Текст книги "Евангелие от рафаила или всё путём"

Автор книги: Рафаил Нудельман

Соавторы: Анатолий Кардаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

ПЕРВЫЙ БУНТ

Машина свернула у леспромхоза на въезде в Чухлому. Мы снова взвалили рюкзаки на плечи. Булыжная мостовая, окаймлённая пыльными дощатыми «тротуарами», круто поднималась в гору.

На ближайшем перекрёстке мы сбросили рюкзаки в тени. Ш.М. отправился во двор стоявшей на углу пекарни в поисках туалета. Спустя несколько минут он появился с блаженным выражением на лице. За это время Командор сговорились с подвыпившим хозяином ближайшего дома оставить рюкзаки до вечера. И теперь мы могли налегке, с одной лишь авоськой в руках, двинуться в центр.

НА ВКУС И ЦВЕТ

ЛУЧШЕ КОМАНДОРА НЕТ!

(ДЕМАГОГ)

Чухлома оказалась зелёной и уютной деревней, без претензий большого города, но простота её была не та, что хуже воровства. Даже Демагог восхитился тропками из досок на траве тротуаров («Наконец-то мы на панели», – игриво заметил Вриосекс), домами с резьбой, скромной компактной центральной площадью, без жалкой пышности галичского «центра». Главкульт проник в книжный магазин, где полтора часа упивался пылью и книжными залежами в подсобке и чуланах, куда был допущен воздействием Вриосекса на продавщицу преклонных годов. «Любви все возрасты...» по словам Поэта. Начфин, хотя и содрогнувшись от цены набранных книг, каковая составляла 11 рублей, не затронутых инфляцией, был однако ж на стрёме и тонким маневром уберёг бюджет: упросил хитроумный продавщицу выслать книги наложенным платежом.

Командор поощрили Начфина взглядом и перешли к обзору Успенской церкви, замыкающей площадь. Главкульт заметил, что храм так уместно поставлен, так сдержан и ясен, что невольно внушает спокойствие и лёгкую радость. Демагог немедля и с радостью великой изобличительно ткнул немытым перстом в путеводитель доктора А.А.Тица, где на странице 76 сказано, что храм расположен по отношению к площади с некоторой случайностью. Но был посрамлён ехидна Главкультом с помощью того же доктора Тица, коий на следующей странице начертал: "Храм очень хорошо поставлен". А и вправду хорош простой и точный сей куб и шатровая колокольня рядом. Изящная вертикаль её возникает ещё при подходе к площади, по мере приближения силуэт растёт, увлекая за собой вверх взгляд и настроение, что и выразил Поэт наш: "Островерхий её силуэт безошибочно мастером вписан в голубую рамку небес".

Обойдя церковь, увидели взамен обещанного путеводителем старинного парка лишь чахлые пыльные деревца и непременную для каждого населённого пункта статую, в коей Командор узрели нечто от себя. Друзья-соперники разошлись мирно.

– А парка-то никакого...– засуетился было Демагог, но тут-то и открылись нам те самые "вековые", "могучие" с широкими и безлюдными дорожками между ними, с длинными и пустыми скамейками над обрывом, откуда открывался широченный вид на зеркало озера, сливающееся вдали с небом. Тропки и деревянные лестнички спускались под обрыв, к домам между заросшими зелёным камышом заводями. Тихо двигались лодки по глади воды. С мостков, разбросанных на берегу, купались люди.

БЫЛИ ТУТ И ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ СМОТРЕЛИ ИЗДАЛИ

(МАРК, 15:40)

Всё было, как в Галиче – и всё по-иному: чище, шире, просторнее, тише. И тишина эта, простор и чернеющая вдали купа построек Авраамиева монастыря на дальнем берегу так естественно сливались с тишиной и прохладой пустынного парка, что на душе становилось легко и покойно. Не верилось, что в двух шагах отсюда жарит солнце, оглушает зной и душит сухая мелкая пыль.

Командор углядели туалет и совершили ещё один безуспешный заход на цель. Потом Они легли на скамейку и почивали, слегка потея во сне от духоты. Ш.М. в это время тоже потел, пиша письмо суженой. В конце письма поставил он по привычке крест. Сиеста завершена была водопоем из колонки в овраге, куда сопровождены были обнаружившимися в парке юными питомцами местного детского дома.

Напившись, воротились в парк, где Командор начали общаться с народом в лице юных аборигенов, Главкульт отправился надевать плавки в туалет типа сортир, где попутно изучал местные наскальные надписи и фресковую живопись, посвященные в основном двум темам: некоему Ваньке Шумилову, он же Бертолет, коего обвиняли во всех смертных грехах и нескольких бессмертных, а также прославлению некоторых физиологических актов.

Вернувшись, Главкульт застал Командора беседующими с аборигенами на узко-семейные темы. "А у меня ещё брат есть..." – возвещал абориген. "Угу..." -заинтересованно откликались Командор. И помолчав минут пять, добавляли с мудрой простотой: "Брат – это хорошо". Потрясённый абориген с обожанием взирал на разомлевшего Вождя.

Меж тем Демагог, завидя распаренность Широких Масс от духоты и изучения наскальных рисунков, приступил к дальнейшему ослаблению народного духа путём наущения бунтовать. И достиг змей двурушный смятения в Широких Массах, подступивших внезапно к Командору с решительным требованием чего-то делать. В качестве вариантов Ш.М. предлагал: а) купание в озере, б) катание Командора на лодке с одновременным обмахиванием Их членов, в) прогулку по городу, пользуясь наступившей пасмурностью, г) выход на Солигаличскую дорогу с последующим взятием на абордаж машины, идущей на Ножкино, к Авраамиеву монастырю.

Тень легла на лик Командора. – Чего ты суетишься? – спросили Они Ш.М., пытаясь унять охмурённого. Но Ш.М., не понимая всей глубины руководящей мысли и мня себя оскорблённым в своих лучших намерениях, совершил акт гражданского дезертирства, покинув Командора, как раз собравшихся в туалет, и не оказав Им дружеской поддержки и воодушевления. Вместо этого Ш.М., ничего не говоря, умчался на почту (через 15 минут она закрывалась), в хлебный магазин, – снова примчался в парк, выхватил из рук Командора авоську с вещами, произнёс пылкий и невнятный монолог и опять умчался, буркнув, что будет ждать на площади.

Командор появились минут через сорок, бледные и слегка пошатывающиеся. Крупные капли пота покрывали Их мужественные черты лица. Милостиво обратившись к народу, Командор известили, что у Них был трон, окрашенный Их благородной голубой кровью. Потрясённый величием совершённого, Ш.М., льстиво заглядывая в глаза Вождя, глуповато спросил: – И много его было, этого трона?

Командор, устало прикрывая вежды, ответили просто и бесхитростно: – Не знаю. У меня безмена не было.

Ш.М., сознавая свою вину, огорчённо заметил: – Надо было мне, дураку, взвесить тебя, Командор, до и после.

На что Командор со своей постоянной снисходительностью к слабостям малых мира сего ответствовали: – Ещё успеешь.

ДЕНЬ БЫЛ НАЧАТ ХОРОШО:

ВОЖДЬ СХОДИЛИ НА ГОРШОК

КРАСНЫЙ ДЕНЬ В КАЛЕНДАРЕ:

ВОЖДЬ СХОДИЛИ НА ЗАРЕ

У КОМАНДОРА ЗВЁЗДНЫЙ ЧАС:

ОНИ СХОДИЛИ В ТРЕТИЙ РАЗ

(ПОЭТ. ОТРЫВКИ ИЗ ПОЭМЫ)

Беседуя на эти и прочие архитектурные темы, мимо домов с накладной резьбой дошли Командор и Широкие Массы до старика, оставленного в полдень при рюкзаках, и обнаружили его в той же позиции.

Навьючась, вышли мы снова на тяжкую стезю. Пройдя метров двадцать, устало сбросили ношу на траву, а рядом положили свои мощные туристские тела. Здесь, на перекрёстке, собирались мы ловить машины на Ножкино, имея в качестве альтернативы устройство в чухломской гостинице. Правда, Широкие Массы угодливо распространялся о своей готовности пройти до Ножкина пешком все двенадцать кэмэ, но Командор со свойственной Им человечностью запретили и помышлять о каких-либо усилиях, превышающих перетаскивание рюкзака больше, чем на сто метров, и обещали лично показать пример.

В последовавшие полчаса Командор то и дело, рискуя жизнью, бросались под колёса скорых помощей, милицейских машин и даже одной инвалидной коляски – но вотще: Ножкино манило, да не приближалось. Тогда Командор вдруг решительно встали и приказали цеплять рюкзаки и двигаться на следующий перекрёсток.

Как всегда, решение Командора было гениальным. Не успели встреченные аборигены заверить нас, что машины нам не дождаться, как подкатила машина на Ножкино и затормозила у самых ног Командора, угодливо лебезя кузовом. Шофёр из кабины делал Командору ручкой. Могучая длань Вождя подбросила Широкие Массы наверх вслед за рюкзаками.

На ближайшем повороте в кузов ввалились пять заморенных туристов в составе двух семитов, девицы с выступающими зубами и двух растрёпанных парней неопознанной принадлежности и с гитарой. Упав на тощие свои рюкзаки, эти представители городской фауны немедля открыли рты и понесли каждый своё одновременно: один из семитов шпарил целыми главами Джерома, другие ахали, пузырясь слюной: "Ой, лошадка! Смотрите – домик!", зубастая же девица чирикала восторженно об их удачливости. Только в Ножкине, где выяснилось, что машина в Солигалич не пойдёт (о чём Мудрейший из Командоров, разумеется, знал с самого начала), только здесь, увидев себя в окружении сельской местности и убедившись путём прямого наблюдения, что манная каша на деревьях не растёт, приутихли юные расхитители общественной тишины.

Начфин же, уловив намек Командора (произнесенный сквозь сжатые губы, он прозвучал как "мо-око!!!" с глухим пристаныванием в конце), вывел Лаконичнейшего из лаконичных на дойную бабу. Вскоре в руках у Командора появилась литровая банка молока, из которой Они то и дело прихлёбывали по пути, объясняя Широким Массам, что иначе оно прольётся. Так, покинув сионистскую банду на пустынной дороге коротать ночь с зубами и Джеромом, неся на спине рюкзаки, а в руке – трофеи, мы поднялись по холму к монастырю, где под огромными елями, стоящими на 50-метровом обрыве над озером, Командор милостиво повелеть соизволили быть ночлегу.

И БЫСТЬ СЕЧА ЗЛА

Тихо лежало под обрывом озеро, на дальнем берегу его, как укоризненно поднятый к небу гипсовый палец, белела чухломская колокольня.

БЛЮДИ ПРАВО ПЕРВОЙ КОМАНДОРСКОЙ НОЧИ

(ВРИОСЕКС)

А здесь, под мощными стволами елей, Командор руководили подготовкой к чревоугодию. Ш.М. разводил костёр и выметывал на стол продукты под панический шепоток Начфина: – Банка сгущёнки – одна, банка тушёнки – одна, литр молока – один, хлеб белый и чёрный – много...

Возлежа на боку подобно римским патрициям, с которыми у Командора так много общего, Вождь с достоинством отпробовали от каждого блюда. Оставшиеся стакан молока, треть тушёнки и полбанки сгущёнки, а также куски хлеба Они предоставили Широким Массам, милостиво разрешив есть в своём присутствии и даже некоторым – сидя.

В ложбинке у елей была постелена постель, после чего Командор протрубили общий сбор и, пройдя перед строем, проверили общую боевую готовность. Впереди был трудный переход к Авраамиеву монастырю, останки которого высились тут же на пригорке.

Под водительством Командора мы поднялись к развалинам для получения эстетического удовольствия. После краткого обмена мнениями пришли к выводу, что живописный пейзаж монастырских руин несомненно выиграл бы, если вписать в него столь же живописные, но более сохранившиеся тела юных пейзанок. – Можно даже туристок, – задумчиво добавили Командор, внимательно изучая детали архитектурного декора середины семнадцатого века.

Продолжая переход, отряд пришёл в соприкосновение с передовыми разъездами студентов московского архитектурного института, расположившимися на поляне перед братским корпусом. Поинтересовавшись половым составом реставрационной бригады и выяснив, что в ней представлены лишь гомосексуальные с нами особи, Командор бегло уточнили, что именно реставрируют вышеупомянутые, после чего отвели части на место ночлега.

Небо было белое, озеро серое, тишину нарушал лишь гулкий вой комаров, слетавшихся на ночное пиршество. Близился одиннадцатый час вечера – время людского сна и комариного бдения. Впереди была знаменитая кровавая битва, которая, даже описанная слабым пером моим, войдёт в историю ярчайшей страницей.

Полюбовавшись озером и спящей деревней, Командор отметили, что храм, стоящий в самом Ножкине и уродливый в ярких лучах солнца, ныне, в свете белой ночи, приобрёл ажурные очертания. Главкульт осмелился добавить, что, возможно, именно таким – в контуре, ажурным – виделся он архитектору на чертеже. Беседа об искусстве зодчих завершена была оглашением диспозиции Командора: всем мазаться "Дэтой" и ложиться поверх спальных мешков; топоры и ножи, а также огнестрельное и стратегическое реактивное оружие привести в боевую готовность и положить под подушку.

Первая атака неприятеля была мощной и неожиданной. В отличие от комаров под деревней Степаново ножкинские комары легко пробивали броню "Дэты" и наносили частые и мелкие удары как по защищённым, так и незащищённым местам. Отдельные комары типа "Летающей крепости" пронзали даже толщу штанов и рубах, нанося сокрушительные бомбовые удары по находившимся в упомянутой одежде телам.

Широкие Массы то и дело вздрагивал, вскрикивал, взвизгивал и, наконец, вполз в спальник, укрывшись им с головой. В оставленную щель он выставил нос и глаз, коим уважительно взирал на Командора, мужественно копошившегося в ширинке несмотря на суровую опасность момента. Увидев недоумение в глазу Широких Масс, Командор небрежно бросили: – Что-то душно...

ЧТО КОМАНДОРОВО – ТО ЗДОРОВО

(ВРИОСЕКС)

Духовная стойкость и выдержка Вождя породили в мозгу Поэта состояние энтузиазма, которое вылилось в следующий вдохновенный гимн:

 
А Командору хоть бы хны
Ему укусы не в новинку
Он даже расстегнул штаны
Чтоб член дышал через ширинку
 

Командор жизнерадостным смехом одобрили творение Поэта. Возревновавший же Вриосекс в жажде высочайшей похвалы, ощутил в себе внезапно шевеление некоего зуда, принятого им по малограмотности за поэтический, и в радостной потуге разродился топорными строками, выражавшими мечты, рисовавшиеся в его одномерном мозгу:

 
Девок порем, порем, порем –
Стёрся член под самый корень.
 

Твёрдая убеждённость Командора в светлых перспективах похода влила новые силы в тело Широких Масс, изнемогавших в неравной схватке с духотой. Ш.М. решительно выдвинул верхнюю часть туловища из спальника и подставил её комариным полчищам.

Но слишком неравны были силы. Не прошло и минуты, как Командор взревели, аки вепрь подстреленный, и полезли в мешок, а Широкие Массы трусливо спрятался под полиэтиленовую накидку.

Некоторое время всё было тихо, если не считать победного воя комаров. Потом из спальника осторожно выдвинулась голова Командора и оглядела поле боя. Ш.М. судорожно отбросил накидку и возник из-под неё, торопливо хватая воздух широко раскрытым ртом на потном банном лице. (Мог ли Ш.М. в тот момент предполагать, что в мозгу Командора уже формировалась мысль о настоящей бане для народа?!).

Ш.М. первым взялся за тюбик "Дэты". Он мазал ею лицо, как мажут белый хлеб белым маслом – равномерно и толсто.

– Смотри, плакать будешь! – сурово сказали Командор, попутно борясь с крылатыми врагами посредством свободных конечностей.

– Буду! – охотно согласился Ш.М. – Я всё буду, лишь бы не жрали живьём эти суки.

Утомлённые маханием конечностей, Вождь промолчали.

Близился двенадцатый час ночи, когда Командор, издав последний стон, от которого задрожали и притихли окрестности до самой Чухломы, схватились за "Дэту". Но даже в эту минуту Они нашли в себе силы заметить для летописи: – Любимых женщин надо называть "Дэтой".

Эта глубокая мысль вдохновила Поэта на нижеследующий экспромт:

 
Когда с тобой в походе «Дэта»,
Ты можешь с нею спать раздетый.
 

Покрыв себя вторым слоем «Дэты», Командор на некоторое время затихли, с присущей Им неистощимой любознательностью наблюдая за редкими контратаками неприятельского авангарда. Широкие Массы закурил десятую за ночь сигарету, ароматный дым которой хотя и застилал небо вплоть до самой тропосферы, но одновременно создавал вокруг лагеря комарино-разрежённое пространство.

Это, однако, не помогло. Взмахи Командорских конечностей, вначале редкие и размеренные, становились всё чаще и чаще по мере того, как отряды комаров, привлечённые запахом свежей "Дэты", усиливали натиск на благородное тело. Спальники и подстилка, рубаха и мужественное лицо Командора были усеяны трупами противника. Вой устрашённого неприятеля достиг ультразвуковых высот. Несметные орды великого комариного воинства мчались из серой дали, одна за другой пикируя на наши позиции. Командор рубились, как Роланд в ущелье, не забывая напоминать мне, грешному, запечатлеть наиболее яркие моменты схватки.

Командор держались уже более получаса, когда Их вдруг осенила гениальная стратегическая идея. Схватившись за "Дэту", Они смело выдавили из тюбика полную пригоршню нашего "последнего оружия" и принялись торопливо натирать им штаны, рубаху и носки, скрывавшие (увы, не от комаров!) Их благородные члены. Завершив эту операцию, Они удовлетворённо засопели, откинувшись на спину и мстительно поглядывая на озлоблённо гудевших над штанами комарих.

Ошеломлённый мудростью Командора, Ш.М. закурил двадцатую сигарету и, воспользовавшись временным успокоением на линии огня, попытался вовлечь Командора в беседу на актуальные темы. Беседа, продолжавшаяся около получаса, слагалась из монолога Вриосекса и отдельных направляющих реплик Командора и завершилась мнением Начфина, что из четырёх форм женского бюста наиболее экономичен бюст, непрерывно и плавно возникающий из подключичных областей и распространяющийся до предпоследних рёбер в виде покатых холмиков. При этом Командор громко застонали сквозь стиснутые зубы, продемонстрировав тем самым огромную силу воображения.

БОЖЕСТВЕННАЯ ГРУДЬ

ЧТО ДЕНЬ, ТО БОЛЬШЕ ДАСТ ВАМ НАСЛАЖДЕНЬЯ

(ГЕТЕ. ФАУСТ, Ч.1, СЦЕНА 4)

А комарьё слеталось всё гуще, вой его становился всё решительнее, прорывы сквозь наши позиции всё чаще. Умолк Ш.М., занятый раздиранием на себе отдельных зудящих частей организма, которые вскоре превратились в единую горящую плоть; рядом раздавались глухие стоны и яростные боевые кличи Командора, изнемогавших под двойным слоем «Дэты» и тройным – неприятеля. Преданный Ш.М. прикрыл Командора своим телом, приняв огонь на себя. Было это в третьем часу ночи, когда – покрытые уже третьим слоем «Дэты», прокусанным тотчас же в тысячах мест, искурившие тридцатую за ночь сигарету – наши части дрогнули и стали посылать проклятия небесам. Дрогнули даже Командор. Они откинулись в изнеможении на спальник и просто, по-русски, сказали: «Пусть жрут, хрен с ними», смыкая усталые вежды и складывая руки на груди, – как бы показывая, что готовы быть загрызенными насмерть и опочить в неизменной этой позе. Тогда Широкие Массы взял фетровую шляпу Командора и стал оберегать Его сон, маша шляпой. Другой рукой Ш.М. курил непрестанно, дабы отогнать врага от себя. Полчаса длилось это самоотверженное единоборство, но в половине третьего ночи, когда небо стало уже светлеть (а в полночь оно было ещё таким светлым, что Командор читали книгу д-ра Тица, напечатанную мелким шрифтом), – так вот, в половине третьего, когда из сумерек несостоявшейся ночи стали выплывать озеро и леса, село и дали, рука Широких Масс в последний раз тяжело махнула шляпой, опустилась, дрогнула, ещё раз попыталась подняться – и замерла навеки.

Мгновение спустя Командор с диким воплем взлетели на полметра над своим ложем, ужаленные сразу во все чувствительные места по меньшей мере сотней комаров. Гнев и ярость Их, подобные безумию Геракла, были тем гневнее и яростнее, что Командор были малость обалдевши от дремоты под фетровым опахалом. Последовавшую за сим сцену никогда не забудут мои слезящиеся от дряхлости глаза. Командор рванули на себе штаны, как рвут на груди рубаху, – широко, отчаянно, зло и бесшабашно; Они обнажили свои благородные белые ноги и, схватив туристский топор, издали оглушительный рёв: – А ну, подходи, кто первый!!!

И тотчас топор сверкнул в воздухе, со свистом опускаясь на ногу Командора... нет, не могу продолжать... не могу ещё и потому, что именно в тот момент (при воспоминании об этом стыд душит моё сердце) Ш.М. покинул Командора, внезапно провалившись в сон, как в озеро.

ЕСЛИ КОМАНДОРА УКУСИЛ КОМАР, НЕ ГОВОРИ, ЧТО ОН РАСПУХ. РАДУЙСЯ, ЧТО КОМАНДОРА СТАЛО БОЛЬШЕ.

(ДЕМАГОГ)

Очнувшись от сна, Ш.М. увидел себя словно в ином мире. Покойно расстилался трудовой пейзаж: солнце себе палило, архитекторы чего-то себе реставрировали, с криком швыряя кирпичи туда и сюда, мычали в лугах коровы и с дороги им заливисто отвечали грузовики – день был в разгаре, часы показывали восемь. А рядом на спальнике лежали бездыханный Командор, окружённый грудами изрубленных комариных организмов. Но нет! о, радость! – внимательный осмотр установил, что грудь и живот Командора равномерно вздымаются, а каждое их опускание сопровождается мелодичным всхрапыванием, напоминающим партию медных в симфониях Шостаковича.

Командор спали!! Враг был разбит! Победа была за нами! Наше дело-таки было правое!