Текст книги "Хроника царствования Карла IX"
Автор книги: Проспер Мериме
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА XXVII
ЛАЗАРЕТ
Father
Why are you so obstinate?
Pierre
Why you so troublesome, that a poor wretch
Can't die in peace,
But you, like ravens, will be croaking round him?
Старинный монастырь, упраздненный городским советом Ла-Рошели, во время осады был превращен в лазарет для раненых. Из церкви были вынесены скамьи, престол и все украшения, пол застелили соломой и сеном – сюда клали простых солдат. Для офицеров и дворян была отведена трапезная. Она представляла собой обширное, обитое старым дубом помещение с широкими стрельчатыми окнами, благодаря которым в трапезной было много света, а свет был нужен для беспрерывных хирургических операций.
Сюда внесли и капитана Жоржа и положили на матрац, красный от его крови и от крови таких же несчастных, как он, лежавших до него в этом месте скорби. Подушку ему заменяла охапка соломы. С него только что сняли кирасу, на нем разорвали камзол и рубашку. Он был гол до пояса, но на правой руке еще оставались наруч и стальная перчатка. Солдат пытался остановить кровь, струившуюся у него из ран: его ранило в живот, чуть ниже кирасы, и легко ранило в левую руку. Бернар не способен был оказать брату мало-мальски существенную помощь – так он горевал. Он то, рыдая, падал перед ним на колени, то с воплями отчаяния катался по полу и все упрекал себя в том, что убил нежно любимого брата и самого близкого своего друга. Капитан, однако, не терял присутствия духа и старался успокоить Бернара.
Совсем близко от его матраца лежал бедняга Бевиль – состояние у него было тоже тяжелое. Но черты его не выражали безучастной покорности, которая была написана на лице капитана. По временам он глухо стонал и оглядывался на Жоржа – он словно просил, чтобы тот поделился с ним своею стойкостью и мужеством.
В помещение лазарета, держа зеленую сумку, в которой, наводя страх на бедных раненых, что-то брякало, вошел человек лет сорока, сухопарый, костлявый, лысый, с морщинистым лицом, и направился к капитану Жоржу. Это был довольно искусный для своего времени хирург Бризар, ученик и друг знаменитого Амбруаза Паре. Он, видимо, только что сделал кому-то операцию – рукава у него были засучены до локтей, широкий фартук замаран кровью.
– Что вам нужно? Кто вы такой? – спросил Жорж.
– Я, милостивый государь, хирург. Если имя мэтра Бризара вам ничего не говорит, стало быть, вы человек малоосведомленный. Ну-с, позаимствуйте, как говорится, у овцы храбрости. В огнестрельных-то ранах я, слава тебе господи, знаю толк. Я хотел бы, чтобы у меня было столько мешков с золотом, сколько пуль я извлек у людей, которые сейчас здоровехоньки и мне того же желают.
– Вот что, доктор, скажите мне правду: рана, сколько я понимаю, смертельна?
Хирург прежде всего осмотрел левую руку.
– Ерунда! – сказал он и стал зондировать другую рану.
Немного спустя капитан уже корчился от боли и в конце концов правой рукой оттолкнул руку доктора.
– Ну вас к черту, проклятый лекарь! Не лезьте дальше! Я вижу по вашему лицу, что моя песенка спета.
– Видите ли, милостивый государь, я очень боюсь, что пуля задела сперва надчревную область, потом пошла выше и застряла в спинном хребте, именуемом нами по-гречески рахис. У вас отнялись и похолодели ноги – вот что меня в этом убеждает. Патогномонические признаки почти никогда не обманывают, а в таких случаях…
– Стреляли в упор, пуля в спинном хребте! Какого же черта еще нужно, доктор, чтобы отправить беднягу ad patres? [71]71
К праотцам (лат.).
[Закрыть] Ну так и перестаньте меня мучить, дайте умереть спокойно.
– Нет, он будет жить, он будет жить! – уставив на хирурга мутный взгляд, крикнул Бернар и стиснул ему руку.
– Да, будет – еще час, может быть, два, – хладнокровно заметил Бризар, – он крепыш.
Бернар снова упал на колени и, схватив руку Жоржа, оросил слезами стальную перчатку.
– Два часа? – спросил Жорж. – Ну вот и отлично. Я боялся дольше промучиться.
– Нет, я этому не верю! – рыдая, воскликнул Бернар. – Жорж! Ты не умрешь! Не может брат погибнуть от руки брата.
– Будет тебе! Успокойся! И не тряси меня. Во мне отзывается каждое твое движение. Пока я еще не очень страдаю, лишь бы так было и дальше, как сказал Дзанни, падая с колокольни.
Бернар сел возле матраца, уронил голову на колени и закрыл руками лицо. Глядя на его неподвижную фигуру, можно было подумать, что он дремлет. Временами по всему его телу пробегала дрожь, словно его лихорадило, а из груди вырывались какие-то нечеловеческие стоны.
Хирург кое-как перевязал рану, только чтобы унять кровь, и теперь с самым невозмутимым видом вытирал зонд.
– Советую подготовиться, – сказал он. – Если хотите пастора, то пасторов здесь предостаточно. Если же вы предпочитаете католического священника, то один-то уж, во всяком случае, найдется. Я только что видел пленного монаха. Там отходит папистский военачальник, а он его исповедует.
– Дайте мне пить! – попросил капитан.
– Ни за что! Тогда вы умрете часом раньше.
– Час жизни не стоит стакана вина. Ну, прощайте, доктор! Вы нужны другим.
– Кого же вам прислать: пастора или монаха?
– Ни того, ни другого.
– То есть как?
– Оставьте меня в покое.
Хирург пожал плечами и подошел к Бевилю.
– Отличная рана, клянусь бородой! – воскликнул он. – Эти черти добровольцы бьют метко.
– Ведь правда, я выздоровлю? – сдавленным голосом спросил раненый.
– Вздохните, – проговорил Бризар.
Послышалось что-то вроде слабого свиста: это воздух выходил из груди Бевиля и через рану, и через рот. В то же мгновение из раны забила кровавая пена.
Хирург, словно подражая странному этому звуку, свистнул, как попало наложил повязку, молча собрал инструменты и направился к выходу. Бевиль горящими, как факелы, глазами следил за каждым его движением.
– Ну как, доктор? – дрожащим голосом спросил он.
– Собирайтесь в дорогу, – холодно ответил хирург и удалился.
– Я не хочу умирать! Ведь я еще так молод! – воскликнул несчастный Бевиль и откинулся головой на охапку соломы, которая заменяла ему подушку.
Жорж просил пить, но из боязни ускорить его кончину никто не хотел дать ему стакан воды. Хорошо человеколюбие, если оно способно только длить страдания! В это время пришли навестить раненых Лану, капитан Дитрих и другие военачальники. Лану и Дитрих остановились у матраца Жоржа, Лану, опираясь на рукоять шпаги, смотрел то на одного брата, то на другого, и в глазах его отражалось сильное волнение, вызванное печальным этим зрелищем.
Внимание Жоржа привлекла фляга, висевшая на боку у немецкого капитана.
– Капитан! – молвил он. – Вы старый солдат?..
– Да, я старый солдат. От порохового дыма борода седеет быстрее, чем от возраста. Я капитан Дитрих Горнштейн.
– Взгляните на мою рану; как бы вы поступили на моем месте?
Капитан Дитрих оглядел его с видом человека, привыкшего смотреть на раны и судить об их тяжести.
– Я бы очистил свою совесть и, если бы нашлась бутылка рейнвейна, попросил, чтобы мне налили полный стакан, – отвечал он.
– Ну, вот видите, я прошу у этих олухов глоток скверного ларошельского вина, а они не дают.
Дитрих отстегнул свою весьма внушительных размеров флягу и протянул раненому.
– Что вы делаете, капитан? – вскричал один из аркебузиров. – Лекарь сказал, что если он чего-нибудь выпьет, то сию же минуту умрет.
– Ну и что ж из этого? По крайности, получит перед смертью маленькое удовольствие… Держите, мой милый! Жалею, что не могу предложить вам вина получше.
– Вы хороший человек, капитан Дитрих, – выпив, сказал Жорж и протянул флягу своему соседу. – А ты, бедный Бевиль, хочешь последовать моему примеру?
Но Бевиль молча покачал головой.
– Ай-ай! Этого еще не хватало! – забеспокоился Жорж. – И умереть спокойно не дадут.
Он увидел, что к нему направляется пастор с Библией под мышкой.
– Сын мой! – начал пастор. – Вы теперь…
– Довольно, довольно! Я знаю наперед все, что вы намереваетесь мне сказать. Напрасный труд. Я католик.
– Католик? – воскликнул Бевиль. – Значит, ты уже не атеист?
– Но ведь вы были воспитаны в лоне реформатской религии, – возразил пастор, – и в эту торжественную и страшную минуту, когда вы собираетесь предстать перед верховным судией человеческих дел и помышлений…
– Я католик. Оставьте меня в покое, черт бы вас подрал!
– Но…
– Капитан Дитрих! Сжальтесь надо мной! Вы мне уже оказали важную услугу, теперь я прошу вас еще об одной. Прикажите ему прекратить увещания и иеремиады. Я хочу умереть спокойно.
– Отойдите, – сказал пастору капитан. – Вы же видите, что он не расположен вас слушать.
Лану подал знак монаху – тот сейчас же подошел.
– Вот ваш священник, – сказал Лану капитану Жоржу, – мы свободу совести не стесняем.
– И монаха, и пастора – обоих к чертям! – объявил раненый.
Монах и пастор стояли по обе стороны матраца – они словно приготовились вступить друг с другом в борьбу за умирающего.
– Этот дворянин – католик, – сказал монах.
– Но родился он протестантом, – возразил пастор, – значит, он мой.
– Но он перешел в католичество.
– Но умереть он желает в лоне той веры, которую исповедовали его родители.
– Кайтесь, сын мой.
– Прочтите символ веры, сын мой.
– Ведь вы же хотите умереть правоверным католиком, не так ли?
– Прогоните этого слугу антихриста! – чувствуя поддержку большинства присутствующих, возопил пастор.
При этих словах какой-то солдат из ревностных гугенотов схватил монаха за пояс и оттащил его.
– Вон отсюда, выстриженная макушка! – заорал он. – По тебе плачет виселица! В Ла-Рошели давно уже не служат месс.
– Стойте! – сказал Лану. – Если этот дворянин желает исповедаться, пусть исповедуется – даю слово, ни-кто ему не помешает.
– Благодарю вас, господин Лану… – слабым голосом произнес умирающий.
– Будьте свидетелями: он желает исповедаться, – снова заговорил монах.
– Не желаю, идите к черту!
– Он возвращается в лоно веры своих предков! – вскричал пастор.
– Нет, разрази вас гром, не возвращаюсь! Уйдите от меня оба! Значит, я уже умер, если вороны дерутся из-за моего трупа. Я не хочу ни месс, ни псалмов.
– Он богохульствует! – закричали в один голос служители враждующих культов.
– Во что-нибудь верить надо, – невозмутимо спокойным тоном проговорил капитан Дитрих.
– По-моему… по-моему, вы добрый человек, избавьте же меня от этих гарпий… Прочь от меня, прочь, пусть я издохну, как собака!
– Ну так издыхай, как собака! – сказал пастор и, разгневанный, направился к двери.
В ту же минуту к постели Бевиля, перекрестившись, подошел монах.
Лану и Бернар остановили пастора.
– Сделайте последнюю попытку, – сказал Бернар. – Пожалейте его, пожалейте меня!
– Милостивый государь! – обратился к умирающему Лану. – Поверьте старому солдату: наставления человека, посвятившего всю свою жизнь богу, обладают способностью облегчить воину его последние минуты. Не слушайтесь голоса греховной суетности, не губите свою душу из пустой рисовки.
– Милостивый государь! – заговорил Жорж. – Я давно начал думать о смерти. Чтобы быть к ней готовым, я ни в чьих наставлениях не нуждаюсь. Я никогда не любил рисоваться, а сейчас и подавно. Но слушать их вздор? Нет, пошли они к чертовой матери!
Пастор пожал плечами, Лану вздохнул. Оба опустили головы и медленным шагом двинулись к выходу.
– Приятель! – обратился к Жоржу Дитрих. – Раз вы говорите такие слова, стало быть, вам, наверно, чертовски больно?
– Да, капитан, мне чертовски больно.
– В таком случае надеюсь, что ваши речи не прогневают бога, а то ведь это здорово смахивает на богохульство. Впрочем, когда в теле человека сидит заряд, то уж тут, прах меня побери, не грех и ругнуться – от этого становится легче.
Жорж улыбнулся и еще раз отпил из фляги.
– За ваше здоровье, капитан! Лучшей сиделки, чем вы, для раненого солдата не найдешь.
Сказавши это, он протянул ему руку. Капитан Дитрих не без волнения пожал ее.
– Teufel![72]72
Черт побери! (нем.)
[Закрыть] – еле слышно пробормотал он. – Если б мой брат Генниг был католиком и я влепил бы ему в брюхо заряд… Так вот что означало предсказание Милы!
– Жорж, товарищ мой! – жалобным голосом заговорил Бевиль. – Скажи мне что-нибудь! Мы сейчас умрем, это так страшно! Ты мне когда-то говорил, что бога нет, сейчас ты тоже так думаешь?
– Конечно! Мужайся! Еще несколько минут – и наши страдания кончатся.
– А монах толкует мне о вечном огне… о бесах… еще о чем-то… Но меня это не очень утешает.
– Враки!
– А что, если это правда?
– Капитан! Оставляю вам в наследство кирасу и шпагу. Жаль, что не могу лучше отблагодарить вас за то славное вино, которым вы по своей доброте меня угостили.
– Жорж, друг мой! – снова заговорил Бевиль. – Если б все, о чем он толкует, оказалось правдой, это было бы ужасно!.. Вечность!..
– Трус!
– Да, трус… Легко сказать! Будешь тут трусом, когда тебе сулят вечную муку.
– Ну так исповедуйся.
– Скажи, пожалуйста, ты уверен, что ада не существует?
– Отстань!
– Нет, ты ответь: ты совершенно в этом уверен? Дай мне слово, что ада нет.
– Я ни в чем не уверен. Если черт есть, то мы сейчас убедимся, так ли уж он черен.
– А ты и в этом не уверен?
– Говорят тебе, исповедуйся.
– Ты же будешь смеяться надо мной.
Жорж невольно улыбнулся, потом заговорил уже серьезно:
– Я бы на твоем месте исповедался – так спокойнее. Тебя исповедали, соборовали, и теперь тебе уже нечего бояться.
– Ну что ж, я как ты. Исповедуйся ты сперва.
– Не буду.
– Э, нет!.. Ты как хочешь, а я умру правоверным католиком… Хорошо, отец мой, я сейчас прочту Confiteor[73]73
Каюсь (лат.).
[Закрыть], только вы мне подсказывайте, а то я подзабыл.
Пока он исповедовался, капитан Жорж еще раз хлебнул из фляжки, затем положил голову на жесткую свою подушку и закрыл глаза. С четверть часа он лежал спокойно. Потом вдруг стиснул зубы, но все же не мог удержать долгий болезненный стон и вздрогнул всем телом. Бернар, решив, что Жорж отходит, громко вскрикнул и приподнял ему голову. Капитан тотчас открыл глаза.
– Опять? – спросил он и легонько оттолкнул Бернара. – Полно, Бернар, успокойся!
– Жорж! Жорж! Ты гибнешь от моей руки!
– Ничего не поделаешь! Я не первый француз, которого убил брат… Полагаю, что и не последний. Но виноват во всем я… Принц вызволил меня из тюрьмы и взял с собой, и я тут же дал себе слово не обнажать шпаги… Но когда я узнал, что бедняга Бевиль в опасности, когда до меня донеслись залпы, я решил подъехать поближе.
Капитан опять закрыл глаза, но тут же открыл их и сказал Бернару:
– Госпожа де Тюржи просила передать, что она любит тебя по-прежнему.
Он ласково улыбнулся.
Это были последние его слова. Через четверть часа он умер – видимо, не очень страдая. Несколько минут спустя на руках монаха скончался Бевиль, и монах потом уверял, что он явственно слышал в небе ликующие голоса ангелов, принимавших в свои объятия душу раскаявшегося грешника, меж тем как в преисподней торжествующе завывали бесы, унося душу капитана Жоржа.
Во всех историях Франции рассказывается о том, как Лану, которому опостылела гражданская война и которого замучила совесть, потому что он воевал со своим королем, в конце концов покинул Ла-Рошель, как королевское войско вынуждено было снять осаду и как в четвертый раз был заключен мир, вскоре после чего Карл IX умер.
Утешился ли Бернар? Появился ли новый возлюбленный у Дианы? Это я предоставляю решить читателям – таким образом, каждый из них получит возможность закончить роман, как ему больше нравится.
