Текст книги "Зовите меня Апостол"

Автор книги: Р. Скотт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

А запросто, и чудесная память здесь ни при чем. Дело не только в привычке, в замыленности глаза, но в специфичности женского взгляда. Есть вещи, которые в женщине может заметить лишь женщина, а в мужчине – мужчина.

Я был готов биться об заклад: Джонатан Бонжур причастен к исчезновению дочери.

Биться об заклад, хм… Может, мое великое прозрение рождено попросту желанием выкурить еще сигаретку? Я сам себе нравлюсь, когда курю, всасываю голубенькое из дыма. Чертов наркот. Мне до сотни тысяч выкуренных за жизнь сигарет не хватало всего пары пачек.

Я нацепил солнцезащитные очки и поплелся домой.

Дорожка четвертая
МАРТЫШКИНЫ ДЕТКИ

Вторник

За час до Раддика меня подрезал какой-то мудак на роскошном внедорожнике. Я как раз говорил по мобильному с Кимберли. Пришлось извиниться и открыть окно, крутя гребаной ручкой. В лицо пахнуло жаром и нефтью. Я надавил клаксон, чтобы привлечь мудачье внимание – у него из-за двери одна макушка торчала. Затем проорал ему дружелюбно: «Сраный козел!»

В старые добрые времена мудаки открывали окна, высовывались и орали в ответ – скорее всего, про мои доходы. Этот даже и не глянул – на газ надавил, погнал своего монстра во весь опор. Сообразил, наверное: если чудак на стареньком «фольксвагене-гольфе» не боится на ходу цапаться с водителем джипа, не иначе, у чудака ствол в бардачке.

Вот именно: под фальшивым дном в моем бардачке лежал приклеенный скотчем кольт 45-го калибра. Нелегальный, не гражданской модели. Но жаль все-таки – лучше бы мудак вздумал тявкать в ответ.

– Ты едешь? – вопросила Кимберли, когда я поднял мобильник. – Ты же говорил – пообедать остановился!

Несмотря на дорожный шум, я услышал, как она затянулась.

– Ты в офисе куришь?

– Нет, в копировальной.

– В копировальной телефона нет!

Еще раз затянулась. Если хочешь кого довести до белого каления, сигарета – лучший помощник.

– Я. В копировальной. Комнате, – отчеканила Кимберли.

Завелась уже. Вот же твердолобая! Я решил промолчать. Хотелось отвесить ей, конечно. Я одиннадцать раз уже говорил: некурящие не терпят застоялой табачной вони. Курить в офисе – в буквальном смысле отгонять клиентов. Все одиннадцать раз Кимберли пожимала плечами и сообщала: «Я никакой вони не чувствую». Невероятно, сколько всего терпишь за кусок красивой жопы!

Вместо лекции о вреде курения спросил: «В чем дело?»

Еще раз затянулась. Выдала наконец: «Тебе коп звонил, который главный где-то там».

– Нолен?

– Угу.

– Чего хотел?

– Тебя хотел. К себе в офис, как только прибудешь в город.

А, Бонжуры вовсю занялись списком. Настоящие, солидные, деловые люди.

– Отлично! Ну, бывай, малышка. Люблю, целую. Пока.

Я швырнул мобильный на сиденье рядом, поскреб раздраженно нос. И живо представил отчаяние и злость Кимберли, сидящей в пустом офисе. Одиночество стриптизеркам тяжело переносить. Я скривился – ну и черт с ним, чего про это думать! Неприятное лучше обойти и зашагать, насвистывая, дальше. Да мне все по фигу. Если человек по натуре добрый, то вытерпит невероятную кучу пакостей. Вот я их и творю, а человек молча терпит, боится сломать то, чего в действительности и нет.

Все-таки придется что-то делать – и чем скорее, тем лучше. Ведь Кимберли в меня влюбилась. По уши.

Раддик – любопытный городишко. Ограничение скорости появилось за милю до того, как возник повод к нему. По обочинам – растрескавшиеся тротуары, через равные интервалы – боковые улочки направо и налево, расчерчено квартальными клетками на манер пятидесятых. Но домов нет – только заросшие пустыри, там и сям – одинокое дерево. До боли напоминает Детройт.

Мертвая белка на дороге, в траве запуталась игрушка из блестящего желтого пластика. Мальчишка молотит битой по грязи. Даже граффити на заброшенном фундаменте без стен провинциально-унылое: «Все по хер, всех на хер!»

Как бы я хотел все это забыть, но ведь постоянно напоминают! Казалось бы, я лучше других подготовлен к таким наплывам из прошлого. А вот черта с два. Куда ни поеду, куда ни пойду – ведь вижу, замечаю, снова и снова тыкаю в кровавый мозоль памяти.

Очередной обломок арсенала Соединенных Штатов, выкинутый за ненадобностью.

Я миновал оживленную бензоколонку, заброшенный автомагазин, белое здание Церкви Третьего Воскресения и наконец въехал в город.

Бог мой, что за куча хлама! И это говорю я, живущий в гребаном Ньюарке!

Должно быть, я ошибся с поворотом. Заехал в фабричный район, к череде мертвых заводов. Первый напомнил груду заброшенных дырявых контейнеров – коробки строений, обшарпанных, зияющих пустыми окнами. Второй – ободранный скелет из ржавых двутавровых балок.

Я ощутил смутное разочарование: хоть бы руины были поживописнее – поплотнее, с дырами в крепких когда-то кирпичных стенах, с завалами и гнилью. На диккенсовский манер. А тут – облезшие стандартные цеха среди пустырей. Современность, мать ее. Даже ветшает все одинаково.

Свернул в проулок, проехал назад. Добравшись до центра, вздохнул с облегчением. Кто-нибудь когда-нибудь точно напишет оду дешевым супермаркетам, и я охотно пролью сочувственную слезу. Как я понимаю, люди всегда устраивали вокруг себя гнуснейшее, отвратительнейшее уродство и прекрасно с ним уживались. Жители Раддика выглядели на редкость тупо – не иначе вырождение из-за неизбежного в таком захолустье родственного спаривания в течение нескольких поколений. Такой вот я высокомерный свинтус из мегаполиса. Впрочем, мне все люди кажутся тупыми. Я на них смотрю, как звери глядят на человека. Дескать, эй ты, парень, который на гориллу похож, на голове у тебя с шерстью как надо, но почему морда облезла?

Полиция гнездилась в непомерно огромном здании. Позже я выяснил: в лучшие времена населения в Раддике было втрое против теперешнего. Что, как оказалось, сыграло немаловажную роль и в моем деле.

Само собой, Нолена на месте не было, и мне пришлось торчать в вестибюле, наслаждаясь обществом пузатого дежурного сержанта. Знаете, есть такой тип прирожденного вахтера, они всю жизнь глазеют настороженно. Зенки выпученные по-жабьи. Наверное, он и закрыть их толком не может. Самый вид для копа, ей-же-ей. Он меня вчистую донял. Я аж вздохнул с облегчением, когда мой мобильный запиликал аккордами из «AC/DC».[10]10
  «AC/DC» – австралийская рок-группа, образованная в Сиднее в 1973 году.


[Закрыть]

– Мэннинг, – изрек я вместо «алло».

– Привет, Апостол! Это Альберт. Я к тебе в подходящее время?

– Вполне. Я как раз брожу бесцельно по «Уол-марту». – Я подмигнул глазеющему сержанту.

Альберт Феллоуз – типичный книжный червь, социопсихолог из Университета Нью-Йорка. Ему я позвонил вчера вечером, выискивая в Интернете информацию о «Системе отсчета», оставил послание на автоответчике. Я подобные знакомства холю и лелею и очень ценю. Поскольку в точности помню, что мне говорят, я дорожу теми, кто способен сказать нужное. А взамен поставляю время от времени мешочек травки. Вы не представляете, как много ученых мужей западают на травку. А поскольку про мир криминала они, бедные, знают лишь понаслышке, то радуются куреву, как малые дети.

Несомненно, про «Систему» Альберт ничего не слыхал, но узнать был не прочь. Позвонил якобы сообщить: работает, исследует и заинтересован, но на самом-то деле из чистейшего любопытства. Не терпелось вызнать, что я уже разведал и где сижу. Я ему описал все в подробностях, снабдив свой рассказ комментариями.

– Альберт, да это же полная чушь! – сказал ему, подытоживая. – Мир на пять миллиардов лет старше? И в это можно серьезно верить?

Я подмигнул копу еще раз, и лупоглазый скот наконец отвернулся.

– Да кто на такое западет?

Из трубки донеслось приглушенное хихиканье.

– Стол, ты зря считаешь, что сектанты – люди ущербные. Глупые, слабовольные – уж не знаю, как ты еще про них думаешь. На самом-то деле они лучше образованы и с более высоким коэффициентом умственного развития, чем основная масса населения.

– А толку? – перебил я. – Пусть сто раз умные, но чтобы поверить Баарсу, надо полностью свихнуться.

– Стол, тут мы уткнулись в проблему с небоскреб величиною. Как думаешь, отчего психологи и психиатры мучаются, определяя вещи вроде «иррациональных верований»? Да за пределами повседневного опыта и здравого смысла все человеческие верования иррациональны. Понимаешь – все! Заверни в обертку поцветастее, сунь нам пораньше – вот мы и поверим.

Ну, по-своему я это и так уже понял. Да и застарелый цинизм дарит чудесную способность переваривать сколь угодно дрянные новости.

– Значит, хотим мы или нет, а всегда в чушь какую-нибудь верим?

– Именно, друг мой. От колыбели до могилы.

Отключился я, думая про фото «мертвой Дженнифер» в моем бумажнике. И вдруг обнаружил: сержант снова уставился, кисло выпучившись, будто я пятно грязное на стене. Тут я наконец не выдержал.

– Ну что смотришь, приятель? Кончился запас овса и сена?

– А?

Но тут на сцену вышел Калеб Нолен.

Правило номер один частного сыска: нежно и страстно целовать полицейскому начальству зад. В стиле Багса Банни[11]11
  Багс Банни – мультипликационный кролик, находчивый, бесстрашный и нахальный, герой 175 мультфильмов и нескольких художественных лент.


[Закрыть] – чмок-чмок-чмок, до засоса. А если полицейское начальство женского пола, то лизать сапоги. Не поверите, но копы обожают частных сыщиков. Мы их достоинству льстим – ну как если бы рок-звезда перекинулась снисходительно парой слов с уличным музыкантом, как предмет поклонения с никчемным мечтателем. А кое-кто из нашей братии – в особенности типы нервные, резкие и по-голливудски выглядящие, вроде меня, – умеют представить дело на киношный манер. Тогда коп ощущает себя будто в триллере, исполняя роль Большого Умного Копа, и поступает соответственно. Кем вам лучше в кино быть: понимающим, великодушным хозяином дел или всем недовольным занудой? Благословите Голливуд: он выдал готовые шаблоны для жизненных ролей. Куда ни сунься, все будто роли разыгрывают. Любимое развлечение. И полезное: если бы не кино, мы бы играли роли из полоумной средневековой легенды или – горше того – из Священного Писания.

Однако Нолена тоже слегка перекосило, когда я расположился за столом напротив него – знаете, будто я севший на наркоту свояк, очередной раз явившийся стрельнуть у бабушки пару баксов. И тут дошло: на мне же майка с надписью «Я БЫ ЛУЧШЕ ПОДРОЧИЛ».

Ну, бля!

Я глянул на майку, затем, растерянно, на Нолена. Промямлил невнятно: «Вот хрень…»

То-то сержант уставился. Когда память набита черт знает чем, иногда не думаешь о простейших – и важнейших – вещах.

– Вообще-то забавно, – заметил Нолен, ухмыляясь.

У меня гора с плеч свалилась. Хороший человек Нолен. Чудесный. Люди, которые бы лучше подрочили, – лучшие люди этой страны. Самостоятельность и самодостаточность – вот наше кредо.

Но чудесность Нолена этим не ограничивалась. Он был из тех копов, с которыми спорят даже о штрафе за парковку, – я с первого взгляда его определил. Как он пробился в начальники – тайна за семью печатями. Крепкий, долголягий, сухощавый, вроде марафонца, шевелюра взлохмаченная – явно любитель приплясывать под рок из своего айпода. И лицо вялое, мелкое, словно внутрь росло, глаза, нос и рот упакованы на пространстве в мою ладонь. Стиснулись, будто желая тепло уберечь. Полицейскому шефу самое малое тридцать пять, а глаза вовсе детские. Ну, подросток подростком, застрявший в детстве недоросль. Энтузиаст-попрыгунчик.

Сразу понес про чудесных людей Бонжуров – понравились очень, конечно, – про «ужасное происшествие с Дженнифер» сказал: «Задело меня как никогда в жизни».

– Хоть это не хорошо, – сознался он мне, – но когда моей работой долго занимаешься, вы же понимаете: начинаешь сортировать людей по ранжиру.

Я кивнул – нечто вроде того я и ожидал. Обычно для людей выражения вроде «вы же понимаете» – словесный мусор, связка. На самом-то деле людям глубоко наплевать, понимаете вы или нет. Но Нолен выговорил их так, будто в самом деле рассчитывал на мое понимание.

– Моя докторша-психоаналитик говорит: это рефлекторное, способ себя защитить, – пояснил Нолен. – Ну понимаете, определения вроде «порядочные» или «низкого пошиба».

Бля. Коп, выбалтывающий про своего психотерапевта незнакомцу. Я откинулся на спинку стула, кивнул ошарашенно. А меня нелегко удивить, вы уж поверьте.

– Понимаете? – переспросил Нолен. – В моей работе надо копаться в душах, иначе нельзя. Приходится… категоризировать. Как врач говорит: «Дегуманизировать». Понимаете, чтобы легче работалось.

Как и у большинства циников, у меня скверная, почти неодолимая привычка считать честных, искренних людей идиотами. Мне так и захотелось спросить: «Вы что, умственно отсталый племянник мэра?»

Вместо того я промямлил:

– Знаете, моя секретарша… она звонила, говорит: вы меня видеть хотели…

– Да-да – чтобы мы могли координировать усилия. – Он от энтузиазма аж вперед подался, точно сирота за куском рождественской индейки.

– Координировать?

Мой бог, я подозревал – кисло дело пойдет. Хуже нет столкнуться с искренним простодушием, да еще в роли полицейского начальства. Но чтобы настолько… Ничто не смердит дерьмовее, чем щенячий энтузиазм во взрослом, немолодом уже человеке.

– Координировать, – повторил шеф Нолен. – Как говорится, две головы лучше одной. Мне подумалось, человек с вашей квалификацией…

– Квалификацией?

– Ква-ли-фи-ка-ци-ей, – выговорил Нолен, будто слово из кроссворда угадал. – Я-то занимался всего четырьмя делами о пропавших. Всего четыре их было. Можно сказать, я не шибко-то умею расследовать, но, мне кажется, у меня иные, я бы сказал, способности, возмещающие отсутствие квалификации. Я силен головоломки разгадывать. Всегда хорошо умел.

О небо! Способности? Головоломки? Он вообще понимает, где он и кто он? Мне до боли захотелось сообщить ему по-дружески: малыш, тренер тебе наврал, трясти пиписькой перед ребятами в душевой спортзала вовсе не круто. Но с другой стороны, как ни странно, парень мне начал нравиться.

– Координация – замечательно. Да, превосходно. Но мне бы сперва пару дней… осмотреться, в себя прийти, всякое такое. А уж тогда – к делу.

– Конечно, конечно. – И улыбка доверчивая, ну точно примерный бойскаут.

Встал, протянул мне стопку папок.

– Я собрал все доступное: отчеты, свидетельства, фотографии дороги, которой она шла, – я и сам в толк не возьму, зачем они, но так, на всякий случай…

Я распялил губы в улыбке, принимая увесистый тюк. У-у, если эффективность оценивать весом собранной бумаги, этот парень поработал на все сто.

У вы, тогда я не понял: подобная лихорадочная активность объясняется попросту страхом.

– Отлично, – похвалил я шефа полиции. – Но вы не против, если я спрошу кое-что? Вы понимаете, я люблю поболтать про дело… оно яснее, когда выговоришься.

Нолен осклабился во весь рот, ладошки упер в бедра, вперед подался: давай, давай, работаем!

– Классно! Я тоже любитель поговорить.

Одиночество, гребаное одиночество. Бедный, бедный шеф Нолен. Да он, наверное, и с барменами про мертвую Дженнифер треплется, так ему не терпится дело продвинуть. Ох, мистер Калеб Нолен, вы у меня на ладони, колотый орешек. Честная, щедрая, простая душа, способная одновременно ужасаться и ликовать. Несомненно, исчезновение Дженнифер Бонжур возмутило Нолена до глубины души. И привело в экстаз: ведь это самое волнующее событие в его жизни, заполненной унылой бюрократической тягомотиной.

Настоящая, богоданная Тайна… И что бы мы делали без мертвых красоток?

Ну-с, возможности лишний раз копнуть поглубже я не упустил. Принялся выяснять подробности той ночи, когда Дженнифер исчезла, – главным образом, чтобы проверить рассказ Бонжуров. Супруги-то слишком заинтересованы. Те, кто причастен к делу, имеют обыкновение, рассказывая, все изменять по-своему, выправлять в нужную сторону, льстить себе, дорисовывать надежду либо улики, где их в помине нет. Но Нолен, кажется, тоже был слишком заинтересован, хотя и по-другому.

– Я все про нее думаю, – сообщил, махнув судорожно рукой. – Она где-то там… одна…

Сглотнул, дернул кадыком, глаза сделались мокрые – еще малость, и хлынет в два ручья.

– Я полицействую лет семь уже. Даже пару убийств раскрыл – бытовые, конечно. Но чувствовал себя то ли санитаром, то ли уборщиком: вычищал ведь после, когда уже ничего не поправить. Но это… я имею в виду девушку эту, Дженнифер… это сейчас происходит, прямо сейчас. Я даже когда с дочкой гуляю или газету читаю, виноватым себя чувствую. За то, что я… ну, вы понимаете – заурядный коп из мелкого городишка. А для нее нужен супермен, ну, который из комиксов или вроде того…

В детстве у меня приятель был, Джоуи Соботка. Всегда говорил мне: мол, у тебя, Стол, сверхсилы, вырастешь – станешь важным, все завидовать будут, восхищаться. Настоящий супермен.

Представьте, Джоуи Соботка умер в поезде. Состав сошел с рельсов где-то в Монтане. Нелепость на нелепости. Ну кто в наши дни умирает при крушении поезда, тем более в Монтане?

И что это за супергерой, позволяющий друзьям гибнуть?

– Шеф, наш мир – большой нужник. Уборщики – его единственные по-настоящему важные супергерои.

Откровение застигло Нолена врасплох. Уставился на разбросанные по столу бумаги, будто мальчишка, старающийся придумать для папаши объяснение очередной единицы в дневнике.

– А вы ее знали лично? – спросил я, повинуясь внезапному наитию.

Нолен заморгал, нахмурился.

– Знал, да. Она представляла «системщиков» на общественных собраниях. Мы их собирали, ну, понимаете…

– И как вам она?

– Сущий ангел, – рассмеялся, почесал в затылке. – У меня всегда желание такое, как ее увижу, странное…

Тут он запнулся, глядя мне в лицо, и затараторил:

– Да вы не подумайте ничего такого, нет, мне хотелось… э-э… дать ей противогаз, вроде того…

– Противогаз?!

– Знаю, звучит нелепо. Но когда долго живешь в наших местах, начинаешь… э-э… догадываться про некоторые вещи, смутно, но догадываться. Что-то в ней не то… посмотришь… и чувствуешь: она в опасности. Будто она из породы вымирающих зверей.

– Шеф, так оно и есть. Так и есть.

С моей-то памятью и годами опыта я расспрашивать умею. За несколько минут выяснилось: Бонжуры рассказали официальную версию событий ноленовского разлива. Хотя, учитывая странности шефа полиции, версия эта не казалась слишком уж официальной. Скорее, очередное нагромождение догадок и фантазий.

Затем я расспросил про обычное: про известных насильников, про похожие недавние случаи. Да нет, в Раддике – что вы, ничего такого. И наконец я задал вопрос, постоянно вертевшийся на языке:

– А про «Систему отсчета» вы что думаете?

Нолен замолчал, закусил губу.

– А съездите к ним сами, – предложил нерешительно. – Я бы не сказал, конечно, что они хорошие люди, но они… э-э… общительные, да. Готовы помочь.

Мне захотелось ляпнуть: «А у них квалификация есть?» Но вместо этого я спросил:

– Как жители Раддика к ним относятся?

Замолчал снова, облизнул губы.

– Вы должны понять, мистер Мэннинг…

– Апостол, – перебил я. – Зовите меня Апостол.

– Конечно, мистер… э-э… Апостол, – сказал смущенно, и на лице его явственно читалось: «Ну и имечко».

Желание разбить шефу Нолену нос прошло на удивление скоро. Во-первых, разбить нос копу – это свернуть шею своему будущему. А во-вторых, он же будто щенок с полицейским значком и хвостом виляет. Ну как такого бить?

– Ну, сейчас для Раддика не лучшие времена. Понимаете, мы сейчас кого угодно готовы принять в наше общество, буквально кого угодно.

Да уж, Раддик – открытый город. Я живо представил шефа Нолена с кучкой толстопузых членов Торговой палаты, сидящих вокруг корзинки с жареными курячьими ножками от «KFC»[12]12
  «KFC» («Kentucky Fried Chicken») – одна из первых и наиболее популярных сетей кафе быстрого обслуживания, действует во всех штатах США и многих странах мира.


[Закрыть] и обсуждающих будущее Раддика. Конечно, даже сектантам нужны шампуни и прочее. Им надо зад подтирать ничуть не реже, чем добрым христианам, а может, и чаще – с их-то просветленными экстазами.

– Но вы понимаете, люди их не очень-то… – добавил шеф Нолен смущенно.

– То бишь никто их не любит?

– Апостол, здесь живет народ богобоязненный, добрые христиане.

О, уже выговорил мое имя нормально. Небось представил, как будет трепаться в баре. «Тип по имени Апостол» – такое украшение рассказа.

– А как же «Система отсчета»?

Пожал плечами – странно немножко, будто виновато.

– Ну, вы понимаете, я не хочу казаться… э-э… приверженцем стереотипов, предрассудков…

Само собой, это противоречит полицейскому кодексу чести.

Ну, бля.

– Не слишком высокого пошиба народец?

– Хм, – Нолен скривился, – я не хочу показаться… э-э… ханжой или вроде, но они же, хм, секта. Конечно, когда к ним приедешь, такого и не кажется, все путем, но…

Я не сдержал торжествующей ухмылки.

– Но ведь они точно все съехали с катушек, и это обязательно вылезет рано или поздно?

Нолен снова тяжко задумался. Затем заключил:

– Эх, что тут скажешь – так оно и есть!

Сказать тут в самом деле было нечего. Я и не стал говорить. Про «иррациональные верования», расписанные Альбертом, я давно уже догадывался. Определяют, «съехали» или не «съехали», всего лишь по количеству. Если бы католиков в мире осталось всего двадцать семь, прочие считали бы их свихнувшимися психами, дикой сектой. И святой символ у них – это древнее садистское устройство для казни, и каннибализм они практикуют каждую неделю, да еще с кровососанием: жрут мясо Бога-создателя, подумать только, и запивают кровью!

Нолен проводил меня до дверей, представив по пути своему заместителю, закоренелому, матерому, словно всю жизнь не снимавшему фуражки копу по имени Джефф Гамильтон. Похожее лицо можно увидеть на банкноте какой-нибудь захолустной европейской страны: плоскоскулый, круглолицый, глаза умные, внимательные, жесткая, торчащая седая шевелюра. Джефф встал, протянул руку, пожал, улыбнувшись отрепетированной банкирской улыбкой. Но в его лице подспудно как-то, по-славянски смутно и сильно, читалось: достали вы меня, мистер Нолен, и подчиненные ваши достали, и вообще все достало, кроме жениной лазаньи. Комната Джеффа провоняла сыром.

Готов поклясться своими доходами: наверняка он и погоняло для милого шефа придумал, и не слишком уважительное.

Я добрел до стоянки, уселся в «гольф» и, не включая мотор, закурил, снова и снова прокручивая произошедший разговор. Все вспоминалась фраза Нолена про местное гостеприимство: «Ну, сейчас для Раддика не лучшие времена. Понимаете, мы сейчас кого угодно готовы принять в наше общество, буквально кого угодно». Забавно, как Нолен выговорил «кого угодно». Аж перекосился. На фоне щенячьего энтузиазма в особенности заметно.

Может, это он от страха? «Системщики» по нему прошлись?

По правде говоря, добрые, честные люди достали меня еще с ранних школьных лет, когда я всем объявил: Санта-Клауса в природе нет, это взрослые придумали, чтобы нас в узде держать. А мелюзга Фил Барнс крикнул мне, да с такой фанатичной убежденностью, от какой моджахед покраснеет: мол, не верить в Санту очень плохо, и все знают, как оно бывает с теми, кто в Санту не верит.

Фил Барнс уже прекрасно умел делить все вокруг на хорошее и плохое. А я, доверчивый и бестолковый, так этому и не научившийся, придя домой, разревелся: кошмар, этот дерьмовый невзаправдашний толстяк в красной шапке наверняка занес меня в черный список.

Меня с тех пор от Санты в дрожь бросает. От искренности – тоже. И от добропорядочных людей а-ля Фил Барнс.

Когда циник общается с добропорядочными, честными людьми, возникают проблемы, как у британцев с Ганди. Всякое общественное дело так или иначе замешено на вранье. У нас в крови – попытаться выдумать какой-нибудь ловкий трюк, чтобы пренебречь порядком вещей, и закрывать при этом глаза на несоответствие слов поступкам. Эдакая врожденная толерантность к умеренному двуличию общественного комфорта ради. Но один-единственный честный и бескомпромиссный идиот способен комфорт этот отправить к чертям собачьим. Потому так много честных кретинов и оказываются на дне, в прямом и переносном смысле. Хорошо черпать силу в непреклонных убеждениях, когда сбрасываешь колониальное иго, но если ты с тупым упрямством ломишься сквозь сплетение человеческих отношений, обыденных, окружающих тебя на работе и дома, – это полный и кромешный абзац.

В мире кривых зеркал худшим уродством кажется правдивое отражение. Да уж, «мы сейчас кого угодно готовы принять в наше общество, буквально кого угодно».

Ох, будут с Ноленом проблемы – нутром чую.

Я сидел, воззрившись на пейзаж за ветровым стеклом, на славный город Раддик, штат Пенсильвания, барахтаясь в воспоминаниях. Солнце стояло еще высоко, люди брели, волоча за собой кургузые тени. Низенькие домишки, чахлые кусты и деревца, короткие тени – мне захотелось расхохотаться.

Гребаные заштатные местечки. Их нужно любить всеми потрохами – а как иначе в них выжить? Чересчур большие для деревенского покоя и слишком малые для нормальной городской жизни.

Я повернул ключ зажигания, прислушался к судорогам бедного «фолька», будящего дизель.

Когда свернул на Кэйн-стрит, в памяти всплыл еще один кусок разговора: «Да вы не подумайте ничего такого, нет, мне хотелось… э-э… дать ей противогаз, вроде того…»

Противогаз, надо же. В общем, самое время навестить «системщиков».