Текст книги "Последний Герой. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Рафаэль Дамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Бульдог замешкался, дернул прапора за локоть, прошипел, чтобы чужие уши не услышали:

– Товарищ прапорщик… я ж сотрудник бывший. Мне нельзя с этими в одной… Переведите… по закону… жалобу накатаю…

Прапор сузил глаза, вперил взгляд прямо в него и едва заметно качнул башкой.

– Тут не твой закон, понял? – процедил он. – А ну, пшёл!

И пихнул Бульдога вперёд.

Коридор тянул сыростью и хлоркой. В конце тускло светился прямоугольник неба – дворик СИЗО, где давали подышать по расписанию.

Бульдог шагал, сутулясь, чувствуя на спине острые взгляды урок.

– С-сучары… – сквозь зубы прошипел он. – Не просто так меня к «синим» подселили…

Глава 6

Во дворе седьмого блока СИЗО, на прогулке, всё произошло слишком быстро: чья-то подножка, резкий толчок в спину, и Бульдог рухнул на гравий, ударившись грудью. Воздух вырвался из лёгких с сипом. В ту же секунду по рёбрам прилетела хлёсткая подлянка – удар носком ботинка.

– Помогите… – прохрипел он, хватая ртом воздух, но рядом уже никого не было. Толпа арестантов, только что окружавших его, рассыпалась по углам. Все делали вид, что ничего не заметили, и даже не обернулись.

– Помогите… – выдавил он снова, с надеждой коснувшись взглядом серых глазков видеокамер, что висели в углу двора. – Нет… не посмеют… не посмеют меня убить… тут же всё пишется… – шептал он сбивчиво, как молитву, но внутри с холодком зрела мысль: зря надеется. Писалось всё, но не для того, чтобы защитить.

Он был прав лишь в одном – всё это было частью спектакля. Предисловием к куда более неприятной сцене.

К нему наконец подошёл сотрудник в камуфляже, схватил за шиворот и рывком поднял.

– Чего разлёгся?

– На… на меня напали… – сипел Сметанин. – Вы же видели…

– Ничего я не видел. Шёл, споткнулся, упал. Бывает.

– У меня… у меня ребро сломано, – морщился Бульдог. – Мне нужен врач. Рентген нужен.

– Ничего у тебя не сломано, – дубак ткнул его локтем в бок, как раз туда, куда только что пришёлся удар ботинка. Сметанин скрючился от боли.

– Я же говорю… сломано… – выдавил он, пытаясь сохранить вид хладнокровия, но голос срывался на жалобный хрип.

– Ладно, – буркнул тот. – Сейчас доложу старшему смены.

Через двадцать минут Сметанина уже вели по территории СИЗО. Молодой сержант, сотрудник смены, а на местном языке – контролёр (так повелось еще с советских времен), ещё с лицом зелёного курсанта, но уже с усталостью бывалого тюремщика в глазах, повёл его в сторону медблока. Протащил мимо обшарпанного корпуса для «тубиков», потом – мимо палат с обычными больными. В СИЗО были свои медкорпуса, приспособленные ещё в советские времена: туберкулёз, ВИЧ, гепатит – всё проверяли в первый месяц пребывания, так положено.

Но Бульдога привели не к травматологу, а к кабинету с табличкой «Врач-терапевт».

– Мне нужен травматолог, – жалобно сказал он, держась за бок.

– Иди давай, – коротко бросил контролёр и постучал.

За дверью раздался глуховатый голос:

– Входите.

Кабинет встретил привычным для СИЗО антуражем: клетка вдоль стены, массивный стол, ободранный линолеум. За столом сидел врач. Гражданский. Возрастной мужик с аккуратной профессорской бородкой, в очках, с безобидным видом. Таких в медчасть брали охотно: от них требовалась исполнительность и привычка к рутине, работе по строгим правилам и на одном месте.

– Арестованный Сметанин доставлен, – доложил сержант, придерживая Бульдога за локоть.

– Спасибо. Подождите за дверью. Или… – врач перевёл взгляд на решётку в углу кабинета. – Лучше поместите его в клетку.

Сержант открыл калитку, и Бульдог, дыша с натужным хрипом, вошёл внутрь. Захлопнулась дверь, зазвенели железные прутья.

В каждом кабинете медблока было так – клетка, даже давление мерили через решётку, а если ставили капельницу, то делали это только при контролёре. Слишком много раз небрежность заканчивалась кровью.

Бульдог опустился на стул за решёткой и попытался выровнять дыхание, но каждая вдыхаемая крупинка воздуха резала бок.

– Доктор… мне нужен рентген, – сипло выдавил он, держась за ребра. – Я не понимаю, почему меня к вам… Вы же не травматолог.

– Не беспокойтесь, – мягко и немного буднично проговорил врач. – Разберёмся.

Эскулап встал из-за стола и подошёл к металлическому процедурному столику у стены. Из шкафчика достал ампулу, шприц, привычно щёлкнул ногтем.

– Что это вы… собрались делать? – нахмурился Бульдог, насторожившись.

– Прививка. Обычная профилактическая. Не волнуйтесь.

– Нет, вы не поняли, у меня травма, – уже жёстче процедил Сметанин. – У меня рёбра, мать вашу, ломит.

– Разберёмся и с рёбрами, – голос врача оставался ровным, но глаза сверкнули холодком. – Вы хотите попасть в штрафной изолятор? Одного моего слова хватит.

– Нет, нет… что вы… – тут же сбавил тон Бульдог. – Я всё понял. Прививка – так прививка.

– Вот и славно, – врач подошёл ближе. – Оголите плечо.

Сметанин сдёрнул ворот рубашки, подставил плечо. Холодная игла скользнула под кожу. В мышцу ушло два миллилитра прозрачной жидкости.

Сначала Сметанин почувствовал жжение в плече. Потом странное чуждое тепло расползлось по всему телу. Голова закружилась так, будто его подхватило ураганом. Всё изменилось, стол перед ним расплылся. Он попытался подняться, но ноги не слушались. Словно свинцовые гири придавили его к полу.

– Что… – язык не поворачивался, будто стал каменным. – Что вы мне вкололи?

– Тише, тише, – улыбнулся доктор, наклоняясь к нему.

– Кхе… – Сметанин уже еле шевелил губами. – Ты кто… мать твою…

– Сейчас вы уснёте. И больше никогда не проснётесь, – произнёс врач с той же спокойной улыбкой, будто объяснял курс лечения.

– Что?.. – сипел Сметанин, уставившись в мутнеющий потолок. – Что ты мне… вколол?

– Всё будет выглядеть, как обычный инфаркт, – врач говорил ровно, будто зачитывал инструкцию. – Вскрытие покажет острую сердечную недостаточность.

– За… зачем? – голос Бульдога сорвался в шёпот. – Почему-у?..

Доктор слегка приподнял уголки губ. Сметанин уже не видел этой улыбки, мир перед глазами стал сплошным красным пятном. Но слова он услышал отчётливо.

– Вам привет от Инженера, Аркадий Львович.

Последнее, что почувствовал Бульдог, – как сердце вздрогнуло и остановилось. Он замер в нелепой позе на стуле, тяжело уронив голову на грудь.

Врач выждал ещё пару минут, проверил пульс, убедился, что всё кончено. Поднял телефонную трубку, набрал короткий внутренний номер.

– Арестованному Сметанину стало плохо, – произнёс он ровно и бездушно. – Срочно нужны реанимационные мероприятия… Хотя нет. Уже поздно. Похоже, инфаркт. Летальный исход.

Он положил трубку, перевёл взгляд на камеру видеонаблюдения в углу под потолком. Красный индикатор не мигал. Врач был уверен – она не работает. Всё здесь было устроено так, как задумал Инженер.

* * *

Утро началось странно, но продолжилось ещё страннее. Я смотрел на девчонок и пытался сообразить, чего ради они так уставились на меня. Ждали чего-то.

– Да… – протянул я, недоумевая.

– В смысле, да? Что решил? – выдохнула Машка. В её глазах обида тлела, губки надулись, как у ребёнка, которого лишили мороженого.

– Ты что, не помнишь? – сузила глаза Алька.

– Девчонки, да что с вами? Чего я должен помнить или не помнить? – я свел брови.

– Ну мы же вчера всё обговорили, – хитро протянула Машка, бросив косой взгляд на рыжую.

– Мы всё знаем, Макс, – добила Бобр, подбоченившись.

– Что вы знаете-то? – хмыкнул я.

Ну что я мог им рассказать? Не тайны, так сказать, следствия… да и не про Лютого же. Ведь нет же?

– Всё знаем, – прозвучало в унисон.

– Ты должен определиться, – настаивала Машка, постукивая ноготком по кружке.

– Да, определись уже, Максим Сергеевич, – усмехнулась Алька.

Меня, честно говоря, словно током кольнуло. Доходить начало: разговор был не про то, чтоб выпить вечером или куда съездить. Они обсуждали будущее. Моё и своё.

– Ну… с кем ты желаешь остаться? – голос Машки дрогнул, в нём слышалась и боль, и решимость одновременно.

Алька как-то более самонадеянно кивнула, и в её глазах даже сверкнуло торжество. Она явно считала, что я вот-вот скажу: «Бобр, ты моё всё». Свои шансы она оценивала выше.

А я смотрел на них и думал, что вообще-то пока ни с кем свою жизнь строить не планировал. Нет, я не собирался морочить им головы. Никому из них я ничего не обещал. Если уж говорить честно, то та девушка, с которой я мог бы связать судьбу, сейчас точно не стояла на этой кухне. Обе они милые, красивые, весёлые… но не то.

– Ну и каков твой ответ? – напряжённо спросила Машка, пряча дрожь в голосе.

– Ну-у… вы обе классные, – вздохнул я. – Так что принимать такую ответственность я не берусь.

Взрыв последовал мгновенно.

– Э! Ты за кого нас принимаешь? – вспыхнула Машка. – Мы тебе что, проходной двор? Чтобы заходить и уходить, когда вздумается?

– Эскортницы мы ему, понимаешь! – поддакнула Алька. – По его расписанию живём!

– Ты думаешь, мы тут сидим и только ждём, когда ты появишься? – Машка покраснела. – У нас свои жизни есть! А он, видите ли, «не берётся».

– Не берётся он! – передразнила рыжая, глаза её сверкали. – Удобно устроился: и туда заглянет, и сюда. А выбрать – «не могу».

– Мы, значит, тебе компания на вечер? – Машка уже почти плакала, но держалась. – Чтобы вино попить, фильм посмотреть и в постель улечься?

– А потом «ой, девочки, вы обе классные». Спасибо, конечно, – съязвила Алька. – Только знаешь что, Максик? Девчонки не игрушки.

– Да, не игрушки! – Машка топнула ногой. – Нам нужны уверенность, стабильность, серьезные отношения, в конце концов…

Бунт на корабле. Ха…

Я молчал, слушал их и понимал: претензии в чём-то и справедливые. У каждой женщины, какой бы она ни была – весёлой, язвительной или нежной, – внутри одно желание: чтобы её выбрали, одну, настоящую, единственную. Чтобы не сомневались, не метались. Только я опер. Волк-одиночка. Так жил раньше, так живу и сейчас…

Сидел сейчас между двух огней, понимая, что угодил в интересную историю, из которой красиво выйти будет очень непросто. Прорвемся, конечно, и не такое случалось…

В общем, девчонки раздухарились окончательно. И вдруг, что самое удивительное, объединились. Вчерашние соперницы, еще недавно сверкавшие одна в сторону другой ревнивыми взглядами, вдруг сплели прочную коалицию против общего врага. То есть против меня. Теперь они выступали единым фронтом, и уже не важно было, кто из них больше ревнует или громче спорит – обе решили, что все мужики козлы. Неблагодарные, эгоистичные и самодовольные существа.

Я сидел, хлопал глазами, как двоечник на экзамене, и понимал, что спорить бесполезно. Да и не надо. Жизнь сама всё расставит по местам, я был в этом уверен. Очень скоро. А воевать с женщинами – дело заведомо проигрышное. Это не мой конёк – биться с дамами. Я предпочитал держать глухую партизанскую оборону: отойти в леса, затаиться, выждать. Ну а здесь, в данном случае, уйти в общагу.

– Девчонки, спасибо за вечер. Классно посидели. Но – всё, мне пора, – сказал я, вставая.

– Ты куда⁈ – вскинулась Машка. – Ты же здесь живёшь!

– А я тебе вчера не успела сказать, что он тут вообще уже не живёт, – встряла Алька, с довольной ухмылкой подливая масла в огонь. – В общаге ментовской окопался. Там у него, видать, девок молодых больше. И соседка у него… вертихвостка.

– Так ты ещё и с соседкой⁈ – выкрикнула Машка, подскакивая со стула. – Вот кобель!

– Да ладно вам, девоньки, – поднял я руки, будто отбиваясь от обвинений. – Не сходите с ума. Всё, чао-какао, как у вас там в молодёжном сленге. Хотя нет, это, наверное, уже старьё. В общем, не поминайте лихом. Если что – на связи.

– Ага, конечно, не дождешься. Не будем мы тебе звонить, – фыркнула Алька, обиженно поджав губы. – Мы себе цену знаем, да, Машунь? И никому не позволим так с собой обращаться!

– Или ты считаешь, что на тебе свет клином сошелся? Альфа, да? Только свистну, толпы поклонников прибегут. Выбирай любого, – кивнула Машка в сторону окна почему-то, но голос у неё дрогнул, как у обиженного ребёнка.

Обе смотрели на меня осуждающе, причём удивительно синхронно, ансамблем, а я лишь улыбнулся. Перекинул рюкзак через плечо и направился в общагу. Там было шумно, тесно и далеко не так уютно, как в этой квартире с запахом духов и жареной курицы, но, по крайней мере, без претензий и сцен.

* * *

Сегодня была суббота, и я решил посвятить её настоящим мужским делам. Надо было заглянуть в магазин, затариться продуктами, потом устроить стирку. Стиральной машины у меня своей не имелось, поэтому приходилось пользоваться Иркиной. Та стояла в бытовке на этаже, в ряду прочих машин жильцов. Каждый тут ставил свою.

С утра я уже составил мысленный список: хлеб, тушёнка, картоха, селедка соленая, пару пакетов макарон, чай. Ну и что-нибудь к чаю взять – пряники или печенье, чтобы жизнь подсластить. А вечером, если получится, хотелось устроить себе маленький праздник: включить телек и посмотреть кино.

Я всегда любил отечественные боевики. Да, там много неправдоподобного, стреляют как из пулемёта, автоматы не перегреваются, герои могут сутки напролёт бегать с ранениями от пуль, перевязанные разве что платком. Но было в этих картинах что-то своё, родное. Атмосфера, музыка, разговоры на понятном языке, пусть и местами не совсем правдоподобные. За это я их и любил.

Тем более, что новых фильмов для меня теперь было хоть пруд пруди. Всё, что выходило на экраны с 1997 года, было для меня новинкой. Так что даже культовый «Брат 2» я до сих пор не видел. И от одной мысли, что впереди целая коллекция «свеженьких» киношедевров, на душе становилось тепло. Вот только времени их смотреть, как всегда не было.

* * *

Закончив с домашними хлопотами, я наконец вернулся в комнату и только собрался врубить кинчик, как вдруг что-то рыжее и шустрое промелькнуло у меня под ногами. Большое, словно пятно огня, метнулось прямо под стол.

– Стоять, бояться! – скомандовал я незваному гостю, уставившись на четырехлапого нахала.

Из-под стола на меня смотрели огромные зелёные глазищи, круглые, как разрезанные пополам киви, и усы, длинные, будто иглы дикобраза. Рыжая шерсть переливалась, блестела в свете окна – прямая копия алькиной гривы, только в миниатюре.

Вот уж вторжение, откуда не ждали. Сказал бы я этому котею, что несподручно меня вот так огорошивать – самому ненароком пострадать можно. Но вместо этого задал вопрос:

– Ты вообще кто по жизни будешь?

Но тот, разумеется, ответом не удостоил. С важным видом он вылез из-под стола и принялся обнюхивать мебель, хвостом держа равновесие, будто проверял, где тут удобнее метить.

– Эй, слышь, земеля, ты ничего не попутал? Тут вообще-то я живу, – недовольно проворчал я.

Кот поднял на меня глаза, жалобно мяукнул и тут же подошёл ближе, стал тереться о ноги, замурлыкал так мощно, что вибрация от этого пошла вверх по голеням.

– Ну вот, на мировую пошёл… Хитрюга, – пробормотал я, наклонился, поднял его на руки и погладил. Тёплый, мягкий, и при этом с какой-то своей гордой важностью.

– Как же тебя звать-то, а? Ты чей вообще? – задумчиво произнёс я.

В голове всплыли слова Любови Марковны, нашей грозной коменды. Когда я только заезжал в общагу, она сразу наставление выдала: «Кошек чтоб даже духу здесь не было! Найду – вышвырну к чёртовой матери!» Потом жильцы рассказали, что баба Люба продавила через жилищную комиссию МВД особый пункт, и теперь в уставе общежития этот запрет был закреплён железобетонно.

– Жестокая баба, – хмыкнул я. – Черствая, не любит котеек.

Честно говоря, и сам я к ним раньше равнодушно относился. Никогда у меня не было ни кошки, ни собаки. Но вот сейчас, держа в руках этот рыжий тёплый ком, слушая, как он мурчит, я вдруг ощутил странное и непривычное чувство – лёгкость, спокойствие, словно кто-то незримый повернул рычажок и пустил в кровь порцию эндорфинов.

– А ведь это, выходит, целая система, – подумал я, гладя кота. – Вот почему кошатники так одержимы своими питомцами. Они, считай, гормонозависимые…

Кот в ответ закрыл глаза, вытянул шею и довольно прищурился, как будто соглашался с моим диагнозом.

В это время из коридора донёсся знакомый тяжёлый шорох шлёпанцев. Я узнал его сразу – походка бабы Любы. Её шаги в нашей общаге были сродни боевому барабанному бою: если приближались – значит, добра не жди. Каждый жилец при этом невольно настораживался.

«Мне-то бояться нечего, – мелькнула мысль. – Я примерный жилец». Но ровно в эту секунду рыжий гад громко мяукнул.

– Ага… Теперь есть чего опасаться, – мелькнула чуть запоздалая мысль.

Нелегал пушистый в гости зашёл.

– А ну, быстро в шкаф! – я распахнул дверцу, но кот, вместо того чтобы юркнуть внутрь, с важным видом запрыгнул на диван и принялся драть когтями подлокотник.

– А ну, брысь! – рванулся я к нему. – Ещё диван порвёшь!

В прихожей уже слышался звук шлепанцев. Сердце подсказывало – идёт именно ко мне. Я успел схватить кота, который продолжал мурлыкать, будто мы в догонялки играем, и запихнул его в шкаф, уложив на стопку простыней.

– Сиди здесь! – зашипел я. – Не высовывайся, а то расстреляют или в Сибирь сошлют.

Кот лениво облизал лапу и стал умываться. Мои байки про здешнюю пенитенциарную систему были ему совершенно до лампочки. Я захлопнул дверцу, и в тот же момент раздался стук.

«Приплыли», – подумал я и пошёл открывать.

На пороге стояла Любовь Марковна, руки в боки, взгляд колючий.

– Яровой, Славка сказал, к тебе кот заходил.

– Какой Славка? – сделал я круглые глаза.

– Ну, пацан с твоего крыла. Вон там живёт, – кивнула она в сторону.

– Не знаю никакого Славки – и кота тем более, Любовь Марковна. В общаге котам не место, – отрезал я.

– Так оно и есть, Яровой, – буркнула она и бочком протиснулась в комнату. Начала подозрительно осматриваться. – У тебя точно нет кота?

– Я вам мальчишка, что ли, врать? Мужик сказал – нет кота, значит, нет, – произнёс я невозмутимо.

И тут, как назло, дверца шкафа со скрипом приоткрылась, и во всей красе на свет божий вылез рыжий. Глазищи, усищи в разные стороны – красавец.

«Ну всё, трындец» – только и подумал я, собираясь схватить его, чтобы спасти котейку от «Круэллы». Но вместо привычного окрика Любовь Марковна вдруг расплылась в улыбке.

– Барсик, скотина ты такая! – выдохнула она неожиданно ласково. – Где ж ты пропадал?

Кот просеменил прямо к ней, ловко запрыгнул на руки и прижался к груди.

– Ну всё, пошли домой, – приговаривала она, гладя его по спине.

– Любовь Марковна… – выдохнул я ошарашенно. – А вы же… Вы же кошек ненавидите.

– Ты что, Яровой, сдурел? – она вскинула на меня глаза. – Кто тебе такое сказал?

– Так вы сами. Запрещали держать их в общежитии.

– Запрещала – да. Но это не значит, что ненавижу, – недовольно пробурчала она. – Пойдём, покажу кое-что.

Мы спустились на первый этаж. Она распахнула дверь своей комнаты. И я застыл: по полу сновали пять или шесть кошаков разного калибра и масти. Пятнистые, серые, чёрные, полосатые – вся братия.

– Вот, полюбуйся, – сказала Любовь Марковна, опуская Барсика в ту же компанию. – Это моя семья. Жалко мне их. Люди заводят, потом уезжают – кто квартиру получил, кого перевели в другой город. А этих бедолаг бросают. А у меня рука не поднимается выкинуть. Вот и собираю.

Она тяжело вздохнула, а один из котов, упитанный серый, деловито стал тереться о ноги коменды.

– Большое у вас сердце, Любовь Марковна, – сказал я искренне.

– Эх… Лучше бы кошелёк был большой, – буркнула она, глядя, как Барсик уже полез к миске с едой. – Оглоедов-то кормить…

* * *

Я вернулся в комнату и машинально полез в шкаф за зарядкой. Телефон к этому времени окончательно выдохся, экран погас. Потянулся к нижней полке, где обычно валялся шнур, и замер. Конец кабеля был аккуратно перегрызен, отсекли – словно ножницами.

– Ну, Барсик… ну паразит. Когда только успел? – выдохнул я, разглядывая обрубок.

Телефон остался без питания. Я задумался: можно, конечно, к Ирке сходить, у неё всегда зарядка под рукой, тем более, она вечно дома. Но потом махнул рукой.

– Да и черт с ним, – сказал я сам себе. – Пускай сегодня будет так.

Интересное ощущение: без телефона, без постоянных звонков и напоминаний, без этой гонки сообщений. Вроде как, и неспокойно, а вроде – и легче дышится. Как раньше.

– Как это там теперь называют? – прищурился я, вспоминая услышанное от молодых коллег. – Ага… информационный… или цифровой детокс.

Смешное словечко. Раньше бы сказали проще: «остался без связи». И ничего, жили не тужили. А теперь вон – какие выраженьица понапридумывали.

Я сел на диван, потянулся, зевнул. Детокс – это как раз то, что мне сейчас нужно.

* * *

Наконец, я устроился на диване перед огромным телевизором, что висел на стене, – Шульгин не поскупился, прикупил для комнаты. Пусть даже для вида, чтобы отцу пыль в глаза пустить, но техника была серьёзная: диагональ такая, о какой в моей прежней жизни можно было разве что мечтать. Да и не было тогда таких – ни в магазинах, ни у простых смертных.

Не успел я врубиться в меню и выбрать что-то из фильмов, как раздался стук в дверь. Звук короткий и настойчивый. Гостей я не звал. А значит – ничего хорошего ждать не стоило.

Рефлекс сработал моментально: рука скользнула под рубаху, пистолет лёг за поясницу. Мало ли кто там. Я встал, медленно подошёл к двери, открыл.

На пороге – Алька. Стоит, переминается с ноги на ногу. Взгляд елозит по полу, глаза виноватые, улыбка какая-то кривая, несмелая.

– Привет, Максим… – выдохнула она тихо.

– О, какие люди в Голливуде, – хмыкнул я. – Привет феминисткам. Что это мы к козлам в общежитие пришли?

– Ну… можно я зайду?

– Заходи, конечно. Я вот кино собирался смотреть. Будешь?

– Может… – она подняла глаза, чуть наклонила голову, и на лице появилась привычная хитрая улыбка. – Может, мы что-нибудь другое придумаем?

Я прищурился.

– А что тогда это было с утра? Не вы ли с Машкой меня сегодня в угол загоняли?

– Да ну, ты брось. – Алька махнула рукой. – Это же просто… обычная женская солидарность. Да и вообще, я это специально сделала, чтобы Машка на меня злость не держала. И заодно от тебя отстала. Ты не думай, я всё понимаю.

Я только усмехнулся, но ответить не успел.

Тук-тук. Снова стук в дверь.

– Ты кого-то ждёшь? – подозрительно спросила Алька, нахмурившись.

– Нет, – удивился я. – Сам в шоке. Кого там ещё принесло?

Распахнул дверь – а там, переминаясь с ноги на ногу, Машка.

– О, привет феминисткам, – сказал я уже по привычке. – И ты здесь?

Машка вспыхнула, будто её поймали на месте преступления.

– Макс, прости. Прости, я такая дура… Я не знаю, как такое могла тебе наговорить! Это всё Бобр! Она специально хочет тебя у меня отбить!

Она вдруг осеклась и застыла, потому что за моей спиной в комнате, как раз так, чтобы было видно, стояла Алька.

Тишина сгущалась, как перед грозой. Немая сцена.

– Да, – выдохнул я. – К нам едет ревизор, блин.

Паузу нарушил третий стук в дверь. В голове мелькнули нехорошие мысли. Да ладно? Кобра? Да ну на фиг…

Но это была Ирка, соседка. Хотя бы тут пронесло, успел подумать я, но не тут-то было.

– Максим! А зайди-ка ко мне, плиз, помоги платье на вечер выбрать! – необдуманно выпалила она с порога.