Текст книги ""ТРОЙНОЕ СОЛНЦЕ": история времен Золотого Века (СИ)"

Автор книги: Раджнар Ваджра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

«ТРОЙНОЕ СОЛНЦЕ»:
история времен Золотого Века
_{Повесть}

Rajnar Vajra. The Triple Sun: A Golden Age Tale. 2014.

В бар вошли серебряный венерианец, золотой марсианин и житель Земли.

Звучит как в анекдоте, да? А вот и нет. Вообще-то это была совсем не смешная ошибка, которую наша троица допустила тем пятничным вечером. От первой испытательной миссии нас отделяли лишь выходные. Нас – трех молодых кадетов, проходивших обучение в поисковой службе ЭР и отправившихся в незнакомый город в поисках относительно невинных развлечений.

Я была тем самым жителем Земли. По всем признакам женщиной. И поскольку мою кожу не изменяли для лучшей совместимости с неземными условиями, она лишь отливала охрой – наследием родителей-иранцев – и бронзовела от загара, оставленного пробирающимся под солнцезащитный крем ультрафиолетовым излучением с SPF-200.

Большинство называет сотрудников ЭР «космическими рейнджерами», но если говорить официально, мы «экзопланетные разведчики». Еще у нас есть клички. Одной пользуемся даже мы. «Импы» – это от «импульс» – показывает, как далеко от Земли мы забираемся. И до нашей эскапады в Сан-Диего я никогда не слышала, чтобы это слово использовалось как ругательство.

Ну так вот, два моих кореша и я завалились в бар. И поскольку у нас не хватило ума задать уличному разносчику вопрос поконкретней, чем «где тут ближайшая пивнушка для космачей?» – мы угодили в совсем неподходящее питейное заведение.

Плюсы: парящие в воздухе голограммы пивных кружек с шапками пены, голографические окна с неоновой подсветкой, обшарпанный деревянный пол с любопытной коллекцией пятен, фальшивый чад и вполне натуральная барная стойка из красного дерева с хромированным поручнем, отражающим разноцветные светильники и угрюмые физиономии завсегдатаев. Здесь даже запах был правильный – пива и кой-чего покрепче, перемешенный с парами этого самого «покрепче». И не слишком навязчивое амбре того, что Приам называет «космическим пердежом» – душок разваренною риса, побочный продукт употребления средства для сохранения мышц и костей «Рекнит». Необходимая пищевая добавка для тех, кто много времени работает в условиях пониженной гравитации.

Минусы: из четырех десятков или больше человек в форме ни одного офицера или кадета со знаками различия ЭР. Разносчик не солгал, но здешние пропойцы были настоящими бычарами, космодесантом, или небесными котиками, без намека на золотую или серебряную кожу. Нас тренировали отдельно от этих домоседов, и, конечно, у нас из головы вылетело, что поблизости от космопорта город ими так и кишит.

Нам следовало сразу дать задний ход, но тут Мика с треском наступил на что-то – возможно, чей-то выбитый зуб, и все головы развернулись к нам. Нельзя сказать, чтобы тут было тихо, но когда Мика Абрахам Коэн, наш медик и техник-сержант, наступает на что-нибудь, этому «чему-нибудь» уже никогда не встать. Серебряный буйвол весит на Земле где-то около четверти тонны, и то, что он раздавил, взорвалось с грохотом хлопушки.

– Прошу прощенья, – промычал он своим утробным басом. – Пожалуйста, не обращайте на нас внимания.

На нас уставилось несколько десятков налившихся кровью глаз. Я потянула товарищей за руки, отступая к двери. Затем какая-то дюжая бабенка с интендантскими нашивками зажала нос и замахала на нас рукой. Приам Галанис, наш астрогатор, юный гений и самый драчливый сучок в группе, воспринял это как приглашение ввязаться в совершенно ненужную потасовку. Он ринулся к интендантше, затормозив всего в паре дюймов от обидчицы. Когда Приам резко остановился, его золотые волосы метнулись вперед, словно собирались вступить в бой первыми. Мы с Микой переглянулись (для чего мне пришлось изрядно задрать голову) и поспешили занять позиции по обе стороны от задиры. К тому времени когда нам это удалось, интендантшу уже окружила куда более солидная свора приспешников.

«Ничем хорошим это не кончится», – подумала я и оказалась абсолютно нрава.

– У тебя проблема? – спросил Приам, добавив сипения и в без того противный голос.

Интендантша была на голову выше Приама и раза в два шире.

– И что, если так, ты, желтый имп-недоросток?

Она оглянулась на своих приятелей.

– У меня проблема со всеми самонадеянными засранцами, которые впутывают других людей в неприятности.

Ну допустим. Исследования далекого космоса, конечно, предполагают потенциальный риск для человечества, хотя до сих пор мы не принесли ничего, кроме пользы. Но враждебность этой тетки имела мало отношения к угрозе для общества. Орбитальные морячки не получали и половины нашей подготовки и оборудования. Им не светило наше ультракомпактное инерционное снаряжение – квантовые кристаллы, вшитые в форму. Как и новейшие индивидуализированные биомеханические приблуды, извините, бычары.

Как раз одна из таких фишек, предназначенная исключительно для пилотов и пилотов-стажеров, позволила мне увидеть кое-что, невидимое для завсегдатаев заведения: почти неуловимое пурпурное мерцание, окутавшее тело Приама. Это означало, что он «ушел в завязку» – врубил инерционное поле, причем новейшие биомеханические штучки позволили ему сделать это незаметно для наших бычар.

В общем, когда на лице Приама отразилось все, что он думал об этих придурках, и когда одна из горилл в форме небесных котиков – настолько здоровый мужик, что голова почти доставала до подбородка Мики, – попыталась впечатать кулак прямиком в его солнечное сплетение, треск толстенного ломающегося запястья заставил меня передернуться, но не особо удивил. Суть в том, что каждая клеточка моего марсианского сослуживца на время стала практически неподвижной. Естественно и сам Приам в таком состоянии двигаться не мог. Тогда он начал выкидывать фокусы с инерцией. Поначалу кулак – кое-кто из небесных котиков отнесся к нему без должного уважения и сильно за это поплатился. Затем к Приаму потянулось несколько рук, но при каждом прикосновении он лишь отлетал назад. Ему даже хватало жестокости смеяться над ними.

А теперь настало время для небольшой лекции. Обещаю, что управлюсь быстро. Итак, скажем, дело происходит на Луне. Объекты одинаковой массы будут падать с одной и той же скоростью, не считая минимального взаимного притяжения, ведь так? Не обязательно! После того как мы научились контролировать момент инерции, ньютоновские законы динамики стали частным случаем. Учитывая, что инерция – это сопротивление массы любым изменениям скорости и направления движения, попробуйте ограничить ее и сопротивление воздуха для одного из объектов, и окажется, что он падает намного быстрее другого.

А вот вам еще одна пикантная деталь. Высоту прыжков ограничивает не только земное притяжение. Требуется немало мускульных усилий, чтобы преодолеть инерцию тела и оторвать его от земли, не говоря уж об энергии, необходимой для самого прыжка. Но для того чтобы продолжить подъем, тоже нужна инерция или другая сила, вне зависимости от того, как мощно ты оттолкнулся. Поэтому, если прыгун вообще отключит инерцию, возможны крайне экзотические казусы.

Пока Приам развлекал народ своими летательными трюками, о которых я читала прежде, но никогда не видела вживую, два особо наблюдательных бычары заметили, что рядом стоим мы с Микой. Мику они проигнорировали, посчитав безобидным пацифистом, и сосредоточились на мне.

Венерианцы. Хотя они и крупные, но отнюдь не все слабаки, несмотря на меньшую гравитацию земной сестрицы. Конечно, в основном им приходится торчать в тесных куполах, отчего большинство стало мечтательными философами того или иного толка. Однако многие увлекаются различными искусствами, в том числе боевыми, и среди них хватает тех, кто превратил свои гигантские тела в весьма грозное оружие.

Мика был медлительным и миролюбивым увальнем – и вообще поклонником дзена, – но отнюдь не беззащитным слабаком. Он перехватил двинувшуюся на меня парочку и швырнул обратно в толпу, окружившую Приама, а затем сам углубился в эту толпу, хватая бычар за что придется и раскидывая их в стороны. Я едва не рассмеялась, услышав, как венерианец непрерывно извиняется. А заодно обратила внимание и на то, что он старается не уронить никого на ножи, стекло и не шарахнуть о край стола. При этом Мика продолжал ласково улыбаться. Однако никто из отброшенных им не стремился вернуться обратно к тому, что Приам – чьи слова почему-то всегда попадают в анналы ЭР – впоследствии назвал «локальным конфликтом».

Не знаю, кто стукнул военной полиции, но они картинно ворвались внутрь, разбрасывая шипящие газовые гранаты. Когда все вокруг начали падать, до меня дошло, что акульи морды, закрывающие их лица, – это, должно быть, противогазы. Влияние газа я не почувствовала, только стоять прямо вдруг отчего-то стало влом.

* * *

Выволочка прошла примерно так, как я и представляла, не считая того, кто делал нам втык и самого наказания. Вертикаль власти в Академии выглядит следующим образом: плебеи, кадеты, разведчики, наставники, инспектора, планировщики и, на самой вершине, комендант – доктор Лесли Гоу, известная в народе как «Шеф». Получить на орехи от самого Шефа – вот это сюрприз. Комендант была нами недовольна – и, хотя ее голос оставался спокойным, я прекрасно все поняла.

– Кадет Эмили Асгари, – тихо проговорила она в какой-то момент, обратив на меня скорбный взор, – вы меня особенно разочаровали. Вы командир группы, а потому отвечаете за поведение своих товарищей. Кроме того, только вы являетесь уроженкой этой планеты, а значит, должны уметь справляться с возникающими здесь трудностями.

Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не обернуться и не бросить злобный взгляд на Приама. И второй – на Мику. Здоровенный дурень улыбался, как будто ничего слаще этого разноса не видывал.

– И поэтому, кадеты, – продолжила Шеф, ― обычного испытательного полета у вас не будет.

Она ненадолго замолчала, и в тишине я услышала, как кто– то громко сглотнул – возможно, я сама.

– Вместо этого ваша увольнительная аннулируется и вы откомандировываетесь к экспедиции «Мир Эбретона». Там вы поможете 32-й команде разведчиков свернуть лагерь перед эвакуацией с планеты. Вам все понятно?

– Да, комендант, – вразнобой откликнулись мы.

– Если вы проявите себя с лучшей стороны, я подумаю о том, чтобы позволить вам продолжить обучение. А если нет, то в этой организации для вас больше не будет места. В шесть ноль-ноль вы должны явиться к инспектору Кларку для получения новых направлений. Свободны.

– Она аж дымилась от ярости, – заметил Приам, когда мы сиганули со скачковой площадки двадцать четвертого этажа в закрытый внутренний двор внизу. – Заметили, как у нее мизинец подергивался? Готов поспорить, ей хотелось нас придушить.

Он захихикал.

Мы все развязались за секунду до того, как врезаться в землю, и мгновенно, но мягко затормозили, чуть коснувшись бетона подошвами. Учитывая, сколько нас натаскивали, такую штуку мы могли бы проделать даже в быстрой фазе сна.

Я обожгла Приама яростным взглядом, от которого едва удерживалась последние полчаса.

– И я сама бы кое-кого с удовольствием придушила.

– Да ладно, Эм. Ты ж видела, эта буйволица начала первой. К тому же было весело.

– Не мне. И тебе остается лишь надеяться, что мы больше никогда не наткнемся на твоих новых приятелей. Кажется, ты произвел на них впечатление.

Мика хмыкнул – похожий звук издает забившийся умывальник, всасывая последние капли воды, – но ничего не сказал.

* * *

Полет на челноке прошел как обычно. В кабину набилось еще пять кадетов плюс два наставника и один надменного вида планировщик, устроившийся в единственном одинарном кресте. Некоторые пилоты оказывают пассажирам любезность и ведут обратный отсчет перед стартом, но наш водила не стал заморачиваться, и мы вознеслись в воздух, подобно пузырьку в кружке пива – того самого, что мы так и не пригубили в пятницу.

Я покосилась на других кадетов. Выглядели они чуть напряженно, но бодро. И явно дисциплинарное взыскание не было конечной точкой их маршрута. К орбитальной станции мы прибыли вовремя, возможно, с точностью до пикосекунды.

Станция пахла цитрусовой дезинфекцией, машинным маслом, потом, луком и давно не стиранной одеждой – точно так же, как и в первые два раза, когда я бывала здесь. Неприятно, но привыкнуть можно. В вирт-иллюминаторах челнока станция не казалась такой уж большой и внушительной. Но внутри она вполне соответствовала этим определениям.

Команда станционных «жрецов» – по сути расфуфыренных регулировщиков движения – ждала нас в терминале высадки. Они распределяли вновь прибывших по разным коридорам, обходясь короткими рублеными жестами и не задавая вопросов.

– Информационные импланты, – без всякой надобности пояснил Приам.

Слова его прозвучали слишком громко.

Конечно, в крайний коридор слева спровадили только нас, группу Асгари. Несколько сотен метров мы тащились по просторным туннелям с гофрированной поверхностью стен, а затем резко свернули вправо и через высокий порог шагнули в дверной проем с толстенными, как в банковском сейфе, перегородками. Внезапно усилившаяся гравитация заставила нас споткнуться. Приам испустил театральный стон, но прежде чем я успела изобразить сочувствие, ляпнул: «Воздушный шлюз». Эта информация была бы чрезвычайно полезна, если бы за время полета мы с Микой растеряли остатки мозгов.

Заметив, что в отсеке нас ожидает человек в форме наставника, я воздержалась от комментариев.

Наставник был марсианином, по крайней мере на два поколения старше Приама. Золотая кожа старика приобрела сероватый оттенок – я такого раньше не видела ни у одного из его соплеменников.

– Приветствую вас, – без малейшего энтузиазма провозгласил он, – на борту корабля Объединенных ВКС «Скайларк». Меня зовут наставник Гектор Михеалидес, и я получил от бога детальные инструкции касательно вас.

Вечная улыбка Мики стала еще шире.

– Сэр, что вы имеет в виду под «богом»?

– Придурок, – рявкнул Приам, – он говорит про Шефа.

– Именно так, – подтвердил Михеалидес, – но в будущем я предпочел бы сам отвечать на все вопросы, адресованные мне. Ясно, кадет Галанис?

– Да, сэр. Ясней ясного.

Окинув Приама взглядом, от которого водород превратился бы в ледышку, наставник переключился на меня.

– Кадет Асгари, вы пилот и командир тройки.― Это не было вопросом. – Вы отвечаете за своих товарищей.

– Да, наставник.

– А теперь слушайте внимательно все трое. Поскольку наша задача – эвакуировать с Эбретона весь персонал, мы берем с собой минимум людей плюс несколько специалистов по сворачиванию лагеря. Это означает, что на первом этапе полета у нас много свободных кают. Каждому из вас будет выделена индивидуальная каюта на уровне «дельта». И предлагаю вам вдоволь насладиться одиночеством, потому что на обратном пути такой роскоши у нас не будет. Вы должны оставаться в форме. Следовательно, каждые корабельные сутки вы будете выполнять специальные упражнения и получите соответствующий инструктаж. В течение полета вы должны оставаться в своих каютах. Кадеты Асгари и Коэн могут общаться по выделенному каналу связи вашей тройки, но наш коммуникационный биомех, кадет Галанис, будет отключен вплоть до посадки.

Приам возмущенно выпучил глаза.

– Но почему только мой?

– Мы зафиксировали ваше недавнее поведение в Сан-Диего. Но не думайте, что привилегий лишены только вы. Никто из вас не получит доступа к развлечениям, предназначенным для более достойных личностей. Однако все необходимое вам дадут. И за вами будут наблюдать. Постоянно. По прибытии к месту назначения будьте готовы к тому, чтобы трудиться тяжелее, чем когда-либо в течение вашей короткой и бессмысленной жизни. Вы обнаружите, что эта работа вполне подходит под определение «вывалив язык на плечо». Учтите, что от исследователей, тридцать лет проработавших впустую над этим проектом, вы никакой благодарности не дождетесь. Есть заключительные вопросы? До посадки вы больше не встретитесь.

– Два вопроса, сор, – отозвался Приам. – Почему тут установлена такая высокая гравитация? Я читал, что гравитация на Эбретоне лишь на три процента выше земной.

– Меня сильно удивит, кадет, если вы сумеете полностью приспособиться даже к земной гравитации, учитывая ваше происхождение. И увеличение на три процента покажется отнюдь не шуткой в свете предстоящей вам физической работы. Все задания будут тяжелыми, и каждому члену команды полезно находиться при повышенной гравитации от шести до восьми часов в сутки. Последний вопрос?

– Могу я во время полета изучить отчеты экспедиции?

Выражение лица Михеалидеса изменилось. Никакой радости и благожелательности я не заметила.

– С какой целью, кадет?

– Чтобы понять, есть ли шанс спасти этот проект.

Дерзкое заявление Приама заставило наставника замолчать надолго. Наконец он сказал:

– И вы полагаете, что, не обладая никаким практическим опытом и ни разу не ступив на планету, сможете сделать открытие, которое не удалось совершить опытным ученым за четверть с лишним века?

Наш марсианин ответил улыбкой, и я лишь молча понадеялась, что Михеалидесу она покажется не столь оскорбительной, как мне.

– А почему нет? Возможно, я умнее всех, с кем вы сталкивались до сих пор.

Еще одна пауза, но на сей раз наставник пришел в себя намного быстрее.

– Возможно, вы нахальней всех, с кем я сталкивался до сих пор, но я выполню вашу просьбу. С одним условием. Если после изучения рапортов вы не сможете предложить ничего нового и полезного, я сочту, что ваша тройка провалила задание. Вам все равно придется выполнить всю работу, но после возвращения на Землю вас ждет увольнение из ЭР.

Прежде чем я успела возразить и прежде чем до Мики хотя бы начало доходить, что происходит, этот высокомерный выскочка уже заявил:

– Согласен.

Это было так несправедливо, что у меня глаза чуть не выскочили из орбит. Я была на волосок оттого, чтобы высказать миру все претензии и наплевать на последствия, но тут мне вспомнился один фокус – результат горького опыта. В критических ситуациях надо проговорить все то, что я хочу высказать, в голове и послушать, как это звучит, прежде чем открывать рот.

Так что выместить злобу мне так и не удалось, к глубокому моему разочарованию (и облегчению). Вместо этого я только сказала:

– Сэр, я прошу, чтобы доступ к материалам дали и мне, и кадету Коэну, если э-э это не будет означать, что от нас потребуют больше полезных открытий.

Наставник оглядел меня, чуть склонив голову к плечу, словно сомневался в моей вменяемости.

– Вы тоже намного умней всех тех несчастных олухов, что попадались мне на жизненном пути?

– Не думаю, сэр.

– Тогда я удовлетворю вашу просьбу.

Я не заметила, чтобы он подал какой-то знак, но из коридора появились два рослых военных и присоединились к нам.

– Сержанты Гопал и Линкольн, – сказал Михеалидес, не глядя на них, – сопроводят вас к вашим каютам. Никаких разговоров по дороге.

Он развернулся и зашаркал прочь, не сказав ни словечка на прощанье и даже не уронив непрошеную слезу. Сержант Гопал – насколько я могла судить по его дравидским чертам – внезапно ухмыльнулся и сделал широкий жест рукой, мол, после вас. Сержант Линкольн, физиономия которого выдавала афроамериканское происхождение, но кожа была на два тона светлее моей, повел себя куда менее приветливо. Он положил руки на спины Приама и Мики и толкнул их вперед. Точнее, попробовал толкнуть. Приаму хватило секундного промедления, чтобы «уйти в завязку», а Мику легким толчком с места не сдвинешь. Оба моих товарища тронулись с места и зашагали вперед по доброй воле как раз в тот момент, когда Линкольн решил поднажать. В результате он чуть не пропахал носом палубу – и по восторженному выражению его лица я поняла, что новым другом мы вряд ли обзаведемся.

Время от времени в экипажах попадаются венерианцы, так что не все каюты в звездолетах тесные. Но – о счастье! – моя как раз была такой. Надеюсь, Мике повезло больше, а Приама запихнули в кладовку.

Датагон вместе с обедом, не уступавшим по аппетитности больничному, мне доставил ухмыляющийся, но неразговорчивый сержант Гопал. Вдобавок он отбыл слишком поспешно, а я надеялась вытянуть из него хоть немного дополнительных сведений. Я вытащила датагон из чехла и была приятно удивлена тем, что кружок батареи показывал полный заряд. Включив машину, я запихнула в рот нечто отдаленно похожее на буррито. Запашок у этой штуки был такой, что я порадовалась почти полному отсутствию вкуса. Вот вам прелести вторичной переработки.

Включился экран, голоскрин армейской модели. Расставив иконки поудобней и порывшись в директории, я открыла самый ранний отчет о проекте, настроила видео и звук и откинулась на спинку кресла – увы, без ведерка поп-корна в руках.

Во время второго года обучения в Академии я проходила тренировки на Марсе и на Венере. Пусть в другой звездной системе мне до сих пор побывать не довелось, разница между межпланетными и межзвездными полетами в основном количественная, а не качественная. И в том и в другом случае используется векторная тяга, где инерция сфокусирована в определенных направлениях, а внутри корабля поддерживается что-то вроде нейтрального пузыря. И там, и там также применяют гравитационное «лобовое стекло», чтобы избавиться от космической пыли, облаков газа и астероидов. Однако на межзвездном корабле этот г-щит представляет собой нечто вроде кошмарной воронки – червоточины, поглощающей пространство впереди себя. Она поглотила бы и сам корабль, если бы воронка и судно не поддерживали постоянно одинаковую скорость. Никто не знает, куда исчезает поглощенная материя, а на надсветовых скоростях воронка жрет немало. Может, невообразимые твари из невообразимого измерения явятся к нам одним прекрасным утром с невообразимыми штрафами за незаконный сброс отходов.

Извините, отвлеклась. Вообще-то я вела к тому, что комната слегка накренилась, и я поняла, что мы стартовали. Несмотря на перераспределение силовых векторов, помогающих уберечь пассажиров от неприятных (а порой и летальных) инерциальных и гравитационных эффектов, небольшое добавочное тяготение г-щита все же просачивалось внутрь всех кораблей, на которых мне приходилось летать. Большинство людей ничего не замечает, но мои пилотские биоимпланты сделали меня очень чувствительной к любым ускорениям. Обычно я отклоняюсь в противоположном направлении, что со стороны, наверное, выглядит глупо. Подавив раздражение, я попыталась сосредоточиться на самом раннем отчете.

Первое, что я заметила, была легкая зернистость изображения, хотя датагон был выставлен на самое высокое разрешение. Опять же нормальный человек не обратил бы на это внимания, но для меня с моим зрительным биоимплантом это смахивало на попытку взглянуть на пейзаж сквозь стекло, когда ты постоянно ощущаешь, что стекло отделяет тебя от того, на что ты смотришь. Смешно, как быстро мы забываем о прогрессе технологий, пока не натыкаемся на что-то из прошлого. Звук, по-моему, был записан идеально. Но тут та же штука – пилоты по звуку не ориентируются, так что мой слух никто специально не улучшал.

Если вас удивляет, почему я несу всю эту чушь, вместо того чтобы пересказать содержание отчета, то дело в том, что ничего достойного пересказа в этом сухом и пафосном докладе не обнаружилось. Если кратко, то эта напрасная трата терабайтов, записанная каким-то скандинавского вида импом еще до того, как он добрался до планеты, содержала данные по геологии, атмосферному составу, электромагнитной и гравитационной обстановке Эбретона вперемешку со скороспелыми и не относящимися к делу выводами.

Зато второй файл заставил меня выпрямиться в кресле и сосредоточиться.

Я никогда не бывала на экзопланетах с собственной растительной или животной жизнью, если, конечно, не считать людей представителями животного мира. А на Эбретоне хватало и того и другого. Тамошние версии деревьев и кустарников могли похвастаться ошеломляющим разнообразием цветов и текстур, но самыми чужеродными казались почти прозрачные кристаллические структуры, торчащие из каждого пня, ствола и ветки. По словам двух рассказчиков, которые так и не появились в кадре, это был местный вариант листьев и вечнозеленой хвои. Некоторые казались двухцветными или содержали неорганические на вид вкрапления. Большая часть несла электрический заряд, достаточный, чтобы от листа к листу время от времени пробегала искра. Совокупный эффект от этих электрических дуг даже в небольшом лесу создавал помехи, сильно затруднявшие радиопередачи.

У растений также обнаружилась привычка испускать по ночам легкий туман, лишь усугублявший густую, как гороховая похлебка, мглу. Это в сочетании с постоянным мерцанием бесчисленных слабых разрядов делало леса после захода недоступными для любой видеозаписи, в том числе в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах. В результате о ночной жизни растений и животных практически ничего не было известно.

Если говорить о животных, то они, пожалуй, были даже интересней растений. Опять же огромное разнообразие, но строение большинства базировалось на шестилучевой симметрии. Эволюция здесь улучшала кости: полые торсионные трубки оказались легче, но намного крепче их земного эквивалента. Зато местная эволюция не сумела изобрести ноги, лапы, ступни или копыта. Вместо этого большая часть живности передвигалась на шести тонких, волнообразно сокращающихся краях. С учетом этого некоторые перемещались на удивление быстро, но даже самого быстрого я бы обогнала, если бы бежала неспешной трусцой. Верхние конечности любого вида и формы тут были редкостью, однако животные развили весьма замысловатые замены: например, из вертикальных складок на телах некоторых местных хищников выстреливали сети, состоявшие из тонкой живой ткани. Если хищник попадал в цель, сеть обволакивала зверьков поменьше, а затем снова втягивалась в щель вместе с незадачливой добычей. Я бы предположила, что сети обладали избирательной липкостью. Ну что ж, жить захочешь, еще не так раскорячишься.

Лишь несколько видов использовали систему щель-сетка, но в целом щели тут были в моде. Я зачарованно уставилась на множество ловушек, манипуляторов и локомоционных органов, высовывающихся из этих углублений. Тройка животных, обрывающих рубиновые листья с помощью колючих шариков на стебельках. привлекла мое внимание – отчасти потому, что они были нехарактерно крупными, отчасти потому, что у них единственных из щелей торчало что-то вроде щупалец, но в основном потому, что на видео эти твари были выделены особенно ярко и помечены стрелками. Кажется, я начала догадываться, почему именно эти обжоры заслужили такие почести, и эти догадки мне не слишком понравились.

Биологическая запись длилась больше часа, но мой интерес не угасал. Со временем прибыл мой собственный обед, и, поедая загадочные яства, я решила, что хрустальная листва Эбретона определенно должна быть лучше на вкус. Я оставила большую часть обеда на тарелке и запустила третий отчет. Он был самым важным.

Как я и ожидала, в нем фигурировали те самые звери из предыдущего файла. Мне почему-то подумалось о гексагональных коровах, хотя особого сходства не наблюдалось. Я вызвала иконку со шкалой, и на картинку легла измерительная сетка из тонких полупрозрачных линий. Мои шестиугольные скотинки оказались крупными – самая большая достигала трех метров в… холке, том месте, где костяные структуры скрещивались, образуя что-то вроде короны.

Изображение одной из гексагональных корон приблизилось, и я ткнула пальцем в транспортную иконку, замедляя прокрутку. Каждое из четырех щупалец «коровы» раздваивалось на конце, формируя подобие двупалой руки, Все четыре щупальца периодически вытягивались, чтобы сорвать листья и затем запихнуть добычу в щель, из которой высовывалось другое щупальце. Видимо, они были недостаточно гибкими, чтобы достать до собственных щелей. Странное приспособление, подумала я‚ – ведь у твари уже имелась эффективная система добычи пищи, шипастые шарики на стебельках. Но природа не чужда излишествам. И все это было не настолько странно, как то, что украшало щупальца: металлические полоски или браслеты. Я увеличила картинку так, чтобы браслет оказался в фокусе. Крошечные кнопки и орнаментальные завитушки надписей заставляли предположить одно: существование технологии, достигшей уровня микроэлектроники.

Вообще-то я могла бы и не возиться с видео, потому что, стоило мне вернуться к просмотру на нормальной скорости, на записи в точности повторились мои манипуляции – вплоть до увеличения одного и того же щупальца. Это имело смысл. Для какой бы цели ни предназначались металлические объекты, их обнаружение меняло все для исследовательской группы ЭР.

Разумные виды, похоже, были большой редкостью в нашей галактике. Хотя, возможно, мы выбирали для посадки не те планеты. И все же из тысячи двухсот сорока четырех исследованных миров, включая Эбретон, лишь два могли похвастаться созданиями хоть с какими-то признаками разума. И ни один из этих видов не достиг уровня микроэлектроники.

Следующие три файла развивали тему великого открытия. Отчеты переполняло ощущение радостного волнения и ликования, даже в те минуты, когда записывающие устройства не показывали светящиеся восторгом глаза и широкие улыбки исследователей из ЭР. Камеры в основном фокусировались на гексакоровах. Импы, ведущие запись, называли их «эбретонцами»‚ к моему великому отвращению. Для себя я решила использовать кличку «гексакоровы» – мне она нравилась намного больше.

Для изобретателей микроэлектроники эти создания выглядели на удивление скучными. Они ели, испражнились и занимались тем, что рассказчик назвал репродуктивной активностью, и все это без малейшего энтузиазма. Я решила, что они спят. Из отчетов нельзя было понять, когда гексакоровы доставали свои паяльники или что там еще для работы над высокими технологиями, но исследователи предполагали, что это происходит в окутанной туманом ночи. На одной записи были запечатлены гексакоровьи роды – неспешная процедура, во время которой новорожденный вывалился из боковой щели родителя и плюхнулся на землю, не пробудив во взрослой особи никакого интереса или материнских чувств. Малыш был миниатюрной копией своей матери (если предположить, что отца не рожали), за одним лишь исключением: щупальца, так отличавшие этот вид от других эндемиков, пока не отросли. Проделав впечатляющий гимнастический трюк – учитывая отсутствие рук и ног, – малыш вытянулся вверх, подполз к ближайшему кусту и принялся ощипывать молоденькие листочки с помощью врожденной системы шипастых шаров. И колесо жизни вышло на новый круг.

К этому времени у меня уже глаза слипались, но я все же не устояла и включила следующий отчет. Он был посвящен попыткам установления контакта с гексакоровами. Даже приближаться к нашим поросшим щупальцами приятелям было рискованно, хотя и не по их вине. Местная живность в основном не обращала внимания на людей, а от растений в худшем случае можно было ожидать пассивной агрессии. Но земля в тех местах, где любили пастись гексакоровы, была испещрена небольшими ямками. Рассказчик высказал предположение, что дополнительная аэрация почвы шла на пользу местной растительности. Однако человек, реши он прогуляться там, мог провалиться в яму и сломать ногу. Что касается эбретонской фауны, то даже самые крупные ее представители были вне опасности – никому из них и в голову бы не пришло распределить свой вес между всего двумя жалкими точками опоры. Исследователь некоторое время рассуждал о том, откуда взялись ямы. Он склонялся к версии, что под землей активность животных могла оказаться даже выше, чем на поверхности.