Текст книги "Секрет каллиграфа"

Автор книги: Рафик Шами

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

После этого шока Далия продолжала крутить романы с мужчинами, но никогда больше с ними не жила. Нура не сомневалась, что у нее есть любовник, потому что время от времени замечала синяк на ее шее. Но кто он – Нура не знала.

Среди клиенток и работниц ателье Далия слыла опытной женщиной. Иногда Нуре казалось, что к ней ходят не столько за платьями, сколько за советом.

Со своего места Нура слышала все разговоры, что велись на террасе, если только у нее не работала швейная машинка. Так она узнала о проблемах юной и богатой дамы по фамилии Аббани. Ее нельзя было назвать красавицей, зато она обладала действительно волшебным голосом. Нура заметила одну странность. Пока мадам Аббани молчала, она не вызывала в окружающих никаких чувств, кроме жалости. Но стоило ей заговорить – и она превращалась в обворожительную женщину. Аббани получила хорошее образование и разбиралась в астрологии, поэзии и особенно в архитектуре. Однако о мужчинах она знала мало и была несчастна с мужем. Госпожа Аббани заказывала Далии двенадцать платьев в год, поэтому раз в неделю обязательно заглядывала в ателье, чтобы заодно облегчить душу за чашкой кофе. Далия называла ее Назиме, в то время как остальные обращались к ней не иначе как «мадам Аббани».

Когда-то Назиме Аббани была лучшей ученицей в классе и не думала о мужчинах. Она мечтала о карьере архитектора и еще девочкой рисовала в тетрадке эскизы домов будущего, рассчитанных на теплый климат и не предусматривавших системы отопления. Их изюминку составляла сложная система вентиляции, которую Назиме видела в Йемене во время летних каникул.

Мать Назиме очень рано овдовела. Муж оставил ей значительное состояние, и ее задачей стало не потерять его в борьбе с самозваными наследниками. Она решила составить хорошую партию для единственной дочери и двух сыновей, что ей удалось. Все они создали семьи с отпрысками богатых родов.

Назиме выдали за сына материной подруги. То, что она стала его третьей женой, мать не смущало. Далия знала этого человека. Владелец многих домов и поместий, он считался одним из самых влиятельных людей в городе.

Большой проблемой для Назиме было каждую третью ночь изображать страстную супругу. Два дня после этого она себя ненавидела. Мужу она не могла и слова поперек сказать, все время только поддакивала. После этого Назиме чувствовала себя разбитой от усталости, потому что ложь утомляет, если ее не принимает сердце. А оно у Назиме было чистое, как у пятнадцатилетней девочки. С наигранной веселостью Назиме целовала мужа, делала ему массаж и возбуждала, доводя до экстаза. При этом она не любила его тело. Оно казалось ей слишком белым и рыхлым, как тесто. А когда супруг Назиме потел, он становился скользким, как лягушка. Прежде чем заняться с ней любовью, он всегда пил арак, так что со временем она возненавидела запах аниса. Кроме того, он принимал редкий в Дамаске препарат, придававший ему мужской силы. Чем больше Назиме молила мужа о пощаде, тем больше он неистовствовал. Лежать под ним было для нее пыткой. Она родила от него троих детей, которых любила. С ними она отдыхала в перерывах между его визитами.

Далия посоветовала Назиме курить гашиш накануне встреч с мужем. Некоторые из ее клиенток утверждали, что это зелье помогает им переносить супругов. Однако Назиме ответила, что это не для нее: один вид этого мужчины вызывает у нее рвотную реакцию, с которой, накурившись гашиша, она не справится.

Далия попыталась успокоить клиентку, предположив, что, по-видимому, организм господина Аббани производит слишком много семени, от которого, хочет он того или нет, ему надо избавляться. «Я думаю, у него и мозги состоят из семени», – горько пошутила Назиме.

Обе женщины рассмеялись, и Нура впервые обратила внимание на журчащий, обворожительный смех мадам Аббани. Нура подумала, что, будь она мужчиной, непременно влюбилась бы в нее. Она и не подозревала, что Назри Аббани согласился взять в жены эту женщину только после того, как услышал ее смех. Именно тогда он последовал желанию матери, еще не видя в глаза свою будущую невесту.

И уже незадолго до ухода из ателье Нура слышала последний совет, который дала Далия Назиме Аббани.

– Тогда остается одно – развод, – сказала она. – А потом ты легко найдешь себе мужа, которого сможешь полюбить.

К концу третьего года Нура могла работать с такими дорогими тканями, как бархат и шелк. Далия поручала ей выполнение заказов, чем давала понять, как высоко ценит мастерство своей ученицы, и даже вызывала ревность старейшей работницы ателье Фатимы.

Так Нура и окончила бы свое обучение, счастливая и довольная собой, не появись однажды в ателье тетя знаменитого каллиграфа.

В то утро по дороге на работу девушка видела двух полицейских, только что застреливших собаку. С неделю назад пошел слух, будто в городе орудует банда, которая ловит собак и перекисью водорода пишет на их спинах имя президента Шишакли. На светло-каштановой шерсти несчастного животного светились белоснежные буквы. Пуля полицейского убила его не сразу. Когда Нура рассказала обо всем Далии, та оцепенела от ужаса.

– Храни нас Бог, добром это не кончится, – прошептала она.

Но в течение дня обе они забыли и о собаке, и о президенте.

Полковник Шишакли, пришедший к власти в результате государственного переворота, был свергнут в феврале 1954 года. Лишь по прошествии нескольких лет Нура убедилась, что слова Далии были не данью пустому суеверию, но самым настоящим пророчеством.

14

Миновали годы, прежде чем отдельные эпизоды уложились в голове Нуры в целостную картину. Она часто вспоминала бабушку, составлявшую из разноцветных кусочков материи настоящие пейзажные полотна.

Незадолго до своего бегства Нура узнала, что идея свести ее с Хамидом Фарси принадлежала ее однокласснице Набии аль-Азм. Семья Набии занимала большой дом в полусотне шагов от мастерской Хамида. Ее брат, которого Нура знала с детства, восхищался искусством каллиграфии и числился среди постоянных клиентов Фарси. Когда он однажды рассказал сестре об одиноком мастере, та сразу решила, что лучшей пары, чем Нура, ему не найти.

Позже Нура вспоминала, как случайно встретилась с Набией на рынке Сук-аль-Хамидия, куда пришла за особыми пуговицами для Далии. Располагая свободным временем, Нура приняла предложение бывшей одноклассницы вместе поесть мороженого. Набия, которая тогда была влюблена и готовилась к свадьбе, удивилась, что Нура до сих пор не замужем.

– Я думала, что с твоим личиком ты уже в пятнадцать подцепишь какого-нибудь богача, – сказала она. – Рядом с тобой я чувствую себя просто ощипанной курицей.

Две недели спустя отец сообщил об одном знатном отпрыске, высказавшем желание взять Нуру четвертой женой. Разумеется, ему отказали. Ведь дочь шейха Араби заслуживала мужа, который будет любить только ее одну.

А еще через месяц соседка Бадия пригласила их с матерью на чашку кофе. Нура согласилась лишь из вежливости. Позже, вспоминая тот день, она снова и снова приходила к выводу, что мать обо всем знала с самого начала. Именно потому она так настаивала, чтобы Нура оделась красиво. Странное требование, если учесть, что соседи обычно захаживали друг к другу в домашних платьях, а иногда и в тапочках.

В гостиной сидела элегантная пожилая дама, которую Бадия представила Майдой. Она оказалась дочерью известного купца Хамида Фарси и ее подругой. Муж Майды работал в Саудовской Аравии и редко приезжал в Дамаск. Далия несколько раз повторила, что он пользуется там большим уважением и что живут они во дворце, но в Саудовской Аравии им бывает скучно, и поэтому на лето они подыскивают себе домик в Салихии.

По ходу рассказа женщина не сводила с Нуры маленьких, но пронзительных глаз. Их взгляд словно проникал сквозь одежду, отчего девушка чувствовала себя неловко.

Все было фарсом с самого начала, но Нура этого не видела. Бадия попросила ее сварить кофе, который у нее якобы получается особенно вкусным. Нура готовила кофе не лучше и не хуже любой семнадцатилетней девушки, однако послушно удалилась на кухню. Дом Бадии она знала, как свой собственный. Нура не замечала, с каким вниманием элегантная гостья следит за каждым ее движением. Глотнув кофе, дама воскликнула:

– Какая прелесть!

Женщины, не смущаясь, говорили обо всем, и Нуре беседа показалась слишком интимной, чтобы вести ее в присутствии малознакомой женщины. Ни с того ни с сего Бадия вдруг стала расхваливать какого-то богатого и рано овдовевшего каллиграфа, с которым, по-видимому, была хорошо знакома. Мать Нуры поддержала ее, посетовав на то, что покойная жена не оставила ему детей.

– Детей у него нет, и слава богу, – отозвалась пожилая дама. – Но он, конечно, будет рад завести их от молодой супруги с глазами газели.

Тут гостья многозначительно задергала бровями. Нура наконец поняла намек и готова была провалиться на месте от смущения.

Вскоре они с матерью распрощались с дамой и Бадией и собрались уходить. Уже в дверях мать остановилась и наставительно заметила, что Нуре следует хорошенько обдумать то, о чем говорили женщины. На что пожилая дама отреагировала тут же, со всей свойственной ей откровенностью.

– Газель, храни ее Господь от дурного глаза, – вздохнула она, глядя на Нуру. – Слишком худа, но это поправимо, потому что сложена она хорошо и походка ее женственна. У нее теплые и сухие руки и гордый взгляд. Быть может, слишком гордый.

– Конечно-конечно, – закивала Бадия. – Таковы они все, девушки, читающие книги. Но если твой племянник мужчина, он в первую же ночь покажет ей, кто в доме хозяин. А если он этого не сделает, значит так тому и быть. В конце концов, наши с тобой мужья тоже живут неплохо.

Тут обе женщины рассмеялись.

Мать внимательно слушала их разговор. Нуре же стало не по себе, и она хотела одного: домой.

Лишь спустя несколько месяцев девушка узнала, что мать уже на следующий день отправилась взглянуть на жениха. Мастерская каллиграфа располагалась в светлых, богатых комнатах, блиставших мрамором и стеклом и напоминающих интерьеры современного музея. Сук-Саруйя считался одним из престижнейших кварталов города.

Тем не менее мать не могла взять в толк, как этот человек умудряется жить на писанину. Ведь ее муж написал несколько книг и остался беден. Когда она поделилась своими мыслями с Бадией, та заверила ее, что ее супруг ни в какое сравнение не может идти с Хамидом Фарси – одним из лучших каллиграфов в Дамаске и владельцем богатого дома. Бадия даже раздобыла ключи, но мать наотрез отказалась вступать во владения каллиграфа без сопровождения его тети. Наконец они встретились на рынке специй Сук-аль-Бусурия и все вместе отправились в дом Хамида Фарси.

– Настоящий райский уголок, – шептала мать, избавляясь от последних сомнений.

Дом действительно походил на рай, каким его представляли в Дамаске. Вошедший в него с восточной стороны попадал в коридор и в прохладной темноте тут же забывал о пыли, жаре и суете улицы. Где-то посредине коридора с левой стороны была дверь, за которой открывалась просторная кухня, как раз такая, о какой мечтала мать Нуры. Напротив нее находилась каморка, где хранилась старая мебель, посуда, большие кухонные котлы и разные другие предметы, которыми пользовались не чаще одного раза в год. Через этот же коридор можно было выйти во внутренний двор с цветной мраморной плиткой, фонтаном, лимонными, апельсиновыми и абрикосовыми деревьями, кустами роз и вьющегося жасмина. По его периметру располагались разукрашенные ниши и двери, ведущие в роскошные спальни, гостиные и прочие жилые комнаты.

Второй этаж мать Нуры осматривать не стала. Увиденного оказалось достаточно, чтобы сделать необходимые выводы.

Она так и не рассказала о своем визите ни мужу, ни дочери.

Однако с тех самых пор Сахар не сомневалась, что Хамид Фарси может составить счастье Нуры, и осторожно начала убеждать в этом мужа. Позже, после бегства дочери, она утверждала, что жених с самого начала вызывал у нее подозрения. Отец Нуры редко сердился, но, когда жена начинала перевирать события, связанные со сватовством Хамида Фарси, он ругал ее.

А еще через неделю после посещения дома каллиграфа Бадия и Майда пришли к ним на чашечку кофе. Вместе с хозяйкой они сидели у фонтана и рассуждали о том, что все мечты женщины сходятся в одной точке, а именно в желании сделать мужа счастливым. В их устах это звучало как чистой воды лицемерие, потому что ни Сахар, ни Бадия никогда не придерживались этой максимы. С любой другой женщиной отец был бы счастливей – в этом Нура не сомневалась уже в детстве.

Иногда Майда обращалась к ней, и тогда начинался долгий и пустой обмен вежливыми фразами, поддерживать который умела любая дамасская девушка. На прощание тетя Хамида Фарси крепко обняла Нуру и разрешила называть ее просто Майдой. А когда она поцеловала девушку в губы, та удивилась по-настоящему. Не сказать чтобы это было неприятно – дама хорошо пахла и имела красивый рот, – однако девушка сильно смутилась.

– Зачем? – недоумевала она, оставшись с матерью наедине.

– Майда хотела лишний раз убедиться в том, что у тебя ароматное дыхание и аппетитные губы, – сказала мать.

– Но зачем? – удивилась Нура.

– Потому что племянник Майды, известный каллиграф, ищет себе жену, – ответила мать, – и если у нас все получится, ты будешь счастлива.

Нуре льстило, что такой уважаемый человек просит ее руки.

Через неделю они с матерью отправились в хамам, где должны были встретиться с Майдой и Бадией.

Лишь позже Нура поняла, что тетя Хамида Фарси захотела увидеть ее голой, прежде чем принять окончательное решение. И тут Нура удивилась в очередной раз. Ее мать, стыдившаяся, как казалось, и случайно залетевшего во двор воробья, позволила чужой женщине щупать и осматривать родную дочь. Нура и сама была будто не в себе и не протестовала, когда Майда проверяла ее грудь, подмышки, нос, уши, влагалище.

Обычных в такой ситуации вопросов об отношениях с мужским полом Нура избежала. Репутация семьи Араби делала их излишними.

Далее последовали недели томительного ожидания. После хамама Майда исчезла. Мать не спала ночами, как будто сватались к ней.

Наконец Майда объявилась с радостной вестью: Хамид Фарси готов назвать Нуру своей законной женой. Сахар плакала от радости. Тут же определились и с размером выкупа, и с датой, когда мужчины должны будут высказать вслух то, о чем женщины договаривались последние несколько месяцев.

Незамедлительно прибыл из Саудовской Аравии дядя Хамида Фарси, муж Майды. Направляясь в дом невесты, он взял с собой трех богатых торговцев с рынка Сук-аль-Хамидия, словно желая показать тем самым, какие люди стоят за женихом.

Шейх Араби поразил гостей своей ученостью. Они задавали ему каверзные вопросы, касающиеся морали и веры, ели фрукты, курили и пили сладкий черный чай. Когда же наконец речь зашла о деле, стороны поладили быстро. Вопреки желанию жены шейх заявил, что размер выкупа ему безразличен. Главное – он должен быть уверен, что его дочь в надежных руках. Деньги – дело наживное, в отличие от любви и взаимного уважения супругов. Позже Сахар, слышавшая весь разговор из кухни, пеняла мужу, что, будь он ловчей, выторговал бы гораздо большую сумму, чем та, что уже была обговорена с тетей жениха. Он отдал свою дочь задешево, словно старую деву. Дядя Хамида придерживался того же мнения, но молчал, посмеиваясь в усы. Глядя на шейха Араби, он лишний раз убеждался в неспособности книжных людей вести дела и в их неприспособленности к жизни. За такую умную и красивую девушку сам он взял бы в три раза дороже.

Согласовав срок свадьбы, мужчины встали и пожали друг другу руки. Отец благословил их союз сурой из Корана.

Через несколько дней посланец Хамида Фарси принес часть выкупа, и дальше все пошло быстро. Портниха Далия получила свой главный в этом году заказ. Позже Нура вспоминала, что дни подготовки к свадьбе пролетели как в лихорадке. Никогда ни до, ни после этого она не ходила так много по магазинам и не тратила столько денег. Матери всего было мало: посуды, одежды, украшений – хотя Нура отправлялась в обустроенный дом, который ее будущий супруг приобрел много лет тому назад и обжил со своей первой женой.

Однако Сахар настояла, что посуда и постельное белье должны быть новыми. Жених попробовал спасти хотя бы дорогую посуду, но мать Нуры сказала, что есть из тарелок, которыми пользовалась покойница, – плохая примета. Скрепя сердце каллиграф уступил. Он отдал будущей теще ключи от дома и перестал интересоваться тем, что там происходит. Мать Нуры увидела в этом жесте великодушие и истинное благородство и всей душой полюбила зятя.

Сразу в дом Хамида Фарси привезли только тяжелую мебель. Остальное до свадьбы выгрузили в доме родителей Нуры. Покупки заполняли комнату за комнатой. Отец не мог дождаться, когда же наконец этот хлам свезут на двор к жениху. Ему пришлось набраться терпения.

Далия работала только на свадьбу Нуры. Она жаловалась, что не успевает к сроку, пила много арака и мало спала.

– Ты отправишься на кладбище раньше, чем настанет моя первая брачная ночь, – шутила Нура, чтобы успокоить свою совесть.

Годы спустя она часто вспоминала эти последние недели в ателье Далии, которую очень расстроил ее уход.

– Вечно меня покидают те, кого я люблю, – неожиданно призналась Далия, оставшись наедине с Нурой.

Ее печалило, что жених богат, ведь девушка обещала стать хорошей портнихой. Когда же пришло время прощаться, слезы сами хлынули из глаз Нуры.

– Возьми, это я сшила для тебя из обрезков, – сказала Далия, протягивая ей шелковую рубашку. – А пуговицы прикарманила у одной богатой клиентки. Не бери в голову: краденое носится лучше, чем купленное. – Она была пьяна в стельку.

Прощание с Далией запомнилось Нуре еще и потому, что именно в этот день она снова отправилась в хамам, чтобы пройти еще одну неприятную процедуру.

До свадьбы оставалось совсем немного. Через несколько минут после их прибытия в хамам к матери подошла известная в их квартале повитуха, и вскоре Нуре было велено следовать за ней. В просторном зале женщины шумели и брызгались водой, как маленькие девочки. Они сидели группами, мылились, терли друг друга губками или пели.

Дородная дама отвела Нуру в нишу в конце зала, глубокую, как кабина без двери, заглянула в нее и кивнула: «Здесь».

От матери Нура знала, что в этот день ей удалят все волосы на руках и ногах. Повитуха взяла специальный сладкий шарик из теста и прошлась им по телу Нуры, безжалостно и деловито обрабатывая участок за участком. Это было похоже на удары утыканной гвоздями доски или укусы ос. Боль усиливалась и стала невыносимой, когда женщина дошла до паха. Нуре казалось, что с нее сдирают кожу. Она заплакала, но повитуха, вместо того чтобы утешить, влепила ей пощечину.

– Молчи, девушка, – проворчала она. – Как ты будешь жить с мужем, если не можешь вытерпеть такое? Поверь, это цветочки.

Она вымыла Нуру, грубо тиская, и удалилась.

Подошедшая вскоре парикмахерша успокоила девушку, расстроенную бесцеремонностью повитухи, остригла ей ногти, вымыла и уложила волосы и рассказала, как быстрее довести мужчину в постели до экстаза.

Вспоминая те дни, Нура сравнивала себя с ягненком, которого мариновали и сдабривали пряностями, готовя к праздничному столу.

Парикмахерша напудрила и надушила ее. У Нуры пересохло в горле, но она не решалась попросить воды. Тело горело, а воздух в хамаме все накалялся. Когда Нура попыталась сесть, стена поплыла у нее перед глазами. Парикмахерша тут же подхватила девушку под мышки. Нура почувствовала на шее ее дыхание.

– Что с тобой, детка? – ласково спросила женщина и поцеловала ее.

– Я хочу пить, – ответила Нура.

Парикмахерша осторожно опустила ее на пол и быстро ушла. Вскоре она принесла холодной воды в медном ковше, и первый глоток причинил Нуре боль. Потом парикмахерша гладила ей грудь, а Нура безучастно следила, как набухают соски, словно они не были частью ее тела.

– Приходи ко мне, когда захочешь. Так, как я, не ублажит тебя ни один мужчина, – прошептала парикмахерша и поцеловала Нуру в губы.

После бани Нура с матерью возвращались домой молча. Нура была печальна, потому что вся радость предвкушения свадьбы у нее прошла.

Официальная церемония обручения проходила в доме ее родителей, едва вместившем всех приглашенных. В зале стоял тяжелый аромат благовоний, духов и воска. На всякий случай мать закупила в Алеппо сотню огромных свечей лучшего качества. Она не доверяла электричеству. Пока в стране хозяйничали французы, станция работала бесперебойно. Однако стоило стране обрести независимость, как ток стали отключать по два раза на неделе. Мать боялась остаться в темноте в день свадьбы или помолвки. В ее понимании это стало бы зловещим знаком, предвещавшим беспросветные жизненные тяготы.

Напрасно люди не слушали Сахар, когда выходила замуж ее племянница Бараке. Нура помнила, как в тот день погас свет. Никого, кроме матери, это не напугало. Масляные лампы зажгли тогда вопреки ее протестам. Сахар уговаривала не делать этого ни в коем случае, ведь запах нефти ядовит.

И когда через три года племянница Сахар отравилась после третьего выкидыша, мать не сомневалась, что причиной несчастья стало отключение электричества в день ее свадьбы.

Нуре надолго запомнился запах ладана. Отец хотел, чтобы было как в храме. Этот аромат казался ему чувственным. Юная родственница по знаку матери то и дело добавляла в медные курильницы кусочки смолы.

Но вот на стол вскарабкался отец с книгой в руках, и все притихли. Он прочитал несколько историй из жизни пророка, попеременно бросая строгий взгляд на женщин, беспрерывно жевавших конфеты и засахаренные фрукты.

Обручение по просьбе жениха проводил известный шейх мечети Омейядов Махмуд Надир. Сам Хамид не присутствовал. Обычай запрещал ему видеть невесту до свадьбы.

Нура в этом долгом обряде участия почти не принимала. Поскольку отец Хамида Фарси умер, жениха на церемонии представлял его дядя, снова прилетевший из Саудовской Аравии, на этот раз, как говорили, на королевском самолете, поскольку король был его другом. В присутствии шейха Махмуда он пожал Рами Араби руку, подтвердил желание своего племянника взять Нуру в жены и отдал ему остаток выкупа за невесту. Потом мужчины помолились, и шейх Надир произнес короткую проповедь о святости брачных уз.

Нура сидела в стороне на высоком, похожем на трон стуле, украшенном розами, лилиями и базиликом. Она оставалась серьезной, потому что улыбка могла быть истолкована как насмешка. «Можешь громко зарыдать, если получится», – советовала ей мать. Нура пыталась вспомнить печальные события из своей жизни или грустные фильмы, но в голове вертелись лишь сцены из свадебных комедий. Несколько раз она едва не прыснула от смеха, потому что заметила в толпе гостя, напомнившего ей героя одной египетской мыльной оперы.

Ко всему прочему, ее смешил дядя Фарид. Переживший недавно шестой развод в своей жизни и округлившийся, как арбуз, он стоял неподалеку от Нуры и рассказывал анекдоты. Его окружение хохотало так громко и заразительно, что мать Нуры вскоре попросила его перейти на другое место.

Мысленно поблагодарив маму, Нура прикрыла глаза и стала думать о мальчике, который так жалостливо плакал в доме ее подруги Надии под ножом господина Салиха. Так ей удалось заплакать, и вскоре мать и другие женщины принялись ее утешать. Потом мужчины читали вслух благословлявшие брак суры из Корана, и в общем хоре она различила голос отца.

– Моя маленькая принцесса, – сказала мать, повернув к ней заплаканное лицо, – Такова наша доля. Женщина должна рано или поздно покинуть родительский дом.

За несколько дней до свадьбы по обычаю праздновали «день хны». Для него всегда закупали немереное количество этой природной краски, а в доме собирались женщины, из родственниц и соседок, чтобы петь, танцевать и веселиться. Гостьи красили себе руки и ноги в красный цвет. Одни рисовали на теле геометрические узоры, другие довольствовались нанесением цветных точек.

Наконец наступил и день свадьбы, когда длинная процессия понесла подарки к дому жениха, и отец Нуры вздохнул с облегчением.

Впереди медленно вышагивали с десяток самых уважаемых жителей квартала Мидан. За ними следовал высокий человек в арабской одежде, который держал над головой раскрытый Коран. За ним шли два аккуратно одетых мальчика, у одного на голове была подушка жениха, а у другого – невесты, и четверо крепких парней с новыми матрасами и другими постельными принадлежностями. Шестеро мужчин, выстроившись в две колонны, несли на плечах свернутые ковры. За ними еще четверо толкали тележку с двумя небольшими шкафами и прикроватными тумбочками, закрепленными веревками. Человек атлетического сложения держал в руках большое зеркало в раме, где быстро сменялись прыгающие отражения домов. С десяток носильщиков шли, груженные посудой, за ними еще шестеро – столовыми приборами. Остальные тащили стулья и банкетки, подушки, сложенные занавеси и белье. Одни только платья Нуры, упакованные в разноцветные тюки, волокли шестеро парней.

В доме жениха гостей встретили ликованием, песнями и прохладительными напитками. Носильщики, получив от отца Нуры щедрое вознаграждение, поцеловали ему руку и, радостные, удалились.

Накануне Нуру еще раз подвергли осмотру. Парикмахерша внимательно изучила ее тело, удалив оставшиеся после первой депиляции волоски, и смазала всю ее сильно пахнущим жасминовым маслом. Затем Нура проскользнула наконец в тяжелое свадебное платье. Десять браслетов защелкнулись вокруг ее левой руки, на шее повисла массивная цепь, а в ушах заблестели серьги в форме обручей – все из чистого золота. Потом настала очередь румян и пудры. Когда женщины закончили, Нура не узнала себя в зеркале, такой красивой и женственной она стала.

Мать по правую руку и Майда по левую – вывели ее из родительского дома и посадили в разукрашенную повозку, словно сошедшую с экрана, на котором демонстрировалась египетская мелодрама. За нею выстроились в ряд двадцать других, в которых разместились родственники и друзья. Колонна пришла в движение и потянулась в сторону Прямой улицы, сразу оказавшись в центре внимания многочисленных прохожих, нищих и уличных торговцев. Время от времени в толпе раздавались крики: «Да благословит вас пророк! Да пошлет он вам детей!»

– А с одной из моих племянниц на прошлой неделе случилась беда, – рассказывала дорогой Майда. – Родители жениха за два часа до свадьбы потребовали освидетельствования ее девственности. Осмотр должна была провести их знакомая акушерка в присутствии будущей свекрови. Собственно, моя племянница, которая очень любила своего жениха и чувствовала себя на седьмом небе от счастья, не возражала, потому что действительно была невинна. А вот ее родители отказались наотрез. Они вообще посчитали это заранее продуманным маневром матери жениха, которая с самого начала не хотела этого брака. В результате получился большой скандал, не обошлось и без драки. Полиция приехала только через час. Ужас что творилось на внутреннем дворе! Груды мусора и разбитая жизнь моей племянницы – вот во что вылилась эта свадьба.

У Нуры похолодело в желудке. «Зачем она все это рассказывает? – подумала она. – Это что, намек?»

У дверей своего нового дома Нура сошла с повозки прямо в объятия торжествующей толпы. Здесь было больше сотни человек. Далия коротко обняла свою бывшую ученицу.

– Ты прекрасней любой принцессы из кино, – прошептала она и тут же исчезла.

Возле дверей к ней подошел мужчина из окружения жениха. Он принес стул, а одна из женщин протянула Нуре комок теста величиной с кулак. Нура знала, что надо делать. Она встала на стул и изо всех сил запустила комком в каменную арку над входом. Тесто прилипло, а толпу охватил новый приступ радости.

– Да растет и умножается ваш род, как на дрожжах! – кричали люди.

Нура вошла в дом, а потом во внутренний двор, очаровавший ее с первого взгляда. Как до того у себя дома, мать расставила здесь множество свеч и курильниц с благовониями.

Напрасно Нура высматривала отца в этом море мужчин и женщин. Она чувствовала себя одиноко и искала поддержки, однако его нигде не было видно.

Потом мать потянула ее в комнату, полную усмехающихся пожилых женщин. И началось получасовое представление, о котором она слышала от подруг. Женщины говорили поодиночке и хором, Нура стояла посредине, а мать наблюдала сцену со стороны, словно не имела к происходящему никакого отношения.

– Что бы он ни сказал тебе – не возражай. Мужчины этого не любят, – скандировали старухи.

– О чем бы он тебя ни спрашивал – ты не знаешь. Мужчины не любят умных.

– Не сдавайся, оказывай сопротивление. Дай ему победить тебя. Мужчины это любят. А отдашься просто так – даже если по любви, – он будет считать тебя легкодоступной женщиной.

– А когда он возьмет тебя – не бойся. Стисни на мгновение зубы, пока он войдет в тебя, и, прежде чем успеешь сосчитать до десяти, он выплеснет в тебя сок желания. Потом начинай отсчет снова. Не успеешь дойти до сотни, как услышишь храп. А если он очень силен, тебе придется повторить это три раза, прежде чем он превратится в мокрую тряпку.

– Выжми из него все соки в первую брачную ночь, потому что не после первого раза, а после последнего он станет твоим рабом. Если же первая ночь ему не понравится, он будет тебе господином и подружится со шлюхами.

Так наставляли Нуру пожилые женщины, как будто отправляли ее к врагу. Почему она должна вести себя с ним так, будто он – это не он, а кто-то другой, и она не та, за кого себя выдает?

Больше она ничего не слышала. Комната вдруг стала вращаться, как будто Нура стояла в центре карусели. Колени подкосились, но женщины подхватили ее под руки, посадили на скамейку и продолжили говорить. Окруженная стеной их голосов, Нура попыталась было сделать в ней лаз, чтобы расслышать, что происходит во дворе. И тут ее позвал отец.

Он постучался в дверь, и она растолкала старух, прокладывая себе путь на свежий воздух.

– Где ты была? Я искал тебя, – сказал он, смеясь.

– Я тебя тоже, – прошептала она и заплакала, уткнувшись лицом в его плечо.

С ним Нуре было спокойно. Сразу пошла на спад подступившая было волна злобы на мать, которая бросила ее в это змеиное гнездо. Но слова старух надолго застряли у нее в голове, словно мелкий мусор.

В центре двора танцевали женщины с разноцветными свечами в руках. Мать раздавала указания, и Нура на некоторое время осталась одна. Со стороны переулка доносились крики и шум. Внезапно появившаяся родственница жениха схватила ее за руку.

– Пойдем, – шепнула она.