Текст книги "Музыка Океании (СИ)"

Автор книги: Полина Ледова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава XVIII. «Призрак»

524–527 день после конца отсчёта

Вокзал тонул в прозрачной, едва различимой вуали утреннего тумана. В то время, как Сцилла ещё не успела раскрыть глаза, скованная по-зимнему крепким и глубоким сном, порядка пятисот человек толпились на платформе в ожидании «Призрака». Расписания для этого поезда не существовало, билеты в кассах отсутствовали напрочь. «Призрак» был объявлен первым составом, который перемещался по рельсам вне ведома «Ойкуменских железных дорог». Говорили, что это был старый поезд, отправленный на бессрочную стоянку в депо, который был впоследствии отреставрирован и угнан участниками запрещённой организации, которая называла себя Сопротивлением. Они же продавали билеты на «Призрак». Большинство отчаявшихся среди тех, кто пытался уехать из Сциллы, готовы были закрыть глаза на очевидные риски. После официального отбытия «Восточного Вестника», «Призрак» был единственным поездом, уходящим прямо на восток в отменённые земли.

Но из всех них только один Аластор не знал, что он здесь делает. Ему дали шанс, сняли цепь с шеи, и эта незнакомая никогда раньше свобода пугала его. Так ведут себя дикие звери, всю свою жизнь просидевшие в клетке: если дверь вдруг открывается, они лишь неуверенно мнутся у выхода, не решаясь переступить порог. Они слишком сильно привыкают видеть перед собой решётку, так, что вид безграничного неба вселяет в них ужас.

В случае же Аластора, он слишком сильно настроил себя на смерть, чтобы отважиться жить. Глядя на обеспокоенные лица людей, на глаза, которые верили, надеялись, мечтали, чего-то хотели, столько всего себе представляли, он сам ощущал себя чужим среди них. Зачем Гектор отпустил его, когда он покорно согласился принять пулю?

Пронзительный гудок порвал мембрану утренней тишины. Сквозь серое марево тумана забрезжили два золотых глаза, и сотня голов повернулась к ним. Они все мгновенно встрепенулись, пробуждённые от дремоты. В считанные секунды вокзал Сциллы превратился в муравейник, люди все разом бросились к краю платформы, чуть не столкнув с неё более терпеливых, что уже давно стояли там. Выкрашенный в белую краску поезд стремительно пронёсся мимо первых сциллийцев, желавших спастись от смертельного рока. На миг Аластору даже показалось, что «Призрак» умчится дальше, но он всё же сбавил обороты и затормозил. Стоило лишь отскрипеть тормозам, как голос из кабины машиниста закричал что есть силы:

– Двери закроются меньше чем через минуту, или нам не дадут уехать! Кто не успеет, останется здесь!

Аластор проглотил комок в горле, и прижал трость к груди, почувствовав, как толпа сомкнула его со всех сторон. В единое мгновение паника облетела платформу. На эту минуту они все перестали быть людьми, они превратились в чудовищ, и Аластор почувствовал себя на своём месте, среди таких же, как и он.

Они стали проламываться сквозь ещё не раскрывшуюся щель дверей, вваливаясь внутрь и уносясь куда-то вглубь вагона. Аластор оказался среди первых счастливцев, кому удалось проникнуть в чрево «Призрака». Поток тел, где каждый чувствовал себя беспомощной щепой, сносимой волнами, пронёс бывшего наёмника внутрь и, оттолкнув от основного маршрута, швырнул прочь, сильно прижав к стене в тамбуре, у входа в вагон. Аластор, находясь в относительной безопасности, видел, как люди неслись, расталкивая друг друга, как кто-то упал, и как на него наступали, кто-то кричал, кто-то ругался, но все они уже были спасены. Всего через пару минут они забудут эту давку, притворятся дружелюбными, будут холить безумную толпу, утверждать, что если бы они действовали спокойно, то все успели бы войти. Они будут говорить это таким тоном, словно не имели никакого отношения к панике. Никто из них никогда не признается и даже не вспомнит, что сам расталкивал остальных, потому что в этот миг они были единым живым организмом, потеряв свою индивидуальность.

Он увидел, как двери стали защёлкиваться, вызвав испуганные вопли тех, кто ещё стоял снаружи. Он видел, как люди влезали в двери, как те зажимали их, приоткрываясь снова, словно хищное животное, пережёвывающее свою добычу. «Поезд отправляется», – объявил машинист хладнокровно, и состав сорвался с места, двери всё ещё не успели закрыться, в них продолжали протискиваться новые пассажиры, вместе с тем как «Призрак» набирал обороты. Никто из оставшихся на платформе, коих было немало, не сдавался, некоторые прыгали, хватаясь за поручни по ту сторону от вагона, кто-то срывался, отлетая на платформу, кажется, кто-то попадал под колёса поезда, «Призрак» продолжал ехать, не обращая внимания ни на что.

Тут Аластор увидел женщину, бегущую вслед за поездом. У него не ушло много времени на то, чтобы узнать её. Эта была она, из вагона «Харона», та, что обещала поставить свечку за Аластора. Её волосы выбились из пучка, она бежала, как в последний раз, кто-то из мужчин, удерживавших двери, протягивал ей руку, но догнать поезд она не могла. Лицо стало красным, кроме бескровных губ, слегка приоткрытых не то в стоне отчаяния, не то в попытке совладать с дыханием.

Аластор не успел подумать о том, зачем это делает, он ведь знал, что она была больна… просто он стоял в тамбуре, а «Призрак» не успел забрать всех пассажиров; он схватился за поручень, и повиснув на нём на всю возможную длину, высунулся из раскрытых дверей, протягивая ей трость. Женщина, кажется, сама не успела ничего сообразить. Все они в эту минуту действовали на уровне рефлексов, не по-человечески, они не жили, а выживали. Она схватилась за трость, и Аластор изо всех сил рванул её на себя, втащив внутрь вагона. Не выдержав равновесия, они оба моментально оказались на грязном от быстро таящего снега полу, сердца неистово клокотали, дыхание сипло гудело прямо в ушах. «Призрак» покинул платформу, а мужчины отпустили двери, чтобы не видеть сквозь узкие заиндевелые окошки горстку оставшихся в Сцилле и искорёженные поездом тела тех, кто шёл до конца.

Скрежетнув, одна створка дверей заняла свою позицию, вторая так и осталась распахнутой, и белый снег с ледяным ветром влетали в тамбур.

Нога неистово ныла. Почти парализованный болью, Аластор старался поскорее прогнать все мысли, чтобы опять обрести сознание, но не мог. Женщина тоже не могла прийти в себя, кажется, ей стало плохо от быстрого бега.

– Вы как? – спросил один из тех, что держали дверь, Аластор не сумел рассмотреть его лицо за белым облаком боли.

– Сойдёт, – выдавил он в конце концов, заметил среди искр протянутую руку, покачал головой. – Я сам встану. – Заставил произнести себя он.

В это время женщина сначала обрела равновесие, опершись о руки, затем сумела подняться. Аластор понял, что не может больше лежать на полу, не привлекая к себе внимания. Перенеся весь свой вес с правой ноги на трость, он, превозмогая боль, поднялся.

– Спасибо вам! – запричитала тут же женщина, по её щекам бежали ручьи слёз, лицо стало пунцово-красным, волосы спутаны, она всё ещё задыхалась, но выглядела бесконечно благодарной. – Если бы не вы… Спасибо вам огромное!

– Ладно, – отмахнулся Аластор. – Пойдёмте в вагон. – Сам он мечтал лишь о том, чтобы поскорее принять сидячую позу и, желательно, вытянуть ногу.

И тут, когда зрение вернулось к нему, он вдруг рассмотрел на её шее уже ничем не скрываемые бурые пятна. Сколько ей осталось до того, как лихорадка добьёт её? Пара дней? Тогда к моменту прибытия в отменённые земли «Призрак» вполне оправдает своё название.

Она не узнала его, он не сомневался. Ни на миг в её бездонных синих глазах не сверкнуло понимание. Зато он помнил её, помнил хорошо.

– Что? – испуганно воскликнула она, поймав его пристальный взгляд.

Аластор стянул с шеи свой старый тёмно-синий шарф и протянул ей.

– Закутайтесь, – сказал он тихо, – и утрите пот с лица.

Она поняла его. Спрятав глаза, женщина поступила именно так, как он ей приказал. Неужели она до сих пор не узнаёт меня? – думал Аластор, идя вслед за ней по узкому коридору вдоль дверей купе. Хотя, когда мы виделись, я выглядел иначе… одет был по-другому, да ещё синяк под глазом. Сейчас на нём было чёрное зимнее пальто, тёмно-серые плотные джинсы и кожаные ботинки, второй наряд, состоящий из грязного коричневого плаща, он решил оставить, он надевал его, когда не хотел привлекать излишнего внимания, потому что походил в нём на бедняка, но в вагоне «Призрака», билеты на который стоили порядка тысячи, может, больше талантов, такая одежда смотрелась бы странно.

Поезд уже пришёл в движение, люди сновали из вагона в вагон в поиске свободных мест. Разумеется, всё было переполнено, и им предстояло провести здесь ещё три-четыре дня, никто не знал точно, за сколько «Призрак» доберётся до отменённых земель, всё зависело от ситуации на границах. К счастью, никто сильно не переживал из-за тесноты, она казалась самой ничтожной платой за возможность сбежать из Сциллы.

– Можно? – спросил Аластор, заглянув в одно из купе. Внутри сидела замужняя пара с грудным ребёнком. Те согласно кивнули.

– Вы можете занять нижнюю полку, – произнесла женщина с ребёнком, кинув взгляд на его трость.

– Спасибо, – согласился Аластор. Он уже привык к тому, что люди признавали в нём калеку.

Он, не раздеваясь, лёг на свободное место. Боль в ноге всё ещё не угасала. Он видел, как женщина, которую он спас, влезла наверх и заняла полку над ним, потом он просто уснул, не способный больше оставаться в сознании.

Он проспал несколько часов, потом, наконец, очнувшись, Аластор поднялся и сел. Тут отец семейства, приходившегося ему соседями, сразу же заговорил с ним.

– Женщина, что вошла вместе с тобой.

Чёрт! Что ещё?

– Она сказала, что вы не знакомы, мы не стали тебя будить.

– Что произошло? – потребовал Аластор.

– Она была больна зимней лихорадкой. Ты сам не видел? Моя жена заметила пятна на щеках и сказала мне. Я заставил её уйти. У нас тут ребёнок!

– Где она теперь? – спросил он.

– Откуда мне знать, может, в тамбуре? Я предупредил остальных, кто в вагоне, чтобы не пускали её. Думаю, новость пошла по поезду.

Аластор сел. Боль в ноге унялась, он явно чувствовал себя лучше после сна. Что делать теперь? Это ведь он помог ей попасть в поезд. Кажется, она ничего не сказала на сей счёт. Тут он подумал, что есть только одно верное решение.

Женщина, баюкая ребёнка, всё причитала по поводу зимней лихорадки: «И зачем только она поехала? Всё равно не перенесёт дорогу, почему её не изолировали?!»

– Я скоро вернусь, – сказал Аластор семейной паре и, поднявшись, вышел из вагона.

Он зашёл в тамбур и увидел её там. Одна из дверей всё ещё была открыта, она лежала возле противоположной, кутаясь в шарф, что дал ей Аластор, кажется, спала, может, потеряла сознание. Он подошёл к ней, затем опустился на пол рядом.

Её лицо, блестящее от пота, мелко подрагивало, глаза были закрыты, под ресницами скопились слёзы. Всё ещё растрёпанные волосы липли ко лбу и щекам, рот был приоткрыт и ловил судорожные глотки воздуха. Аластор снова заметил пятна. Дела плохи. Тут она открыла глаза, взглянула на него, попыталась улыбнуться или что-то сказать, но потом зашлась сильным кашлем, прикрыв рот рукой.

– Мне жаль, что вас прогнали. – Сказал он негромко. Колёса дребезжали ещё громче из-за раскрытой двери тамбура. Внутрь влетали белые искры снега. Был уже день, и серое небо метало пыль зимы на обречённую землю.

– У них малыш… и вообще, я понимаю, что мне там не место. Будет плохо, если кто-то заболеет. А вы не боитесь заразиться?

– Так было бы лучше, – признался Аластор. – Я не знаю, зачем я бегу со всеми. Я уже давно ищу смерть, а она всё не приходит.

– Говорят, смерти больше нет. Лишь конец света. Говорят, все, кто сейчас умирают, обречены бродить по Асфоделевым полям. – После этой фразы она опять закашлялась.

– Зачем вы поехали? Вы же знаете, что скоро умрёте, – спросил он её.

– А как я могла остаться? – проговорила женщина, когда кашель стих. – Я отправила двух своих дочерей на «Восточном Вестнике» и обещала поехать вслед за ними. Как они будут без меня? Две мои дочки… ждут меня где-то там. Они ведь даже не знали, что я была больна. А ещё Теренея… это младшая, она забыла свой компас, – женщина сунула руку в карман, достала его оттуда и показала Аластору. – Она думает, это подарок отца. Она всегда очень хотела его увидеть, я подарила ей, сказала, что это от него.

– Где их отец? – спросил он.

Женщина покачала головой, опустив глаза на компас в своей руке, затем кратко кашлянула, прикрыв рот рукой.

– Я умираю. – Прошептала она. – Скоро я потеряю сознание, и начнётся агония… – на её глазах навернулись слёзы. – Мои дочки ещё совсем маленькие… они не справятся одни. Я сказала им, что мы пойдём дальше из отменённых земель. Пойдём искать ворота в Океанию.

Она правда верит в это? Что Океания существует? – подумал Аластор, глядя на неё с сомнением. Уж не потеряла ли она рассудок, как бедная Лисса?

– Пожалуйста, кириос, – прошептала она, подняв на него ледяные синие глаза, в которых теперь пылало отчаяние. – Я прошу вас. Найдите их, моих дочерей!

Аластор опешил от этого предложения.

– Вы серьёзно? Вы даже не знаете, кто я.

– Я знаю, что вы хороший человек. И ещё я видела, когда вы помогли мне взобраться… я видела… – она протянула к нему руку и положила ладонь на рукоятку пистолета на поясе, скрытую за плащом. Аластор вздрогнул от этого жеста. – Вы тот, на кого можно положиться, вы сильный. Вы всё можете сделать. Вы ведь сказали, что не знаете, зачем вы здесь. Верно, это сами боги послали вас ко мне. Молю вас, мне больше некого просить!

Аластор смотрел на неё, в её сумасшедшие дикие глаза, пытаясь понять, что ей известно о нём или что она думает. С другой стороны, услышав это предложение, он моментально обрёл цель, которой был лишён всё это время. Гончая не получает удовольствия от бега, когда ей некого выслеживать. Без цели Аластор был никем.

Он положил свою широкую ладонь поверх её руки. Она была горячей. Аластор сжал компас в кулаке, затем поднёс к глазам и рассмотрел получше. Стрелка задёргалась, указала на север и замерла. На другой стороне была гравировка: «Никогда не теряйся» – гласила надпись.

– Я позабочусь о них. Я обещаю. – произнёс он тихо, так, что голос почти потонул в стуке колёс. Затем он убрал компас в карман пальто.

– Спасибо вам! – она моментально изменилась, стала такой умиротворённой и счастливой. – Найдите их. Они где-то в Термине. Мои дочки… Вестания – это старшая, ей семнадцать лет, у неё тёмные волосы, как у их отца. Она очень смелая, очень сильная, я уверена, что она хорошо заботится о сестре. Вот только… они плохо ладили, надеюсь, у них всё хорошо. Теренее двенадцать, настоящая красавица, у неё волосы светлее, она очень добрая, ласковая девочка. Я умоляю вас, помогите им!

Он понял, что она сейчас потеряет сознание, поэтому взял её за руку и слегка приподнял. В ответ её кисть что есть силы вцепилась ему в локоть, так, что было ощутимо даже сквозь верхнюю одежду.

– Как вас зовут? Чтобы они поверили мне. – Спросил Аластор, испугавшись, что она не успеет ответить.

– Алкиона. – Прошептала она, закрывая глаза. – Меня зовут Алкиона.

Это значит «зимородок». Раньше говорили, что зимородки после смерти супруга не едят и не пьют, лишь громко и скорбно кричат в одинокое полотно неба.

– Просто покажите Теренее компас. Она такая хорошая… Я никогда их не увижу больше, – слёзы побежали по её щекам, она начала плакать навзрыд. – Пожалуйста… кириос… помогите мне… – вырвалось у неё сквозь рыдания.

Аластор достал пистолет. Массивный глушитель уже покоился на дуле. Скорее всего, шум колёс тоже сыграет им на руку.

– Всё будет хорошо, Алкиона, – сказал он тихо. – Я помогу вам.

Она приоткрыла глаза, посмотрев на дуло и подставила под него голову.

– Пожалуйста! Чтобы весь этот ужас закончился, – прошептала она сквозь плач.

Аластор мягко нажал на спуск. Сдавленный выстрел раздался в тамбуре. Словно кто-то вскрыл бутылку шампанского. Кровь тут же заскользила на грязный пол, смешиваясь с талым снегом, окрашивая грязно-бурый в красный. Аластор вернул пистолет назад в кобуру, поднял всё ещё горячее тело Алкионы, поднёс его к распахнутой двери и отпустил в пропасть белой пустоши. Тело на секунду взвилось вверх, подхваченное потоком воздуха, а затем плавно свалилось в кювет вместе с тем, как поезд мчался прочь.

– Я позабочусь о них, Алкиона, – пообещал он в распахнутую пустоту. – Так же, как и о тебе.

***

Колёса пронзительно скрежетали из-за тормозов, поезд замедлялся, и из купе люди потихоньку стали выходить в тамбур, в коридоре уже столпилась очередь. Они почти не говорили. Аластор следил за ними, лёжа на нижней полке. Некуда торопиться. И лучше не спешить. За эти три дня он больше узнал об отменённых землях и о Сопротивлении. «Призрак» был полон добровольцев, желающих присоединиться к армии революционеров. Исключением не были и его соседи по купе – семейная пара с ребёнком.

«У вас младенец, почему не позаботиться о его безопасности?» – спросил он, когда глава семьи рассказал о цели своей поездки.

«Сопротивление обеспечит нам безопасность. – Ответил на это мужчина. – Только с Алкидом возможно будущее».

«Вы знаете, кто такой Алкид?»

«Ядерная бомба свободы», – ответила женщина, оторвав глаза от младенца, что пил молоко из её груди. В этих усталых отчаянных глазах Аластор увидел странную боль.

«Ты не знаешь нас, не знаешь, через что нам пришлось пройти, – сказал её муж. – Мы не можем стоять в стороне».

Имён они не называли, и это устраивало Аластора. Имена лишние и ненужные, в них не оставалось теперь и толики смысла. Но ему нравились эти люди, сколько бы мятежа ни было в их громких словах. Ему нравилось, что они не задавали лишних вопросов, хотя могли. Когда он вернулся из тамбура после того как убил Алкиону и выкурил три сигареты подряд, глядя в белую пропасть сквозь раскрытую дверь вагона, они не сказали ни слова, не спросили, что стало с женщиной, и ни разу не поинтересовались, чем он зарабатывал себе на жизнь.

«ГОВОРИТ МАШИНИСТ, – Аластора всё ещё удивлял человеческий голос из динамиков, слишком уж они все привыкли к Диктатору. – МЫ ПОЛУЧИЛИ СООБЩЕНИЕ ОТ ЧЛЕНОВ СОПРОТИВЛЕНИЯ. ВОКЗАЛ ТЕРМИНЫ ПОЛОН ПОЛИЦЕЙСКИХ, ПОЭТОМУ МЫ ОСТАНОВИМСЯ РАНЬШЕ ПЛАТФОРМЫ. ТАМ ПАССАЖИРАМ ПОПЫТАЮТСЯ ОБЕСПЕЧИТЬ ТРАНСПОРТИРОВКУ, НО ОБСТРЕЛА НЕ ИЗБЕЖАТЬ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ НА ВЫХОДЕ».

Отлично.

Аластор с удовольствием слушал, как в коридоре поднимается паника. Он прикрыл глаза на секунду, взвешивая свои силы. Каковы их шансы покинуть поезд? Куда идти потом? И самое главное – где искать девочек. Интересно, как выбрались они в таком случае? – Подумал он. – Возможно, Алкиона, ты зря наняла меня, власти и военные уже сделали всю работу. Что тогда? Просто позволить им расстрелять себя?

Нет. Я должен точно знать, что они мертвы. Тогда не важно, что дальше.

Он влез в карман и достал компас, что дала ему Алкиона. Стрелка лениво покачнулась влево, затем сделала полный оборот и указала на север. «Никогда не теряйся» – прочитал он на задней крышке. Бесполезно, Алкиона. Я уже потерян. Очень-очень давно.

– Эй, – окликнул его мужчина.

Аластор без интереса перевёл глаза на соседа по купе. На вид ему было около сорока, может, примерно, как Аластору. Поздний брак, единственный ребёнок, последняя надежда. Как это всё далеко, как незнакомо. Он ничего не знал об этом. У Минотавра тоже была семья. И где он теперь? Почему-то Аластор считал, что семья ослабляет человека. Он был уверен, что не прожил бы так долго, будь у него кто-то. Любые связи, любые привязанности заставляют человека забыть о самом важном – чувстве самосохранения. Может, кто-то назвал бы эту мысль эгоизмом, он называл это выживанием.

Мужчина сидел, обнимая жену за плечи, та спрятала лицо в складках его одежды, прижимала к груди ребёнка. Кажется, все эти три дня она почти не выпускала его из рук, всё баюкала, осыпала поцелуями, как самое ценное сокровище на свете. Матери и не думают о детях иначе. Для них это и есть сокровище, их жизнь, их все. Слишком странное понятие, далёкое, он знал о существовании этой привязанности, знал о её силе, но лишь как о данности, сам он никогда не чувствовал ничего подобного.

Отец семейства погладил жену по плечу, поднялся с места, оставив её одну. Она плачет, – заметил Аластор. – Боится за себя и ребёнка. Все они боятся. Трепещущие кролики, которых пригрозились зарезать. Мужчина пересёк расстояние, разделявшее их, и опустился на край полки Аластора, тот поднялся и тоже сел.

– Послушай, – прошептал он, опасливо поглядывая на жену и толпу в коридоре. – Я знаю, что ты сделал в первый день, ещё в Сцилле.

Хотел удивить меня? Или напугать? Конечно, ты знаешь. Возможно, все в вагоне, а то и в поезде знают. Я же вижу, что вы все меня опасаетесь. Из тамбура на него и теперь поглядывали пытливые глаза.

– И я считаю это правильным, она была больна… – Продолжил мужчина.

– Ты хочешь попросить, чтобы я помог вам сойти с поезда? – Прервал его Аластор. Слишком много лишних слов. Он ненавидел эти прелюдии.

Мужчина не ответил, сам ждал ответа, не сводя с него глаз.

– Я в любом случае сделаю то, что смогу. Но не уверен, смогу ли я много.

– Будем надеяться на лучшее, – кивнул отец семейства. Затем опять покосился на жену, та нашёптывала ребёнку что-то, и специально повысила голос, когда муж перешёл на шёпот. – Спаси их, – попросил он чуть слышно. – Я за себя не прошу.

Лишено всякой логики. Вот то самое – выживание не играет роли, лишь забота о любимых людях. А смог бы он поставить чужую жизнь так высоко, чтобы пожертвовать своей? Тот, кто забирает жизни, не может их ценить. – подумал он. Взять даже Эхо. Она была нужна ему. Это тоже потребление. Любовь так не работает, скорее всего. Нет, это точно не про тебя.

А что в итоге? Если они останутся вдвоём, две разбитые жизни, виновные лишь в том, что кто-то любил их больше себя. Лишено смысла. Если расценивать правильно, если бы нужно было из трёх выбрать двоих, то можно пожертвовать женщиной. Муж позаботится о ребёнке, она не справится одна, слишком слабая. Или ребёнком. Тогда они смогут завести ещё одного. Если выбирать всего одного из трёх, то выгоднее опять же пожертвовать женщиной и ребёнком. При таком раскладе, при раскладе здравого смысла, я должен защищать тебя, как кормильца, революционера, мужа, отца. В тебе больше смысла, чем в них двоих. Только сам ты мне не простишь этого. Аластор знал людей, знал их поведение и ход мыслей, но не мог понять.

– Я сделаю всё, что смогу. Я уже сказал. – Ответил он.

– Спасибо.

Не нужно благодарить за неправильные поступки. Ты же не знаешь, кого мне придётся застрелить, чтобы спасти твою семью. Ни ты, ни я не можем знать, сколько ещё семей и жизней я покорёжу за день. Раньше он сам никогда так не рассуждал. Всё это пришло после падения «Чёртова Колеса» на его правую ногу. Словно в напоминание об этих событиях, нога отозвалась болью.

«ПРИБЫВАЕМ ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ! ДВЕРИ ОТКРОЮТСЯ СПРАВА ОТ ГОЛОВНОГО ВАГОНА» – раздался голос машиниста.

Аластор вздохнул полной грудью. Все эти люди в коридоре. О чём они могли думать? Сколькие из них были вооружены? Единицы, да и то во всём поезде. Оружие в Сцилле достать невозможно, ему даже пуль не удалось найти.

Аластор влез в сумку. Кроме воды и скромных запасов еды, которые уже иссякли, в ней лежал лишь один предмет.

– Возьми, – он протянул соседу второй пистолет «агоназ», тот, которым он застрелил Мантикора. Оружие самого Мантикора покоилось в кобуре на поясе, прикрытое плащом.

Мужчина медленно протянул руку, неуверенно сжал рукоятку, после чего проверил запас патронов. Аластор не ошибся в нём, оружием пользоваться тот умел, во всяком случае точно держал раньше в руках.

– Нам нужно будет прикрыть их тоже, – Аластор кивнул на коридор, говорил тихо. – Не только твою семью.

Мужчина кивнул.

– Пусть они идут с остальными, где-то в толпе, в середине будет безопаснее. Ты идёшь первым, я последним. Никто не знает, что будет, когда поезд остановится, но действовать придётся быстро. Ты готов? – Он кивнул. – Тогда иди в тамбур. Позаботься о них, – Аластор кивнул на женщину, – а я займусь этими, – затем на остальных пассажиров.

Он решительно поднялся с места. Поезд всё сбавлял ход, но ещё не остановился. Аластор встал в дверном проёме и, вынув из кобуры пистолет, поднял его над головами людей. Все взгляды устремились на него.

– У кого-то в вагоне ещё есть оружие? Огнестрельное? – спросил он, чтобы его слышали остальные. Тишина отозвалась безнадёжным ответом.

Овцы, – обречённо подумал он, закрепив трость на поясе, почти как меч в ножнах.

– Тогда вы идёте за ним, – он обернулся к мужчине, чьего имени не знал, – он держит оборону спереди и слева, я сзади и справа. Женщины, старики, дети… – он заметил в толпе человек десять входящих в перечень. – Идут в центре. Остальные по краям. Всем всё ясно?

Толпа не стала возражать, что уже было победой. Овцы, – опять подумал он.

Главное, чтобы люди из других вагонов не сбили их. Если начнётся стрельба, если поднимется паника и все бросятся в разные стороны и начнут топтать без разбора друг друга, как это было при посадке на поезд…

Они закопошились, занимая свои позиции, о чём-то переговаривались, но Аластор не слушал их.

– Если замечаешь Сопротивление, быстро ведёшь их к ним, – сказал Аластор своему новому напарнику, когда они уже стояли в тамбуре возле дверей. – Я прикрою вас.

Тот молча кивнул, затем оглянулся назад на группу людей, выглядывая свою семью.

– Не оглядываясь, – сказал Аластор сурово. – Ты смотришь только вперёд и только налево. Ты идёшь вперёд и не смотришь назад. Ошибка может стоить жизни.

– Я понял, – кивнул он.

Нервничает. Может подвести.

– Всё с ними будет хорошо, если ты действуешь, как я сказал.

Он опять кивнул, кажется, было слишком страшно говорить.

Сразу несколько звуков огласили секунду напряжённой тишины. Звуки стрельбы снаружи, возгласы толпы, скрежет раскрывающихся дверей, затем в тамбур ворвался порыв ледяного ветра. Аластор выпрыгнул наружу, не раздумывая. Глубокий снег, боль в ноге, белое ничто со всех сторон, совершенная белизна. Машинист сообщал что-то по громкой связи, но за шумом его уже стало не слышно. Звуки стрельбы где-то в восхитительном белом пейзаже. Крики, возгласы, шум, бесконечный шум. Он заметил, как его группа людей побежала куда-то в сторону от стрельбы, на миг оглянулся, заметил вдали людей и собак. Собачьи упряжки, хватит ли, чтобы увести всех? Взрывы, бессчётные взрывы, затем солдаты в янтарной форме где-то за белой стеной. Далеко, но не для Цербера. Он знает, как убивать, он умеет это. Сладкий вкус смерти на губах. Гуща событий, как в «Чертовом колесе», только он силён, он знает, как вести себя. Совсем не похоже на то, чем он занимался последние годы, не пустота, не отчаяние, это гул, это шум, это война, это перестрелка. Зверь сорвался с цепи, ничто больше не остановит его. Он палит как безумный, он перебегает со своей позиции так, чтобы не задеть других пассажиров, мечущихся в панике из одного угла в другой, падающих, красящих белый снег своей кровью, их жизни рушатся под пулями, они остаются лежать здесь, в бесконечном снежном краю.

Полицейские становятся ближе. Янтарные формы хорошо заметны на снегу. Члены Сопротивления, не так много, но их количество возрастает, одеты в светло-серое, сливаются со снегом, Цербер старается не попадать по ним. Несколько янтарных форм присоединяются к мирным, ложатся в сугроб. Сугроб – гроб для военных. Он продолжает стрелять, пока не заканчиваются пули. Ныряет в брешь между вагонами, перезаряжает пистолет. Спасибо Мантикору. Пуль много. Опять выходит на поле бойни. Если я умру, ничего не изменится. Это не страшно. Да, я обещал найти девочек и избавить их от мучений. Она взяла с меня слово. Но если я погибну здесь, на выходе из поезда, значит и они погибли. Всё просто. Всё всегда было просто. Аластор уже всё решил для себя, жить ему осталось недолго, он смирился со своей гибелью уже два года назад. Он уже успел внести свой вклад, он успел отправить на тот свет стольких, кто нуждался в этом. Ему осталось разобраться с дочерями Алкионы, и потом он, наконец, застрелит себя. Поэтому Аластор был уверен, что он не умрёт прямо сейчас. Слишком глупо и нелепо. Он может встать прямо напротив дула, и снаряд всё равно пройдёт мимо. Поэтому он сражался так отчаянно, поэтому лез на рожон, подставлялся под удары, поэтому он перешёл в близкую атаку, когда пули закончились опять, а времени перезаряжаться не было. Цербер выдернул клинок из трости и убил ещё четырёх военных, одного – ровным порезом по горлу, второго сначала по ногам, когда тот упал – остриём в голову, третьего с нижней позиции, всадив сталь под челюсть, прямо как сам хотел застрелить себя. Четвёртый только выстрелил, Цербер увернулся, почуял пулю, пронёсшуюся рядом с плечом, вонзил лезвие в сердце. Все остались лежать, новых не было, он убрал стилет, перезарядил револьвер, уже хотел продолжить, найти себе ещё врагов. Сердце бешено колотилось, зверь упивался кровью, он был на своём месте, он не хотел уходить, но тут его насильно остановили.

– Всё! Пошли отсюда, – приказал ему голос, носителя Аластор не успел опознать, он ничего не видел чётко, мог лишь расценивать свои движения, чтобы убивать.

Он хотел возразить, хотел сказать, что готов убивать ещё, но затем его грубо одёрнули, зверь слегка опешил, когда безвольно повисшая цепь натянулась опять. За столько лет он так и не привык ходить на поводке. Он ненавидел свою цепь. Гектор сказал, потому он и уволил его. «Ты получаешь удовольствие от убийства, Аластор». Ну и что? Это разве плохо?

– Уходим сейчас. – Его потянули сильнее.

Он только теперь пришёл в себя. Перед ним стоял совсем молодой парень, лет шестнадцати на вид, с коротко стриженными тёмными волосами. Лицо было совсем ещё юным, на подбородке только-только появлялся первый пушок бороды, которым тот, видимо, гордился. Под карими суженными глазами можно было разглядеть синяки усталости. Он тоже был одет в светло-серую куртку Сопротивления, застёгнутую до самого верха.

Аластор последовал за ним. «Призрак», огромный локомотив, одиноко стоял посреди Белизны, пустой, с открытыми, словно в вопле, дверьми, возле него снежная равнина была запятнана. Будто кто-то пролил на скатерть бокал с вином. Красные пятна рассыпались повсюду, неподвижные тела распластались по земле в разных позах. Пассажиры, полицейские, революционеры, женщины, мужчины. Но ничего, скоро снег заметёт их. Зима и Белизна возьмут своё назад, они не любят пятен цвета. Здесь вырастет новый сугроб. Сугроб – гроб для слабых.