, на манер большинства арабов-бизнесменов в странах Персидского залива. Его когда-то волевое лицо, преждевременно постаревшее и пепельно-серое от болезни, было иссечено глубокими морщинами.

– Сэр, подсаживайтесь ближе, ибо голос мой слаб.

Девочка без особого труда помогала шейху, поскольку он сильно исхудал, даже отощал. Он попросил принести кофе.

– Не знаю вашего имени, я только знаком с вашей неблаговидной репутацией. Не буду тратить время на предисловие, поскольку боль скоро вернется.

Шейх объяснил, что ему принадлежит растущая сеть продовольственных магазинов в странах Персидского залива, Турции и Ираке. Вскоре он должен открыть новые отделения на Кипре и в Иране.

– Моей прибыли хватает, чтобы ежегодно жертвовать два миллиона долларов на борьбу палестинского народа за независимость. Мои сыновья учатся в английском колледже, и до прошлого лета у меня и в мыслях не было, что я обращусь к наемному убийце.

Внезапно у шейха начался приступ кашля, и потребовалось несколько минут, чтобы оправиться от боли. Де Вилльерс мысленно отметил: если это и есть заказчик, надо составить контракт без промедления, так как дыхание смерти уже совсем близко.

Девочка принесла кофе в серебряном кофейнике-дхилле с изящным носиком и крошечные чашечки из великолепного фарфора. Когда она ушла, шейх продолжал:

– Шамса, моя внучка, потеряла отца семь лет назад; он пал, сражаясь с султанскими войсками в моей родной провинции Дхофар. Трое ее дядей также погибли в этом злосчастном конфликте. Четверо из шести моих сыновей убиты, и ни один из них не отомщен.

Шейх Амр объяснил предысторию своей ссылки в Дубай. Он убедился в том, что де Вилльерс осознал всю серьезность, с какой соплеменники смотрели на его, шейха, неспособность следовать требованиям тхаара.

– На протяжении четверти века я многократно бывал в Дубае, и я понимаю, что и людям западного мира, и даже мусульманам, живущим за пределами Дхофара, практически ничего не известно о моей родине. То же самое верно и в обратном отношении, для большинства моих собратьевгорцев. Они, например, не разделяют историческую ненависть арабов-мусульман к Израилю, просто потому, что Израиль для них ничего не значит, никак не связан с их жизнью.

Шейх прервался, чтобы вытереть со лба бисеринки пота.

– Должен вам сказать, что мне еще нет и пятидесяти. Всего семь месяцев назад я был в полном здравии. Затем начались первые боли. Через несколько недель врачи сказали, что у меня в животе злокачественная опухоль. Они дали мне самое большее год, и я заново задумался о своей жизни. Бахайт, старший из моих оставшихся в живых сыновей, – вот моя жизнь. Он унаследовал мягкость матери и мою деловую хватку. Больше всего мне хочется, чтобы Бахайт вместе со своим братом насладились успехом на родине, что непременно случилось бы, если бы не ссылка, которую я навлек своими действиями на нашу семью. Я дал сыновьям все: неограниченные финансовые средства, лучшее образование, как западное, так и богословское, – однако разве это заменит землю предков, самое дорогое место для каждого человека?

Вздохнув, он сделал было движение, собираясь накрыть руку де Вилльерса своей ладонью. Но, вероятно вспомнив о ремесле гостя, остановился.

– Отныне в ваших руках ключ к будущему моих сыновей. – Шейх помолчал. – Их пропуск обратно в Дхофар.

В августе прошлого года, когда сыновья приехали на летние каникулы, шейх сообщил им о своем решении. Тхаар должен быть выполнен. Сыновья Амра не были скованы абсолютизмом горских традиций; обоих развратили год, проведенный в Англии, и либерализм их собственного отца. Тем не менее, когда Амр потребовал, чтобы Бахайт отомстил за смерть братьев, дал клятву чести, которая будет повторена на могиле отца, сын не колебался ни мгновения. Горячо любящий своего отца, бесконечно опечаленный известием о его болезни, он дал слово Бахайта бин Амра аль-Джарбоати, что выполнит родительскую волю, соблюдет закон кровной мести, после чего возвратится в Дхофар и, если на то будет воля Аллаха, займет принадлежащее ему по праву место вождя племени байт-джарбоат.

Выходцы из Дхофара частенько проезжали через Дубай и навещали своих родственников и друзей. Все больше их отправлялось в Великобританию, чтобы учиться на военных, инженеров, врачей. От них Амр узнал, что за последний год на его родине произошли разительные перемены. Революция завершилась, новый султан, в жилах которого текла кровь дхофарцев, даровал Дхофару все то, что так упорно отказывался дать его отец.

Открылись практически неограниченные возможности для бизнеса, и стала доступной политическая власть на таком уровне, о котором прежде нечего было и мечтать. Теперь молодые дхофарцы могут думать о том, как стать министрами султанского правительства. Но только не Бахайт. Если он вернется в Дхофар – хотя никакого официального постановления, запрещающего ему это, нет, – он будет постоянно ждать пули, и та обязательно прилетит.

На три часа де Вилльерс остался в обществе европейских журналов, охлажденного лаймового сока и блюда с лучшими финиками. Амр бин Исса, терзаемый невыносимыми болями в животе, удалился в свои покои. Вернулся он, с нетерпением ожидая ответа де Вилльерса.

– Слушайте внимательно, – сказал шейх, – ибо я прошу вас разыскать и казнить четырех человек. Способ убийства не должен зародить никаких сомнений даже у их ближайших друзей.

Если он ожидал увидеть на лице де Вилльерса удивление, его ждало разочарование, ведь наемный убийца оставался совершенно невозмутимым.

– Далее, – продолжал шейх, подаваясь вперед, – установив личность каждого из четверых, вы должны напомнить ему о личной ответственности за смерть одного из моих сыновей. Вы заснимете все – и обвинение, и казнь. За каждый видеофильм, который вы передадите мне или, после моей смерти, моему сыну Бахайту, вам будет заплачен один миллион американских долларов чеком на мой счет в Банке Дубая. После того как вы предоставите все четыре фильма, мы выплатим вам такую же сумму. – Он помолчал. – У вас есть какие-либо вопросы?

Де Вилльерс сохранял внешнее безразличие. Он полагал, что выслушал уже все мыслимые мотивы, по которым один человек может желать смерти другому. Сейчас это была лишь вариация распространенной темы мести. Но с каким отличием! Де Вилльерс понимал, почему шейх требует, чтобы комар не мог носа подточить, ведь цепочка связанных между собой смертей способна вызвать подозрения у Интерпола и королевской оманской полиции. Если на Амра падет подозрение, его семейство будет официально выслано из султаната, а это полностью лишит смысла сами убийства.

Де Вилльерс также понимал, зачем шейху нужны документальные свидетельства в виде фильмов. Чтобы предоставить тем, кто изгнал его с родины, убедительные доказательства «суда» и наказания виновных. Но с точки зрения де Вилльерса, предупредить цель о том, что она будет устранена, значит невероятно осложнить операцию. Он легко представил, какой будет реакция Майера и Дэвиса, когда они узнают об этом необычном условии. С другой стороны, гонорар обещан просто фантастический.

– У меня два вопроса, – наконец сказал де Вилльерс. – Кто эти люди и к какому сроку их нужно убрать?