Текст книги "ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Офицеры не сделали попытки его задержать. Овернцы вперили мрачные взоры в своего предводителя.

– Вот тебе на! – сказал один.

– Ты глупец, Турзель! – воскликнул второй. – Считай, ты уже покойник.

– Скотство! – выругался Турзель. – Сам не понимаю, как сорвалось с языка.

– И всего печальнее, что это действительно ложь, – изрёк первый овернец. – Разве позволил бы Керкадью своему незаконнорождённому отпрыску жениться на своей племяннице?

Турзель пожал плечами и натянуто рассмеялся.

– Ну, до завтра ещё далеко. А пока нужно всё-таки разделаться с этой крысой-патриотом. Пожалуй, лучше всё-таки подождать его на улице.

* * *

Тем временем Андре-Луи быстро шагал к гостинице «Три короны».

– Ты сегодня поздно, – приветствовал его крёстный и только тогда увидел на крестнике атласные бриджи и туфли с пряжками. – Да ещё при параде! Встречался с кредиторами?

– Да, и сполна уплатил все долги, – ответил Андре-Луи.

Глава VI. ИЗВИНЕНИЯ

Наутро, когда Андре-Луи ожидал прихода секундантов господина де Турзеля, к нему пожаловал конюший его высочества с приказом немедленно явиться к монсеньору в Шенборнлуст. У дверей гостиницы ждал экипаж. Всё это весьма смахивало на арест.

Андре-Луи не любил носить чужое платье, да и сопутствующие обстоятельства менее личного характера подстёгивали его поскорее избавиться от одежды Ле Шапелье. Поэтому молодой человек спозаранку посетил портного и снова нарядился в любезный его сердцу костюм для верховой езды, на сей раз горчичного цвета. Он объявил, что готов следовать за конюшим, и простился с господином де Керкадью, которого простуда удерживала дома.

В Шенборнлусте молодого человека проводили в приёмный зал, почти пустой в этот ранний час. Здесь Андре-Луи принял господин д'Антраг, холодно оглядевший его узкими, близко посаженными глазками. Одежда Андре-Луи, конечно, не соответствовала положенному по этикету платью для появления при дворе, но бедственное положение многих эмигрантов вынуждало придворных проявлять терпимость к подобным нарушениям.

Господин д'Антраг пожелал узнать, какие отношения связывают господина Моро с Ле Шапелье. Андре-Луи не стал делать из этого тайны. Они с Ле Шапелье были друзьями, а несколько периодов на протяжении последних лет и коллегами. Их сотрудничество началось шесть лет тому назад в Рене, в дни работы Штатов Бретани. Позавчера они случайно встретились на улице, а вчера Андре-Луи нанёс Ле Шапелье дружеский визит.

– А потом? – властно спросил господин д'Антраг.

– Потом? О, мы просидели с ним около часа, а потом господин Ле Шапелье сообщил мне, что его ждут во дворце курфюрста, и попросил меня подождать до его возвращения. Он уверял, что дело займёт не более часа. Я прождал два часа, потом пришли господин де Турзель и два других офицера, и я удалился.

Тёмные глаза господина д'Антрага наконец оторвались от лица Андре-Луи.

– Всё это очень странно.

– Действительно, весьма странно. Заставить меня столько ждать…

– Особенно, если учесть, что он не собирался возвращаться.

– Да что вы говорите!

– Этот человек, Ле Шапелье, покинул дом, где остановился, в девять часов…

– Да, примерно.

– В четверть десятого он появился в гостинице «Красная шляпа» – там на каретном дворе он оставил свой дорожный экипаж. В половине десятого его карета миновала заставу на мосту; он держал путь во Францию. Очевидно, что его намерения определились прежде, чем он вас покинул. Тем не менее, как вы утверждаете, он просил вас дождаться его возвращения.

– Должно быть так, если ваши сведения верны. Очень странно, согласен.

– И вы не знали, что он не вернётся? – Д'Антраг вперил в молодого человека сверлящий взгляд.

Андре-Луи встретил его насмешливой улыбкой.

– Я польщён! Вы принимаете меня за недоумка. Значит, я два часа сидел и ждал человека, зная что он не собирается возвращаться? Ну и ну! – И он рассмеялся.

Господин д'Антраг, однако, не разделял его веселья.

– А если вы, например, собирались прикрыть его побег?

– Побег?! – Андре-Луи внезапно посерьёзнел. – Побег… Но от кого, в таком случае, он бежал? Ему угрожали? Дьявольщина, господин д'Антраг, уж не хотите ли вы сказать, будто визит господина де Турзеля с друзьями?..

– Ни слова больше! – перебил его собеседник. – Этак вы далеко зайдёте в своих предположениях! – На смуглом лице д'Антрага вспыхнул румянец. Он всё-таки пришёл в замешательство, слишком поздно осознав, что усердие в расследовании происшествия едва не выдало замысел, который теперь, когда исполнение его провалилось, тем более должен остаться тайной.

Но Андре-Луи с безжалостной мстительностью продолжал развивать свою мысль.

– А по-моему, это вы, сударь, строите предположения. Если вы считаете, будто я остался, чтобы прикрыть побег господина Ле Шапелье, то должны были бы знать, по какой причине он бежал. Думаю, это достаточно очевидно.

– Ничего подобного я не знаю, сударь. Я всего лишь предположил, что господин Ле Шапелье заподозрил какую-то опасность, иначе трудно понять, почему его отъезд выглядит, как побег. Естественно, господину Ле Шапелье, агенту революционеров было известно, что здесь его окружают одни враги. Возможно, он начал бояться собственной тени. Довольно, сударь. Я провожу вас к его высочеству.

В маленькой комнате, примыкающей к бело-золотому салону, который служил приёмным залом, за столом, заваленным бумагами, сидел с гусиным пером в руке брат короля. Рядом с ним стоял его фаворит, граф д'Аварэ, бледный, худощавый, утончённый тридцатилетний господин, внешностью, платьем и манерой держаться напоминающий англичанина. Граф был протеже госпожи де Бальби. Ей он был обязан положением, которое существенно упрочилось благодаря его собственным талантам. Его преданность принцу вкупе с его умом и средствами сделали возможным своевременный побег его высочества из Парижа. Мягкий, учтивый и приветливый, господин д'Аварэ снискал уважение всего двора. И только честолюбивый д'Антраг, видевший в графе опасного соперника, недолюбливал его за расположение монсеньора, которым пользовался фаворит.

Его высочество полуобернулся в кресле и соблаговолил заметить Андре-Луи. Моро отвесил глубокий поклон. Граф д'Антраг остался стоять у двери, молча наблюдая за сценой.

– А, господин Моро! – Пухлые губы монсеньора растянулись в улыбку, но выпуклые глаза под густыми дугами бровей смотрели недружелюбно. – Принимая во внимание услугу, оказанную вами особам, которых мы ценим, я должен выразить сожаление по поводу результата вашей беседы с господином д'Артуа. Мой брат счёл ваши взгляды и принципы настолько неподходящими, что не смог предложить вам какой-либо пост в армии, которая призвана избавить трон и отечество от врага.

Его высочество выдержал паузу, и Андре-Луи почувствовал, что от него ждут ответа.

– Возможно, я недостаточно ясно дал понять его высочеству, что мои принципы строго монархические, монсеньор.

– Этого недостаточно. Вы, как я понял, сторонник конституции. Но это так, к слову… – Он помедлил. – Как зовут того офицера, д'Антраг?

– Турзель, монсеньор. Капитан Клемент де Турзель.

– Ах да. Турзель. Я слышал, господин Моро, что ночью у вас, к сожалению, произошла ссора с капитаном де Турзелем.

– Да, полагаю, господин капитан теперь о ней сожалеет.

Выпуклые глаза его высочества выпучились сильнее прежнего. Господин д'Аварэ выглядел испуганным. Д'Антраг на заднем плане тихонько прищёлкнул языком.

– Ну конечно, вы ведь были учителем фехтования, – произнёс принц. – Учителем фехтования с громкой репутацией, насколько я понимаю. – Его тон стал холодным и отчуждённым. – А как вы считаете, господин Моро, подобает учителю фехтования затевать дуэли? Таково, по-вашему, достойное и безупречное поведение мастера шпаги? А может, оно напоминает игру… краплёной колодой?

– Монсеньор, в тех обстоятельствах у меня не было выбора. Я обязан был пресечь гнусную клевету. Учителя фехтования нельзя безнаказанно оскорблять только за то, что он учитель фехтования.

– Но я понял, сударь, что зачинщиком были вы; вы ударили господина де Турзеля, не так ли, д'Антраг? Ведь был нанесён удар?

Андре-Луи избавил графа от необходимости отвечать.

– Я действительно ударил господина де Турзеля, но ссору затеял не я. Пощёчина была ответом на оскорбление, не допускавшее иного ответа.

– Это так, д'Антраг? – Тон его высочества стал сварливым. – Об этом вы умолчали, д'Антраг.

– Но, монсеньор, естественно, удар предполагает провокацию.

– Тогда почему меня не поставили в известность? Почему мне рассказали только часть истории? Господин Моро, что это была за провокация?

Андре-Луи рассказал ему, как было дело, и добавил:

– Эта ложь, монсеньор, порочит моего крёстного тем сильнее, что я собираюсь жениться на его племяннице. Пусть я всего лишь учитель фехтования, я не могу позволить сплетне гулять дальше.

Его высочество засопел. Весь его вид свидетельствовал об испытываемой неловкости и досаде.

– Да, это очень серьёзно, д'Антраг. Это… это может затронуть честь мадемуазель де Керкадью.

Андре-Луи, тоже досадуя, отметил про себя, что его высочество выбрал не самую благовидную причину смены своего отношения к инциденту.

– Вы согласны, что это серьёзно, д'Антраг?

– В высшей степени, монсеньор.

Андре-Луи, сдерживая гнев, гадал, действительно ли этот субъект с лицом обтянутого кожей скелета, отвечая принцу незаметно ухмыльнулся.

– В таком случае передайте капитану де Турзелю, что мы им недовольны. Мы осуждаем его поведение в самых суровых выражениях и считаем такое поведение недостойным благородного человека. Передайте это ему от меня, д'Антраг, и проследите, чтобы он не появлялся у нас по крайней мере месяц.

Его высочество снова обратился к Андре-Луи.

– Капитан принесёт вам извинения, господин Моро. Вот именно, д'Антраг, передайте ему также официально, что он должен немедленно, в присутствии господина Моро взять свои слова обратно. Надеюсь, вы согласны, господин Моро, что делу нельзя дать зайти слишком далеко. Во-первых, существует указ курфюрста, который запрещает дуэли, а мы гости курфюрста и обязаны уважать и неукоснительно соблюдать законы этой страны. Во-вторых, сейчас не время благородным господам сводить личные счёты. Король нуждается, настоятельно нуждается в каждой шпаге, которая поможет защитить его дело. Вы меня поняли, сударь?

– Вполне, монсеньор. – Андре-Луи поклонился.

– Тогда, полагаю, с этим покончено. Благодарю за внимание. Вы можете удалиться, господин Моро. – И пухлая белая длань отклонилась в сторону выхода, а толстые губы раздвинулись в холодной полуулыбке.

В приёмном зале господина Моро попросили подождать, пока господин д'Антраг разыщет капитана де Турзеля. Андре-Луи бесцельно слонялся по просторному, почти лишённому мебели помещению, когда в дверь салона вошла Алина в сопровождении госпожи де Плугастель. Он бросился к ним.

– Алина!

Но выражение лица невесты остудило его пыл. Щёки девушки были бледны, меж тонких бровей пролегла морщинка, и весь облик её выражал обиду и суровость.

– О, как вы могли? Как вы могли?

– Что я мог?

– Обойтись со мной так нечестно! Выдать то, что я рассказала вам по секрету!

Андре-Луи понял её, но не ощутил вины.

– Я сделал это, чтобы спасти человеческую жизнь, жизнь друга. Ведь Ле Шапелье – мой друг.

– Но вы не знали, о ком идёт речь, когда вытянули из меня чужой секрет.

– Знал. Я знал, что Ле Шапелье в Кобленце. Я знал, что он прибыл с поручением к курфюрсту, следовательно, речь могла идти только о нём.

– Вы знали?! Знали? – Синие глаза Алины полыхнули гневом. – И ничего мне не сказали! Вы вызвали меня на откровенность, притворились равнодушным и вытянули нужные сведения. Как это низко и коварно, Андре! Низко и коварно. Не ожидала от вас.

Андре-Луи спросил терпеливо:

– Может быть вы скажете мне, какой вред я нанёс лично вам? Или вы хотите меня уверить, будто сердитесь за то, что я не допустил предательского убийства? Убийства своего друга?

– Не в этом дело.

– Очень даже в этом.

Огорчённая госпожа де Плугастель попыталась примирить невесту с женихом.

– В самом деле, Алина, если этот человек друг Андре-Луи…

Но та её перебила:

– Речь идёт совсем не об этом, мадам. Речь идёт о наших отношениях. Почему он не откровенен со мной? Почему так коварно использовал меня, почему подверг риску потерять доверие, с которым ко мне относится монсеньор? Он воспользовался мной, словно… словно шпионкой.

– Алина!

– А разве не так? Кем, по-вашему, меня будут считать при дворе, когда выяснится, что этот человек, этот опасный агент из числа ваших друзей-революционеров бежал, потому что я раскрыла намерения друзей его высочества?

– Об этом никому не станет известно, – ответил Андре-Луи. – Я уже говорил с д'Антрагом и удовлетворил его любопытство.

– Вот видишь, Алина, – увещевала её госпожа де Плугастель. Всё кончилось хорошо.

– Не вижу ничего хорошего. Теперь мы не сможем доверять друг другу. Мне придётся следить за собой, как бы не сболтнуть лишнего. Как я могу быть уверена, что, разговаривая с Андре, я разговариваю со своим возлюбленным, а не с агентом революционеров? Что подумал бы обо мне монсеньор, узнай он обо всём?

– Мнение монсеньора, безусловно, имеет решающее значение. – с сарказмом сказал Андре-Луи.

– Вы ещё и насмехаетесь? Конечно, оно имеет значение. Монсеньор почтил меня своим доверием, так неужели я вправе была обмануть его? Я должна выглядеть в его глазах либо предательницей, либо дурой, не умеющей держать язык за зубами. Приятный выбор! Тот человек бежал. Он вернётся в Париж, будет и дальше вершить свои злодейства, продолжит преступную борьбу против принцев, против короля…

– Вот мы и добрались до сути: вы сожалеете, что его не прикончили.

В этих словах была доля истины, и они окончательно вывели из себя мадемуазель де Керкадью.

– Это неправда! Никто не собирался его убивать! А хоть бы и так, это только следствие, а я говорю о причине. Зачем вы их смешиваете?

– Затем, что они неразделимы. Причина и следствие – две стороны одной медали. Рассудите по справедливости, вспомните, что мы говорим о моём друге.

– Вот и получается, что друзья вам дороже, чем я. Ради него вы мне солгали, ибо умолчание ничем не лучше лжи. Вы одурачили меня, обманули кажущейся праздностью своих вопросов и притворно безразличным видом. Вы чересчур хитроумны для меня, Андре.

Госпожа де Плугастель положила руку ей на плечо.

– Алина, дорогая моя, неужели ему нет оправдания?

– Подскажите хоть одно, мадам.

– Да сколько угодно, раз тот человек его друг. Не представляю, чтобы Андре мог поступить иначе. Подумайте, милая моя, и вы со мной согласитесь.

– Не на вас он испытывал свою хитрость, сударыня, иначе вы думали бы по-другому. Но ведь этот поступок ещё не всё, как вам известно. Что вы скажете, Андре, о затеянной вами дуэли?

– Ах, о ней! – беззаботно бросил Андре-Луи, радуясь возможности сменить тему. – Всё уже улажено.

– Улажено?! Да вы окончательно уронили себя в глазах монсеньора!

– Ну, по крайней мере в этом я могу доказать вашу неправоту. Я был у его высочества, он меня выслушал и отнёсся ко мне снисходительно. А вот противник мой лишился высокой благосклонности.

– И вы хотите, чтобы я поверила?

– Можете удостовериться, если угодно. Его высочество всё-таки учитывает факты и допускает связь между причиной и следствием, которую вы отказываетесь видеть. Принц дал мне возможность оправдаться, и я рассказал ему, за что ударил господина де Турзеля по лицу. Он обязал господина де Турзеля извиниться передо мной. Я как раз жду капитана.

– Извиниться перед вами за то, что вы ударили его по лицу?

– Нет, моя милая глупышка, за тот повод, что он дал мне так поступить.

– Какой же это повод?

Андре-Луи рассказал им всё и по лицам дам понял, как они расстроены.

– Его высочество, – добавил молодой человек, – считает, что пощёчины, для того чтобы искупить такое оскорбление, недостаточно. Причём, возможно, причиной тому, что у него сложилось такое мнение, послужили вы. По его словам, это оскорбление в каком-то смысле затрагивает и вашу честь.

Он увидел, что выражение её глаз наконец-то смягчилось, и внутренне поморщился, сочтя это потепление отражением её благодарности монсеньору.

– Как это любезно со стороны его высочества! Вот видите, Андре, каким добрым и великодушным он может быть.

В зале появился господин д'Антраг в сопровождении капитана де Турзеля. Андре-Луи оглянулся на них через плечо.

– Меня ждут. Алина, могу я увидеться с вами ещё раз, прежде чем уйду?

Она снова напустила на себя холодность.

– Не сегодня, Андре. Я должна обо всём подумать. Я потрясена. Ты меня обидел.

Госпожа де Плугастель наклонилась к его уху.

– Предоставьте мне помирить вас, Андре.

Он поцеловал руку матери, потом Алине, которая уступила очень неохотно. Потом, придержав для дам дверь, он повернулся к графу с капитаном.

Высокомерный молодой офицер был бледен и зол. Несомненно, ему уже передали выговор монсеньора, и сейчас он размышлял, как отразится недовольство его высочества на его продвижении по службе. Капитан, напряжённый, как струна, подошёл к Андре-Луи и формально поклонился. Андре-Луи столь же официально поклонился в ответ.

– Сударь, мне передан приказ его высочества взять обратно свои слова, которые я употребил вчера ночью, и извиниться за них.

Андре-Луи не понравился его умышленно оскорбительный тон.

– Сударь, мне его высочество приказал принять ваши извинения. Я прихожу к выводу, что мы выполнили этот обмен любезностями с взаимным сожалением.

– С моей стороны это определённо так, – заявил офицер.

– Тогда можете умерить его сознанием того, что, как только позволит ваш долг перед его величеством, вы всегда можете призвать меня к ответу.

Только своевременное вмешательство господина д'Антрага спасло лицо капитана де Турзеля.

– Господа, что я слышу? Вы затеваете новую ссору? Ни слова больше! Это дело не должно зайти дальше, чем уже зашло, иначе вам грозит величайшее неудовольствие монсеньора. Вы поняли меня, господа?

Они поклонились и разошлись, и Андре-Луи отправился в свою гостиницу в самом невесёлом расположении духа.

Глава VII. ГОСПОЖА ДЕ БАЛЬБИ

Наконец, после долгого ожидания огромные прусские и австрийские легионы, усиленные отрядами французских эмигрантов, двинулись вперёд. Кампания «За Трон и Алтарь» началась. Она началась бы и месяцем раньше, если бы не прихоть короля Пруссии, этого Агамемнона освободительного воинства.

Месяц назад, когда всё уже было готово и погода стояла прекрасная, прусский колосс обрушился, как снег на голову, на лагерь Карла Вильгельма Брауншвейг-Вольфенбюттельского, подлинного главнокомандующего с отличной военной репутацией. Отложив выступление, его величество начал устраивать смотры, парады и празднества в честь ещё не завоёванной победы.

Братья французского короля, наделённые не бо́льшим военным талантом, чем прусский государь, с готовностью включились в увеселительные предприятия и даже потратили на них крупные суммы из одолженных денег, которые и без того таяли с поразительной быстротой. Конде – единственный солдат в компании принцев тем временем изнывал в своём лагере под Вормсом и проклинал задержку, которая только играла на руку неподготовленному противнику. Он ворчал, и не без оснований, что невидимая враждебная рука удерживает союзников от решительных действий, только и гарантирующих успех.

Но вот наконец со всеми проволочками было покончено. Правда, дождь превратил рейнские земли в грязное месиво, но так ли это важно? Принцы немедленно присоединились к армии эмигрантов и по крайней мере делали вид, будто командуют ею под общим руководством Конде и маршала де Бройля. Их дамы – жена одного и любовницы обоих готовились покинуть Кобленц.

Мадам (жена старшего) должна была отправиться ко двору своего отца в Турин. Но, поскольку король Сардинии был хорошо осведомлён о расточительстве своих зятьёв (как известно, все братья имели неосторожность жениться на принцессах Савойских), он строго ограничил свиту её высочества. Однако нескольким фрейлинам всё же позволили сопровождать принцессу. Помимо госпожи де Бальби и госпожи де Гурбийон, Мадам намеревалась взять с собой мадемуазель де Керкадью, и кто знает, как сложилась бы эта история, если бы не вмешательство госпожи де Бальби, воспротивившейся этому намерению. Но у госпожи де Бальби имелись свои планы, а также ум и решительность, чтобы планы эти воплотить в жизнь. К несчастью, как это часто бывает, когда мы пытаемся воспротивиться судьбе, деятельность означенной дамы в конце концов только ускорила то, что она всеми силами старалась предотвратить.

Но это в будущем, а покуда мы видим госпожу де Бальби в карете курфюрста, остановившейся у «Трёх корон», куда привели очаровательную фаворитку её хлопоты.

Случилось так, что господин де Керкадью, страдавший от холода, сырости и общего недомогания, отправился пораньше в постель, и Андре-Луи сидел в одиночестве над книгой, когда в гостиную пожаловал лакей и объявил о визите графини. Андре-Луи, теряясь в догадках согласился выступить в роли доверенного лица своего крёстного и пожелал, чтобы гостью проводили в комнату.

Войдя, графиня небрежно сбросила на руки слуги лёгкий плащ и мантилью, и её присутствие, казалось, озарило мрачное помещение сиянием. Она принесла извинения за неурочное вторжение и выразила сожаление по поводу болезни господина де Керкадью. Андре-Луи поймал себя на том, что с удовольствием слушает эти ничего не значащие вежливые фразы, настолько приятен и мелодичен был голос посетительницы.

– Впрочем, дело моё в каком-то смысле больше касается вас, чем вашего крёстного, господин Моро.

– Сударыня, ваша память делает вам честь, – ответил молодой человек искренним комплиментом. Его удивила лёгкость, с какой его имя слетело с губ знатной дамы.

Он поклонился и предложил гостье кресло у камина, недавно оставленное господином де Керкадью. Засмеявшись, госпожа де Бальби заняла кресло. Её смех ласкал ухо, словно нежная трель певчего дрозда.

– Подозреваю, что вам присущ грех скромности, господин Моро.

– Вы считаете её грехом, сударыня?

– В вашем случае – безусловно. – Она устроилась поудобнее и разгладила складки пышной юбки.

Когда-то Анна де Комон-Ла-Форс имела несчастье выйти замуж за эксцентричного и безнравственного графа де Бальби. Брак не принёс ей ничего хорошего. Супруг обращался с ней дурно и жестоко, пока наконец не сошёл с ума и не скончался. Судя по внешности, возраст графини лежал в пределах от двадцати пяти до тридцати пяти лет. В действительности же ей было уже сорок. Маленькая, изящная, элегантная, с красивыми живыми глазами, она, хотя и не производила впечатления красавицы, излучала неотразимое очарование, засвидетельствованное всеми её современниками. Взгляд этих прекрасных тёмных глаз, казалось, теперь обволакивал Андре-Луи, бросая ему вызов. Можно было подумать, что графиня кокетничает.

– Я обратила на вас внимание в Шенборнлусте, в день вашего приезда и, честно говоря, меня восхитил ваш великолепный апломб. Не знаю другого качества, которое больше шло бы мужчине.

Андре-Луи собирался было возразить, но блистательная велеречивая дама не ждала ответа.

– На самом деле именно ради вас я приехала. Вы возбудили моё любопытство. Ах, не волнуйтесь, господин Моро, я не хищница и не считаю своим долгом возбудить ответный интерес.

– Как вы могли подумать, мадам, что я жду уверений, лишающих меня столь лестной иллюзии?

– Это изменённая цитата, господин Моро? Ну да, этого следовало ожидать, вы ведь были писателем, насколько мне известно.

– Кем только я не был, сударыня.

– Ну, а теперь вы влюблённый, и это самое высокое из всех призваний. О, поверьте моему опыту, ни один мужчина не может достигнуть большего, ибо любовь возносит его к таким высотам, которые недоступны при других условиях.

– Ваши возлюбленные, безусловно, достигли их, мадам.

– Мои возлюбленные! Вот как. Вы так говорите, словно я считаю их десятками.

– Как бы вы их ни считали, мадам, они ваши навсегда.

– О, я рискую потерпеть поражение в этой словесной дуэли и взываю к вашему милосердию! – воскликнула графиня, не слишком стараясь замаскировать отчаянием лукавство в глазах, и задорно вздёрнула носик. – Так вот, меня привело дело, касающееся больше вас, чем господина де Керкадью. Следовательно нам нет нужды тревожить его. Кроме того, мне будет нелегко сказать то, что я собираюсь сказать, а в таких случаях всегда лучше беседовать наедине. Надеюсь, вы проявите столько же понимания, сколько и сдержанности.

– Не сомневайтесь, мадам, я буду сдержан, как исповедник, – гася нарастающее нетерпение, заверил её Андре-Луи.

Графиня на мгновение задумалась. Её изящные руки беспокойно разглаживали складки полосатой юбки.

– Когда я расскажу вам то, что собираюсь рассказать, вы можете заподозрить меня в ревности. Хочу предупредить: мною движет не она. Меня во многом можно обвинить, кроме ревности. Это чувство вульгарно, а я никогда не была вульгарной.

– Мне представляется немыслимым, сударыня, чтобы у вас были основания для ревности.

Лицо графини осветилось озорной улыбкой.

– Как знать, как знать. Вспомните о моих словах перед тем, как осудить. Я пришла говорить о даме, на которой вы, по моим сведениям, собираетесь жениться. Откровенно, её судьба тревожит меня не столько из-за симпатии к ней, сколько из-за… сколько, скажем, из-за уважения, которого вы, сударь, заслуживаете.

Андре-Луи шевельнулся нетерпеливо.

– Её судьба, мадам? Значит существует некая опасность?

Графиня пожала плечами и, выпятив губки, улыбнулась, продемонстрировав две очаровательные ямочки на щеках.

– Некоторые сочли бы её не опасностью, а, напротив, благом. Всё зависит от точки зрения. Вы, господин Моро, наверняка не сочтёте создавшееся положение безопасным. Приходилось ли вам задумываться, по чьему желанию мадемуазель де Керкадью назначили фрейлиной её высочества?

– По-видимому, вы намекаете на его высочество? – хмурясь, ответил молодой человек.

Графиня покачала головой.

– По желанию самой Мадам.

Андре-Луи растерялся.

– Но в таком случае… – Он так и не закончил мысль.

– В таком случае, хотите вы сказать, не о чем и волноваться? А не считаете ли вы необходимым выяснить, какую цель преследует Мадам? Вы, наверное, полагаете, будто такая очаровательная особа, как мадемуазель де Керкадью должна вызывать естественную симпатию у каждого, кому довелось с ней познакомиться. Но вы не знаете Мадам. Не спорю, мадемуазель де Керкадью исключительно привлекательна. Её миловидность, свежесть, невинность пробуждают тёплые чувства даже в женщинах, а о мужчинах и говорить нечего. Возьмём, к примеру, его высочество. Должна признаться, я редко видела принца в состоянии такого благодушия. – В улыбке графини проскользнуло презрение, словно она находила влюбчивость его высочества до крайности нелепой. – Выбросьте из головы мысль, будто ревность заставляет меня усматривать опасность там, где её нет. Граф Прованский может обзавестись хоть целым сералем, меня это не заденет.

– Вы озадачили меня, сударыня. Не хотите же вы сказать, что Мадам, видя… интерес супруга к мадемуазель де Керкадью, умышленно назначила её на должность, которая даёт его высочеству возможность почаще видеть девушку? Неужели это вы имели в виду?

– Вот именно, сударь. Именно это. Характер Мадам очень своеобразен. Ей свойственна мстительность, озлобленность и некоторая извращённость. Ради удовольствия наблюдать унижение поверженного врага она готова снести любое оскорбление. Такова уж её натура. Я имела честь заслужить особую ненависть Мадам, ненависть тем более жгучую из-за того, что она вынуждена терпеть моё присутствие и держаться со мной любезно. Теперь вы понимаете?

Андре-Луи продолжал пребывать в замешательстве.

– Кажется, понимаю. И всё же…

– Мадам рассталась бы с собственным глазом, лишь бы другим увидеть, как я буду вытеснена из сердца его высочества. Надеюсь, довод убедительный?

– Вы полагаете, что ради достижения этой цели её высочество думает воспользоваться мадемуазель де Керкадью? Несмотря на то, что такая перемена не принесёт Мадам истинной пользы.

– Вы очень кратко и столь же точно выразили мою мысль.

– Но это же чудовищно!

Графиня пожала плечами.

– Я бы применила другое выражение. Это всего лишь мелочная злоба глупой, никчёмной особы, неспособной придумать себе более увлекательное занятие.

– Что ж, мадам, я ценю ваши благие намерения, – сказал Андре-Луи, перейдя на подчёркнуто официальный тон. – Вы предупредили меня. Я глубоко вам признателен.

– Как раз предупреждение, мой друг, пока не прозвучало. Завтра Мадам отправляется в Турин. Я обязана сопровождать её высочество, этого требует моё положение при дворе. Прошу вас, не смейтесь, господин Моро.

– Мне не смешно, сударыня.

– Я заметила, вы отличаетесь отменной выдержкой. – На её щеках снова показались ямочки. – Король Сардинии, который воспринимает нас, словно саранчу, сократил свиту Мадам до предела. Помимо меня, её должны были сопровождать всего две дамы – герцогиня де Кэлю и госпожа де Гурбийон. Но в последний момент её высочество настояла, чтобы к ним присоединилась мадемуазель де Керкадью. Вы понимаете, на что она рассчитывает? Если она оставит мадемуазель де Керкадью в Кобленце, может статься, она больше никогда её не увидит. Вы поженитесь, или возникнут другие обстоятельства, которые помешают мадемуазель вернуться ко двору. Если же она останется при Мадам, то через месяц, в худшем случае через два военная кампания закончится, мы вернёмся в Версаль, и ваша Алина снова станет приманкой для его высочества, чувства которого подогреет разлука. Думаю, господин Моро, вы меня поняли.

– Вполне, сударыня. – Тон его был суров и при желании в нём можно было услышать упрёк. – Но даже если предположить, что расчёт верен, вы не принимаете во внимание силу характера мадемуазель де Керкадью и её добродетель.

Графиня де Бальби поджала полные губки, но потом улыбнулась.

– Да. Вы просто образцовый влюблённый. Только влюблённый может верить, что добродетельность его возлюбленной твёрже скалы. А я всего лишь женщина, но именно поэтому я знаю женщин. Я прожила немного подольше вас и почти всю жизнь провела при дворе. Поверьте моему опыту, сударь, с вашей стороны было бы неблагоразумно полагаться только на добродетель мадемуазель де Керкадью. Добродетель, как известно, это лишь идея. А идеи формируются под воздействием окружения, в которой живут люди. В данном случае, мой друг, окружение губительно для идей добродетели. Уж поверьте мне на слово. Или по крайней мере согласитесь, что ничто не губит репутацию женщины вернее, чем внимание принца. Этот титул окружён романтическим ореолом даже если его обладатель глуп и неуклюж. В глазах женщин принцы овеяны романтикой веков, и это справедливо даже по отношению к такой малоромантической личности, как наш бедный король Людовик.