Текст книги "Евангелие от рафаила или всё путём"

Автор книги: Рафаил Нудельман

Соавторы: Анатолий Кардаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

БЕГА С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

Этот злополучный день изложу вкратце ввиду изнеможения писчих сил.

Восстав поутру, во рту имели перегар и в членах неудовлетворение. От совокупности ломило в затылке, куда припекало светило. Окрестность изнывала от жары, озеро было чашей прохлады.

Опорожнившись и приняв в себя остатки трапезы, отдирали копоть с посуды. Попутно пристал к нам увечный турист, по всей видимости, удравший из клиники Склифасовского. Заикаясь, косноязыча и дёргая ногой, калека вопрошал, не видали ль мы его долговязых друзей, увешанных фотоаппаратами.

– Среди аппаратов висит и девица НН, – поправили убогого Командор, догадавшись, о ком идёт речь. О, проницательность Вождя! И щедрость Их, с какою Они подали чай пациенту Склифасовского!

Вкусив, сложились; сложившись, двинулись в город. Подходя к турбазе, определилось странное шевеление Командора. Одною половиной тела Они изображали желание избавиться от особ, другой – прильнуть к гейшам. Провели краткое совещание на ходу; приглашены были все присутствующие кроме заинтересованных особ. Командору была выдана индульгенция. На месте, где указывалось количество грехов, оставлено было пустое место – заполнить по совершении. Размахивая индульгенцией, как апостол Павел на фреске Рублёва, Командор скрылись между палаток. Широкие Массы переложил рюкзак М.А. Командора не было. Обсудили окружающую местность. Командора по-прежнему не было. Ш.М. побрился в регистратуре турбазы. По-прежнему. Покинул особ, обрёл Командора в тесном соседстве с гейшами. Получил Ц.У.: вести особ в неизвестном направлении; в любой подходящий момент оторваться от оных в противоположном. Сами Командор нацелились на восхождение с гейшами на вершины блаженства; вершины сии обретались в 4-х камэ от турбазы и именовались горой Маура. Встреча частей назначалась от 13:00 до 14:00 у входа в музей. На сём расстались.

Широкие Массы повёл потрепанные в боях части в сторону учреждений общепита. Впавшие в уныние особы правильно оценили исчезновение Командора и попросились в Дом Колхозника. Блудные дщери были встречены администрацией почти как в Библии. Все принимали в себя дары общепита. Обнаружили расстройство кишок у М.Л. Ш.М. повёл оную в сад монастыря, пожертвовал спальник для излечения. Пользуясь болезненной дремотой, охмурял оставшуюся в одиночестве М.А. – небезуспешно, хотя и на виду у всех, вследствие чего не мог последовать по стопам Командора, то есть взойти на вершины,

В 14:00 Широкие Массы обрёл Командора в условленном месте. Вождь сияли и были впопыхах. На горе Маура Командор провели беседу об архитектуре Кирилло-Белозёрского и Соловецкого монастырей, в результате чего гейши были готовы соответствовать обе, сразу или по очереди, как соблаговолит Мудрейший. Но скрепили сердце своё и прочие члены Командор, спеша к стреноженному особами Широким Массам для снабжения последнего спасительными инструкциями. Гейшам же повелели Командор явиться вечером к костру, где обещали представить им Вриосекса, который-де удовлетворит жаждущих.

Обсудив ситуацию, Командор удалились, приказав нам окончательно похоронить особ М.А. и М.Л. и прибыть на место ночлега не позднее 20:00.

Однако сильно показалась нам по душе тихая, но с изюминкой М.А., общение с которой уже заметно продвинулось. Вопреки указаниям Командора повели курс на расщепление особ и ресинтез с оставшейся половинкой. Натолкнулись на мощное сопротивление М.Л., до глубины уязвлённой пренебрежением Командора несмотря на ее готовность хлестать спирт, жертвуя даже состоянием желудка. Излечившись посредством спальника, М.Л. начала отпускать замечания касательно особы Командора, что мы с негодованием пресекли. Затем в саду появилась гейша В.Л., особенно интересовавшая Командора. Были окончательно сбиты с толку, ибо Командор собирались к оной в палатку. В.Л. окинула особ нехорошим взглядом и криво усмехнулась. Вконец запутанные, стали отделываться от особ, дабы выяснить, что сталось с Командором. С указанной целью отправились на дикий брег якобы для купания. Особы стыдливо удалились. Немедленно попытались прорваться к турбазе, но были пойманы вернувшимися особами, несшими заботливое питание. По причине мучительной воспитанности поддались предложению разделить трапезу. Снова пытались расщепить; бесполезно. Покинули поле боя с душевными потерями, но сохранив боеспособность. Последнее, что видели: опечаленные глаза М.А. в суровом обрамлении мстительной М.Л.

...ВСЕГДА УМЕЙТЕ К ДАМАМ

ПОДДЕЛАТЬСЯ: ИХ ВЕЧНЫЙ "ОХ" ДА "АХ"

ВО ВСЕХ ЕГО БЕСЧИСЛЕННЫХ ТОНАХ

ЛЕЧИТЕ ВСЁ ОДНИМ, ВСЁ ТЕМ ЖЕ САМЫМ.

(И.-В.ГЕТЕ, ФАУСТ, ч.1, сцена 4)

Мчались круг озера, ища глазом полыханье костра – знак присутствия Командора. Не найдя оного, ликовали и скорбели: ликовали, ибо надеялись не опоздать, скорбели из-за неведомости судьбы. Пришед на место, в остолбенении узрели Вождя.

Одиноко восседали Они у догорающего костра. Завидев нас, объяснили нам нашу преступную беспечность и оной последствия. Гейши были, принесли рыбу, подаренную им некими рыболовами с гнусными намерениями. Рыбу ту, очищенную и потрошённую, сложили гейши к ногам Командора и стали ждать прибытия обещанного им Вриосекса и сотворения ухи. В процессе ожидания Командор ублаготворяли гейш мелкими чудесами. Так создали Они мужика на велосипеде, якобы мимоедущего. Спешенный, развлекал мужик гейш беседой. "Скотина есть?"– спрашивали гейши. "Хм... скотина, – усмехался мужик, – Есть... Жена...". "А дети?" – "Хм... дети... Поросята..." А время шло, валилось на сосны распаренное солнце, запевали боевые марши первые комары, но Вриосекса все не было и всё более проблематичной становилась уха, ибо и лук, и лавровый лист, и соль, и спирт, и хлеб и прочие продукты находились в рюкзаке Ш.М., а рюкзак вместе с Ш.М. и Демагогом и Вриосексом и прочими – в алчных руках М.А. и М.Л.

Тогда сотворили Командор ещё одно чудо: заполыхал костёр, сама собой закипела вода в котелке над огнём, сварилась картошка, очищенная нетерпеливыми руками гейш, а за нею и рыба, и возникла из ничего уха, коею были накормлены и мужик, и гейши, и Командор, и ещё оставлено было для блудящего Ш.М.

После ужина Командор отослали прочь гейш, возжелавших волейбола на турбазе, и мужика. И оставшись одни у тихо горящего костра стали под звуки песен Высоцкого, доносившиеся с противоположного берега, презирать суету мирскую. Пресытясь думами, Командор внушили Широким Массам явиться, что мы и сделали, вынырнув из леса в виде рюкзака на дрожащих от недоедания ногах.

С покаянным воплем "Дай плечико лобзнуть!" прильнули мы к остаткам ухи, милостиво оставленной нам от пиршества Командора с гейшами. Вылакав пересоленную уху, облизали банку, в которой хранилась рыба, и перемалывая зубами рыбьи хребты, утвердили себя в мнении, едином с Командорским, что из-за непрерывного бега врозь и с препятствиями потеряли удовольствие общения.

Стали общаться между собой и с природой. Природа соответствовала. Вечер был тих. Рыба ходила кругами. Взяли снасти, бросили крючок. Вместо рыбы появились гейши. Невзирая на вышесказанное, Командор тотчас переметнулись: вскрыли засекреченную тушёнку, щедрой рукой стали швырять валюту в восточные массы. Мы молчали, оккупированные массивной и неинтересной Л.В. От костра доносилось нервное хихиканье Командора. У нас отлегало от сердца, полагая, что сейчас Командор всего достигнет. Увы! Возвратившись к костру после приличествующего времени, узрели Командора в том же состоянии противостояния. Были удручены, вследствие чего хлопнули пол-банки. Рекламированный Командором, в роли обольстителя выступил Главкульт.

Трепещёт рука моя, слабеющая от трудов непосильных, но ещё более изнемогаю от надобности запечатлеть необъяснимое. Ибо чем объяснить смогу сей промах Командора? Сексуальным напряжением дня? Тягой Вриосекса к фталазолу? Импотенцией Ш.М.? Или бесовским наваждением Демагога?..

А может, не дано мне, грешному, проникать в замыслы Вождя? Не сужу, да не судим буду... Но опишу всё, как было, любовью к Истине укрепляя иссякающее усердие моё.

Главкульт, ошалевший от доверия Командора, понёс околесицу. Опричники, Рублёв, Сабурова, Дионисий, Нерль, Покров, Христос, волхвы – всё посыпалось в отверстые гейшевы уши. Извивы закомар завораживали сосновые леса, в которых бродили сексуально озабоченные монахи, разбрасывая там и сям деревянные монастыри; глыбы крепостных стен топорщились по берегам озёр и морей; небо вспарывали щипцы новгородских храмов; ржали кони во владимирском Ополье; Батый и Тохтамыш грели кривые ревматические ноги на пожарищах русских столиц; грызлись князья за престолы и уделы; гремели апостольские речи на вселенских соборах; тонула в Шексне княгиня Ефросинья; Грозный корчил из себя Сталина и с воем рожали русские бабы узкоглазых татарчат...

Гейшам было всё едино, лишь бы на сексуальном подъёме. Главкульт стал в позу над костром, выпучил страшные глаза, блики огня играли на небритых щеках, ветер вздувал седые космы... Кружка с валютой плясала в правой руке Главкульта, левой он привычно хватался за комаров, хотя не чувствовал не только их укусов, но даже и отрезвляющего голоса Командора, которые узрели величайшую ошибку свою. Но теперь ничего нельзя уже было поделать. Гейши самозабвенно уставились в иконообразное и страстное лицо Главкульта. "Верую!!!" – вопили их глаза, начисто отрешённые от всех мирских соблазнов космически возвышенной речью.

СЛУШАЙ, ИЗРАИЛЬ!!!

(НАРОДНОЕ ИНОРОДНОЕ)

Командор несколько смешались, даже начали терять себя, угодливо предлагали гейшам и Главкульту то тушёнку, то спирт, то присесть на удобное поленце. Но Главкульт не удостаивал взглядом холопствующего Вождя и продолжал нестись сквозь века и страны, увлекая за собой гейш, которые всю свою неизрасходованную восточную пылкость устремили на овладение интеллектуальными ценностями, щедро рассыпаемыми Главкультом. А он распинал себя на Голгофе своих необъятных познаний, и гейши пышными своими волосами отирали кровь на ступнях его.

Командор уныло оглядели это явление Главкульта восточному народу. Гейши потеряли остатки желания. Костёр догорал вместе с последними вспышками потенции Командора. К тому же время брало своё, пошёл третий час ночи, и Командор громко зевнули, заглатывая роты комаров. Главкульт ещё говорил по-прежнему страстно, но руками разводил слипающиеся веки. У гейш сна не было ни в одном глазу, они готовы были отстоять ещё и заутреню, но Командор гипнотической своей властью перенесли их обратно в их палатку на другой берег озера, положили на озеро одеяло тумана, сверху водрузили шпили и башни Кирилло-Белозёрского монастыря и в неземных этих декорациях затолкали отбивавшегося Главкульта в спальник. Очнувшийся от фталазола Вриосекс потребовал от Командора немедленно определить диспозицию на завтра: кому из женщин фавор, кому – опала.

– Спи уж, спи, геморройщик, – ответствовали Командор и, вздохнув, добавили: – Трудно быть богом!..

После чего легли отдыхать, имея в уме перенести боевые действий в район села Ферапонтово, где на оперативном просторе полагали Они разыграть решающее сражение с искусительницами.

УМИРОТВОРЕНИЕ ПЛОТИ

Сегодня, июля 18 дня, писчая способность моя пришла в полный упадок. Видно, время моё истекает. Много лет прожил я на свете, слабые силы, дарованные мне природой, без остатка употребил на жизнеописание Командора, и се аз отхожу в мир иной. Завещаю вам, други, продолжить дело рук моих и пера моего, стилем простым и бесхитростным прославляя Деяния Командора, да славится Их имя... Мутится разум, слепнут очи... други... прощайте...

Широкие Массы. Загнулся сегодня наш писака. Ну и то сказать, дряхлый был дедок. Говорил я Командору: не бери ты эту рухлядь, не пори хреновину, намаемси... Нет, взял. Ладно, мне всё по-фую, дело твоё. Вчера я глянул, а у него зенки под лоб подкатились. Что, говорю, папаня, слабо? А он жалобно на меня глядит. А чё на меня глядеть? Чай, не икона. А сёдни встаём сраня, а он уже холодный весь. Насилу ему кулак разжал, перо отобрал – казённое ведь имущество. Ну, хрен с им, с дедком. Теперича мне Командор велели писать. А чё там писать-то? Ну, встали, значит. Я, то-ись, встал; Командор дрыхли ишо. Глянул на часики: ё-моё, семь без мелочи! Девки вчерась знак дали – поедут в Ферапонтово восьмичасовым. А Вождь давят – хвост пистолетом. Ё-моё, думаю, с им останешься – девок упустишь, к девкам побежишь – он так потом пропердолит, не отдышисся! Но пофартило мне: Они один глаз, значит, открыли. Пусти, говорю, заради Христа: товар у меня там пропадает! Они губами пожевали, значит, и говорят: пошёл, говорят, куды хошь, только спать не мешай. Ну, я и дал дёру! Рюкзачок насовал, на плечо его, ноги в руки и даёшь!.. Дорога хреновая, всё кругом óзера, а время поджимает. Ах ты, так твою дёрганую, думаю, ведь не успею! На хрена ж только я сандалеты стаптываю? Сидели бы счас с Вождём, – с Командором, значит, – чаи бы гоняли, про баб культурно травили... Ну, ладно. Догоняет меня тут мотоцикл. Я к нему: подвези, говорю, браток, вó как надо! Земеля душевный попался. Садись, говорит, подвезу. За те же самые, значит. Ну, я ему, конечно, хрен дал. Подумаешь, два кэмэ подвёз. Я и сам бы мог пройти. Ну, он не обиделся, прямо скажу: душевный земеля... Да, приезжаю, значит, стою. Около автобуса стою, значит, как член, по стойке смирно, а баб нету. Восемь без мелочи, а их нету – и весь фуй! Ах ты, думаю, в зубы лязганая, на фуя ж я кругом озера пердолил, сандалеты стирал, земелю – душевный, сука, земеля! – упрашивал?! Ну, гляжу: пистонят. И прямо ко мне, значит. Ах, мол, извините культурно, мы, мол, чуток проспамши. Ну, думаю, курватура круга, это ты мне говоришь, который в три часа ночи ишо Командорскую стервь развлекал, а в семь, как сука резаная, кругом озера мотался?! Ну ладно, думаю, всё одно моя будешь, никуда не денешься. А Командорскую стервь я в гробу видал, пущай Они сами её приговаривают. Мне эти нацменки, татарва всякая, узбечки ни к чему, рвёт меня с них, как с перепою. Гад буду, гляну на такую – хана! не стоúт и не стоúт, ну вроде и стоять нечему. То ли дело моя с ямочками – у-у-ух... Ишь ты, села в автобус и ишо чирикает чего-то. Ну, ничего, ты себе чирикай, чирикай, а уж я закукарекаю – моя будешь, никуда не денешься.

Поэт. Нет, в самом деле, очаровательное создание. Такое милое безумство, ах, сэ муá! Позвольте ручку, сударыня! Божественная ручка – беленькая, тоненькая, пальчики – ах, дионисиевская линия. Держу ручку, едем в Ферапонтово. Слегка трясет, трэ жоли, но ничего. Приезжаем. Очаровательное селение. Справа – коровушка, слева – монастырек на холме. Ах, это и есть Ферапонтова обителька? Скажите, пожалуйста! Очень, оч-чень интересно. Взглянем? Нет? Дамы хотят сначала устроиться на ночлег? Пардон, пардон, мадам! Сопровожу с удовольствием. Ах, какая милая избушка! Здесь остановитесь? Ах, очаровательно, шарман! Теперь в монастырь? Отлично, сэ бенефик! Идем в монастырь. Садик, теремки, всё так мило. Входим в церквушку. Ах, какие очаровательные росписи! Это и есть Дионисий? Что вы говорите! Не может быть! О, сэ магнифик!..

Главкульт. В сопоставлении с Рублёвым Дионисий сначала кажется суше и холоднее. Вместо рублёвской широты, округлости линий, теплоты красок здесь – детальность, кажущаяся сначала мелочностью, бледность, доходящая до анемичности, в общем – непривычно и потому «не то». Первый контакт с Дионисием прошёл почти равнодушно. Покинул храм довольно спокойно, уселся на скамейку в сенях около экскурсоводов, пытаюсь влезть в беседу. Никакой реакции. Кляну себя, что не надел бляху. Наконец, решаюсь спросить прямо, будет ли экскурсия. Девица экзальтированного вида, очевидно, именно та, которую рекомендовали мне в Кириллове, отвечает неприязненно: их будет сегодня семнадцать. Можно понять её: семнадцать экскурсий – это не для экскурсовода, а для проститутки. Выхожу растерянный; хорошо хоть московские девочки воспитаны и в извинениях не нуждаются. Но что делать с роковыми страстями Командора?

Вриосекс. Конечно, страсти Командора по моей части, но что я сейчас могу? Шишки, шишки, одна за другой... и колет, и зудит... Ещё молоко это знаменитое вологодское. Командор хлещут вёдрами и хоть бы хны, а я после одной кружки штаны не успеваю натягивать. Начфин грозит весь фталазол на меня одного списать. Ох, кажется, опять!.. Командор говорят, что у нас на двоих в среднем нормальный стул. Весёленькая математика... Где же тут туалет? Ох, не добегу... А бабами пусть кто хочет занимается, хоть Демагог, мне-то что? Мне на бюллетень надо. Или инвалидность оформить? Чёртовы брюки никак не расстёгиваются. А, кажется, уже всё равно...

ДОКТОРИЦУ БЫ МНЕ НЕРОЖАЛУЮ! ИМЕЛ БЫ Я И ПЕРЕДНЕЕ И ЗАДНЕЕ УДОВОЛЬСТВИЕ!..

(ВРИОСЕКС В ПРИСТУПЕ ГЕМОРРОЯ)

Демагог. Вот дались Командору гейши! Впрочем, это даже пикантно: теловращения между двух огней! Правда, бегать много, но зато эффект каков! Ничего, ничего, сегодня какую-нибудь кашу мы всё-таки сварим!

Бегу на автостанцию. Автобуса ещё нет. Жарко. Интересно, почему я должен стеречь здесь их величество с двумя фаворитками? У них блажь, а мне отдуваться. Ну, ладно, ладно, смеётся тот, кто сначала только хихикает.

Смотрю: идут. На лице Командора блаженно-глупое выражение. Те две тащатся за ним, как овцы на заклание. Собственно фаворитка ещё омерзительнее, чем показалась вчера: грубые интонации, неподвижные глаза, жестокий и блудливый рот. Вторая – в шортах, не ноги – колонны текут вниз к земле; сплошной дорический ордер, как сказал бы доходяга Главкульт. М-да, вкус у Вождя,.. Впрочем, не буду. Пожалуй, я понимаю Ш.М. Хоть хам и дуб изрядный, но сумел, подлец, выбрать.., Ну, что ж, будем вежливы, будем, Ваше Величество, уж вы не беспокойтесь. В столовую? Пожалуйста, прошу вас... Ах, потом? Командор один будут вкушать? Ещё лучше. Так и знал, что эта ненасытная глотка начнёт свои эстетические упражнения с набивания чрева. Если подсчитать, сколько у нас на него ушло... Боже! Там молоко, тут огурцы, здесь мороженое – прорва! Ну, Вождь ведь, что поделаешь?! Это нам, серым, приходится ремни затягивать, а им всё дозволено. Вечная история! О, как я ненавижу тира... впрочем, молчу, молчу.

В монастырь? Милости прошу, всё приготовлено... Хе-хе, приготовлено, как бы не так. Эти азиатки специально во второй раз приехали сюда, чтоб послушать Главкульта – наш Вождь уж так им расписывали, так расписывали (а сами при этом глазками бегали по округлостям восточным, хе-хе)! А ведь доходяга наш не в форме сегодня, не в форме, и с экскурсоводшей у него ничего не вышло. Ну, будет потеха! Азиатки топчутся по храму, Главкульт мечется от Командора к ним, от них – к экскурсоводу, экскурсии прут одна за другой; ага, а вот и москвички появились, сейчас наш трудяга к ним кинется, а эти... ой, не могу, умора, ну, так и есть: заметили, засекли азиатскими своими гляделками наших беленьких девочек! Ага, помрачнели ваши восточные морды! И Командор лично скисли. Прелестно, прэ-лэ-стно!! Вот и Ш.М. смывается. Чего он там лепечет Командору? Ага, купаться... Ну-ну, сходи, сходи, милый, благо в музее всё равно обед. Знаем мы твоё купание, небось за москвичками сейчас побежишь! А этот-то, Вождь наш, уши-то как развесил, у, тетеря! Грёб бы свою азиатку и вёл на озеро! Нет, трётся около, ручки так и трясутся от вожделения, а тронуть не решается. Вот они, Вожди наши... впрочем, молчу, молчу...

КТО МАЛО И ЛЕНИВО ...... У ТОГО РАНО НАЧИНАЕТСЯ IMPOTENTIA. ЭТО Я ВАМ НА ОСНОВАНИИ НАУКИ ГОВОРЮ.

(А.П.ЧЕХОВ. СОБР. СОЧ., т.II, с. 187)

Широкие Массы. Невтерпёж мне стало до коликов: музей энтот, фузей, бабы восточные, Командор совсем охмурели, на меня зырит – мол, делай! А чё на меня зырить, чай, не икона! Чё я тебе сделаю? Сам связался, сам и раздевай. Может, хошь, чтоб я тую здоровую в кусты оттягал – так и говори прямо, чё намекаешь?! Только не стану я её тягать, ишо грыжу с ей надорвёшь, у ей кулаки-то что твои кувалды. Уж я лучше сбегу от вас всех, в пуп резаных, потопаю-ка я лучше на озеро, порточки стирану, покемарю чуток. Остоебенели вы мне все, не, правду говорю, с места не сойти.

Покемарил – вó, полéгшало. Теперича и в музей и куды хошь можно... А лучше всего – счас бы с Командором на двоих сообразить... Нет же, надо? Стервей этих приволокло на нашу голову. А у меня там товар пропадает! Такие девки душевные – ну, горит душа... О, лажа какая! Пока я кемарил, музей уже того, закрыли музейчик! Чё теперь? Командор велят в столовку топать с этими, значит, с азиятками. Ну, прусь, веду их, как вохра вшивая, а у самого зла не хватает. Ведь обожрут они нас, как пить дать обожрут. Вчера банку тушонки вылакали, спирту тоже, сегодня опять. Господи, да кончай ты хреновину пороть, Командор! Не слышит... Ну, смехá сплошные, анекдот куриный. Ладно, я куплю обед, я не жадный. Это Начфин кажную копейку считает, то-то ряжку отъел, в три дня не обсеришь: всё из наших копеечек, из трудовых! Ничё, я ишо с им сквитаюсь, не я буду – откинешь ножки. Вот стервы татарские, ведь ни копейки не отдали за жратву. Ах, суки, в локоть мазаные! А Командор-то, Вождь наш то-ись, ты глянь, вó даёт: провожает их по дороге! Ну, это ж надо! Доведётся и мне, значит, с рюкзаком на горбу за этими немытыми ишачить. Ах, суки кобылиные! И далеко это он задумал переть? Может, в Кириллов обратно? Хрена, меня на понт не возьмешь, счас прикинусь припадочным, тута останусь...

МЫ НЕ МОЖЕМ ЖДАТЬ МИЛОСТЫНИ ОТ НАЧФИНА, ВЗЯТЬ ЕЁ У НЕГО – ВОТ НАША ЗАДАЧА

(ДЕМАГОГ)

Начфин. Клянусь здоровьем, эти чудовищные траты нас погубят! Командор, которых я бесконечно уважаю, иногда всё-таки ведут себя слегка, я бы сказал, по-гусарски. Ну, спрашивается, зачем кормить этих женщин за наш счёт? Уже ж слепому видно, что с них ничего не выгорит. Я, конечно, глубоко уважаю вкус Командора, но лично я не стал бы провожать эту мадам. Таких девочек у нас на Привозе больше, чем бычков в выходной – я-таки давно уже не видел бычков на Привозе! Спрашивается, чтó, Командор не могут посадить дам на попутную машину? Ха, чтобы наш Командор чего-то не могли! Это же смех! Нет, клянусь здоровьем, Им надо шагать по этой пыли и ещё с ними разговаривать... И Главкульта туда же несёт. Это же ж трепач с трепачей, чтоб я так жил!

Главкульт. Мда, трудно. Ну, положим, Командор – это понятно: здоровое влечение древней и уставшей расы к молодой и дикой азиатской крови. Но что я тут делаю, собственно говоря? Сначала я вынужден вести совершенно неинтересные мне разговоры с ещё менее интересной мне женщиной – о фантастике ей, видите ли, захотелось поговорить... Пожалуйста, у нас очень добрый Командор: хотите о фантастике – Они достанут вам из своего кармана настоящего, без обмана, фантаста. Теперь вторая гражданка – боже, какие ноги, это же эрмитажные колонны! – она, видите ли, жаждет общаться на морально-этические темы, и что же? Конечно, Командор тут же вынимают из кармана... да, да, снова меня, и я снова вынужден размахивать языком, обжигая его о раскалённый воздух и царапая о потрескавшиеся губы. Во имя чего? Хоть бы Командору был какой-нибудь прок – ну, увели бы Они, что ли, свою пассию в кусты и вкусили бы наконец от прелестей Востока – так нет ведь! О, Господи, кто-то тут кончится: или я, или это бесплодное сопровождение.

Широкие Массы. Видать, слабó стало Командору! Посмурнели Они чего-то, к чучмечкам больше стали боком оборачиваться, а мне глазом маячат: мол, рвём когти! Я Их влёт понимаю, Командора, значит, – чуть Они на мине глянут, а у мине уж – раз! пжалста! всё готово. Ну, и Они, вижу, очумели совсем, – энтот-то наш, длинноволосый, охмуряет которая с ляжками, как у коровы, – ну, смех один: сам глиста, а у ей кажная ляжка, как у мине рюкзак... А он так вокруг и вьётся, так и мечется. Ух ты, бедолага ты наша золотушная! И чего это Командор всяких глистов в поход набрали? Говорил же я Им – намаемси... Да... Вот, значит, Командор мигают: мол, рвём когти. Лады, думаю, и с понтом загибаю: мол, жарко, и чего, дескать, прёмся хрен его знает куды, а не лучше ли свернуть – вроде справа турбаза есть. А они, мол, могут, если желают, с нами пойти – это я опять же для понта: куды им с нами иттить, когда им завтра сраня уезжать с Кириллова? Ну, тут чучмечки промеж себя залопотали и говорят: спасибо, мол, так и так, мы теперя сами допрёмся до Кириллова. А чё не допереться-то, ишь, ляжки какие отрастила сволота туземная! И всё, чай, на нашем хлебушке, на русском! Всех мы, понимаешь, кормим, только для себя, глядь, жрать нехватает. Я бы этих всех чучмеков, жидов там, арабов всяких – я б их порезал, ну, ей-богу, порезал бы! Да... И потопали эти толстомясые-то, иих! – как потопали по пылище! Только гляжу: Командор вроде мешком стукнутые. Не иначе, как не успели Они свою чучмечку трахнуть. Эх, Главкульт, гнида ты, в рот пачканая, куды ж ты, сука, смотрел, девку не мог приговорить, заслон Командору поставить, падла ты длинноволосая! Ух, гад, тебя бы в зону к нам, в барак, ух, пописал бы я тебя – боюсь, Командор выгребет, не в духе, чай... Надо бы с Демагогом потолковать, у его котелок варит...

Демагог. Великолепно, великолепно! Дамы, с позволения сказать, удалились не солоно хлебавши; Командор злятся-с, за версту видно, Ш.М. с улыбкой кретина на тупой морде преданными глазами пожирает Вождя, а толстыми губами пожирает ещё что-то из рюкзака – печенье, очевидно, НЗ... Отлично, надо шепнуть Начфину. А Главкульт, а Главкульт-то совсем осовел от собственной болтовни, умора! Так, Командор ведут нас в палаточный лагерь – что ж, посмотрим, посмотрим. Так я и знал – переться в такую гору... Ну-с, а тут что? М-да, малопривлекательное скопище, надо сказать. И выражаются довольно хамовито. Ну, ясно, Командор непременно хотят здесь ночевать – ещё бы, плебейскую закваску не вытравишь... Тянет нашего сиятельного Вождя в гущу масс, непреоборимо тянет... Хм, а не шепнуть ли дурню Ш.М., чтобы он под предлогом отсутствия рюкзака смотался к своим особам? Идея! Опять они разбегутся, как тараканы,– потеряются, искать будут, перегрызутся – прекрасно!..

Широкие Массы. Гад буду, башковитый Демагог наш! Я б сам не допёр, ей-бо! Уже хотел Командора просить, штоб нам к тем бабам ночевать подвалиться: мол, комары здесь, ё-моё и прочее, а там опять же законно можно молочко хлебануть и девок тоже – душевные тёлки, одна так и сохнет по Командору нашему, прямо хучь счас лягет, только Они мигнут... Ну, может ишо сладится, сбегаю к ним вроде за рюкзаком, гляну чё к чему. Всё едино, я их достигну, не я буду...

ЛЮБОВНОЕ ИССТУПЛЕНИЕ ВСЕХ ИССТУПЛЕНИЙ ЛУЧШЕ

(ПЛАТОН. ИЗБРАННЫЕ ДИАЛОГИ, с.235)