Текст книги "Последний Герой. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Рафаэль Дамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ты? Врачом? Не смеши.

– Ну а что… – вздохнул он. – Но ни о чем не сожалею. Теперь вот – предводитель Большого Круга. Тоже врач, только души, так сказать, лечу.

– Ну-ну… – покачал я головой. – Женщины-то где твои? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– Отправил шопиться, чтобы не мешали нам говорить. Денег дал и сплавил. Часа три минимум у нас есть.

В этот момент зазвонил телефон. Кобра.

– Макс, ну ты как? – в её голосе чувствовалось напряжение. – Мои источники сообщили, что от Следственного комитета только что отъехал автобус со спецназом.

– Я нормально, уже у друга, – ответил я. – Слушай, Оксан, ты говорила, что у тебя есть знакомый в оперативно-техническом подразделении. Мне надо узнать кое-что.

– Макс, блин, это же нелегально, без санкции пробить ничего не получится.

– Да ничего пробивать и прослушивать не надо. Просто уточнить информацию. Сможешь?

– Да, конечно, – коротко сказала она.

Я объяснил, что именно нужно узнать.

* * *

Леший сидел, прижавшись спиной к шершавому стволу, тяжело дыша, пытаясь справиться с болью и накатывающей слабостью. Левой рукой он почти не мог пошевелить – прострелена чуть выше локтя. Пальцы уже не слушались. Правой, кое-как, он нащупал шнурок от спортивных штанов, выдернул его и туго перетянул плечо выше раны. Наложить жгут на простреленную ногу было нечем. Но там рана не так кровоточила, и кровь даже начала сворачиваться. Автомат лежал рядом, но он подтянул еще ближе, это его единственный друг сейчас.

В голове гудело. Телефон остался в машине, и сейчас он бы, не колеблясь, вызвал хоть скорую, хоть ментов – лишь бы остаться в живых. Но лучше всего – дозвониться до Инженера. Тот бы нашёл решение. А ещё в голове вертелось: этот чёртов мент где-то рядом. Выжидает. Ждёт, когда он отключится, чтобы выйти из кустов и добить. С-сука!

– Не спать, – бормотал он себе под нос, – не спать, не спать… – повторы становились всё тише, а глаза всё тяжелее.

Счет времени потерялся. Сколько прошло? Час или два – или пять минут? Все слилось в тягостную нить времени. Как вдруг хруст веток справа заставил его оживиться. Он, собрав последние силы, поднял автомат, выставив его на звук. Прицелиться толком уже не мог, но был уверен – хватит сил дать очередь, как только увидит самодовольную рожу этого Ярового.

– Не стреляй, свои, – раздалось впереди.

Из зарослей показалась фигура. Красные круги плыли перед глазами, но голос он узнал мгновенно.

– Твою мать… Слава богу, это ты, – выдохнул он с облегчением.

Человек подошёл ближе, с усмешкой спросил:

– Это тебя как угораздило?

– Мент… – зло прохрипел Леший. – Он, сука, как заговорённый. Я… я всю жизнь положу, чтобы достать его. Медленно убью. Сначала прострелю одну ногу, потом другую… потом руки. Он пожалеет, что вообще родился… Ну, что ты стоишь? Помоги…

– Конечно, – кивнул собеседник и достал ярко-желтый платок. Смотрелся он несколько легкомысленно в его пальцах. Он вытер пот со лба, сунул его обратно в карман. Его рука, казалось чуть замешкалась.

И вдруг раздался сухой хлопок выстрела. Эхо прокатилось по лесу, спугнув стайку птичек с соседнего куста. От выстрела почти в упор голова Лешего дёрнулась, по лицу скатилась тонкая струйка крови из аккуратной дырочки во лбу.

– Ты уволен, – негромко сказал человек, глядя на тело, и опустил пистолет. Из ствола тонкой змейкой тянулся дым.

Глава 3

Грач, держа в руках шумовку, выловил из кастрюли пельмени, ссыпал их в глубокую миску и поставил передо мной.

– Ну что, Макс, дальше-то как жить думаешь? – спросил он, накладывая порцию и себе.

Я ткнул вилкой в пельмень, оценивающе понюхал.

– Домашние?

– Да какие домашние… магазинные, – отмахнулся он.

– Друг, ты меня удивляешь, – покачал я головой. – Живёшь с двумя бабами и жрёшь магазинные пельмени?

– А что я сделаю? Они же у меня дети Солнца, – Грач скривился. – У них там своя философия. Готовка – это, по их словам, «погружение в мир быта», а быт, как они считают, портит ауру и мешает духовному росту.

– Да? – хмыкнул я. – А ты им в правила своего Круга введи: готовка – высшая благость. Хочешь – на плакатах напиши и развесь там у себя в банде.

– Это у тебя, Макс, банда, а у меня – община, – ухмыльнулся он.

– Есть такое, – согласился я. – Сейчас вообще такое чувство, что снова в лихие девяностые попал.

– Снова? А что ты о них знаешь? – пожал плечами Грач.

– В фильмах видел, сериалы смотрел, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Только там всё по-другому было, если на самом-то деле.

– Угу, – пробубнил я, жуя пельмень.

– Ладно, – отмахнулся он. – Речь сейчас не об этом. Скажи лучше, что думаешь дальше делать? Могу, конечно, тебя у себя приютить. Бабам скажу, что Кругу нужен перерыв, что надо почистить энергетику и уйти в ментальную паузу. Выставлю их, короче говоря, на несколько дней. Они, конечно, надёжные, но мало ли, где лишнее ляпнут. Лучше, чтобы тебя не видели, сам понимаешь.

– Да не заморачивайся. Не хватало еще Кругами своими тебе разбрасываться. Я найду, где перекантоваться.

– Где?

– На дачу вернусь.

– Ты что, сдурел? Тебя же там вычислили.

– Вот именно. Там меня уже срисовали, и Бульдог знает, что я об этом знаю. Он уверен, что я туда больше ни ногой. А я вернусь. Никому и в голову не придёт, что я настолько наглый, чтобы сунуться обратно. Верняк, брат, скажи же?

– Ну… так-то логика есть, но риск… – протянул он.

– Да ладно тебе. Кто не рискует, тот на вокзале шаурму не покупает, – усмехнулся я.

Грач поставил на стол сметану.

– А это что, тоже магазинная? – поморщился я.

– Нет, домашняя. На рынке взял.

– Ну, хоть что-то у тебя настоящее, друг, – улыбнулся я, откинувшись на спинку стула. – Дальше так поступим. Первым делом надо вернуть мне статус законопослушного гражданина, а то вне закона уже поднадоело ходить. Есть один способ. Механизм я уже запустил, скоро всё встанет на свои места. Как грица-а… с божьей помощью… ну и с моей тоже.

Я изложил Грачу план. Он молча слушал, потом покачал головой.

– Блин, Макс, рисково.

– А другого пока нет. Вот предложи ты мне такой вариант, чтобы мы с тобой сидели, смотрели футбол, пили пивко с раками, а дело бы само делалось – я бы только «за» был. Но пока что имеем, то имеем.

* * *

– О, Максим! Здорово! – Тимофей Кузьмич стоял в проёме своей дачной двери, в старом свитере, с прищуром от света. – А ты… ты уже вернулся? Ты же прощался, говорил – надолго уезжаешь куда-то.

– Да вот, решил остаться, – улыбнулся я. – А ты что, не рад?

– Да, конечно, рад, – дед оживился. – Мне-то вообще тут одному тоска смертная. Мы с тобой ещё и за грибочками сходим. Сейчас сезон – то ли начался, то ли уже заканчивается, но они ещё есть. Я баньку сегодня натоплю, у меня как раз наливочка на вишне поспела.

Тут он сглотнул и перешёл, наконец, к главному:

– А… где машина моя? Ну, то есть, теперь твоя. Где «Москвич»?

– Да забарахлил маленько, в ремонт отдал, – сказал я, стараясь, чтобы ответ прозвучал буднично.

– А, ну это доброе дело. Ты его береги.

– Конечно, Кузьмич. Как родного сына, – отшутился я, а про себя подумал: надеюсь, те шабашники на нелегальном СТО в гаражах, куда Грач по моей просьбе увёз автомобиль, действительно спецы, а не бухие рукожопы, как половина таких «самозанятых». Табличку новую повесили – «мастерская», а суть та же, что и тридцать лет назад.

– Ну так что, баню топлю? – спросил Кузьмич.

– Топи, отец, топи.

Я присел на диван и прищурился:

– Слушай, а ты про себя-то ничего толком не рассказываешь. Только, вижу, глаз у тебя опытный, наметанный, как у…

– Как у кого? – тут же прищурился дед.

– Ну… как у партийного работника или председателя колхоза, – хмыкнул я.

– Бери выше, – Кузьмич выпрямился, как на построении, и с каким-то мальчишеским азартом выдал: – Я в органах работал.

– Да ты что? – удивился я. – Милиционером, что ли?

– На, смотри, – он распахнул шкаф, достал оттуда китель с майорскими погонами КГБ. – Видал? – он бережно стряхнул с лацкана пылинку. – Эх, вот было времечко…

– О, ни фига себе, – я уставился на китель. – Ты что, лётчик был?

– Тьфу ты, Максимка… – фыркнул он. – Какой лётчик? Это ж комитет государственной безопасности, – сказал с гордостью, наставительно потрясая морщинистым пальцем.

– А, ну я не сильно разбираюсь, – прищурился я, но улыбка у меня была та ещё.

– Да всё ты разбираешься, – усмехнулся он. – Я ещё в прошлый раз, как ты тут появился, сразу понял, кто ты.

– Но ведь ты меня не выдал, – сказал я. – Сделал вид, что не знаешь.

Он медленно, важно кивнул, словно генерал, принимающий парад.

– Так учили. Хочешь – сам расскажешь. Не хочешь – я и так узнаю.

– И кто же я? – я улыбался, но внутри уже готовился к ответу.

– Яровой Максим Сергеевич. Лучший сыскарь в Новознаменске. Нынче, правда, опальный и в розыске, – произнёс он, будто приговаривая.

– Ого… Ну ты, Кузьмич, даёшь.

– А то. Я хоть и старый пень, но нюх не потерял.

– Вот это хорошо, – кивнул я. – А с нынешними коллегами своими… ну, бывшими, ты связь держишь?

– В каком смысле?

– Ну, контакты есть?

– Конечно, имеются. Куда ж их деть, не протухли. А что?

– Ну, слушай тогда… – сказал я, и, опершись локтем на стол, начал рассказывать.

* * *

Телефон зазвонил так настойчиво, будто ему было глубоко плевать на то, что я только несколько часов назад вылез из бани Кузьмича, где мы налегли на его вишнёвую наливку, душевно поговорили «за жизнь» и за всё прочее. Голова гудела, как трансформаторная будка, подушка липла к лицу, а руки норовили вцепиться в одеяло и не отпускать его. Но привычка выработана годами службы: одна рука машинально потянулась к телефону, вторая – нащупала пистолет под кроватью.

На экране высветилось: Оксана. Ну и кому бы ещё понадобилось меня так рано дёргать?

– Да… – промычал я, не особо утруждая себя оживлённым тоном.

– Макс, всё-таки Бульдог одумался, – без предисловий сказала она.

– Неужели? – зевнул я, потирая виски.

– Угу. Сметанин лично мне звонил. Извинялся за моего сотрудника… ну, то есть за тебя.

– Ну, ясное дело… – хмыкнул я, устраиваясь поудобнее. – И-и?

– Так вот, – продолжала Оксана, – сказал, что всё выяснил. Что у следствия теперь другие, диаметрально противоположные версии, не связанные с тобой. Ты больше не в розыске. Сказал, что ему нужны твои показания. Как свидетеля. Просил, чтобы ты с ним срочно связался.

– Понятно… – промычал я.

– Макс, – в голосе её появилось напряжение, – ты что, не рад?

– Да рад, конечно, рад, – отозвался я, хотя, единственное, чему бы я был сейчас действительно рад – это возможности не отрывать головы от подушки и пойти досматривать сон.

– Ну так свяжись со Сметаниным, дай показания и выходи на работу. Хватит прохлаждаться. Тут у нас такое творится – без тебя зашиваемся. Ещё и Мордюкова нет, он-то, по твоему, между прочим, совету с давлением в госпиталь слёг, прячется от проверки.

– А что, проверка не уехала ещё?

– Завтра последний день. Потом справку разгромную накатают по результатам, а нам всё это разгребать. Выговоров, как собакам блох, навешают. Задолбали, не дают работать, – процедила она сплошным текстом.

Возмущенно, но как-то привычно, можно даже сказать – мотивирующе.

– Ну, система – она такая, – вздохнул я. – Сколько ни работай, хорошим не будешь.

– Всё, Макс, давай, до связи. Скоро увидимся. Ух! Как же я рада, что всё так само собой разрулилось.

На это я только хмыкнул, а потом вспомнил ещё кое-что.

– Погоди… Ты с технарями из БСТМ связывалась? Узнавала?

– Да… – и она рассказала мне результат их разговора.

– Спасибо, Оксан, пока.

– Ты, главное – свяжись с Бульдогом.

– Свяжусь, свяжусь…

Я отключил звонок, опустил телефон на тумбочку и ещё с минуту лежал, глядя в потолок. Голова по-прежнему была тяжёлая, но внутри уже начинало ворочаться то самое чувство – спокойного дня мне сегодня всё равно не видать.

* * *

Я набрал Бульдога, его рабочий номер.

– Сметанин слушает, – отозвался он, как всегда сухо, но на этот раз в голосе сквозила хотя бы какая-то оживлённость.

– Привет, Аркадий Львович, это я, Максим Сергеевич.

– О! – будто даже обрадовался он. – Ну ты даёшь… Вот устроил заварушку, а? Ладно, что всё разрешилось. Так, Максим Сергеевич, нам с вами нужно срочно увидеться и переговорить. Я снял розыск, так что теперь официально ты чист, больше не подозреваемый.

Мы с ним ещё в его машине перешли на «ты» – правда, вынужденно, по крайней мере, с его стороны, так что теперь он немного путался.

– Да, я в курсе, – ответил я.

– Тогда давайте так: надо встретиться, но не в моём кабинете.

– Почему не в кабинете? – спросил я.

– Не по телефону. Короче, у вас тут есть кафе на углу Ленина и Карла Маркса, знаешь? Оно там одно, не ошибиться. Через час сможешь быть? Дело серьёзное.

– Смогу.

– Если что, могу за тобой заехать.

– Нет, не надо. Сам доберусь, я на колёсах, – сказал я, хотя про себя отметил, что колёс у меня, по сути, сейчас и нет, но это Бульдогу знать ни к чему.

– Ну ладно. Тогда через час там.

Перед встречей я сделал пару звонков, уладив свои дела. Ровно через час такси высадило меня на перекрёстке Ленина и Карла Маркса. Кафешка была из тех, что помнили ещё девяностые: старая вывеска «Мангал и угли», облупившаяся краска, запах жареного мяса, который въелся в стены, и несколько пластиковых растений в горшках для вида. Надо думать, московский следак не хотел светиться в более парадных местах.

Внутри было пусто. За стойкой дежурила администратор – молоденькая, но уже с тем усталым взглядом, каким смотрят люди, пересидевшие лишнюю смену.

– Добрый день, у вас заказано? – вежливо спросила она, хотя и так было видно, что зал пуст.

– Нет, я не бронировал. Меня ожидают.

– А кто именно?

– Мужчина, на бульдога похож.

Она слегка нахмурилась, будто сверялась в памяти, потом глянула через зал и кивнула:

– А, понятно. Проходите.

Я подошёл к столику у окна, где уже сидел Сметанин. На его лице была совсем не та мрачная физия, к которой я привык. Он улыбнулся, поднявшись навстречу, пожал руку:

– Садись. Тут отличные стейки рибай, рекомендую.

– Рибай… – поморщился я. – Это что за зверь такой?

– Хе… Это мраморная говядина.

– Да хоть гранитная, только я как-то больше по свинине на шампуре. Тут, я так понимаю, с этим напряг.

Честно сказать, судя по экстерьеру, я надеялся на что-то более свойское.

– Да ты попробуй, – махнул он рукой. – Я угощаю. Всё-таки виноват перед тобой, давай хоть проставлюсь.

– Легко отделаться хочешь, – хмыкнул я. – Такая «простава» несерьезная… С тебя по-взрослому: сауна, шашлыки из свиной шеи и девки.

– Губа у тебя не дура, – усмехнулся он. – Ладно, как освобожусь, организую.

– Да шучу я, – отмахнулся я. – Я не привередливый. Давай, тащи свой рибай, посмотрим, что за зверь.

– И… пятьдесят грамм к нему, – подмигнул он.

– Ну, только если пятьдесят, – ответил я, тоже улыбнувшись.

Может, и не помешает чуть-чуть «подлечиться». Но – без фанатизма. День ещё только начинался, и впереди, я чувствовал, будет много всего.

Стейк оказался действительно на удивление хорош – сочный, с лёгкой корочкой, розовый на срезе, пахнущий дымком. Я отрезал кусок, пока жевал, обвёл взглядом пустой зал и, положив вилку, спросил:

– А к чему такая конспирация? Почему не у тебя в кабинете?

Бульдог пригубил кофе, откинулся на спинку стула.

– Пойми, Макс… тот мент, ксиву которого ты мне передал, действительно оказался московским опером. Не подделка. Всё настоящее. И тут, как я понял, ниточки тянутся в Москву.

– Ну и что дальше? – нахмурился я.

– Что дальше… Я обвинение и подозрения с тебя снял, но ты пока не высовывайся. Пускай все думают, что ты в тени, ничего не копаешь, никуда не лезешь. И возвращение твоё мы официально нигде не афишировали. Я по своим каналам проверю всё, что можно.

– Так я бы мог помочь, – пожал я плечами.

– Нет, Макс, подожди. Ты громко засветился, и сейчас надо действовать аккуратно. Всю цепочку вытащить наружу.

– А что за цепочка? Кто меня хотел грохнуть? – спросил я прямо.

Бульдог понизил голос:

– Вот в том-то и дело, что пока непонятно. Официально я добиваю старые дела Валькова, плюс веду дело о покушении на тебя.

– Но я ведь заяву не писал.

– И не пиши пока. Я же говорю – работаем осторожно. И мне нужно, чтобы ты рассказал всё, что знаешь.

– Да что я знаю? «Ниву» взорвали. Потом двое загнали меня в лес, хотели пристрелить, потом один укокошил другого. Кстати, автоматчика-то нашли?

– Нашли. Когда мы туда приехали, он уже был мёртв.

– Ясно. Кровью истёк?

Я посмотрел на Сметанина очень серьезно, давая понять, что это не дежурный вопрос, и он покачал головой.

– Нет, с простреленной головой. Кто-то добил его.

– Это точно не я, – отрезал я.

– Знаю, – кивнул Бульдог.

Мы ещё немного поговорили, обсудили детали. Он, как и обещал, рассчитался за обед. Пускай платит – долг за те выкрутасы, что он против меня устроил, всё равно этим не покроешь.

– А где твоя тачка? – спросил он, закуривая уже на улице.

– Забарахлила. Я на такси поехал.

– Ну, давай, подброшу.

– Не надо, просто ещё раз вызову такси.

– Брось, Макс, – махнул он рукой. – Садись, мне не сложно.

Мы подошли к чёрному седану. Я пригляделся – не похоже на служебную машину.

– Это что за зверь?

– Взял в каршеринге. Не люблю служебные – никакого комфорта.

– А ты, значит, к комфорту привык, да? – усмехнулся я. – Обычный следователь, а запросы…

– Я, между прочим, следователь по особо важным делам Следственного комитета Российской Федерации, – расправил плечи Сметанин. – Это тебе не хухры-мухры.

– Ну да, ну да… – усмехнулся я.

– Да ладно, – хлопнул он меня по плечу, – чего ворчишь, как будто подозреваешь меня в чём-то.

– Да нет… – я уселся на переднее сиденье.

Мы тронулись. И тут, едва я устроился, сзади щёлкнуло что-то металлическое, и в затылок мне упёрлось твёрдое, холодное.

– Дёрнешься – мозги вынесу, – раздался хриплый, грубый голос сзади.

Я боковым зрением увидел, как Бульдог скосил взгляд на меня и оскалился.

– Аркаша… вот ты гнида, – процедил я, пытаясь разглядеть в отражение зеркала второго, что держал ствол у моего затылка.

– Ничего личного, Яровой, – без тени смущения ответил Бульдог. – Ты слишком глубоко копал.

Машина ненадолго остановилась.

– Сиди! Не дёргайся, – командовал он, защёлкивая на моих запястьях холодный металл. Браслеты туго стянули запястья, и только после этого машина снова тронулась.

– Всё-таки, Аркаша, ты дурак, – сказал я, вглядываясь в дорогу впереди.

Сметанин, лыбился, как на празднике, и уверенно вёл машину к окраине города.

– Дурак? Нет, Яровой… Переиграл я тебя. Дурак у нас – ты, получается. Зря мне поверил, – хмыкнул он.

– Это ты послал за мной убийц? – спросил я в упор.

– Ну… не совсем я… Скажем так, я работаю на одного важного человека, которому ты перешёл дорогу.

– И что же за интерес у этого важного человека в Новознаменске?

– Не твоего ума дело, – отрезал он, даже не повернув головы.

– Ну, я так понимаю, вы везёте меня убивать, – продолжил я ровным тоном, – так что теперь можно и сказать.

– Знаешь, Максим Сергеевич, – он даже не пытался скрыть ухмылку, – ты слишком шустрый был.

– Почему «был»? Я есть.

– Потому что скоро мы этот недочётик исправим, – голос у него был ровный и немного торжественный, как у человека, который уже всё решил. – Столько наших людей положил… Инженер очень недоволен. Очень.

– Инженер? – нахмурился я.

Бульдог неожиданно нажал на клаксон, поморщился:

– Сука, ну что ты там плетёшься⁈

Впереди нас ползла старая, до жути раздолбанная жёлтая «Газель» с тонированными окнами. Плёнка на них пошла паутиной царапин, борта проржавели, местами краска облезла до металла. Казалось, тронь её пальцем – и она развалится.

Мы уже выехали за город, потянулись в сторону леса.

– Давай, обгоняй, – бросил сзади голос, холодный и нетерпеливый.

– Сейчас, тут встречка, – зло процедил Бульдог.

Как только навстречу прошла легковушка, он врубил поворотник и начал обгон. Но «Газель» внезапно вильнула, перекрыв нам дорогу. Визг шин, Бульдог вдавил педаль тормоза, руль вывернул так, что машину чуть не повело на обочину.

– Твою мать! Ты что творишь? Бухой, что ли⁈ – заорал он в открытое стекло.

В ответ «Газель» вильнула ещё раз, на этот раз так резко, что её развернуло поперёк дороги. Здесь трасса уже сужалась, и разъехаться быстро не получалось.

– Ну, сука… – бормотал он, – долбо*бы… олени на дороге…

Он снова ударил по тормозам. Машина встала.

И тут дверь «Газели» резко отъехала, а глаза Бульдога полезли на лоб.

Глава 4

Из нутра битой старушки слаженно, как на тренировке, высыпали люди в чёрном камуфляже, тактических балаклавах и бронежилетах. На спинах отчётливо читалось: ФСБ России.

– Сука… – выдохнул Бульдог, побледнев и вытаращив глаза. – Какого рожна?..

Сзади нас уже встал, приперев, наглухо тонированный внедорожник. Двери распахнулись, и оттуда тоже выскочили бойцы спецназа ФСБ, державшие оружие наготове.

Я медленно улыбнулся, расстегнул рубашку… и показал приклеенный к груди микрофон.

– Сюрприз, Аркаша, – сказал я тихо, глядя ему в глаза. – Конечная остановка.

Он вмиг стал белее снега, на лбу выступили крупные капли. Бульдог на автомате вытащил ярко желтый платок, чтобы вытереть пот. Но не успел. Двери распахнулись, и его выволокли несколько пар рук, утрамбовав мордой в асфальт.

Второго, что сидел за моей спиной со стволом, постигла такая же участь.

Я выбрался из машины, вдохнул прохладный воздух и размял затекшие плечи. С меня быстро сняли наручники. В этот момент из «Газели» вывалился довольный Кузьмич – всё так же в своей потертой от времени тельняшке, только поверх неё – бронежилет.

– Привет, сосед! – гаркнул он на всю округу. – Ну, как всё прошло?

– Отлично, – улыбнулся я, отлепляя от груди устройство звукозаписи. – Спасибо, Кузьмич.

– Да мне-то что, – отмахнулся он, – это вон, ребятки хорошо сработали.

Ко мне подошёл крепкий мужчина лет под пятьдесят. В тёмной куртке, простых джинсах, но шаги и взгляд сразу выдавали в нем старшего во всей этой операции.

– Владимир Алексеевич Черненко, – представился он, протягивая руку. – полковник ФСБ, управление «М». Это мы с вами общались по телефону.

– Очень приятно, – пожал я его ладонь, твёрдую, как подкова.

Фамилия засела в памяти, будто отозвалась из прошлого.

– Черненко… знакомая фамилия, – произнёс я вслух. – А генерал КГБ Черненко Алексей Владимирович случайно не ваш родственник?

Мужчина чуть задержал взгляд, потом кивнул:

– Это мой отец. А вы с ним знакомы были?

Я внутренне усмехнулся. Знаком? Было дело… Но вслух я сказал:

– Нет, лично не довелось. От старших коллег слышал.

– Понимаю. Он уже давно оставил службу… И, к сожалению, пять лет, как его не стало, – сказал Черненко ровным голосом, но на секунду взгляд потемнел.

– Соболезную, – произнёс я.

– Да ничего, – отмахнулся он. – Отец прожил долгую, насыщенную жизнь.

Сын моего старого знакомого говорил так, словно сам ещё не до конца смирился. Даже за пять лет.

– Вам потом надо будет проехать, дать показания, – продолжил Черненко.

– Да без проблем, – кивнул я. – У меня к вам просьба, Владимир Алексеевич, – добавил я.

– Слушаю, – он внимательно посмотрел на меня.

– Вы ведь только что взяли крупную рыбу, – сказал я негромко. – Следователь по особо важным делам. Хороший улов. Так вот… мне нужно с ним переговорить с глазу на глаз.

Полковник помедлил, провёл ладонью по подбородку.

– Это, конечно, не положено, – заметил он. – Но, думаю, исключение можно сделать.

Он скомандовал бойцам, и через несколько минут трясущегося, посеревшего Бульдога завели в подставную газель.

Я поднялся следом, дверь за мной захлопнулась с гулким стуком. Сел напротив Аркадия Львовича. Он косился на меня, губы дёргались, руки дрожали в стальных браслетах так, что даже слышалось тонкое звяканье.

– Ну что же ты, Аркаша, дрожишь, как козий хвост? – сказал я, глядя на него.

Сметанин поднял на меня мутный взгляд, облизнул губы и сипло выдавил:

– Переиграл ты меня, Яровой… Как? Как ты меня вычислил?

– Это вопрос риторический. – хмыкнул я. – Или ты правда хочешь знать?

– Я пятнадцать лет следаком отпахал, – заговорил он глухо. – Каждую лазейку знаю, людей насквозь вижу. А тебя, сука, не разглядел…

– Ну, раз этот вопрос тебя мучает, я могу рассказать, – сказал я неторопливо. – Но взамен ты расскажешь, кто именно хотел меня убрать. Не только ты ведь, кто-то ещё за этим стоит. Ты обмолвился про некоего Инженера. Давай так: баш на баш. Ты мне про него, и я тебе, так и быть, расскажу, в чём ты облажался. Чтобы не грызло тебя это в камере, где всё равно будешь думать и гадать.

– На понт меня берёшь? – оскалился Бульдог. – Развести хочешь? Обмен-то неравноценный, не находишь?

– Ты не в том положении, Аркаша, чтобы торговаться, – кивнул я на наручники. – Ты же не дурак, знаешь, что в такой ситуации со следствием сотрудничают.

– Но ты тут не следствие, – ухмыльнулся он зло.

– Я – нет, – пожал я плечами, – но ты знаешь сам: как прижмёт – сдашь любого. Хоть мать родную, если выгодно будет.

– Мать мою не трогай! – рявкнул он, скривившись, глаза вспыхнули.

– Да не заводись ты, Аркадий Львович, – усмехнулся я. – Это фигура речи. Образно. Ну что, базарим дальше или будем мериться чувствами? Смотри, – я расстегнул рубашку, показывая, что на мне нет никакого микрофона. – Я вообще здесь потерпевший, если по закону смотреть. Так что можешь облегчить душонку, всё без протокола. Кто за мной охотился? Зачем?

Он сглотнул, поморщился, а потом глухо сказал:

– Если я заговорю, меня достанут. Даже на красной зоне. Даже там. Одно скажу: Инженер – серьёзный человек. Руки у него длинные, связи по всей стране. Я работал на него, как и многие. Но никто не знает его в лицо. Даже если бы захотел – не выдал бы. У него всё выстроено, а доступ ограничен. Он осторожный. А ты, Яровой, зря радуешься. Он тебя всё равно достанет. Достанет и раздавит.

– Да ладно, – я хмыкнул. – Я уж столько «доставальщиков» повидал. Все обещали меня прикончить. Пока вот, я жив-здоров, а ты сидишь, трясёшься в браслетах. И не ссы, бить не буду. Я безоружных не трогаю. Хотя, признаться, хочется тебе вмазать, – с выражением произнёс я. – Гнида ты редкостная.

– Теперь твоя очередь, – процедил Бульдог. – Уговор есть уговор. Расскажи, как ты меня вычислил.

– С удовольствием, – усмехнулся я. – Смотри. Оксана Геннадьевна предлагала тебе помощь в сопровождении дела. Ты отказался. Она немного порылась и узнала, что тебе прислали варягов из Москвы. Формально всё красиво – мол, местным не доверяешь, нужны «чистые». Но я-то нашёл удостоверение одного из этих варягов и его телефон, когда он меня пришить пытался.

Когда Бульдог попытался вставить свои пару слов, я добавил:

– Для тебя, конечно, всё это не секрет. Но вот когда я передал их тебе, ты повёл себя странно. Я попросил пробить номер через БСТМ. Но запроса так и не было. Я-то через Коробову проверил. У нее там знакомый. А если это не я и не она, значит, ты даже не стал пробивать. Почему? Потому что это был твой человек. Вот где ты прокололся.

– Чёрт, – процедил Сметанин, опустив взгляд. – Ты прозорливый, Яровой.

– Работа такая, – пожал я плечами.

– А теперь скажи мне, – он снова поднял мутные глаза, – это ведь ты угандошил людей Валета? Я ведь в верном направлении копал?

– Пусть это останется тайной за семью замками, Аркаша, – хмыкнул я. – Но одно скажу: направление у тебя было верное. Только это были не люди, а бешеные псы. Убийцы. Так что совесть моя чиста.

– Ну-ну, – скривился он, – и что, ты теперь скажешь, что я, следователь, всё под тебя фальсифицировал?

– Именно так и скажу, – кивнул я. – Коррумпированный следователь решил убрать меня с дороги. Поле расчистить. Для кого? Для преступной деятельности таинственного Инженера. Так и напишу в показаниях. Ведь это правда. Кстати, а какого хрена Инженер тут, в Новознаменске делает? Чем ему тут намазано?

Сметанин ухмыльнулся:

– А ты думаешь, что он тут?

– Мне всё равно, где он жопу греет – на острове или в Москва-Сити. Но ведь неспроста же ты сюда прикатил. Явно не из-за обломков криминальной империи Валькова. Значит, интерес у него тут.

– Ни хрена я тебе не скажу, Яровой… – Бульдог кашлянул и облизал губы.

– Да я и сам уже догадываюсь… Труп.

– Труп? – прищурился он.

– Ты знаешь, о чём я. Тот, что с моста сиганул. Кабан. Андрей Владимирович Шустов, – проговорил я. – У него в крови нашли остатки какого-то вещества. И не только у него. У Савченко тоже. Еще пропал Столяров, здоровый мужик, будто сквозь землю провалился. Всё это одна цепочка, к бабке не ходи. И ведет она к вашему Инженеру.

Сметанин отвернулся к окну, а я тем временем продолжал:

– Такое ощущение, что здесь кто-то ставит адские опыты. На первый взгляд, да, звучит как бред. Но нитки ведут туда же. Я сам всё видел. Когда мы брали Дирижёра. Он раскидал спецназ, как котят. В крови у него было то же самое вещество.

– Ну, так пиши рапорт, – скривился Сметанин. – Только кто тебе поверит? Всё это… косвенно.

– Мне и не надо, чтобы верили, – отрезал я. – Мне надо, чтобы руки развязали. И только. А они у меня, как видишь, теперь свободны.

Я дёрнул дверь «Газели».

– Ладно, Аркаша. Пошёл я воздухом свободы дышать. Наслаждаться. Тебе этого долго не видать. А может, и никогда.

– Сука… – проскрежетал он сквозь зубы.

– Что ты сказал? – обернулся я.

Он не стал свои слова повторять, глаза отвёл.

Я шагнул назад, заглянул в салон и ладонью влепил ему звонкий подзатыльник.

Бульдог вздрогнул и втянул голову в плечи.

Я вышел из «Газели» и захлопнул за собой дверь.

* * *

Я вышел на работу. Стоило мне переступить порог, как всё вокруг будто ожило.

Дежурный майор Ляцкий, сидевший в своём аквариуме, привычно что-то строчил в журнале, морщил лоб и крутил авторучку в пальцах. Завидев меня, он сначала оторопел, потом рывком поднялся, нацепил фуражку и, вытянувшись, отдал мне воинское приветствие. Я не удержался – козырнул ему в ответ. Конечно, больше шутливо, ведь сам был без форменного головного убора.

Если раньше меня знали в отделе как «Максимку-штабиста», незаметного тихоню, который больше бумаги листает да в компьютере копается, то сегодня всё было иначе. Когда я шёл по коридору, каждый норовил пожать руку, улыбнуться, что-то сказать. У кого-то проскакивало короткое «Молодец», кто-то одобрительно кивал, а кто-то просто облегчённо выдыхал – мол, живой, вернулся. По глазам я видел: моё возвращение они воспринимают как знак того, что отдел выстоял.

На утренней планёрке тоже царило оживление. Обычно скучное совещание сегодня было больше похоже на подведение итогов большой кампании. Мордюков, как обычно, сидел во главе стола, но на этот раз сияя, как начищенный медный самовар. Голос у него был бодрый, даже с оттенком гордости. Он вещал, что проверка из главка завершена, и по результатам написана справка «довольно лояльная». Все выявленные недостатки, мол, устранены «в ходе самой проверки», и теперь отдел работает, «как часы». Слушая его, я краем губ улыбался.