Текст книги "Мальчик в башне"

Автор книги: Полли Хо-Йен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 6

Я не оставил попыток достучаться до мамы.

На следующий день она попыталась вручить мне список покупок, но я решил, что пойду в магазин только вместе с ней.

– Ну, Ади, – сказала мама, когда я не протянул руку за дрожащим листочком бумаги. – Хлеб заплесневел. Ты же не хочешь есть плесневелый хлеб? Знаю, что не хочешь.

– Давай пойдем вместе? А потом зайдем к врачу? – спросил я.

Мама не ответила. Она начала часто дышать и отвела взгляд. Но я успел заметить в ее глазах упрек. На мгновение она винила меня в том, что дыхание дается ей с такой болью. Потому что я позвал ее с собой. Я вырвал список у нее из руки и выбежал из квартиры, спустился на лифте и перешел через дорогу. Только добравшись до магазина, я понял, что забыл взять деньги.

– Ади, прости меня, – сказала мама, как только я вошел. За все это время она не сдвинулась с места, будто ее приморозили. – Я понимаю, что для тебя это совсем не весело.

Я молча засунул руку в банку, где мы хранили деньги, и достал пятифунтовую купюру, сложенную несколько раз в маленький квадратик.

Я не мог смотреть на маму. Мне казалось, что я ее подвел, и это было ужасное чувство. Оно давило мне на грудь и не хотело проходить.

– Пойдем вместе. Это хорошая идея, – сказала мама.

Я обернулся. Она выглядела так, будто сейчас расплачется, но при этом кротко кивала, будто говоря «Да, да, я смогу».

– Точно, мам? – Мне не верилось. Было так радостно, что я даже не мог улыбнуться.

Мама еще раз странно кивнула. Она выпрямилась, слегка шатаясь, и пошла к двери, держа меня за руку.

Каждый шаг давался с трудом. Я вспомнил улиток и как они ползают, по чуть-чуть подталкивая себя вперед. Мама переступила через порог и сделала еще несколько крошечных шагов. Радости моей не было предела, но задача перед нами стояла непростая. Магазины и кабинет врача казались бесконечно далекими. Мы словно начали взбираться на гору, но не могли увидеть вершину, потому что ее скрывали плотные белые облака.

Около лифтов мама снова начала странно дышать. Она сильнее сжала мою руку, и я попытался сжать ее ладонь в ответ, чтобы подбодрить ее, но, по-моему, мама даже не почувствовала – так крепко она меня держала.

– Я не могу, Ади. Извини, я не могу.

Она развернулась в сторону нашей квартиры, встретившись со мной взглядом на мгновение. Ее глаза кричали: «Не заставляй меня, мне очень плохо».

А потом я остался в коридоре один. В пустоте эхом раздался хлопок закрытой двери.

Я сходил в магазин и почти смог вернуться домой, не заплакав. На кассе какая-то женщина положила мне в сумку леденец и сказала:

– Держи, малыш, не расстраивайся.

– Спасибо, – ответил я.

– Не за что, милый, – сказала она, и к глазам у меня неожиданно подступили слезы.

Я больше не хотел говорить с доброй женщиной и убежал, не дожидаясь сдачи.

Я шел мимо старого паба, который недавно обрушился. Теперь это была груда кирпичей, но я разглядел в развалинах вывеску с изображением мужчины. Я так переживал из-за мамы, что и забыл про тот выпуск новостей.

Когда я наконец вернулся домой, мама была в спальне. Я не стал заходить к ней. Я надеялся, что она спала, а не лежала в темноте с открытыми глазами, дожидаясь наступления утра.

Глава 7

Я знал, что мне нужно сделать, чтобы маме было проще. Я делал это раньше и продолжил делать сейчас.

До того как я попытался вытащить маму на улицу, я научился быть абсолютно тихим, чтобы не будить ее, когда я возвращался из школы. Я называл это игрой в тишину.

У меня было много разных тактик. Например, снимать крышку с чайника, чтобы он не свистел, когда закипала вода. Или ходить по дому на цыпочках, стараясь быть как можно тише. Потом я понял, что шумлю гораздо меньше, если хожу очень медленно и осторожно, распределяя вес на всю ступню. Так не скрипел пол.

Еще я не спускал воду после того, как сходил в туалет. Знаю, звучит противно, но я сразу закрывал крышку, и было не так плохо. Потом мама смывала, когда вставала.

А иногда я находил приятные сюрпризы: что-то, означавшее, что мама выходила из квартиры. Такое бывало нечасто, но я каждый день с волнением ждал, что вот вернусь домой и найду улику. Один раз подошвы ее туфель были чуть-чуть мокрые. Я каждый день проверял ее туфли. Иногда попадалось что-то выделяющееся, чего не было раньше. Я был безумно рад, когда как-то раз обнаружил на диване одинокий апельсин, и невероятно доволен, когда на кухонном столе возникла газета. Улики встречались все реже, но каждый раз придавали мне надежды.

А еще были совсем замечательные дни, когда мама по-настоящему меня удивляла. Я приходил с уроков, а она не спала. Иногда даже умывалась и красила губы. А потом вдруг доставала что-то такое, чего я не покупал и чего нельзя было найти в ближайших магазинах.

Как тот день, когда она принесла шоколадное мороженое. Я сразу понял, что она сходила за ним в супермаркет, потому что только там продавали такое, с кусочками бисквита и карамелью. Наше любимое. Раньше мы его постоянно ели. «Скоро будет заменять нам обед!» – смеялась мама, похлопывая наши полные животики.

Мама легко могла купить шоколадку или конфеты в ближайшем киоске, но нет, она прошла мимо них до конца улицы и купила наше любимое шоколадное мороженое. Купила для меня. Это был знак от нее: мне становится лучше, Ади, правда. И знаете? От этого мороженое было в сто раз вкуснее.

В тот день, когда я попытался взять маму с собой в магазин, никаких улик не было. Я пришел домой в тихую нетронутую квартиру.

Я начал играть в тишину и медленно прошел к подоконнику. Я не издал ни звука.

Внизу простирался наш город. Я нашел место, где рухнул старый паб.

Может, мне сейчас так кажется, потому что я знаю, что было дальше, но вроде бы я заметил что-то странное в том каменном завале. Место, где раньше стоял паб, будто бы отливало синевой. И камней было как-то мало. Я думал, в большом высоком здании их должно быть больше.

Помню, я решил, что завалы уже начали разбирать, а синева была просто игрой света. Тогда я не знал, что это были важные детали.

Я занес паб в свой альбом. Нарисовал, как он выглядел раньше и как выглядел после разрушения. И название тоже записал. «Джордж».

На каникулах мисс Фарравей раздала нам большие зеленые альбомы, чтобы мы рисовали или записывали все, что было вокруг.

– Все-превсе? – спросил я.

– Все, что тебе интересно, – сказала она. – Или можно вклеить что-нибудь красивое.

Свой альбом я особо не заполнял, только приклеил картинку от хэппи-мила и нарисовал дома, которые видно из окна. А вот рисовать башни было сложно. Они никогда не получались прямыми.

А теперь вот я нарисовал паб.

Откуда мне было знать, что это только начало?

Глава 8

Кроме меня и Гайи, о маме знал еще один человек – мама Майкла.

За пару недель до того, как я рассказал все Гайе, я несколько дней не ходил в школу. Мама перестала вставать с кровати, и я не хотел оставлять ее одну.

Что-то было не так, потому что мама перестала есть. И забыла смыть воду в туалете тоже. Запах становился невыносимым, и мне пришлось прервать игру в тишину и смыть самому.

Я несколько дней не находил улик. Каждый день я приходил домой и по двадцать минут отчаянно искал хоть какой-нибудь знак, что мама выходила из дому, и не находил ничего. По утрам я приносил ей хлопья с молоком, а потом еще что-нибудь вечером, но к еде она не притрагивалась.

Похоже было на Рождество пару лет назад. Я оставил печенье для Санты, но утром оно так и лежало на тарелке. Я спросил у Гайи, что случилось с ее подарком для Санты, и она сказала, что у нее остались только крошки да хвостик морковки.

То же самое было и с зубной феей. Я все клал и клал свои зубы под подушку, а они никуда не девались. Гайя предположила, что проблема в моем квартале, потому она получала серебряную пятидесятипенсовую монетку за каждый зуб.

Но сейчас я понимаю, в чем дело.

В один из тех дней, когда я не ходил в школу, у нас закончились еда и деньги, поэтому я пошел к банкомату с маминой карточкой. Я знал, что лучше так не делать. Я переживал о том, что может случиться, если кто-то меня увидит, но я не ел с прошлого дня и решил рискнуть.

У банкомата стоял старик с палочкой. Я долго прятался за деревом и ждал, пока он закончит свои дела. Наконец старик уковылял прочь. На улице больше никого не было, так что я ввел мамин пин-код и приготовился забрать деньги.

– Ади! – Кто-то позвал меня как раз в тот момент, когда автомат пропищал о выдаче купюр.

Я не оборачивался, просто схватил деньги и побежал домой так быстро, как мог. Я не пошел в магазин и до вечера сидел дома, пытаясь не обращать внимания на урчание в животе.

Через пару часов в дверь постучали. Я не хотел подходить, но потом услышал голос мамы Майкла:

– Я знаю, что ты дома, Ади. Открывай.

Я не двигался с места.

Она добавила:

– Ади, я видела тебя сегодня у банкомата. Мне нужно поговорить с твоей мамой.

После этого я открыл дверь.

Мама Майкла очень долго сидела в спальне моей мамы. Я пытался подслушать, о чем они разговаривали, но они перешептывались так тихо, что ничего нельзя было разобрать.

А потом мама Майкла повела меня к себе в соседнюю квартиру на ужин.

Мы ели курицу с рисом. Мне пришлось сидеть рядом с сестрой Майкла, которая тыкала в меня своей розовой пластиковой вилкой. Майкл на меня не смотрел. Мне кажется, ему не хотелось, чтобы я сидел с ними за одним столом, и он притворялся, что меня нет.

Курицу полили липким сладким соусом. Он был ужасно вкусный. Я бы такой не смог приготовить. Я кушал жадно и облизал пальцы, когда на тарелке ничего не осталось, а потом заметил, что мама Майкла смотрит на меня встревоженно.

На следующий день без четверти девять она уже стояла у нас на пороге. Она ничего не объяснила, и с мамой мы об этом не разговаривали, но я знал, что должен был пойти с ней.

– Ади, ты готов? – звала она. – Мы уходим.

Мне приходилось бегом догонять три фигуры – Майкла, его маму и сестру. Они никогда не ждали меня. Я должен был успеть до того, как они зайдут в лифт.

– Ади, ты готов? Мы уходим.

Каждый день. В одно и то же время каждый день до закрытия школы.

Когда прекратились дожди и все изменилось.

Глава 9

В чем-то школа мне нравилась. Мне нравилось, что ты всегда знаешь, что будет дальше, нужно только посмотреть на расписание. Еще мне нравилось, что наша учительница, мисс Фарравей, всегда была с нами. Каждый день в девять утра она забирала нас с детской площадки, всегда с улыбкой, и никогда не было такого, чтобы она не пришла.

Но больше всего в школе мне нравилась Гайя.

Самой большой радостью для меня было видеть ее улыбку или слышать ее смех, и я всегда ужасно расстраивался, если кто-то ее обижал.

Как в тот день, когда мы сажали семена.

Никогда этого не забуду.

В тот день в школе все говорили о складе, который рухнул, прямо как паб. Некоторые ребята проходили мимо развалин по пути на уроки и теперь рассказывали нам о разбитом стекле и странных металлических штуках, которые от него остались.

Мисс Фарравей пришлось хлопать в ладоши, чтобы мы услышали ее за своей болтовней. Когда все замолчали, она объявила, что сегодня мы будем сажать семена подсолнухов. Даже не глядя на Гайю, я знал, что она улыбается.

Гайя обожала что-то выращивать. Как-то она рассказала мне о маленьком садике, который жил у нее на подоконнике: горшочек с мятой и старый комнатный цветок, который ее мама собиралась выкинуть, потому что он выглядел увядшим, но Гайя его выходила. И она всегда собирала что-нибудь еще. Зеленый листик с тротуара или колючий каштан. Я никогда не видел ее сад, но прекрасно мог его себе представить.

В тот день мы сидели за разными столами. Я выбрал себе оранжевый горшок и попытался нацарапать на нем свое имя. У меня не получалось. Как бы я ни нажимал, карандаш не оставлял следов на пластике.

Потом я посмотрел на других ребят за моим столом. Они писали свои имена на маленьких наклейках. Я отложил карандаш и попытался закрыть рукавом царапины на своем горшке. Поискал взглядом наклейки, но их нигде не было. И спросить я никого не мог, потому что все уже говорили о чем-то другом. Оставалось только поднять руку, позвать мисс Фарравей и объяснить, почему я все прослушал.

Я не делал это нарочно, но иногда, если кто-то, кроме мамы и Гайи, разговаривал со мной, я будто улетал куда-то далеко-далеко. Голоса становились приглушенными, и я переставал понимать, что мне говорили. Многие учителя злились на меня за это, кричали: «Ты меня не слушаешь!», чтобы привлечь мое внимание. Мисс Фарравей так не делала. Она была гораздо добрее и иногда даже повторяла свои слова несколько раз, специально для меня. Но я все равно иногда отвлекался.

Я уже было поднял руку, но Гайя встретилась со мной взглядом и вздернула брови, будто спрашивая: «Ты в порядке?» Одними губами и как можно четче, чтобы Гайе было проще меня понять, я произнес: «Наклейки». Гайя кивнула, встала с места и подошла к столу мисс Фарравей, где в маленькой зеленой корзинке лежали белые листочки бумаги.

– Гайя, ты же брала одну, – удивилась мисс Фарравей.

– Я сделала ошибку, и мне нужна другая, – ответила Гайя, и мисс Фарравей кивнула и отвернулась.

Возвращаясь на место, Гайя незаметно передала наклейку мне. Я нацарапал на ней свое имя и приклеил на свой горшок, как сделали другие ребята.

– Спасибо, – беззвучно прошептал я Гайе. – Я твой должник.

Она только улыбнулась и вернулась к работе.

Теперь мы наполняли наши горшки землей. Она была липкая и черная и пахла дождем. Мне очень нравилось ее мять. Гайе тоже. Я понял это, увидев, как она возилась с землей. Брала щепотку и растирала между пальцами, чтобы земля падала в горшок, словно снег.

– Мисс Фарравей, Гайя разводит грязь! – крикнул кто-то из ее соседей по столу.

– Садоводство – дело грязное. Придется запачкать руки, – сказала мисс Фарравей. – Но так как мы не на улице, лучше быть поаккуратнее. Хорошо, Гайя? Спасибо.

Гайя кивнула, но по тому, как она сжалась, я понял, что ей немного стыдно.

Затем мы выбирали, какое семечко подсолнуха посадить. Можно было взять только одно. Свое я выбирал долго. У него были толстые полоски посередине и тонкие – у краев. Пальцем я сделал в земле ямку, положил туда семечко и закопал.

Я взглянул на Гайю. Она еще не посадила свое. Она держала семечко в руке и будто шептала ему что-то.

– Мисс Фарравей, Гайя разговаривает с семечком! – крикнула девочка напротив нее.

Весь класс рассмеялся. Мисс Фарравей успокаивала их несколько минут. К тому времени Гайя уже засунула семечко в горшок и сидела, уставившись в коленки, чтобы я не видел ее лицо.

Вскоре после этого мы пошли гулять. Гайя шагала впереди меня. Я хотел ее догнать, но вдруг услышал разговор:

– Ну что, сделала?

– Да, я вошла, и мисс там не было… Она на нас смотрит. Чокнутая Гайя.

Услышав имя, я остановился позади двух девочек.

– Куда ты его дела?

– Выкинула. Теперь она будет говорить с пустым горшком.

– Ха!

– Какая же она ненормальная.

– Ага. Чокнутая.

Они смотрели прямо на нее. Они не знали, что Гайя может понять, о чем они говорят, даже с другого конца площадки. И по выражению ее лица я догадался, что Гайя разобрала все, что они сказали.

Я не знаю, хороший ли я Гайе друг. Я был очень-очень зол, но я не такой человек, который подошел бы к этим девочкам и сказал: «Хватит над ней издеваться!» Другой, может быть, даже ударил бы их. Такие люди есть, но я не из их числа. Я даже не такой друг, который знает, как поднять Гайе настроение. Я не побежал к ней и не сказал ничего хорошего, ничего утешающего.

Я подумал немного и решил, что мне нужно сделать.

Я вернулся в класс. Мисс Фарравей еще отсутствовала, но мне все равно нужно было торопиться. Я подошел к своему горшку и раскопал семечко. Затем я нашел горшок Гайи с ее аккуратно выведенной витиеватой подписью и закопал семечко в нем.

В конце концов, я был не один такой с пустым горшком. Было еще несколько ребят, у которых ничего не взошло.

Только не у Гайи. Ее подсолнух вырос выше остальных.

Глава 10

На следующий день обвалились еще два здания: мебельная мастерская и чей-то дом. Один из тех маленьких домиков, что стояли рядком, прижавшись друг к другу. Мы проходили мимо него по пути в школу. Выглядело все так, будто кто-то вырезал дом, как кусок пирога.

Я спросил маму Майкла, кто жил там раньше, но она только шикнула на меня. Она не хотела об этом говорить.

– Слышала о рухнувших домах? – спросил я Гайю.

«За кого ты меня принимаешь?» – говорил ее взгляд.

– Конечно, слышала, Адеола. Все об этом говорят.

– Прости. Я помню. Просто мама ничего мне не говорила, и я не знал… – Я затих. «Я не знал, насколько все серьезно». Наверно, это звучит немножко глупо, но иногда тяжело понять, насколько велика проблема, пока не поговоришь о ней с кем-нибудь.

Гайя взглянула на меня ласково:

– Все довольно плохо, Ади. Никто не знает, отчего это происходит. Люди боятся.

Я отвел взгляд.

– Нам нужно просто проснуться и услышать, что за ночь ничего не рухнуло, – продолжила она. – Тогда, мне кажется, все успокоятся. Слышал о домике с бабушкой?

Я покачал головой.

– Дом, в котором она жила, рухнул недавно. Ее тело нашли под завалами.

Несколько мгновений мы оба молчали.

– Знаешь, что странно? – спросила Гайя. – От дома осталось очень мало кирпичей. Должно было быть намного-намного больше. То же самое было с пабом, и со складом, и с тем, другим домом.

– С мастерской, – подсказал я.

– Что?

– Это была мебельная мастерская.

– Точно, мастерская. Так вот, мне кажется, что кирпичи кто-то ворует.

– Думаешь, кто-то специально разрушает дома? – спросил я. – Чтобы украсть кирпичи?

– Я не знаю, – сказала Гайя. – Но как еще это можно объяснить? Вот ты как думаешь, почему они разваливаются?

– Не знаю. Я думал, может, с домами было что-то не так.

– Но почему конкретно они? И почему так внезапно? Все в одно время!

– А почему кто-то ворует кирпичи именно так?

– Я не знаю, – сказала Гайя. – Может… может… потому что это монстр… которому нравится кушать кирпичи из Камбервелла?

– Точно! – воскликнул я. Мне понравилась эта идея. – И он терпеть не может кирпичи из других районов.

– Ага, он попробовал кирпичи в Элефант-энд-Касл и выплюнул их обратно!

– А в Пекхэме они просто ужасные – слишком соленые.

– И он приходит по ночам, потому что стесняется есть на людях.

Мы рассмеялись.

– Он никому не желает зла, – продолжил я. – На самом деле он добрый монстр. Ему очень жаль, что та бабушка умерла.

Улыбки быстро исчезли с наших лиц. Это уже была не шутка, это было на самом деле. Однажды ночью кто-то заснул, думая, что все в порядке, а на следующее утро не проснулся, потому что оказался под обломками собственного дома.

– Что же на самом деле происходит? – задумалась Гайя. – И когда это закончится?

Я промолчал, хотя в голове у меня тоже вертелся вопрос: сколько еще людей пострадает?

Оказалось, я переживал не зря.

Глава 11

В тот вечер нашу школу показывали по телевизору. Репортер стоял у входных дверей, прямо там, где мы ходили каждый день. Было видно табличку с крупной надписью «Мальчики» над входом, которая висела еще с давних времен, когда мальчишки и девчонки заходили через разные двери. Репортер говорил что-то о том, нужно ли закрывать нашу школу или нет.

Я забежал в мамину комнату, распахнув дверь с такой силой, что она стукнулась о стену.

– Мам! Вставай! Мою школу по телевизору показывают!

В комнате стоял странный затхлый запах. Шторы были задернуты, хотя на улице было еще светло.

– Мам? – Я присел рядом с ней.

Мама с головой накрылась одеялом и была похожа на неподвижный айсберг. Казалось, что откинь я сейчас одеяло, я увижу только кучку подушек, и окажется, что все это время мама меня разыгрывала. Может, как раз в эту минуту она покупала наше любимое мороженое.

Я откинул одеяло, но подушек там не оказалось. Мама лежала с закрытыми глазами, сжавшись в комок. Я потыкал ее пальцем – она не шевелилась. Тогда я потряс ее, аккуратно поначалу, а потом сильнее. Мама застонала и перевернулась на живот. Я испугался, что она не сможет дышать, лежа лицом в подушку, и перевернул ее обратно на бок. Она глубоко вздохнула, но продолжила спать.

– Мам! – крикнул я. – Мама! – Я закричал громче: – Мам! Мама! Мам!

Ее веки задрожали, и она открыла глаза.

– Ади, – прошептала она и попыталась смочить губы.

– Мам, вставай!

– Что случилось?

– Мою школу по новостям показывают. Иди посмотри.

– Не сейчас, Ади. Потом. Принеси мне воды, пожалуйста.

– Но мы все пропустим, – сказал я и, вспомнив, что говорил репортер, добавил: – Школу могут закрыть.

– Ох, – сказала мама, ее глаза закрылись, и она снова заснула.

Я вернулся в гостиную. Школу уже не показывали, но продолжали говорить о том, что происходит с другими зданиями. Говорили весь вечер или, по крайней мере, до того момента, как я выключил телевизор и пошел спать. Они не могли остановиться. Других тем не было.

Тогда я понял, что Гайя была права. Люди боятся. И они перестанут бояться, только если проснутся однажды утром и услышат, что за ночь ничего не рухнуло.

Но этого не случилось. Дома продолжали распадаться на части. Я слышал по новостям, что несколько человек погибли, потому что в тот момент, когда обвалились полы и стены, они спали.

Люди, которые знали о том, как строить дома, рассказывали по телевизору о фундаменте, а другие говорили о каком-то терроре.

Здания исчезали только по ночам. Никто не видел, как это происходило. Мы просто вставали утром, а некоторые из них уже превратились в руины. Из окна я видел все больше темных пятен между домами. Новые появлялись каждый день.

Было решено, что ночью улицы будут патрулировать полицейские. Возможно, им удастся понять, что происходит. И мы все тоже смотрели. Я видел много зажженных окон в нашем квартале. Чудно́, но мне было не так одиноко теперь. Не я один изучал улицы. Однажды вечером я насчитал семьдесят восемь лиц. Нам всем очень хотелось понять, что происходит.