Текст книги "Сид Кампеадор"

Автор книги: Рамон Менендес Пидаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Сид, жаждавший столкновения, прождал в Альфаро семь дней, «недвижный как скала», по словам его хрониста, но с досадой убедился, что граф и его родичи не выполняют обещания атаковать его, что они направляются обратно в свои земли и что в Альберите, пустынном и безлюдном, больше не осталось ни одного солдата.

В душе Альфонса под впечатлением провала левантийского похода, как и после катастрофы при Саграхасе, возродились чувства симпатии к Сиду. Теперь для этого была и еще одна причина – он увидел, что его знатнейшие рикос омбрес не посмели принять бой под Альфаро. Его раскаяние было настолько сильным, что он написал Кампеа-дору (возможно, снова через королеву Констанцию) письмо с просьбой простить его, признавая себя виновным в былых проступках и уверяя: мол, когда тот пожелает вернуться в Кастилию, он найдет свои вотчины свободными и неподатными. Сид дал Альфонсу очень учтивый ответ, заявляя, что воспринимает прощение как великую милость и умоляет не верить дурным советникам, ибо он, Сид, всегда будет жить во имя службы своему королю.4141
  Подобное примирение описывается в эпической поэзии, когда Альфонс III, услышав от Бернардо дель Карпио оправдание, почему тот, будучи изгнанником, долго вел войну, прощает вассала: «Он следовал в этом праву и законам». То же говорят о Сиде – не Масдеу и Дози, но все современные исследователи, знакомые со средневековыми институтами, как, например, Э. Мейер: «Поведение изгнанника Сида определенно соответствовало закону, он даже имел право воевать с королем Кастилии, а сражался только с неверными и с христианскими сеньорами – своими врагами». – Примеч. авт.


[Закрыть]

Так Альфонс наконец понял, что его неудобный вассал верен ему и что лишь один он способен продолжить в Леванте то, чего четверо недавно объединившихся в союз христианских государей не смогли даже начать.

Солнце императора меркнет

Альфонс также ясно сознавал, что его военные силы утратили свою былую мощь. Всего за несколько месяцев во время вторжения в Севилью и в Мурсию, и в попытке поддержать Аледо, их несостоятельность стала очевидна. Войско, посланное теперь на замок Альмодовар, чтобы освободить пленных, находившихся в его застенках после прошлогоднего поражения, в свою очередь было отброшено. Сам Альфонс после неудачи под Валенсией потерпел в том же злополучном 1092 году под Хаэном почти такой же сокрушительный разгром, как и при Саграхасе, что стало новым успехом альморавидов, о чем мусульманские поэты часто будут упоминать в стихах.

Было хорошо видно, что ситуация на Пиренейском полуострове изменилась в корне. Прежде слабость таифских государств позволяла Фернандо I, Санчо II и тому же Альфонсу VI развивать и беспрепятственно использовать старую концепцию Леонской империи, превращая мавританских эмиров в своих вассалов и эксплуатируя их. Тогда Кампеадор помогал Санчо и отступал в сторону перед Альфонсом, либо повиновался его повелениям как вассал. Но теперь появился великий Эмир мусульман и, по выражению Ибн Бассама, низверг таифских эмиров с их тронов, «как солнце гасит перед собой звезды»; альморавид-ские войска с их религиозным воодушевлением, с их боевым духом, сильные и сплоченные, с их новой тактикой действия большими массами, управляемыми с помощью барабанного боя, парализовали действия христиан на юге. Отряды Альфонса, привыкшие разъезжать по Андалусии во всех направлениях, как на военной прогулке, после разгрома при Хаэне прекратили набеги, какие до Саграхаса устраивали раз или два в год. Присутствие альморавидов требовало от императора прибегнуть к помощи более надежных сил, чем официально превозносимые гарсии ор-доньесы. На многовековом поле битвы все более необходимым становился Сид. Но Альфонс был из тех властителей, которые не обладали достаточным величием души, чтобы дать дорогу тем, кто мог бы управлять лучше благодаря способностям; он предпочитал иметь дело с удобными ему людьми, обходиться без тех, кто сдерживал его инициативу, и он упорно игнорировал Кампеадора. И потому его счастливая звезда была навсегда погашена Эмиром аль-муслимин. Конечно, у него был и другой выдающийся полководец – Альвар Аньес, племянник Сида и второй по таланту после дяди; конечно, и сам король по-прежнему проявлял удивительную энергию в борьбе с захватчиками; но иных заслуг, кроме героической стойкости перед лицом несчастья, императорские войска более не имели. Пришельцы из Африки обладали мощью, неодолимой ни для кого. Ни для кого, кроме Кампеадора.

Альфонс еще пытался вести военные действия в Леванте, и еще дважды самонадеянный Гарсия Ордоньес провалил планы своего сеньора: один раз в 1094 г., деист вуя против Сида, а другой – в 1096 г., действуя протии союзника последнего, короля Арагона. В отношении аль моравидов Альфонс, как мы уже сказали, отказался от наступательной тактики, ограничиваясь обороной своих границ в Толедо и Коимбре, и то эти земли по-прежнему сильно страдали от набегов врагов.

И поэтому на фоне деятельности Сида Альфонс в дальнейшем стал незаметен. Старинная историография в лице архиепископа Толедского предельно четко отражает эту незаметность императора, не упоминая никаких его действий в течение двадцати двух лет – от поражения при Саграхасе до поражения при Уклесе.

Нас король будет интересовать далее разве что в связи с несчастьями, которые выпадут на его долю. Мимоходом напомним, что в начале 1093 г. умерла королева Констанция. После ее смерти у Сида не осталось при дворе ни одного влиятельного заступника.

Борьба Сида с альморавидами

Альфонс отступил в тень и впредь мы сосредоточим внимание на Сиде.

Когда император удалился из-под Валенсии, граница между обеими зонами, на которые разделился аль-Андалус после битвы при Саграхасе, стала резче, чем когда-либо. Юго-западная часть его полностью подпала под власть альморавидов, всякая активность императора на этих территориях прекратилась, и они проявляли все большую агрессивность по отношению к христианам. Восточная часть подчинялась исключительно Сиду; уверенный в своих силах, он объединил и укрепил эту зону, заставив Санчо Рамиреса, Беренгера и Альфонса отказаться от несбыточных притязаний.

Теперь фигура Кампеадора возвышалась сама по себе, величественно-одинокая, перед лицом бескрайней альморавидской империи как вызов победителю Альфонса и неодолимым ламтунским полководцам – завоевателям всех таифских эмиратов.

В результате перед Кампеадором, с такими усилиями создавшим свой протекторат, встала еще более сложная задача – сохранить его, изводя в нем всякое альморавидское влияние. Мы уже говорили, что все недовольные, сколько их было в княжествах этой восточной зоны, силою вещей становились сторонниками альморавидов, и в сара-госских землях вспыхивали открытые мятежи, участники которых несомненно рассчитывали на поддержку какого-нибудь полководца из армии Юсуфа. Поэтому Сид счел нужным как можно оперативнее отреагировать на них и отложил возвращение в Валенсию (где не был уже шесть месяцев), продолжая реорганизацию обороны Сарагосско-го эмирата от неминуемого нашествия.

Мустаин, страшившийся той же судьбы, какая уже постигла других таифских эмиров, осыпал Сила почестями и богатствами, и тот потратил три месяца и более на подавление восстаний сторонников альморавидов. В каждую землю, выказавшую неповиновение Мустаину, методично направлялись карательные экспедиции, и к концу сентября – началу октября 1092 г. Сид забрал себе собранный в них урожай, в том числе винограда.

Но находиться в Сарагосе Сиду оставалось недолго. Когда он, как мы сказали, занимался усмирением земель, где сильны были симпатии к альморавидам, к нему прибыл посланник от аль-Кадира с очень дурными вестями, вынудившими его как можно скорее возвратиться в Валенсию.

Глава IV. Сид против Эмира аль-муслимин

1. Альморавиды и Сид направляются к Валенсии

Заговор Ибн Джаххафа в Валенсии

Сид не был в Валенсии уже девять месяцев, и поскольку в столь опасное время он удалился так надолго, дела в городе приняли очень скверный оборот.

Когда Сид отъезжал в Морелью и Сарагосу, Валенсия была покорным полухристианским городом. К югу от ее стен находился мосарабский квартал Райоса, где вокруг церкви святого мученика Викентия (Сан-Висенте) стояли дома христиан, издавна живших в подчинении у мавров; в предместье Русафа тоже жило много мосарабов; к северу простиралось предместье Алькудия, где квартировали дружины Сида и сорок рыцарей короля Арагона и где находилась резиденция епископа, назначенного королем Альфонсом; в самом городе тон задавали мирные мусульмане из происпанской партии; сборщик податей Ибн Альфарадж, ставленник Кампеадора, собирал с них налоги и как визирь эмира аль-Кадира всем заправлял и руководил; за городом, в окрестностях, власть находилась в руках нескольких рыцарей Сида, поддерживавших порядок в деревнях области. Но держать всех таким образом в подчинении было достаточно трудно, для этого требовались организаторские таланты Сида; вот почему его отсутствие создавало опасность, особенно в период, когда альморавиды подходили все ближе.

Действительно, когда на юго-востоке полуострова появился Ибн Айша, завоевав Мурсию и Аледо, все рьяные мусульмане воодушевились. Сын Юсуфа был человеком ученым, справедливым, богобоязненным, решительным борцом с христианами; поэтому вся непримиримая и про-африканская часть населения Валенсии и все недовольные правлением Родриго и его данника – слабого, а теперь еще и больного эмира аль-Кадйра – видели в пришельце спасение и надежду; они «жаждали прихода Ибн Айши, как больной жаждет выздоровления», и сдерживал их только страх перед Кампеадором.

Центром, к которому тяготели недовольные, был дом кадия Джафара ибн Джаххафа, «Кривоногого». Он принадлежал к высшей валенсийской знати; его род был чисто арабского происхождения – из Йемена и поселился в Валенсии со времен мусульманского завоевания, всегда пользуясь величайшим авторитетом. В дружеском кружке у кадия свободно говорили нелестные слова по адресу Кам-пеадора, осмелев от долгого отсутствия христианина; злословили и о визире Ибн Альфарадже как невыносимом человеке, который с тех пор, как эмир аль-Кадир тяжело заболел, один распоряжался в Валенсии.

Визирь, конечно, знал, о чем здесь говорилось, но не решался наказать такого состоятельного человека, как Ибн Джаххаф, надеясь, что вот-вот вернется Сид и тогда весь этот ропот мигом стихнет.

Однако дружеские собрания у кадия быстро переросли в настоящий заговор. Ибн Джаххаф, боясь визиря, написал в Мурсию Ибн Айше, уверяя, что, если тот придет в Валенсию, он передаст ему город; одновременно он подговорил кадия Альсиры сделать со своей стороны альмо-равидскому принцу аналогичное предложение.

Ибн Айша, не упуская случая, двинулся в путь, и все встречавшиеся ему крепости сдавались. Каид Дении при одной вести о приближении завоевателя Мурсии оставил крепость. Далее, как было обещано, Ибн Айше сдали и Альсиру. Наконец, когда в Валенсии узнали обо всем этом и о том, что альморавиды уже в Альсире, не более чем н пяти лигах отсюда, рыцари Сида вместе с рыцарями Санчо Рамиреса и епископом короля Альфонса, как войско без командира, покинули город, прихватив из своего имущества что могли.

Альморавиды под Валенсией

Визирь Ибн Альфарадж, увидев, что христиане оставили его без защиты, затрепетал. Все, что он делал, это периодически наведывался в алькасар, информируя обо всем бедного эмира аль-Кадира, который хоть уже и выздоравливал после долгой болезни, но еще не садился на коня и не показывался публике. Оба пришли к общему мнению относительно самых неотложных мер: вывезли эмирскую казну, отправив большие караваны, навьюченные деньгами и драгоценностями, в замки Сегорбе и Олокау под защиту верных каидов, держащих эти крепости, усилили стражу из пехотинцев и арбалетчиков в алькасаре и написали Сиду в Сарагосу, чтобы он приезжал как можно скорей.

Но, увы, в напряженном ожидании они провели двадцать дней, а Сид еще не пришел, когда однажды на рассвете послышалась оглушительная дробь альморавидских барабанов, доносившаяся от ворот Боателья. Грохочущий боевой музыкальный инструмент, прежде никогда не слыханный в Валенсии, переполошил население, вселив в сердца одних ужас, других – надежду; потом по городу пронесся слух, что под стенами находится пятьсот альморавидских всадников, но на самом деле их было всего двадцать. Ибн Айша, не желая ни покидать Дению, ни слишком рисковать, поручил альморавидскому каиду Альсиры, Абу Насиру, помочь Ибн Джаххафу в Валенсии в осуществлении его планов, и каид дерзнул ударить по городу всего с двадцатью своими всадниками и еще двадцатью альсир-скими, одетыми по-альморавидски: такой страх наводили эти африканцы.

Ибн Альфарадж в страхе побежал в алькасар и, посоветовавшись с эмиром аль-Кадиром, приказал охранять ворота, велел пехотинцам и арбалетчикам подняться на стену, а также послал стражников эмира за Ибн Джаххафом. Но тот, догадываясь о намерениях визиря, не открыл посланцам ворота своего дворца, пока там не собралась масса его приверженцев и сторонников, а когда последних вокруг него стало много, сам направился в алькасар и, встретив визиря Ибн Альфараджа, арестовал его и бросил в тюрьму.

Тем временем мятежники стеклись к воротам наружной стены, вытеснили с башен солдат аль-Кадира и, поскольку не могли открыть створки ворот, подожгли их, а тем временем самые нетерпеливые бросили за стену веревки, и альморавиды взобрались по ним.

Полный успех переворота

Неразбериха все возрастала, и альморавиды уже штурмовали алькасар. У эмира аль-Кадира, чье робкое сердце стало еще малодушнее из-за болезни, от которой он только-только выздоравливал, осталась одна мысль – переодеться и бежать, смешавшись с женщинами своего гарема, которые собирались покинуть дворец, чтобы не стать жертвами бесчинствующей толпы. Кроме жизни, эмир хотел бы спасти кое-какие сокровища. Основные богатства уже находились в самых надежных замках его эмирата, теперь же он спешно собрал в сундучок драгоценности, к которым испытывал самые глубокие и интимные чувства, особую привязанность, роковые сокровища, история которых – это история многих былых и будущих знаменитых бедствий. Поверх своей одежды он набросил женскую и опоясался самым ценным украшением, той драгоценностью, которую арабские историки описывают с запоздалым вое хищением, – изумительным поясом, усыпанным жемчугом и бриллиантами, мерцавшими радужным блеском среди ярких цветовых пятен, которые создавались тысячами блесток сапфиров, рубинов и изумрудов. Никогда во дворцах не сверкало подобной драгоценности: ею как ценнейшей хвалилась три века тому назад султанша Зубайда, жена знаменитого Харуна ар-Рашида, султанша из «Тысячи и одной ночи», ослепившая Багдад потрясающими мода ми и фантастической роскошью. И, поскольку в минуты опасности мысль порой улетает далеко, аль-Кадир мш вспомнить о грабеже алькасаров Багдада, когда султан аль Амин, сын Зубайды, был убит, а его богатства похищены и достались кордовскому халифу. Не ожидал ли он теперь такой же судьбы, когда грабеж вот-вот мог начаться и в алькасаре Валенсии? Когда Кордовский халифат рухнул, этот завидный пояс попал в руки эмира Мамуна Толедского и его невестки, матери аль-Кадира; теперь с редчайшей драгоценностью у него ассоциировалось чувство любви, и потому аль-Кадир повязал ее поближе к телу, желая спасти ее или умереть вместе с ней.

Итак, аль-Кадир бежал из своего дворца, смешавшись с женщинами и рассчитывая вместе с некоторыми из них укрыться в уединенном домике при бане.

Бунтовщикам быстро удалось захватить алькасар; они убили двух христиан, охранявших ворота и одну из башен, передали крепость альморавидскому каиду Альсиры и принялись ее грабить, хватая в покоях эмира все, что попадалось на глаза.

Ибн Джаххаф, возвратившись домой и увидев, как все удачно сложилось, возгордился перед прочими согражданами: все население на его стороне, визирь Сида в тюрьме, эмир бежал. После такой удачи в душе кадия, как грибы после осеннего дождя, во множестве выросли новые амбиции и вожделения. Он дознался, что аль-Кадир не покинул Валенсию; проведя расследование, он выяснил, что тот скрывается в домике рядом с баней, а при нем сундучок с драгоценностями и пояс султанши Зубайды. Теперь у него была одна забота – тайно захватить эти сокровища. Сообщника для этого он нашел в одном юноше, чью семью аль-Кадир сильно обидел в Толедо тринадцать лет назад; этот молодой человек, одержимый застарелой жаждой мести, с несколькими родичами взялся целый день следить за беглым эмиром в его убежище, а когда настала ночь, напал на него, обезглавил и, обыскав труп, тайно отнес драгоценности Ибн Джаххафу (это произошло в ночь с четверга на пятницу 28–29 октября 1092 г.). Голову аль-Кадира, выставленную как трофей на обозрение толпы, насадили на копье и пронесли по улицам, а потом Ибн Джаффар распорядился выбросить ее в искусственный водоем близ своего дома.

Тело эмира аль-Кадира пролежало влуже крови в хижине до утра, пока какие-то злодеи не бросили его на ближнюю свалку, где закапывали верблюдов. Никто не осмелился выразить симпатий к убитому, тем более обличить цареубийцу. Лишь один милосердный человек, торговец, подобрал обезглавленный труп, положил его на ложе из веревок без тюфяка и, покрыв старой рогожей, вывез из города и похоронил без савана, «так что над ним не заплакали ни мавр, ни мавританка», словно это был простолюдин.

Когда Ибн Джаххаф творил все эти злодеяния, шел месяц рамадан – месяц поста и покаяния.

Ибн Джаххаф – узурпатор

Валенсия оказалась под муниципальным управлением, став чем-то вроде республики, во главе которой стояла альхама, или сенат, составленный из видных горожан, где председательствовал кадий; это было обычной практикой в мусульманских городах Испании, пока трон пустовал. Но Ибн Джаххаф, избавившись от аль-Кадира и присвоив многие его богатства, сразу же повел себя как монарх, рассчитывая взойти на престол. Помещения своего дворца он обставил чрезвычайно богатой мебелью, вокруг них день и ночь стояла стража; появляясь на публике, он проезжал по улице верхом в окружении всадников и ловчих, охранявших его особу; горожане, чтобы полюбоваться им, высовывались из дверей, а валенсийки приветствовали его криками радости – мелодичными возгласами «лу-лу-лу!», какие мусульманские женщины издают при пении и во время праздников. Он очень гордился этой дешевой популярностью и постоянно держался как эмир, но способностей правителя ему недоставало.

Хоть Джафар ибн Джаххаф, «Кривоногий», и не блистал талантами, но был человеком достаточно хитрым и властным, чтобы путем оттяжек и проволочек выходить и) трудных положений, пользоваться теми или иными людьми, но презирать их. Он ни во что не ставил альморавидского каида Абу Насира, который жил в алькасаре и которому он был обязан успехом переворота, не допускал его вмешательства ни в какое дело и лишь нехотя и скрепя сердце выдавал суммы, нужные для содержания муниципалитета и войска.

Его кичливость особенно раздражала друзей покойного монарха. Ибн Тахир, бывший эмир Мурсии, всегда выказывавший искренние дружеские чувства к аль-Кадиру, не выносил высокомерия этого гордеца, видевшего возможного соперника во всяком авторитетном человеке. Свое негодование Ибн Тахир изливал в стихах, где выражал общественное мнение, осуждавшее Ибн Джаххафа: «Берегись, о Кривоногий, ведь ты оказался в опасном положении, убив эмира аль-Кадира и облачившись в его тунику. Настанет день, ты заплатишь за все и не найдешь убежища, чтобы скрыться».

И действительно, угроза наказания очень скоро помешала Ибн Джаххафу надменно наслаждаться царской роскошью, права на которую он узурпировал.

Сид приближается к Валенсии

В начале переворота в Валенсии, когда Сид получил весть, что его кастильцы оставили этот город, что альморавиды продвигаются на север по левантийскому побережью и что эмир аль-Кадир перепуган, он счел, что реорганизация обороны Сарагосского эмирата от альморавидов завершена, и решил спешно отправиться в путь, чтобы предотвратить опасность более непосредственную. Мустаин, очень в этом заинтересованный, распорядился помочь Сиду людьми и деньгами для экспедиции.

Пустившись с войском в дорогу, Сид, подойдя к Валенсии уже близко, узнал о смерти аль-Кадира и о том, что в город вступили альморавиды.

Что мог теперь поделать Кампеадор? Юсуф действительно был эмиром всех мусульман Нигера, Сахары, Марокко, аль-Андалуса, в его империю входило пять климатических зон земного шара, на повседневной молитве его имя звучало с минбаров 1900 соборных мечетей (альхам), под его власть попали эмираты Гранады, Малаги, Севильи, Альмерии, Мурсии, Дении, только что пала и Валенсия. Не было ли безумием со стороны Сида пытаться отобрать у альморавидов их добычу, когда этого не смогли сделать сам император и Альвар Аньес, несмотря на их неоднократные попытки помочь Гранаде, Севилье и Мурсии?

Узнав, что власть в Леванте им утрачена, Сид без колебаний двинулся на великого врага. Он проделал переход так быстро, как только мог, и, несмотря на трудности со снабжением, спешно разбил лагерь при Пойо-де-Хубалья, недалеко от Валенсии; после он обычно говорил, что в тот день, когда он встал под валенсийским Пойо, у него было всего четыре ковриги хлеба.

Туда, в этот лагерь, явились к нему все, кто бежал из Валенсии в Хубалью, сторонники испанцев и слуги эмира аль-Кадира, требуя мести и обещая повиноваться Сиду и следовать за ним в жизни и смерти. Но каид, державший этот замок от властителя Альпуэнте, Ибн Ка-сима, не решился впустить Кампеадора, сочтя его дело проигранным.

Сид сразу же начал осаду Хубальи и открыл боевые действия против Валенсии. В качестве первого предупреждения он отправил Ибн Джаххафу презрительное послание: «Благодарение Богу, что помог тебе поститься в этот месяц рамадан; ты благочестиво завершил этот пост добрым жертвоприношением, убив своего государя!» Здесь в словах Сида отразилось общественное мнение, приписывавшее убийство аль-Кадира Ибн Джаххафу; далее в письме он упрекал последнего за то, что тот бросил голову эмира в пруд, а тело в место захоронения верблюдов. Ибн Джаххаф дал уклончивый ответ, заявив, что город принадлежит Юсуфу, государю альморавидов: если бы Сид пожелал отдать себя в их распоряжение, Ибн Джаххаф охотно помог бы ему добиться милости Эмира всех мусульман.

Родриго послал Ибн Джаххафу второе письмо, полное угроз, бросая ему и всем его сторонникам в Валенсии обвинение в предательстве. Он поклялся самыми торжественными и священными клятвами, что отомстит за смерть эмира аль-Кадира, которому был покровителем, и не перестанет преследовать предателей, пока месть не свершится.

Так 1 ноября 1092 г. была объявлена война с целью возмездия за цареубийство.

Сид сразу же начал отправлять от Хубальи воинов в набеги на разорение окрестностей столицы и приказал сообщить по всем замкам валенсийской территории, чтобы немедленно поставили провиант христианскому войску: каид, который замешкается с выполнением этого приказа, будет смещен со своего поста.

Увидев, что Кампеадор решился на войну, никто не посмел ослушаться, и он стал воевать с Валенсией, посылая от Хубальи каждый день по два конных отряда для разорения орошаемых районов города. Тех валенсийских и альморавидских всадников, которые пытались воспрепятствовать этому ущербу, они истребляли.

Мудехарская, или происпанская, партия в городе желала заключения мира во имя прекращения повседневной резни, но Сид объявил, что не подпишет мира, пока не будут изгнаны альморавиды, а этому категорически противилась партия непримиримых, или проафриканская, во главе которой стоял род Бени-Вахибов, давних врагов рода Ибн Джаххафа.

В конечном счете решение всей проблемы зависело от третьей партии – правящей, личной партии Ибн Джаххафа.

Хитрые маневры Ибн Джаххафа

Ибн Джаххаф мечтал лишь об одном – стать эмиром, и ради этого попробовал подружиться с Кампеадором. Зная неприязнь кастильца к альморавидам, он решил продать ему свою поддержку в изгнании из Валенсии этих беспокойных гостей. Сид принял дружбу кадия, не обвиняя его, как в начале войны, но внятно заявив о верности убитому эмиру.

Не придав значения этому предостережению, Ибн Джаххаф счел, что путь свободен, и принялся урезать выплаты Абу Насиру, альморавидскому каиду, ссылаясь на нехватку денег; таким обходным манером, не слишком рискованным, он рассчитывал вынудить того покинуть город. Прежде он сумел с помощью альморавидов отделаться от аль-Кадира и оставить ни с чем Сида; теперь он хотел при поддержке Сида избавиться от альморавидов, не слишком рассердив при этом юсуфовского каида; в новой ситуации обвинения и угрозы Сида уже казались забытыми. Ибн Бассам справедливо замечает, что лукавый Ибн Джаххаф в своей двойной игре, пытаясь использовать и наших и ваших, забыл известную басню: лиса, увидев двух баранов, яростно бодавшихся, стала слизывать кровь, от которой намокали мохнатые лбы обоих дерущихся животных; все шло прекрасно, пока однажды бараны не ударили головами с двух сторон лису и не убили ее. Положение кадия Валенсии между Сидом и альморавидами, столкнувшихся меж собой, было не более безопасным.

В июле 1093 г., после восьми месяцев войны, дело стало клониться к ее завершению. Строптивый замок Хубалья сдался, и рядом с этой крепостью Сид за несколько недель, к общему удивлению, возвел целый город со стенами, церквами, складами и рынками, таким образом показав свое намерение никогда не отступать. Одновременно в том же июле он взял приступом оба северных предместья Валенсии – Вильянуэву и Алькудию, и валенсийцы, увидев, что их взяли в кольцо, перекрыв им входы и выходы из города, решили капитулировать.

В ответ Сид выдвинул предварительное условие – изгнание из города альморавидов, которое с учетом очень плохих отношений между Абу Насиром и Ибн Джахха-фом принять было нетрудно; по условиям соглашения Валенсия должна была вновь платить то же, что платил аль-Кадир, – тысячу динаров в неделю плюс все недоимки с момента начала переворота; христианское войско обязывалось отойти в Хубалью и в периоды, когда Сид будет находиться в этой земле, квартировать там. При этих условиях была подписана капитуляция, согласно которой Валенсия вновь становилась данницей Родриго, как при аль-Кадире.

Во исполнение договора альморавиды покинули Валенсию, и Сид послал с ними нескольких рыцарей, благополучно проводивших их в Дению. После этого осаждающее войско отошло в Пойо-де-Хубалья.