Текст книги "Амурский сокол. Путь Воина"

Автор книги: Рамзан Саматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 2. Марья

После отъезда Никодима женщина закрыла калитку и направилась в дом, удовлетворенно взглянув на исправленную дверь сарая. Вот, что значит мужские руки. Не то что похабник Василий. У того одно на уме: дай кого потискать в темном углу. Опять притащится вечером. Года еще не прошло, как похоронила Мишеньку – не до мужиков сейчас.

Вот, прибавилась ещё забота, благодаря Никодиму. Правда, тяжело одной, но Никодим обещал свою помощь, да и Мишенька оставил кое-какие средства. Ничего… Проживем, Бог даст.

С такими мыслями она носилась, пока малыши не проснулись, наводя лоск и без этого уютному дому. Что говорить, любила Марья свой дом. Это она придумала раскрасить его в яркие цвета. Раньше ведь у нее своего угла не было. Так и прожила в девичестве в доме купца Афанасьева, вместе с матерью, царство ей небесное, пока не приметил Михаил Васильевич.

Михаил Васильевич был в приказчиках у того же купца – солидный, степенный, не то что баламут Василий. Уважала она своего Мишеньку. Любить не любила, но уважала. Муж у нее был старше на десять годков. Зато выбившийся в люди, дом свой с резными наличниками и… любил ее очень. Целый год ходил за ней пока не посватался. К тому времени Марья уже жила в одиночестве. Не выдержало сердце матери тяжелого труда прачки. А Михаил Васильевич со своим сватовством как раз пришелся. Куда деваться бедной одинокой девушке?! Так же коротать жизнь в прачечной купца?! Как справили годовщину смерти матери, так и пошла под венец. Но она не жалеет. Очень хорошим и добрым человеком был ее супруг. Никогда ее не обижал. Вот так бы жить да жить всю жизнь.

Но сгубила его страсть к охоте. Днями и ночами пропадал, иной раз, с купцом на заимке. И вот, однажды, привезли Мишеньку, завернутого в окровавленный тулуп.

– Медведь задрал… – был весь ответ. – Ты крепись, Марья! Я тебя в беде не оставлю. Михаил был для меня, что родной. Да и ты, чай, не чужая.

И действительно, после отпевания Афанасьев лично привёз солидную пачку денег и личные вещи ее мужа из заимки: ружье-курковку, серебряный портсигар и нож охотничий, инкрустированный серебром. Кроме того, привели Мишиного коня. Но он сразу не понравился Марье – какой-то неуправляемый, нервный – норов коня грозил бедой. Поэтому она сразу продала заезжим цыганам за хорошую цену.

Прерывая ее воспоминания, проснулись малыши: сначала дочка заревела в голос, от ее голоса заворчал и Сереженька. Но он не стал плакать, лишь кряхтел и хныкал. Марья проверила пеленки – не мокрые ли?! – затем, взяв обоих в руки, дала груди. Слава Богу, и ей стало легче – по ночам просыпалась из-за мокрой от молока ночной рубашки, теперь есть кому давать лишнее.

Сереженька такой смешной и серьёзный, сосредоточенно сосет грудь, изголодался. А Дашенька капризничает – она повзрослее на месяц, может себе позволить на правах старшей по грудям. Марья тихонечко засмеялась от этой мысли: «Старшая!»

– Кушайте, кушайте, мои хорошие! – сказала ласково. – Растите большими, умными и добрыми. Ты, доченька, станешь красавицей, а ты, Сереженька, – богатырем. Кушайте…

Мальчик насытился и уже во время кормления уснул от усталости – для него это ещё большой труд. Как– никак только первый день жизни. Марья переложила его обратно в люльку и занялась дочкой: поменяла пелёнки, покачала немного на руках и, заметив ее сонливость, положила к вновь обретенному соседу. И так до очередного кормления…

«Надо что-то делать с этим Васькой, – подумала женщина. – Евсей Петровичу, что ли, пожаловаться?!»

Как ни вечер, приходит Василий и, позоря перед соседями, орет под окном. Мол, пусти, разговор есть. А что у него за разговоры?! Все одно и то же. Вот давеча говорит:

– Марья, жизни без тебя нет. Выходи за меня замуж! Ведь я тебя всегда любил… Хотел сосвататься.

– Раз хотел, что ж не сосватался?

– Кто я был тогда? – спросил Василий, и сам же ответил: – Мальчик на побегушках. Ты и не смотрела тогда в мою сторону…

Марья засмеялась:

– Я и сейчас не смотрю! Ты найди себе другую, Вася. Не пара я тебе – простая вдова с грудным ребенком… А ты себе найди девушку помоложе… Правда, Василий, не ходил бы ты сюда! Перед людьми неудобно.

– Да что мне люди?! – хорохорился Василий. – Я никого не боюсь!

– Ты-то не боишься, а меня бесславишь, порочишь перед людьми! Сам подумай: ну, кто я тебе?!

– Я на тебе женюсь!

– А ты меня спросил? Женится он. Может я вовсе не хочу замуж?!

– А вот и спрошу! Марья будь моей женой!

– Вот пристал, как банный лист! Отстань! Уходи! И не приходи больше!

Но разве он нормального языка понимает?! Сегодня опять приперся – пришлось огреть его кулаком, когда полез обниматься. Ни стыда, ни совести у человека. Но у Марьи кулаки крепкие: так врезала, что сбежал, не попрощавшись. Женщина снова засмеялась своим мыслям, вспоминая, как Василий упал от ее неожиданного удара, опрокинув кадку с водой. Сбежал, черт кудрявый, да еще на Никодима нарвался. А Никодим-то, ничего – видный мужчина – за таким, как за каменной стеной. Хотя, Маша и сама не промах.

А что?! Покойный Михаил Васильевич учил ее и кулачному бою, и стрельбе из ружья, и как шашку держать, и как нагайкой управляться – они же почти все здесь потомственные забайкальские казаки. Покойная матушка рассказывала, что она, вместе родителями, была среди первых пересыльных казаков, которые основали Усть-Зейскую станицу, впоследствии ставшей Благовещенском. Только вот у самой матушки судьба не сложилась – муж, отец Маши, рано помер, дочь растила одна. В конце концов, пришлось идти на услужение к купцу. Тяжела доля одинокой женщины. Но, зато, дочь вырастила на зависть другим.

Марья встала, накинула на плечи цветастый платок и, подойдя к зеркалу, стала разыскивать на лице несуществующие морщинки. Затем поводила плечами – хороша, ничего не скажешь, слава Богу.

Хлопнула калитка в дворе, в сенях послышались шаги и, спустя некоторое время, в дверях появилась смешливая женская голова:

– Хлеб да соль вашему дому!

– А-аа, Глашенька, заходи. Как раз трапезничать собралась, – сказала Марья.

– Благодарствую! Ой, Марья, чет, я смотрю, сегодня у тебя народу. То один, то другой… Дай, думаю, сама зайду спросить, пока поселковые сплетницы небылицы не принесли.

– Да, соседушка, вот смотри, кто у меня тут, – сказала Марья, показывая рукой на люльку.

Глафира посмотрела в ту сторону, вытянув шею, и заулыбалась.

– Знамо кто: дочка твоя – Дарьюшка!

– Да ты погляди, погляди! – сказала Марья с хитринкой в улыбке.

Глафира теперь уже встала из-за стола и, сделав пару шагов, всплеснула руками. Но не стала приближаться к детям.

– Бат-тюш-ки-и! У тебя ещё один ребёнок?! – не то спросила, не то подтвердила удивлённо. – Боюсь сглазить…

– Иди к рукомойнику, помой руки и садись за стол, – сказала Марья. – За трапезой расскажу.

«Был ребенок, не знал пеленок, стар стал – пеленаться стал!» – проговорила она и, достав из печи чугунок, выставила на середину стола. Запахло ароматами наваристой тыквенной каши с галушками.

– Угощайся, Глафира! Сейчас самовар закипит и будем чаевничать с ватрушками.

– Ой, Марья, я страсть, как люблю ватрушки.

За чаем Марья поведала соседке все происшествия сегодняшнего дня. Не забыла и про Василия рассказать.

– Надоел он мне – хуже пареной репки… Не знаю, как отвязаться от него.

– А что ж ты Евсей Петровичу не пожалуешься? Скажи ему – пускай приструнит кобеля своего!

– Пожалуй, придётся, Глаша. Проходу не даёт. Каждый вечер под окнами торчит.

– Да черт с ним, с кобелем с этим, – махнула рукой Глафира и, подмигнув, заговорчески прошептала: – А что этот Никодим-то? Хорош?!

– Да ну тебя, Глаш! У тебя одно на уме…

Та с хрустом потянулась, раскинув красивые руки.

– Э-эх! А что? Имею право! Я же тоже вдовая!

Глафира была уже пятый год как без мужа, который погиб в стычке с китайцами. Отряд казаков, охраняющий добытое на Амуре золото, нарвался на китайцев, решивших прибрать к рукам готовящийся к отправке ценный груз. В неравной схватке золото отстояли, но потеряли трёх казаков, в том числе и мужа Глаши. Телосложение Глафиры, в отличие от Марьи, было без излишков жира, худой и стройной. Была она небольшого роста, с толстой длинной косой. В ней все время кипела энергия – всегда в движении. Такое же было и лицо – живое, смешливое и красивое. У этой тридцатилетней красавицы было трое детей – дочь Фекла и двое сыновей. Дочери было двенадцать – большая помощница матери. Она тоже часто забегала поиграться к Марьиной дочке. Но та близко пока не подпускала – Дашенька мала ещё. Но когда нужно, Фекла могла посидеть с малышом.

– Пришлешь завтра Феклу за детьми присмотреть?! Схожу до Афанасьева. Авось, не прогонит. Если Василий сегодня опять будет домогаться – точно пойду!

– О чем ты говоришь, Марья? Я сама приду, только кликни! Тем более у тебя теперь двое, Фекла не справится…

Но случилось такое, что Марья решила отложить визит к купцу. В тот вечер, как и ожидалось, пришёл Василий. Был он, по обыкновению, развязен и слегка пьян. Она его впустила в дом, чтобы окончательно разобраться в отношениях и пригрозить, если понадобится, жалобой его работодателю.

– Здравствуй, Марья! Ожидала меня? Знаю, что ожидала!

– Не шуми – детей разбудишь! Да, ожидала. Только не потому, что ты думаешь!

Марья укуталась в большой платок, пока Василий приходил в себя от ее сообщения и, подвинув лавку от стола, села, обняв себя за плечи. Василий осмотрелся по сторонам и сказал:

– Погоди, ты сказала детей? Глашины, что ли?!

– Нет, мои! У меня теперь двое детей.

– Ничегошеньки не понимаю… – Василий помотал кудрявой головой.

– А тебе не обязательно понимать. Василий, давай договоримся: ты пришёл ко мне в последний раз! Ещё раз хочу сказать, что я тебя не люблю и замуж за тебя не пойду. Больше я тебя к себе не пущу! Заруби это себе на носу. Иначе, завтра же пойду к Афанасьеву и пожалуюсь на тебя.

Мужчина ещё раз помотал головой – похоже хмельного выпил лишка. Запустил пятерню левой руки в свои кудрявые волосы и, со злостью их подёргав, попросил:

– Дай квасу!

Жадно отпив несколько глотков, да так, что капли капали на одежду, отдышался, снова отпил, затем, будто успокоившись, сказал ровным голосом:

– Афанасьеву говоришь?! А ты знаешь, что это он сгубил Михал Василича? А?! Это они, не поделив на заимке бабу, стали стреляться. Вот Афанасьев удачливее оказался, застрелил Мишу.

– Что-о?! – протянула Марья, прикрыв рукой рот. Кровь схлынула с ее лица. – Врешь, поди?!

– Вот те крест! Сам видел! Сначала они долго ссорились, кричали друга на друга. Про какое-то золото говорили. Михал Василич утверждал, что тот благодаря ему стал купцом. А Евсей Петрович ему: «Ты на мои деньги живёшь! Я их приумножил!» В общем, все вспомнили. Затем вздумали стреляться из охотничьих ружей, пьяные уже были. Оба – отменные стрелки. Только Михал Василич не стал в него стрелять, только прицелился, затем взял в сторону и влепил картечь в соседнее дерево. Ну, расстояние было небольшим, а потому не было осыпи дроби – ни одна картечина не задела. А Афанасьев вскинул ружьё, тут же выстрелил и попал прямо в грудь. Разворотило Михал Василичу ребра, будто медведь лапой ударил. Вот и придумали для всех, что его медведь задрал…

– Зачем ты мне это рассказал, Василий? – спросила Марья, тяжело вздохнув.

– Хочу, чтобы знала, кто тебя вдовой сделал. Я скоро уйду него – это страшный человек. Когда-нибудь он и со мной так поступит. Если уж Михал Василича не пожалел…

– Ты же говоришь, что им было чего делить? А с тобой что? Аль придумал, в отместку мне, эту историю?!

Василий посмотрел пристально в ее глаза и медленно перекрестился, затем, достав из-за пазухи, поцеловал нательный крест.

Глава 3. На китайской стороне

Вернувшись из Верхне-Благовещенска, Никодим, первым делом, направился к губернатору. Он уже по дороге домой узнал, что собирается войско в поход на китайскую сторону. Решил тоже принять участие – авось, следы Ликин обнаружатся.

Подождал у дверей, пока закончится совет, разойдутся приглашённые начальники, и постучал в дверь.

– Ваше высокопревосходительство, позвольте войти?

– А, Никодим, заходи! Что опять случилось?

– Ничего, Константин Николаевич, слава Богу. Ваше высокопревосходительство, прошу позволения записаться в поход. Хочу вас сопровождать.

– Ну, положим, меня есть кому сопровождать. А твоё желание похвально. Скажу атаману, чтобы тебя записали в десятники. Удаль казацкую не растерял еще на губернаторских харчах?

Никодим приосанился и сказал:

– Никак нет, ваше высокопревосходительство!

– Ну, ступай тогда! Готовься. Послезавтра выступаем. Коня подбери себе из моей конюшни. Разрешаю. А оружие и амуницию получишь в полку.

Но на следующий день город был атакован китайцами, перебравшимися на русский берег при восемнадцати орудиях. Их сначала встретили огнём крестьянские дружины, а затем в помощь подошла сотня Амурского конного полка. Общими усилиями китайские солдаты были вытеснены с русской территории.

Генерал-лейтенант Грибский решил изменить первоначальному плану атаковать правый берег большими силами. Ночью полторы сотни казаков переправились через Амур и атаковали цинских солдат.44
  Династия Цин (1662—1911 г.) В этот период в Китае правила династия Цин, соответственно армия называлась цинской.


[Закрыть] Самое узкое место Амура было возле Верхне-Благовещенска. Переправа осуществлялась с помощью лодок, переданных атаманом посёлка.

Но эта вылазка для них была неудачной: напоровшись на ожесточенное сопротивление, в короткой схватке был убит сотник Юрковский, командир отряда. Было решено вернуться на свой берег.

Среди совершивших вылазку на вражеский берег был и Никодим со своей десяткой. Когда прозвучал сигнал к отступлению, в пылу битвы казаки оторвалась от основных сил. Пришлось с боем прорываться к своим. Несмотря на то, что у китайцев был численный перевес, они не отличались высокой дисциплиной и организованностью. Никодим заметил – как только казаки наседали, китайцы беспорядочно отступали. Для сотни Юрковского не составило бы труда разгромить цинский отряд, но гибель самого командира спутало их карты.55
  Казацкая сотня составляла в военное время 132 человека.


[Закрыть] Казаки возвращались домой с потухшим настроением.

Никодим, с разрешения урядника, задержался в посёлке, чтобы проведать Сереженьку. На берегу ему встретился Василий. Для встречи казаков на правом берегу собралось много поселковых и среди них заметно выделялась яркая рубашка и кудрявая голова приказчика купца Афанасьева.

– Господин младший урядник! – крикнул он, узнав Никодима. – Мое почтенье!

– Здорово будешь, Василий!

– Куда путь держишь? – спросил Василий, заметив, что младший урядник оторвался от сотни и направился в сторону поселковой улицы.

Никодим повернулся в седле на полкорпуса и спросил в ответ:

– Тебе какое дело?

Он невзлюбил приказчика после первой встречи за то, что назвал его уничижительно «мужиком».

– Небось, к Марье направился?! – Василий не отставал и держал своего коня рядом с лошадью Никодима.

– Предположим…

– Это твой, что ли, ребёнок у неё?

– Мой! Дальше что?

– Да, ничего. Мне теперь все равно!

Василий стеганул своего коня и, гикнув, помчался вперёд. Никодим проводил его продолжительным взглядом и покачал головой: «Черт кудрявый». Это напомнило ему, что и Марья называла Василия таким прозвищем.

– Ой, кто к нам в гости пришёл! – воскликнула Марья, не прерывая кормления малышей. – Смотри, Сереженька, твой Никодим пожаловал…

Никодим снял папаху и церемонно поклонился:

– Здравствуй, Марьюшка! Ну, как вы тут? Справляетесь? Как мой сокол ясный?

– Проходи, Никодим. Все хорошо. У Сереженьки аппетит хороший. Спит спокойно, не капризничает. Настоящий богатырь.

– Ну, слава тебе господи! А то я волновался, что не примет тебя и капризничать будет.

– А как ты, Никодим? Я смотрю, снова на службу подался?

– Да, видишь, как все повернулось?! Грех отсиживаться в такое неспокойное время. Ты уж прости, Марьюшка. Некоторое время меня не будет. Снова в поход собираемся. Ты скажи, в чем нуждаешься? Чем тебе помочь? Может, продукты какие аль в деньгах есть нужда какая?

– Все у меня есть, Никодим, не изволь беспокоиться, – сказала Марья с улыбкой. – Вот мужские руки не помешали бы, но это не срочно. Придешь с похода, тогда милости просим. Мы будем ждать.

– Хорошо, Марьюшка. Я на минутку заходил, пойду я, пожалуй. Мне надо своих ещё догонять.

– Береги себя, Никодим!

Мужчина снова поклонился и вышел. Казаков он догнал уже на подъезде к городу. А в городе было неспокойно, начались массовые убийства оставшихся на русском берегу китайцев и маньчжур. Все это происходило с молчаливого попустительства властей губернии. Мало того, Грибский приказал казакам и крестьянским дружинам полностью очистить правый берег от китайцев и истребить все их посты на том берегу.

Через два дня Никодим был снова на китайской стороне. Их взводу из двадцати шести сабель предстояло напасть на пост китайцев, стоящий напротив Благовещенска, для дальнейшего обеспечения высадки крупного десанта русских.

Урядник подъехал к лошади Никодима и, притянув того за рукав, сказал приглушённым голосом:

– Ты, Никодим, бери свою десятку и подходи к посту вдоль по лесу. Наверняка узкоглазые побегут в том направлении, когда мы наскочим.

– Слушаюсь, господин урядник!

Действительно, когда остатки взвода казаков с гиканьем и криком «Ур-раа!» выскочил на пост китайцев, стоящий на развилке дороги, ведущий на Сахалян, то те, открыв беспорядочный огонь, который не нанёс ни малейшего урона казакам, побежали в лес. Но там их уже ждала десятка Никодима. Дружный двойной залп скосил всех, за исключением одного, видимо командира, с пикой наперевес, что бежал прямо на младшего урядника, крича:

– А-аааа! Ий-ааа!

Он сходу нанёс колющий удар своим оружием. Но Никодим, несмотря на свою кажущуюся медлительность в обычной жизни, в бою был быстр, как русский медведь. Он с лёгкостью выхватил шашку из ножен и, с вывертом отбив пику в сторону, ударил кулаком левой руки прямо в лоб китайца. Удар был такой сокрушительной силы, что тот упал замертво. С постом китайцев было покончено.

 
                                     * * *
 

После разгрома китайских постов на левом берегу наступила относительная тишина. Цинские солдаты и хуэвенцы перестали обстреливать русский берег. Но приморский генерал-губернатор Гродеков решил развить успех и приказал захватить весь левый берег Амура и присоединить к русским территориям. Для этого был направлен десант из шестнадцати пеших рот и несколько сотен казаков при поддержке двух речных пароходов с пушками. В течение трёх дней упорных боев были заняты посёлки Сахалян и Айгунь.66
  Сахалян и Айгунь – китайские населенные пункты. На месте Сахалян ныне стоит многомиллионный город Хэйхе. Айгунь находится в 30 км севернее и примечателен тем, что там в 1858 году был заключён Айгунский мирный договор между Китаем и Россией о разграничении территорий.


[Закрыть]

Цинские солдаты ушли в леса и, объединившись с «краснобородыми» – хунхузами77
  Хунхузы (буквально «краснобородые») – местные разбойники, имевшие привычку украшать оружие кисточками из красных ниток. При стрельбе они зажимали кисточки зубами, чтобы не мешали, и поэтому издалека казалось, что у них бороды красные.


[Закрыть], продолжали нападать и оказывать сопротивление русским. В ответ на это Грибский объявил всем добровольцам из числа казаков свободную охоту на этих разбойников. В качестве вознаграждения и с целью лишить хунхузов поддержки местного населения, разрешил уничтожать жильё и забирать продовольствие.

На одну из таких охот вышел и Никодим. Но не с целью наживы, а главной задачей для него было найти следы Ликин. Она как-то говорила, что на этом берегу у неё есть брат. Может быть, он знает, где красавица Ликин.

Отобрав в помощники десятку казаков из числа добровольцев, Никодим переправился на левый берег. Он честно рассказал своим товарищам про основную цель своего похода, но охоту на разбойников тоже не отрицал. Никодим пользовался заслуженным авторитетом среди казаков, да и удаль в последнем бою прибавила известности этому богатырю. Поэтому они с удовольствием согласились его сопровождать. Тем более, в случае удачи поход сулил немалые барыши.

Первоначально казаки направились в посёлок Сахалян, что стоял прямо напротив Благовещенска. «Куда податься, казаки? – вопрошал Никодим. – Кого спросить?» Один из казаков предложил пойти на местный торговый рынок. Другого способа узнать о новостях и событиях нет. Но сколько бы ни расспрашивали людей про брата Ликин по имени Линг – отвечали односложно «не знаю», или вовсе отказывались отвечать. Только один седобородый старик сказал:

– Вы видели сколько трупов моих соплеменников проплывало по реке?! Думаете, после такого кто-нибудь вам согласится помочь?

– Но ведь не мы начали эту войну, уважаемый! – воскликнул кто-то из казаков.

– Да, в войне прав тот, кто побеждает, – сказал старик. – Но не ждите, что вам здесь рады… Никто вам не поможет.

Казаки, подкрепившись в местной харчевне, выехали из Сахаляна в сторону Айгунь.

– А знаете, как по-китайски звучит Айгунь? – спросил давешний казак по имени Павел, знающий местный диалект, что разговаривал со стариком на рынке.

– …?

– Ай…!

– Что? Как? Повтори!

Павел повторил известное слово из трёх букв. Дружный хохот разорвал тишину просёлочной дороги, напугав птиц на ближайших деревьях. Они вспорхнули темной тучей и исчезли за кронами.

– А чего ж тогда Айгунем называют?

– Это ещё пятьдесят лет назад назад дипломаты закрепили во время подписания Айгунского договора, чтобы для русского слуха по благозвучнее было… Это ещё что, а вот знаете как будет слово…

Казаки, развлекаясь звучанием иных китайских слов, продолжили путь. До посёлка Ай… Айгунь было ещё тридцать вёрст. Дорога пролегала через тайгу. В одном из развилок на них напали хунхузы. Но казаки были наготове – с первыми выстрелами нырнули вниз и открыли ответный огонь из-под брюх лошадей. В результате боя были убиты и ранены три лошади. Раненых лошадей пришлось пристрелить, но в качестве трофеев им достались низкорослые крепкие маньчжурское кони. Хунхузы, потеряв бою половину своих товарищей, исчезли в тайге. Оружие у убитых разбойников были старого образца, поэтому из разобрали и привели в негодность. Дальше продолжили путь с большей осторожностью. Из числа казаков потерь не было.

Перед прибытием в Айгунь десятка Никодима подверглась ещё одному обстрелу. Но так как стрельбу хунхузы вели издалека, а это были они, урона казакам не было. Никодим решил не отвлекаться на эту группу разбойников, а продолжить путь. Они проезжали через небольшие селения, но грабить и жечь дома мирных жителей младший урядник не разрешил – им ещё возвращаться по этой дороге. И не только поэтому – не лежала душа поступать так подло с ни в чем неповинными людьми.