Текст книги "Зовите меня Апостол"

Автор книги: Р. Скотт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Боже ж мой! – вдруг охнула. – Да ты ведь слышал уже все эти глупые вопросы! Миллион раз, наверное? Ничего не забывать… небось кажутся такими избитыми… все разговоры с людьми…

И еще один старый приятель женского пола: «слезливая жалость», смешанная с душераздирающей дозой «чисто женского сочувствия».

– Неудивительно, – пробормотала Молли, отвернувшись. – Вот же черт!

Я тем временем поворачивал, ехал, сигналил и снова поворачивал. Молча – кое-кого из старых приятелей лучше не приветствовать.

Когда обходишь дома посреди рабочего дня, ожидаешь найти большинство дверей закрытыми. Но на удивление много людей сидят дома. Как они зарабатывают на жизнь – вселенская тайна. Должно быть, государство щедро раздает пособия. По инвалидности, по безработице. А еще страховка, алименты. И хакерство.

Ожидаешь и хамства – как же иначе со слоняющимися от двери к двери, выпрашивающими? Презренный ведь народишко. Однако же нет: на удивление многие домоседы искренне радуются, обнаружив попрошайку у своих дверей. Наверное, скучно донельзя валяться в одиночестве весь день на кушетке, скребя в паху.

Все они щурятся. Почти все откашливаются – долго ни с кем уже не говорили, надо прочистить горло. Большинство в домашнем, удобном, хотя поразительное количество разодето в пух и прах непонятно зачем. Запущенная щетина на подбородках. Изобильная поросль под мышками. Странноватый запашок из холодильников. «Нинтендо» на столе в гостиной, поставленная на паузу. Кто-то вежлив, кто-то груб. Некоторые равнодушны, другие не скрывают злобы. Один парнишка вышел с винтовкой – нам стало не по себе. А когда еще и смотрит, будто ты с другой планеты прилетел, – можно и в штаны наделать.

Когда в следующий раз поедете через свой квартал, осмотритесь внимательней, узрите сумасшедших, живущих рядом с вами. Их множество. Я не засранец Баарс, определить будущее человечества не умею. Но точно знаю, у какой его части будущего нет.

Молли в особенности удивило, сколько людей вовсе не слышали про Дженнифер Бонжур. Я-то не удивился. Мне и раньше приходилось разыскивать людей, и я уяснил: немалая часть населения не обращает внимания на местную жизнь. Если и сподобятся выбраться из мира интернет-игр, мыльных опер и ужастиков, то сидят, уставившись в мировые новости, наслаждаясь скандалами и бурями, разразившимися за тридевять земель. События за стенкой их не интересуют вовсе.

Впрочем, я такой же.

Молли злилась – к чему время тратить? Я же мучился сомнениями – не то чтобы сильно, плевать мне три раза, но времени и в самом деле уходило много. Зато денег прибывало. А у меня финансовый кризис: пару недель тому назад профукал десяток кусков в Атлантик-Сити, не говоря уже про хроническое пристрастие к массажным салонам. Паршивые деньгососы.

Трагические новости как пончики – есть нужно свежими.

Думаю, люди вроде Молли кивнут понимающе: чего только не насмотришься, на каких только типов не наглядишься, занимаясь сыском. Разнообразие – для кого угодно, кроме меня. По мне, так люди до жути одинаковые, различий не больше, чем между их домами и палисадниками. Кажется, дистанция огромного размера между непомерно ожиревшей домохозяйкой с кремовой маской на лице и тощим тинейджером с перманентной эрекцией, но такое впечатление возникает, лишь если не учитывать все переходные стадии. Я-то их не забываю. Думаю, я на людей смотрю как кинолог на собак: подмечаю мелкие различия, но безошибочно определяю одну и ту же породу.

Да уж, бля: смотреть на людей – на редкость унылое занятие. Одно и то же навязчивое, маниакальное желание убежать от хлопот, бед и неприятностей. Это среда виновата или повальный обсессивный психоз?

Впрочем, по-настоящему я потратил время лишь на тех, кто видел Дженнифер незадолго до исчезновения. Например, на кассиршу местного супермаркета, несколько раз Дженнифер обслуживавшую, – «системщики» каждую неделю являлись обновить запасы. «Честно говоря, всегда казалось: очень уж она, понимаете, нос задирает» – вот как.

Поговорил еще с изможденной, древней свидетельницей Иеговы, пытавшейся как-то с утречка спасти душу Дженнифер за десертом в кафе.

– Знаете, что она мне сказала? – возопила эта старая сука, вручая мне подозрительно зеленоватый четвертак. – Люди переросли спасение. Переросли спасение души!

Поболтал с вьетнамским ветераном, любившим тайком поглазеть на Дженнифер в общественной библиотеке, куда можно въехать на инвалидной коляске. Он вздохнул: «Эх, если б дочка у меня была…»

Кое-кто хоть и плевался, и ворчал, но скрыть не мог: нравится за просто так прикоснуться к настоящей, не из пальца высосанной тайне.

Гребаное захолустье.

Буквально все расспрашивали про расследование. Я врал без устали: почти ничего не известно, но все подозревают «системщиков». Отзывались одинаково. С одной стороны спектра: «Ну, это, во что они там верят?» С другой – прямое обвинение в двуличии и мошенничестве.

Фил «Пилюлька» Конрой с Инкерман-стрит, 93, спросил, не доводилось ли мне слышать о погромах.

– Скажу тебе, паря, – хрюкнул, выдохнув перегар. – Погромы нам нужны. За все им выдать… Этой стране нужны погромы!

Конечно, подлец мне ни цента не дал.

Общее мнение: «Система» – это синдром беспорядка, тяжкой социальной хвори. Бедная Америка выбралась утром из постели и обнаружила чирей на прежде белоснежной коже. И где наш клерасил? Кто, бля, смотрит за духовным здоровьем нации?

И еще: дескать, не только духовные ориентиры потеряли, но и ослабли. Пропал боевой дух прежней могучей Америки.

Конечно, никто толком не понимал, во что верят «системщики», но все знали твердо: верят неправильно.

В уши лились тонны однообразной бредятины, рефлекторных реакций мозга на внешний раздражитель, а я все кивал, кивал. Роднился с нищими духом, ибо их есть Царствие Небесное.

Вдруг понял, отчего Баарс показал мне Агату. Он-то уж ясно понимает, против какого течения плывет.

Еретики обречены на сожжение – если не в настоящем чадном пламени, то уж, во всяком случае, в воображаемом.

Молли буквально источала раздражение: девичью совесть оскорбило мошенничество, пусть и настолько мелкое, простодушное. Но спорить готов: недавний мой выпендреж подействовал, и еще как! Ах, что за глубины во мне, шальная журналюшка с налету не постигнет. Интерес – вот что произросло в нашей Молли и выглядывало украдкой, искоса.

А еще – уважение.

За ужином мы обсудили прошедший день, усталые, сбившие ноги, – и потому говорили коротко и по делу. Усталость помогает убрать лишние слова и жесты, пока вообще не отбирает желание говорить. Сидишь, умозаключаешь спокойно и взвешенно, будто вулканец из «Звездного пути». Обсудил одно, взялся за другое, ни обид, ни похоти. Разумеется, не без выпендрежа: то стерпел глупость собеседника, то умозаключил хорошо и горд собой, то любезностью щегольнул – но это же так по-человечески, надо ж нам быть лучше других.

– И что ты об этом думаешь? – спросил я, моргая на флуоресцентную лампу.

– Не по себе мне.

– Отчего же?

– Куда бы мы ни приходили, я все прислушивалась – вдруг крик, или стон, или еще что… Должна же она где-то быть, в чьем-нибудь подвале. Да в чьем угодно. Прямо навязчивая идея: я все прислушивалась, воображала. Не могла остановиться.

Описывала милая Молли типичную реакцию, естественное сношение нормального воображения со здравым рассудком. От нормальности меня тянет на хамство, и потому я предпочел смолчать.

– Как насчет Фила Пилюльки? – спросила она, чтоб нарушить повисшее неловкое молчание. – Что ты про него думаешь?

– По поводу портрета Раша Лимбо[26]26
  Раш Лимбо (р. 1951) – американский консервативный общественный деятель, ведущий одного из самых популярных радиошоу в США.


[Закрыть] на его белье?

– Ты же понимаешь, о чем я, – улыбнулась устало. – О погромах. Мой бог, погромы! Парень, одобряющий гонения на целый народ, вполне мог быть не против наказания одинокой женщины… в особенности такой красивой, как Дженнифер Бонжур.

Да уж, понимаю. У меня завалялась пара воспоминаний о войне в Персидском заливе. Я бы кучу баксов отвалил, чтобы их стереть. В нашей команде был тип по кличке Майонез – от него всегда пахло гамбургером. Он слишком буквально понимал термин «силы специального назначения». Любил силой. А молодые и красивые на удивление часто дают повод ее применить.

– He-а, – ответил я, постаравшись загнать воспоминания подальше. – Вряд ли стоит его подозревать. Как только парень вываливает тебе свою кличку – его можно списывать. Это от нерешительности, неуверенности в себе. Кто бы ни сцапал Дженнифер – если вообще сцапал, конечно, – он хладнокровней крокодила. Мешки с жиром вроде Фила на такое не способны.

– Некоторые способны. Уж поверь мне.

О, пахнуло историей из студенческих времен и девичьими слезами в подушку.

– К тому же мы не подозреваемых искали.

– А кого?

– Ходили мы не ради изобличений и улик. Подозреваемые – звери редкие, запросто не ловятся. Мы изучаем их среду обитания.

Я удостоился долгого задумчивого взгляда – всего лишь.

Расстались мы, унося смутное ощущение недоговоренности. На прощанье она зевнула фальшиво, потянулась, открыв упругий животик, и я заметил зеленое плетение над краем джинсов: татуировка. Колючая проволока. Забавно, как татуировки выглядывают с самого краешка искусных женских обнажений: и из глубокого декольте, и над щиколоткой, на спине меж лопаток, и, уж конечно, на бедрах, над линией трусиков или брюк. Маленькие свидетельства припрятанного счастья. Лакомство воображению, приглашение взгляду.

Если уж мужчины будут глазеть – а они будут, никуда не денешься, – почему бы не накормить взгляд? На конфетке должно быть фирменное клеймо.

– Доброй ночи, Молли.

– Доброй ночи.

Люди говорят иногда: в голове трезвон. Как будто между станциями в радиоэфире – треск, шум и ничего путного. Популярная метафора. Ею забывчивые описывают состояние, приходящее с усталостью или стрессом, род равномерного белого шума, заполняющего рассудок. Ко мне приходит иное. «Приходит», пожалуй, не вполне верное слово – я живу в этом состоянии, чем-то похожем, должно быть, на «межстанционное», но куда сложнее. Будто висишь между всеми станциями и каналами сразу – и спутниковыми, и кабельными, и военными, и коммерческими. Друзья и мозгодеры спрашивали, становится ли оно хуже с возрастом, ведь память моя пухнет и пухнет. Наверное, хуже, но если по правде – сказать трудно. Это вроде как с пловцом посреди океана, когда все глубже и глубже, дно уходит в темную прорву, зияет чернотой, тянет вниз. Но ты-то наверху, озираешься, гребешь себе, стараясь не вспоминать про фильм «Челюсти».[27]27
  «Челюсти» – триллер 1975 года режиссера Стивена Спилберга об акуле-убийце, экранизация одноименной книги Питера Бенчли.


[Закрыть]

Я и люблю прокручивать-проглядывать разговоры в немалой степени оттого, что они заглушают мой белый шум, чудовищную какофонию от всех станций сразу. В моем случае вернейший способ избежать утопления – нырнуть поглубже в лазурную бездну, подальше от мелкой ряби на поверхности.

Уйти за искрами прошлого, тлеющими во мне.

Время сыграло со мной злую шутку. Я чужой ему, чужой сегодняшнему дню. Иногда думаю: я будто тварь немыслимой древности, латимерия,[28]28
  Латимерия – род кистеперых рыб, объединяет наиболее древних из ныне живущих челюстных рыб, является одним из «живых ископаемых».


[Закрыть] втиснутая в дыру, называемую вами «реальностью». Я весь измят, скомкан, будто слишком большое письмо в тесном ящике.

Поразительно, как живут во мне люди и голоса. Жутко, когда говорят, и говорят, и говорят – одно и то же. Чувствую себя каннибалом, пожирателем мимолетных душ.

Лежа на кровати, я рыскал по каналам, отыскивая бейсбол. По-моему, это лучший из видов спорта для ненаблюдения его по ящику. Бейсбол – удивительная игра. Все ценное и интересное в ней умещается как раз в выжимки, передаваемые в спортивных новостях. Можно стать специалистом по бейсболу, не посмотрев целиком ни единой игры. Способность оценивать и выносить суждения, не прикладывая ни рук, ни головы для углубления в предмет, – лучший потребительский продукт. Не считая философии, конечно.

Пока голос из ящика объявлял счет, я закрыл глаза: когда все крутится медленно и намертво застревает, времени отмерить и отрезать предостаточно. Мир вокруг хоть никуда и не делся, но волшебно обесцветился, заглушился, отступил. Я лежал, вытянувшись, впитывая гонимую кондиционером прохладу, и в то же самое время стоял на очередном крыльце очередного домика среди квартала подобных ему, собранных из «лего» для переросших дядь и теть. Поднял руку, отирая пот с лица…

– Да-да, мы слышали об этом. Вы знаете, мы тут новенькие. Совсем…

Ее звали Джил Морроу, говорил я с ней около двух тридцати восьми пополудни. Симпатичная, лет тридцати пяти, живет в доме 371 по Эджвер-стрит, белое кирпичное бунгало, знак агентства недвижимости еще висит, покачивается на жарком ветру. Джил Морроу заняла первое место в списке подлежащих проверке. Позвоню Нолену, предложу переговорить с ней.

Любопытно: я, привыкший делать логические умозаключения, не сделал никаких выводов из куч пустых ящиков и голых стен. Не сообразил про недавний приезд, пока Джил сама не сказала. Я о другом думал. Когда я показал ей плакатик с фото Дженнифер в левом верхнем углу, Джил узнала ее!

Тогда-то в единственный раз Молли вмешалась: «Знаете ее? Откуда?»

И тут до меня дошло: как мне повезло, что я взял с собой Молли! Сплю я скверно, потому с виду угрюмый, нервный и зловещий. Хоть в школьного учителя вырядись, все равно останется нечто эдакое, с мирным христианским добрососедством несовместное. Сутулюсь, исподлобья поглядываю – вот-вот правой в челюсть. Если меня в шоу по ящику показать, в уголке будет маячить предупрежденьице: «Только для взрослых». То бишь сквернословие, непотребство, мордобой и тому подобные безобразия.

А Молли – типаж из семейной телевикторины.

Как оказалось, Джил и ее супруг Эдди не просто видели «мертвую Дженнифер» раньше – они видели ее в ночь исчезновения идущей по шоссе номер 3, тянущемуся из Раддика через кварталы заброшенных фабрик к Усадьбе. Близ полуночи возвращались от старых друзей из Питтсбурга и заметили ее. У Эдди много друзей в Питтсбурге – он работал программистом. Как я понимаю, это когда дрочишь вовсю на интернет-порнушку, а тебе за это еще и платят. Но Джил получила работу в здешней школе – вот и переехали.

Чем дольше говорили, тем больше она тревожилась – в особенности когда я посоветовал рассказать Нолену. И вот, уже собираясь уйти, я спросил по наитию:

– А после что вы делали?

– Муж меня высадил, и я пошла домой.

– А куда он поехал?

И тут – замешательство. Странно, правда: такая словоохотливая – и вдруг замялась.

– Он сейчас на конференции в Питтсбурге, программистские дела.

– Нет, я имею в виду – когда высадил вас.

Посмотрела озадаченно.

– За сигаретами в «Квик-Пик», – пожала плечами. – Курильщик заядлый… что с него взять.

С последним вопросом я перегнул палку. Ведь давно уже понял: нельзя людей спрашивать о том, что они предпочитают не вспоминать. Нельзя скелеты из чулана вытаскивать. Никто их не любит. А в особенности жены. Потому они, кстати, всегда норовят в постель улечься, лишь только начинаются ужастики про живых мертвецов.

– Извините, я иногда без надобности сую нос куда не следует, – залебезил я.

Снова оказался в комнате мотеля, на кровати, моргая сонно и слушая бейсбольные звуки из телевизора. Зрители заревели – непонятный большезадый прохвост только что сделал игру. Наверное, при ляжках такой толщины член его кажется жутко маленьким.

Эдди Морроу – вот с кого завтра стоило бы стряхнуть пыль.

Если уж быть кристально честным – а я редко бываю просто честным, не то что кристально, – то следует признаться: я предпочитаю общаться с людьми, уже пойманными, запечатанными в душном змеюшнике моей памяти. Там я без малого всемогущ: имею возможность прокручивать, останавливать, замедлять и ускорять, смаковать снова и снова понравившиеся кусочки, будто излюбленные сцены из порно. Выходит вроде «Тиво», видеомагнитофона, знающего о вкусах хозяина, только без ежемесячной оплаты. Тележизнь, куда можно по-настоящему влезть.

Конечно, переписать память по-своему я не способен, но могу прокрутить, посмотреть под другим углом, пока не вылезут новые смыслы, ассоциации или пока смысл не растворится вовсе.

Учтите: в моей памяти пятьсот пятьдесят восемь женщин – и все прекрасны, даже дурнушки.

Целый гарем в душе. Воистину всякая палка о двух концах.

На втором месте после супругов Морроу в моем списке предпочтений значился Тим Датчисен. Похожего типа я видел в зеркале, до того как армия накачала мне мышцы и вытравила расхлябанность. Двадцать два или близ того, болтает руками – не знает, куда их деть. Вообще не имеет представления, как справиться со своим тощим, нескладным телом. Дергается, глаза закатывает, в особенности когда согласен. Улыбается нелепо, смешно, ненатурально. Скорее изображает улыбку. Но зубы чистые, белые. Даже когда стоит неподвижно, кажется: вот-вот побежит или только что прибежал, ни на секунду не расслабляется.

И болтун. Настоящая находка для шпиона. Из тех, кто, раскрыв рот, всегда вываливает много больше, чем собирался, в особенности если налит дерьмом по уши.

– Парни все меня зовут Датчи.

– Хорошо, Тим, то есть Датчи.

Работал он в местном «Квик-Пике» – ни много ни мало помощником менеджера. И не только сознался, что торчал в «Легендах» в ночь исчезновения Дженнифер, но и сообщил радостно о привычке глазеть на нее вместе с приятелями.

– Ох, вы не представляете, как она круто выглядела! Как танцевала с тем черным мужиком… а как одевалась! Боже ж мой! Вы не подумайте чего, но многие в «Легенды» из-за нее ходили. Знаете, когда она пропала и все такое, я вызвался участвовать в поисках, и не только потому, что из нашего прихода все вызвались. Ну, я так на нее запал, ну совсем запал! Знаете, ну, вы бы только ее видели! Но я всегда думал: ей бы поосторожнее, что ли… Ну, понимаете, красивая она, и одевается здорово, и танцует, но вот все ее замечают и, может, думают невесть что. Знаете, про оргии говорят в этой их Усадьбе всякое такое, и она тут приходит… Конечно, это слухи все, я не из тех, кто их разносит, но другие-то, даже из нашего прихода парни, они иногда увлекаются… ну, понимаете, как это? Я имею в виду, говорят всякое. Ну конечно, никто ничего взаправду, если она в нашу сторону посмотрит, мы сразу в пиво глаза опускаем. Боже мой, когда она мимо пару раз прошла, у меня аж коленки дрожали!

Посреди этого монолога Молли глянула на меня искоса, красноречиво глянула: мол, вот же кобеленыш паршивый! Думаю, ей не впервой убеждаться: все мужчины – свиньи. Женщины это понимают, но из-за условностей и уверток, сопровождающих слабый пол в общественной жизни, не все отличают по-настоящему озабоченных от недорослей вроде Тима, которых распирает от желания вывалить свои прыщавые комплексы на благодарных слушателей.

– Тим, а что за «ваш приход»?

Важный вопрос. За исчезновением Дженнифер наверняка таится изнасилование, а в Раддике нет известных полиции насильников. Я и надеялся найти кого-нибудь наподобие Тима, способного, как мне казалось, привести к местным извращенцам и озабоченным. Такая братия любит прятаться в тени креста.

– Приход нашего церкви, Церкви Третьего Воскресения.

– Как же, помню – проезжал мимо. Белая такая?

– Она самая. В эту субботу мы свинью жарим. Если желаете – милости просим! Приглашаем всех!

С этого диалога Молли и поверила в гениальность моего неприглядного «образа действия». Нет ничего проще, чем втереться в доверие, особенно к тем, кто тайно или явно страдает от одиночества, как Тим или Джил. Нужен лишь повод. Если он нашелся, если обменялись словами, ощутили интерес друг к другу – дальше дело техники, карабканье в гору к другой душе.

Наука коммивояжеров и страхователей жизни.

Шон говаривал: «Заводя друзей, заводишь и врагов». А в любом деле главное – ощутимый, полноразмерный злодей.

– Кстати, Тим – пардон, Датчи, – «Квик-Пик» во сколько закрывается по субботам?

– В полночь. А что такое?

Я постучал по пачке «Уинстона» в кармане штанов.

– Покуриваю. Ну, вы понимаете.

– Курение убивает, – сказал он и отсалютовал испятнанными никотином пальцами.

Около девяти вечера я набрал номер Нолена. Поздоровались, Нолен осведомился: «Чем занимаешься?» Из трубки доносились звуки дожевывания, обрывки телеголосов. Представилась воочию ноленовская семья, сгрудившаяся в гостиной у экрана, рассеянно и бессмысленно глазеющая на очередное телебезобразие.

– Я в библиотеке, микрофильмы просматриваю, – соврал я.

– В библиотеке?! Десятый час же!

– Я в Питтсбурге, читаю про «системщиков».

– О-о! – Он рассмеялся смущенно. – Нет покоя грешникам.

Я удобно устроился на кровати, выпустил струю пахучего дыма и подтвердил: «Угу, нет покоя». Рассказал про встречу супругов Морроу с Дженнифер в ночь ее исчезновения.

– Нутро мне подсказывает: наверное, копать тут нечего, но вы мне показались человеком, любящим расставлять точки над «i».

– Именно, – подтвердил он гордо. – Спасибо, Апостол.

Снова хруст в трубке – жует. Я заметил: большинство, говоря по телефону, отвлекаются, смотрят куда-нибудь в сторону, чтобы сосредоточиться на сказанном. Но есть люди, способные болтать в трубку, одновременно глазея в телевизор и жуя.

– Рад стараться.

Пауза заполнилась хрустом: пока я отвечал, этот недоносок сунул в пасть горсть жареной картошки. Заглотил, осведомился бодро: «Мы же справимся, верно? Спасем бедную девушку!»

Конечно, чего уж там.

Нагрузимся чипсами и отправимся спасать – по кусочку зараз.