Текст книги "Хроника царствования Карла IX"
Автор книги: Проспер Мериме
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Мержи все это было неинтересно слушать, но, боясь, как бы Водрейль хотя бы на краткий миг не заподозрил его в малодушии, он счел своим долгом поддержать разговор.
– К счастью, я никогда не обкрадывал церквей и не притрагивался к святым дарам, – заметил он, – значит, поединок мне не столь опасен.
– Позвольте дать вам еще один совет. Когда вы с Коменжем скрестите шпаги, бойтесь одной его хитрости, стоившей жизни капитану Томазо. Коменж крикнул, что острие его шпаги сломалось. Томазо, ожидая рубящего удара, поднял свою шпагу над головой, а между тем шпага у Коменжа и не думала ломаться и по самую рукоятку вошла в грудь Томазо, потому что Томазо, не ожидая колющего удара, не защитил грудь… Впрочем, вы на рапирах – это не так опасно.
– Я буду драться не на жизнь, а на смерть.
– Да, вот еще что! Выбирайте кинжал с крепкой чашкой – это чрезвычайно важно для парирования. Видите, у меня шрам на левой руке? Это потому, что я однажды вышел на поединок без кинжала. Я повздорил с молодым Таларом и из-за отсутствия кинжала едва не лишился левой руки.
– А он был ранен? – с отсутствующим видом спросил Мержи.
– Я его убил по обету, который я дал моему покровителю, святому Маврикию. Еще не забудьте захватить полотна и корпии, это не помешает. Ведь не всегда же убивают наповал. Еще хорошо бы во время мессы положить шпагу на престол… Впрочем, вы протестант… Еще одно слово. Не думайте, что отступление наносит урон вашей чести. Напротив того, заставьте Коменжа как можно больше двигаться. У него короткое дыхание; загоняйте его, а потом, выждав удобный момент, кольните хорошенько в грудь, и из него дух вон.
Барон продолжал бы и дальше давать не менее полезные советы, если бы громкие звуки рогов не возвестили, что король сел на коня. Двери покоев королевы отворились, и их величества в охотничьих костюмах направились к крыльцу.
Капитан Жорж отошел от своей дамы и, подойдя к брату, хлопнул его по плечу и с веселым видом сказал:
– Везет тебе, повеса! Посмотрите на этого маменькиного сынка с кошачьими усами. Стоило ему появиться – и вот уже все женщины от него без ума. Тебе известно, что прекрасная графиня четверть часа говорила со мной о тебе? Ну так не зевай! На охоте все время скачи рядом с ней и будь как можно любезнее. Дьявольщина, да что с тобой? Уж не заболел ли ты? У тебя такое вытянутое лицо, как у протестантского попа, которого сейчас поведут на костер. Да ну же, черт побери, развеселись!..
– У меня нет особого желания ехать на охоту, я предпочел бы…
– Если вы не поедете на охоту, Коменж вообразит, что вы трусите, – шепнул ему барон де Водрейль.
– Идем! – сказал Бернар и провел ладонью по горячему лбу.
Он решил рассказать о своем приключении брату после охоты. «Какой стыд! – сказал он себе. – Вдруг госпожа де Тюржи подумала бы, что я трушу!.. Вдруг бы ей показалось, что я отказываюсь от удовольствия поохотиться, потому что мне не дает покоя мысль о предстоящей дуэли!»
ГЛАВА X
ОХОТА
…the very butcher of a silk button, a duellist, a duellist; a gentleman of the very first house, – of the first and second cause: Ah! the immortal passado! the punto riverso!
Во дворе замка суетилось великое множество дам и кавалеров, нарядно одетых, верхом на знатных конях. Звуки рогов, лай собак, громкие голоса острящих всадников – все это сливалось в шум, радующий слух охотника, но несносный для обычного человеческого слуха.
Бернар машинально пошел вслед за братом во двор и случайно оказался подле прелестной графини; она, уже в маске, сидела верхом на горячей андалусской лошадке, бившей копытом о землю и в нетерпении грызшей удила. Но и на этой лошади, которая поглотила бы все внимание заурядного всадника, графиня чувствовала себя совершенно спокойно, точно сидела в кресле у себя в комнате.
Капитан под предлогом натянуть мундштук у андалусской лошадки приблизился к графине.
– Вот мой брат, – сказал он амазонке вполголоса, однако достаточно громко для того, чтобы его мог услышать Бернар. – Будьте с бедным мальчиком поласковей: он сам не свой, с тех пор как увидел вас в Лувре.
– Я уже забыла его имя, – довольно резким тоном проговорила она. – Как его зовут?
– Бернаром. Обратите внимание, сударыня, что перевязь у него точно такого же цвета, как у вас ленты.
– Он умеет ездить верхом?
– Вы скоро сами в этом удостоверитесь.
Жорж поклонился и поспешил к придворной даме, за которой он недавно начал ухаживать. Он слегка наклонился к седельной луке, взял лошадь своей дамы за уздечку и скоро позабыл и о брате, и о его прекрасной и гордой спутнице.
– Оказывается, вы знакомы с Коменжем, господин де Мержи? – спросила графиня.
– Кто, я, сударыня?.. Очень мало, – запинаясь, промолвил Мержи.
– Но ведь вы только что с ним разговаривали.
– Это был первый наш разговор.
– Кажется, я догадываюсь, что вы ему сказали.
А глаза ее, смотревшие из-под маски, словно хотели заглянуть к нему в душу.
Бернара эта беседа смущала невероятно, и он чрезвычайно обрадовался, когда к графине, догнав ее, обратилась какая-то дама. Тем не менее, сам не отдавая себе ясного отчета, зачем, он продолжал ехать рядом с графиней. Быть может, он хотел позлить этим Коменжа, следившего за ними издали.
Охотники выехали наконец из замка. Поднятый олень скрылся в лесу. Вся охота устремилась за ним, и тут Мержи с удивлением заметил, как ловко г-жа де Тюржи правит лошадью и с каким бесстрашием преодолевает она встречающиеся на пути препятствия. Мержи ехал на берберийском коне превосходных статей и благодаря этому не отставал от нее, но, к его великой досаде, граф де Коменж, у которого конь был такой же удалый, тоже ехал рядом с г-жой де Тюржи и, невзирая на быстроту бешеного галопа, невзирая на увлеченность охотой, то и дело обращался к амазонке, а Бернар между тем завидовал в глубине души его легкости, беспечности, а главное, его способности болтать милую чепуху, которая, видимо, забавляла графиню и этим злила Бернара. И обоих соперников, вступивших в благородное соревнование, не останавливали ни высокие изгороди, ни широкие рвы – они уже раз двадцать рисковали сломать себе шею.
Внезапно графиня, отделившись от охоты, свернула с дороги, по которой направились король и его свита, на боковую.
– Куда вы? – крикнул Коменж. – Вы собьетесь со следа! Разве вы не слышите, что рога и лай – с той стороны?
– Ну так и поезжайте другой дорогой. Никто вас не неволит.
Коменж ничего не ответил и поворотил коня туда же, куда и она. Мержи поехал вместе с ними. Когда же они углубились в лес шагов на сто, графиня попридержала лошадь. Коменж, ехавший справа от нее, и Мержи, ехавший слева, последовали ее примеру.
– У вас славный боевой конь, господин де Мержи, – сказал Коменж, – он даже не вспотел.
– Это берберийский конь, брат купил его у одного испанца. Вот рубец от сабельного удара – он был ранен под Монконтуром.
– Вы были на войне? – обратившись к Мержи, спросила графиня.
– Нет, сударыня.
– Значит, вы не испытали на себе, что такое огнестрельная рана?
– Нет, сударыня.
– А сабельный удар?
– Тоже нет.
Мержи почудилось, что она улыбнулась. Коменж насмешливо вздернул верхнюю губу.
– Ничто так не украшает молодого дворянина, как глубокая рана, – заметил он. – Ведь правда, сударыня?
– В том случае, если дворянин честно ее заслужил.
– Что значит «честно заслужил»?
– Славу приносит только та рана, которую человек получил на поле боя. А раны, полученные на дуэли, – это совсем другое дело. Они ничего, кроме презрения, во мне не вызывают.
– Я полагаю, что господин де Мержи, прежде чем сесть на коня, имел с вами разговор?
– Нет, – сухо ответила графиня.
Мержи подъехал к Коменжу.
– Милостивый государь! – сказал он тихо. – Как скоро мы присоединимся к охоте, мы с вами можем заехать в чащу, и там я постараюсь доказать вам, что я ничего не предпринимал для того, чтобы уклониться от встречи с вами.
Коменж бросил на него взгляд, в котором можно было прочесть и жалость, и удовольствие.
– Ну что ж! Я не имею оснований вам не верить. А ваше предложение я принять не могу: только мужичье дерется без свидетелей. Наши друзья, которых мы в это дело втянули, не простят нам, что мы их не подождали.
– Как вам будет угодно, милостивый государь, – сказал Мержи и пустился догонять графиню.
Графиня ехала с опущенной головой: казалось, она была занята своими мыслями. Все трое молча доехали до распутья – тут и кончалась их дорога.
– Это не рог трубит? – спросил Коменж.
– По-моему, звук долетает слева, вон из того кустарника, – заметил Мержи.
– Да, рог, теперь мне это ясно. Могу даже сказать, что это болонская валторна. Будь я трижды неладен, если это не валторна моего приятеля Помпиньяна. Вы не можете себе представить, господин де Мержи, какая огромная разница между болонской валторной и теми валторнами, которые выделывают наши жалкие парижские ремесленники.
– Ее слышно издалека.
– А какой звук! Какая густота! Собаки, едва заслышав его, забывают, что пробежали добрых десять миль. Откровенно говоря, хорошие вещи делают только в Италии да во Фландрии. Как вам нравится мой валлонский воротник? К охотничьему костюму он идет. У меня есть воротники и брыжи «Сумбур» для балов, но и этот совсем простой воротник – вы думаете, его вышивали в Париже? Какое там! Мне его привезли из Бреды. У меня есть друг во Фландрии; если хотите, он вам пришлет такой же… Ах да! – перебил он себя и рассмеялся. – Какой же я рассеянный! Бог ты мой! Совсем из головы вон!
Графиня остановила лошадь.
– Коменж! Охота впереди! Судя по звуку рогов, оленя уже начали травить.
– По-видимому, вы правы, очаровательница.
– А вы разве не хотите принять участие в травле?
– Разумеется, хочу. Иначе мы лишимся славы охотников и наездников.
– В таком случае не мешает поторопиться.
– Да, наши лошади передохнули. Покажите же нам пример!
– Я устала, я дальше не поеду. Со мной побудет господин де Мержи. Поезжайте!
– Но…
– Сколько раз нужно вам повторять? Пришпорьте коня.
Коменж не трогался с места. Кровь прилила у него к щекам. Он бросал злобные взгляды то на Бернара, то на графиню.
– Госпоже де Тюржи хочется побыть вдвоем, – насмешливо улыбнувшись, сказал он.
Графиня показала рукой на кустарник, откуда долетали звуки рога, и кончиками пальцев сделала крайне выразительный жест. Но Коменж, видимо, все еще не склонен был уступать место своему сопернику.
– Что ж, придется сказать вам все начистоту. Оставьте нас, господин де Коменж, ваше присутствие мне несносно. Ну как, теперь вы поняли?
– Отлично понял, сударыня, – отвечал он с бешенством и, понизив голос, прибавил: – А что касается вашего нового любимчика… он недолго будет вас тешить… Счастливо оставаться, господин де Мержи, до свидания!
Последние слова он произнес раздельно, а затем, дав коню шпоры, погнал его галопом.
Лошадь графини припустилась было за ним, но графиня натянула поводья и поехала шагом. Время от времени она поднимала голову и посматривала в сторону Мержи с таким видом, словно ей хотелось заговорить с ним, но потом снова отводила глаза, как бы стыдясь, что не знает, с чего начать разговор.
Мержи был вынужден заговорить первым:
– Я горжусь, сударыня, тем предпочтением, какое вы мне оказали.
– Господин Бернар! Вы умеете драться?..
– Умею, сударыня, – отвечал он с изумлением.
– Просто уметь – этого мало. Вы хорошо… вы очень хорошо умеете драться?
– Достаточно хорошо для дворянина и, разумеется, плохо для учителя фехтования.
– У нас в стране дворяне лучше владеют оружием, нежели те, что избрали это своим ремеслом.
– Да, правда, я слыхал, что многие дворяне тратят в фехтовальных залах время, которое они могли бы лучше провести где-нибудь в другом месте.
– Лучше?
– Ну еще бы! Не лучше ли беседовать с дамами, – спросил он, улыбаясь, – чем обливаться потом в фехтовальной зале?
– Скажите: вы часто дрались на дуэли?
– Слава богу, ни разу, сударыня! А почему вы мне задаете такие вопросы?
– Да будет вам известно, что у женщины не спрашивают, с какой целью она что-нибудь делает. По крайней мере, так принято у людей благовоспитанных.
– Обещаю придерживаться этого правила, – молвил Мержи и, чуть заметно улыбнувшись, наклонился к шее своего коня.
– В таком случае… как же вы будете вести себя завтра?
– Завтра?
– Да, завтра. Не прикидывайтесь изумленным.
– Сударыня…
– Отвечайте, я знаю все. Отвечайте! – крикнула она и движением, исполненным царственного величия, вытянула в его сторону руку.
Кончик ее пальца коснулся его рукава, и от этого прикосновения он вздрогнул.
– Буду вести себя как можно лучше, – отвечал он наконец.
– Ответ достойный. Это ответ не труса и не задиры. Но вы знаете, что для начала вам уготована встреча с весьма опасным противником?
– Ничего не поделаешь! Конечно, мне придется трудно, как, впрочем, и сейчас, – с улыбкой добавил он. – Ведь до этого я видел только крестьянок, и не успел я привыкнуть к придворной жизни, как уже очутился наедине с прекраснейшей дамой французского двора.
– Давайте говорить серьезно. Коменж лучше, чем кто-либо из придворных, владеет оружием, а ведь у нас – драчун на драчуне. Он король записных дуэлистов.
– Да, я слышал.
– И что же, вас это не смущает?
– Повторяю: я буду вести себя как можно лучше. С доброй шпагой, а главное, с божьей помощью бояться нечего!..
– С божьей помощью!.. – презрительно произнесла она. – Ведь вы гугенот, господин де Мержи?
– Гугенот, сударыня, – отвечал он серьезно; так он всегда отвечал на этот вопрос.
– Значит, поединок должен быть для вас еще страшнее.
– Осмелюсь спросить: почему?
– Подвергать опасности свою жизнь – это еще ничего, но вы подвергаете опасности нечто большее, чем жизнь, – вашу душу.
– Вы рассуждаете, сударыня, исходя из догматов вашего вероучения, догматы нашего вероучения более утешительны.
– Вы играете в азартную игру. На карту брошено спасение вашей души. В случае проигрыша – а проигрыш почти неизбежен – вечная мука!
– Да мне и так и так худо. Умри я завтра католиком, я бы умер, совершив смертный грех.
– Сравнили! Разница громадная! – воскликнула г-жа де Тюржи, видимо, уязвленная тем, что Бернар в споре с ней приводит довод, основываясь на вероучении, которое исповедовала она. – Наши богословы вам объяснят…
– Я в этом уверен, они все объясняют, сударыня; они берут на себя смелость толковать Писание, как им вздумается. Например…
– Перестаньте! С гугенотом нельзя затеять минутный разговор, чтобы он по любому случайному поводу не начал отчитывать вас от Писания.
– Это потому, что мы читаем Писание, а у вас священники – и те его не знают. Лучше давайте поговорим о другом. Как вы думаете, олень уже затравлен?
– Я вижу, вы очень стоите за свою веру?
– Опять вы, сударыня!
– Вы считаете, что это правильная вера?
– Более того, я считаю, что это лучшая вера, самая правильная, иначе я бы ее переменил.
– А вот ваш брат переменил же ее!
– У него были основания для того, чтобы стать католиком, а у меня свои основания для того, чтобы оставаться протестантом.
– Все они упрямы и глухи к голосу разума! – с раздражением воскликнула она.
– Завтра будет дождь, – посмотрев на небо, сказал Мержи.
– Господин де Мержи! Мои дружеские чувства к вашему брату, а также нависшая над вами опасность вызывают во мне сочувствие к вам…
Мержи почтительно поклонился.
– Вы, еретики, в реликвии не верите?
Мержи улыбнулся.
– Вы полагаете, что одно прикосновение к ним оскверняет?.. – продолжала она. – Вы бы отказались носить ладанку, как это принято у нас, приверженцев римско-католической церкви?
– А у нас это не принято – нам, протестантам, обычай этот представляется по меньшей мере бесполезным.
– Послушайте. Как-то раз один из моих двоюродных братьев повесил ладанку на шею охотничьей собаке, а затем, отойдя от нее на двенадцать шагов, выстрелил из аркебузы крупной дробью.
– И убил?
– Ни одна дробинка не попала.
– Чудо! Вот бы мне такую ладанку!
– Правда?.. И вы бы стали ее носить?
– Конечно. Коли она защитила собаку, то уж… Впрочем, я не уверен, не хуже ли еретик собаки… Я имею в виду собаку католика…
Госпожа де Тюржи, не слушая его, проворно расстегнула верхние пуговицы своего узкого лифа и сняла с груди золотой медальон на черной ленте.
– Возьмите! – сказала она. – Вы обещали ее носить. Вернете когда-нибудь потом.
– Если это будет от меня зависеть.
– Но вы будете бережно с ней обращаться?.. Не вздумайте кощунствовать! Обращайтесь с ней как можно бережнее!
– Ее дали мне вы, сударыня!
Госпожа де Тюржи протянула ему ладанку, он взял ее и повесил на шею.
– Католик непременно поблагодарил бы руку, отдавшую ему этот священный талисман.
Мержи схватил руку графини и хотел было поднести к губам.
– Нет, нет, поздно!
– А может, передумаете? Вряд ли мне еще когда-нибудь представится такой случай.
– Снимите перчатку, – сказала она и протянула ему руку.
Снимая перчатку, он ощутил легкое пожатие. И тут он запечатлел пламенный поцелуй на ее прекрасной белой руке.
– Господин Бернар! – с волнением в голосе заговорила графиня. – Вы будете упорствовать до конца, ничто вас не тронет? Когда-нибудь вы обратитесь в нашу веру ради меня?
– Почем я знаю! – отвечал он со смехом. – Попросите получше, подольше. Одно могу сказать наверное: уж если кто меня и обратит, так только вы.
– Скажите мне положа руку на сердце: что, если какая-нибудь женщина… ну, которая бы сумела…
Она запнулась.
– Что сумела?..
– Ну да! Если б тут была, например, замешана любовь? Но смотрите: будьте со мной откровенны! Говорите серьезно!
– Серьезно?
Он попытался снова взять ее руку.
– Да. Любовь к женщине другого вероисповедания… любовь к ней не заставила бы вас измениться?.. Бог пользуется разными средствами.
– Вы хотите, чтобы я ответил вам откровенно и серьезно?
– Я этого требую.
Мержи, опустив голову, медлил с ответом. Признаться сказать, он подыскивал уклончивый ответ. Г-жа де Тюржи подавала ему надежду, а он вовсе не собирался отвергать ее. Между тем при дворе он был всего несколько часов, и его совесть – совесть провинциала была еще ужасно щепетильна.
– Я слышу порсканье! – крикнула вдруг графиня, так и не дождавшись этого столь трудно рождавшегося ответа.
Она хлестнула лошадь и пустила ее в галоп. Мержи помчался следом за ней, но ни единого взгляда, ни единого слова он так от нее и не добился.
К охоте они примкнули мгновенно.
Олень сперва забрался в пруд – выгнать его оттуда оказалось не так-то просто. Некоторые всадники спешились и, вооружившись длинными шестами, вынудили бедное животное снова пуститься бежать. Но холодная вода его доконала. Олень вышел из пруда, тяжело дыша, высунув язык, и стал делать короткие скачки. А у собак, наоборот, сил как будто прибавилось вдвое. Пробежав небольшое расстояние, олень почувствовал, что бегством ему не спастись; он сделал последнее усилие и, остановившись у толстого дуба, смело повернулся мордой к собакам. Тех, что бросились на него первыми, он поддел на рога. Одну лошадь он опрокинул вместе со всадником. После этого люди, лошади, собаки, став осторожнее, образовали вокруг оленя широкий круг и уже не решались приблизиться к нему настолько, чтобы он мог их достать своими грозными ветвистыми рогами.
Король с охотничьим ножом в руке ловко соскочил с коня и, подкравшись сзади, перерезал у оленя сухожилия. Олень издал нечто вроде жалобного свиста и тотчас же рухнул. Собаки бросились на него. Они вцепились ему в голову, в морду, в язык, так что он не мог пошевелиться. Из глаз его катились крупные слезы.
– Пусть приблизятся дамы! – крикнул король.
Дамы приблизились; почти все они сошли с коней.
– Вот тебе, парпайо! – сказал король и, вонзив нож оленю в бок, повернул его, чтобы расширить рану.
Мощная струя крови залила королю лицо, руки, одежду.
«Парпайо» – это была презрительная кличка кальвинистов: так их часто называли католики.
Самое это слово произвело на некоторых неприятное впечатление, не говоря уже о том, при каких обстоятельствах оно было употреблено, меж тем как другие встретили его одобрительно.
– Король сейчас похож на мясника, – довольно громко, с брезгливым выражением лица произнес зять адмирала, юный Телиньи.
Доброжелатели – а при дворе таковых особенно много – не замедлили передать эти слова государю, и тот их запомнил.
Насладившись приятным зрелищем, какое являли собой собаки, пожиравшие внутренности оленя, двор поехал обратно в Париж. Дорогой Мержи рассказал брату, как его оскорбили и как произошел вызов на дуэль. Советы и упреки были уже бесполезны, и капитан обещал поехать завтра вместе с ним.
