Текст книги "Шорох Дланы (СИ)"

Автор книги: Полина Горбова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

4

Изоляция сводит с ума. Дни утекают в прошлое в темноте и тишине. Жутко хочется пить, есть, и вновь увидеть цвета и образы. Изредка тяжелая железная дверь открывается и откуда-то из мрака, расплескиваясь и скребя по полу, подъезжает миска с водой или скудной похлебкой. Собрав остатки сил, Рион рвется в темный проем и получает сильный удар током в солнечное сплетение. В себя приходит на том же холодном полу камеры.

Первое время он разговаривает с собой, кричит, царапает стены потухшим эллипсоидом, пытаясь извлечь любой звук. Ходит кругами. Упражняется. Сбивает костяшки о стену.

Мир замыкается.

Устав говорить, Рион молча тонет во тьме.

Все чаще посещает мысль, что реальность не снаружи, а внутри, кроется в черепной коробке набором проекций. Давящая точечная боль между бровей превращается в третий глаз, смотрящий на разрастающуюся в сознании бездну. Бездна поглощает мысли и эмоции, превращая их в беспросветный черный туман.

Бессмысленно держать меня здесь до самой смерти, утешается он, им что-то нужно.

Личность распадается на фрагменты. Из мозаики выпадают частички, и через пустоты свищет холодный ветер забвения. Грань между сном и былью становится неразличимой. Барьер, отделяющий «мир» от «я» – ломается. То, что смотрело из глаз, теперь врастает в стены и пол, расширяется, как черная дыра, жадно поглощая и смакуя жалкие сигналы внешнего бытия.

Первые дни Рион отмеряет по чашкам с водой, которые после попытки к бегству появляются и исчезают, пока он спит. А как не спать? Или нет никакой чашки? Это иллюзия? Вскоре он теряет чувство времени. Да и зачем время, если вокруг бесконечная ночь?

Когда существование-в-себя приближается к точке невозврата, раздается шорох – первые посторонние звуки, помимо редкого скрежета двери, которые он слышит за неизвестно сколько времени. Они как живительная влага наполняют мозг. Внешняя жизнь постепенно возвращается. Рион концентрируется, пытаясь определить источник. Шорохи усиливаются, нарастают волной. С шумом распахивается дверь.

В камеру впускают рвущий глаза свет. Двое киборгов хватают его под мышки и волокут, упирающегося, в коридор. Ледяные металлические руки оттягивают голову и вкалывают в шею больную золотистую сыворотку. Взгляд туманится и меркнет.

Жизнь возвращается в другом месте – в сером прямоугольном помещении, освещаемом ультрафиолетовыми лампами. Слева широкий гермозатвор, справа – ряды узких столов, на которых лежат неподвижные гехенцы с механическими конечностями.

Спохватившись, Рион привстает и осматривает себя. Одежду сняли, тело обернули в какую-то белую тряпку, ноги на месте, но вместо рук – протезы из темной стали, сильные и подвижные, доходящие до плеч. В месте стыка пульсирует тупая боль. Кое-где запекшаяся кровь.

С правой стороны кто-то сипло, но равномерно дышит. Обернув тряпку вокруг шеи, Рион идет к соседнему столу.

– Свет Маэцу!

В полнейшей прострации смотрит в потолок Лаен. Ему заменили ноги. Руки лежат на груди. Спокойное восковое лицо ничего не выражает, лишь периодически моргают остекленевшие глаза. Рион трогает его за руку.

– Ты слышишь меня? – Лаен не реагирует.

Тогда Рион несильно хлопает брата по щеке. И дергается. Лаен выставляет вперед руку и сухими пальцами впивается ему в горло.

– Пусти! Пусти! Идиот!

Инстинктивно схватившись протезами за руку, Рион не рассчитав силы, ломает ее в двух местах. Обмякшая конечность падает и, слегка покачиваясь, свешивается со стола. Лаен возвращается в отстраненное состояние.

Рион ошарашено пялится на механические руки, затем с отвращением – на обезличенное существо, бывшее раньше его братом, и разворачивается. С другой стороны мерно спит в летаргии фигуристая девушка.

А что если Има где-то здесь? Невозможно даже думать, что девочку шестнадцати циклов, почти ребенка, могут заточить в каземат, превратить в полумашину и лишить рассудка. Он шагает между рядами, осматривая безмятежные лица. Имы Кайа среди них нет. Но это ничего не значит, таких палат может быть множество. Их определенно множество…

Рион подходит к двери – ни рычагов, ни ручек, ни панелей, открывается снаружи. А еще снаружи попискивают голоса пришельцев. Он подбегает к столу, ложится и, выдохнув, максимально расслабляя мышцы лица, притворяется спящим.

Пришли за ним и Лаеном. Стаскивают со стола, кладут на каталку и везут. Рион считает повороты. Направо. Налево. Направо. Еще раз направо. Остановились, открывают дверь. Лаена катят дальше. Рион не может больше терпеть и открывает глаза. Такое же серое помещение, только в разы меньше, полное разных приборов, между которыми снуют мелкие роботы, отдаленно напоминающие фагов, виденных в древних книгах предков. Один держит в тонких лапках протезы ног.

Два пришельца на разных концах комнаты копаются в оборудовании.

Это единственный шанс. Рион поднимается с каталки и бесшумно прыгает на спину ближайшего пришельца. Киборг сгибается, пытаясь его сбросить. Второй кидается на помощь, но он не успевает. Рион валит противника на пол, обездвиживает, обхватив ногами туловище, мертвенной хваткой стальных рук отрывает голову. Вовремя заметив нацеленный бластер, рефлекторно закрывается. Луч скользит по металлу, оставляя опаленный черный след.

Схватив оружие с пояса убитого, он стреляет в ответ. Киборг отшатывается. Вскочив с пола, Рион, обуянный ненавистью и страхом, расстреливает заряд, подходя ближе и ближе. И отчаянно отбрасывает заклинивший бесполезный бластер.

Пришелец, секунду назад бывший мертвым, выпрямляется и неестественно смеется. На броне лишь небольшие вмятины и трещины.

– Наивное животное, думаешь, что можешь убить нас? – говорит киборг. – Даже его, – он указывает головой в сторону напарника, – ты просто повредил.

Не отводя глаз, Рион пятится и толкает дверь – дверь заперта. Тем временем киборг медленно приближается. Через трещину в броне мерцает голубой свет. Сердце.

– Брак! – говорит машина и приставляет бластер к голове Риона. – Почему ты не в коме?

Одного сильного удара хватает, чтобы пробить изуродованный корпус. Прочно схватившись за энергоблок, Рион отпихивает пришельца ногой. В руке остается сияющий куб, оплетенный проводами. Внутри происходят превращения, похожие на термоядерные реакции в недрах звезд. Сияние слабеет и вскоре гаснет.

Расковыряв скрюченные пальцы убитого, Рион вытаскивает заряженный бластер, методично пристреливает роботов и палит в электронный замок на двери. Створки разъезжаются, пропуская в пустые промозглые коридоры.

Сжимая оружие, Рион ищет выход. В любой момент из-за угла могут показаться пришельцы. При каждом звуке, будь то гулкая одинокая капля или странное скомканное эхо, тело сжимается, а сердце стучит в горле.

Через несколько минут хождений по лабиринту попадается лестница, ведущая к закрытому люку. Рион собирается лезть наверх, но недалеко впереди открывается дверь. В коридор выходят два пришельца и направляются в противоположную от лестницы сторону. Борясь с собой, – идти или нет? – Рион идет туда. Держась стены, он подбегает и заглядывает внутрь.

Лаен.

– Очнись! – тряся брата за плечи, сдавленно кричит он. – Давай, очнись! Ты же тогда среагировал!

Лаен с тупым выражением смотрит мимо.

– Я тебя не оставлю! – Рион бросает куб, зажимает бластер между шеей и подбородком, и, взяв Лаена за руки, тащит к лестнице. – Ты спас меня в Зораке! Мой черед.

Добравшись, он, стягивает тряпку, привязывает Лаена к себе, обмотавшись вокруг торса и шеи, и начинает восхождение.

– Ну и туша же ты, братец! – пыхтит Рион. Лаен – крепкий парень, а вместе с протезами весит как корабль Прибытия.

Напрягаются жилы, лицо краснеет, но он упорно продолжает взбираться. Наконец, берется за маховик, с нажимом крутит колесо и откидывает крышку люка. Столбом спускается свет. Впервые за долгое время взгляд устремляется не во внутренний мир, а на высокое насыщенное небо, яркостью превращающее глаза в огненные комья. Свежий воздух с примесью прели ударяет в ноздри. Рион выбирается, вытаскивает Лаена, и, ослабевший, валится на землю, плотно жмурясь и постанывая от острой боли в глазах и сведенных мышцах.

Внешний мир шумит гомоном птиц и шелестом листвы. Жизнь идет плавным ходом, густые дебри не ведают, какая чудовищная трагедия разворачивается на планете, не видят корабли, не слышат свиста зарядов, крушащих города. Они пребывают в таинственном микрокосме, и даже смерть осталась бы ими незамеченной.

Боль утихает.

Тенистые заросли помогают адаптироваться к свету, и вскоре можно с трудом, через слезы, разглядеть местность: дождевые леса на южной оконечности материка, далеко от северных городов.

В любой момент их могут хватиться. Рион распрямляется.

Из-за кустов выглядывает строение – башня Маэцу – темная цилиндрическая конструкция с монолитным дискообразным помещением наверху, похожим на грибную шляпку, – древние храмы богини изначального света. Так вот где они решили обосноваться, уроды!

– Подождите, если это юг, значит Фаль совсем близко. Фаль под щитом, столица цела! Слышишь, Лаен? Там есть хорошие лекари, они помогут! Держись, Лаен! А потом я вернусь за Имой! Если она жива, я найду ее!

Босиком, в одной лишь тряпке, как дикарь, Рион тянет Лаена через лес, укрытый флером, рассеивающим мягкие закатные лучи. Повсюду пищит, стрекочет, ухает. Душный влажный воздух пахнет дождем. Наступает краткий момент вечера, когда сумерки превращают далекие объекты в сланцево-серые разводы. Быстро темнеет.

Рион садится отдышаться у первого попавшегося дерева.

– Ты бы хоть пошевелился, мешок!

Пинает Лаена в бок.

– Мне тяжело, понимаешь? – Рион долго смотрит на неподвижную фигуру. – Ничего ты не понимаешь! – с остервенением говорит он. – И никогда не понимал! Я тебе вот что скажу, Има любит меня! Но боится тебя! А ты и за меня и за нее все решил! Кто тебе право дал? Что ты о себе возомнил? Ты даже думать не умеешь! Портовый грузчик! Читаешь по слогам! Мясо! Хороший экземпляр!

Он замолкает, потрясенный внезапным всплеском гнева. Глубоко вздыхает, надавив холодными пальцами на веки, и вслушивается в лес. Не доносился шум погони, поисковые отряды не рыскают по местности, дроны не бороздят небо. Никому они не нужны. Два недоделка. Хлам, который сам себя выбросил. В запасе еще много. Проклятье!

Ночной лес тяжелыми перинами накрывают тучи. Опускается ливень. Простыня промокает. Шум дождя, обступившего ровными горячими стенами, пронзают трескучие раскаты грома. Небо, как опасное дикое животное, глубоко вдыхает, а затем свысока, опускаясь стремительно до самой земли, волной обрушивает суровое рычание на все, что живет под ним. Секундное свечение молний, тоже имеет собственный, колючий и пронзительный, звук.

Земля превращается в пузырящуюся мокрую кашу. Ноги по щиколотки проваливаются в теплую жижу. Лаен вязнет и увлекает за собой Риона. Держась за растения, выскальзывающие из рук, он выбирается из грязи и, приложив немалые усилия, вытаскивает брата. Тот норовит вцепиться в горло здоровой рукой.

Рион трясется и в бешенстве направляет на Лаена бластер.

– Не могу! – кричит он и со слезами, смешанными на лице с дождем, опускает палец на курок.

Руки дрожат.

Лаен снова тонет в грязи, как забытая кукла.

– Не могу! Не могу! Не могу!

Разряды молний напоминают корни деревьев или вьющиеся белые волосы во влажный день, на реки, вены, корку льда после лобзания ветром или разветвленную сеть троп, хоженых многочисленными поколениями; они, как жизнь, вспыхивают и мгновенно гаснут искрой в божественном свете Маэцу. Молнии освещают струящиеся водой листья.

Рион шмыгает носом и переступает с ноги на ногу. Он быстро дышит и все крепче и увереннее сжимает бластер.

– Да скажи ты хоть что-нибудь! Не молчи!

На лице отражается внутренняя напряженная борьба, растерянность и злость. Ненависть. Сожаление. Оружие тяжелеет в руке.

– Я обещаю, – говорит Рион надломившимся голосом, – обещаю, что позабочусь об Име!

Он зажмуривается и, скрепя зубами, вдавливает курок.

Тьму вместе с молнией освещает быстрый проблеск света. Бластер выпадает из рук. Лаен откидывается на спину.

Доселе неведомое горькое чувство ломает Риона, пробивает озноб. Он ползет к Лаену и в последний раз вытаскивает на твердое место.

– То, во что они тебя превратили – это не жизнь, – сбивчиво шепчет он. – Если б я тебя не убил, ты утопил бы нас в грязи, – пытается оправдаться Рион. И плюет. – Какая же я скотина! За свою шкуру испугался! Жалкое ничтожество! Прощай, Лаен! Прости меня! Я обязательно вернусь в Зорак! Я позабочусь об Име! Я клянусь!

Он подбирает бластер и идет дальше.

На рассвете дождь прекращается. Разгребая стебли и листья, усыпанные россыпями тяжелых капель, он выходит из леса к Золотому простору – узкой ленточной природной зоне, полностью покрытой высокой золотистой травой с вертикальными узкими листьями. На просторе не растет ни единого дерева, только обильная мягкая мурава. В ветреные дни по равнине прокатываются охристые волны, а на рассвете красный свет солнца придает простору багровые и бронзовые оттенки.

Рион стоит в заскорузлых от грязи тряпках между жирными джунглями и изящным лугом, смотрит на серо-фиолетовое небо и колышущуюся темно-золотую даль. Много баек ходит о просторе. Часто рассказывают, как хищная сон-трава затягивает и расслабляет путников, показывая сладкие сны, оплетает тела и медленно убивает, годами вытягивая жизненные соки из жертв. И сколько не жги, трава вырастает снова. Рион отгоняет воспоминания, как назойливых насекомых.

– Трава как трава. – И наступает на растение.

5

К полудню все допуски и разрешения получены. Диего нервничает и постоянно вытирает ладони о брюки, скрюченными пухлыми пальцами теребит узел галстука.

– Боитесь прыжка? – спрашивает Мира.

– Есть немного, – отвечает он. – Я первый раз. Даже на Земле никогда не пользовался. Предпочитаю по старинке.

«Ни минуты не сомневаюсь».

– Первый раз все боятся. Как с вестибулярным аппаратом?

– Не жалуюсь.

– Тогда представьте, что катаетесь на карусели.

Они заходят в серое монохромное пустое помещение с кругом света посередине.

– Встаньте в круг.

– Почему здесь так мрачно? – тихо спрашивает Диего. – И никакой обстановки…

– Чтобы не отвлекаться, – отвечает Мира. – Не все могут быстро сосредоточиться. Успешный переход возможен, когда телепортатор четко представляет пункт назначения. Это требует большой умственной работы и концентрации внимания. Иначе людей выбрасывает в случайные места. На первых порах случались промахи в глубоководные желоба, тайгу, жерла вулканов, открытый космос. Эта комната настраивает на… медитацию…впрочем, понятия не имею.

– У вас, я думаю, все хорошо с концентрацией, – улыбается Диего.

– Ну… – Мира берет Диего за руку. – Не отпускайте, понятно?

Он кивает.

Раздается хлопок.

Мир ускоряется, линейные размеры сокращаются до точки, воздух привычно выбивает из легких. Мира и Диего оказываются в коридоре, напоминавшем пищевод фантастического животного. Туннель покрывает лоснящаяся полупрозрачная пленка. За ней вспыхивают сверхновые, которые, гаснув, оставляют радужные следы на стенках туннеля. Мира и Диего стоят на месте, а мир проносится мимо со скоростью света за мутной мнимой перегородкой.

Потом космос исчезает. Мире кажется, что ее кувалдой вбивают в землю. Во время прыжка вес не чувствуется. И вдруг тело тяжелеет, становится неподъемным, и тонной низвергается в помещение с искусственной гравитацией. Кружится голова. Мира сползает на пол по стене.

Диего – покрепче, его не шатает.

– Мира, все в порядке? – учтиво спрашивает он.

– Нормально, – отвечает она, пытаясь остановить вращение в голове.

– И часто с вами такое? – Альмокера, потирает подбородок.

– Со мной – всегда.

– Позвать врача? – беспокоится Диего. – Как же так?

– Все нормально.

Держась за стену, Мира поднимается.

Диего услужливо открывает дверь. Они выходят в коридор, гладкий, отполированный, будто отлитый из ртути. Через огромное, во всю стену, окно внутрь заглядывает изрытая метеоритами поверхность Луны и голубая точка – Земля.

– Добро пожаловать на Луну, – говорит внезапно появившаяся крупная женщина с фальшиво-добрым лицом. – Вы к нам по какому поводу? Нас не предупреждали о визите из Двух Сторон.

Мира выразительно смотрит на Диего и тот принимается сумбурно объясняться.

Не дожидаясь, пока он закончит, она идет по коридору, читая таблички на дверях. Вскоре находится нужная. Она приглаживает волосы и стучит.

– Кто? – Теодор Даль, растрепанный, в мятой рубашке, открывает. Он постарел, обрюзг, и совсем перестал расчесываться. Долго, не мигая, смотрит на дочь. – Что ты здесь делаешь?

Выходит в коридор, придерживая рукой дверь.

– По работе.

– Нашла работу?

– Телепортирую.

– Понятно, – бурчит Даль.

И все? В голове у Миры разгорается пожар. Это все, что ты можешь сказать спустя годы?

– Я хотела пообщаться с тобой, – произносит она, выдавливая каждое слово. Засунув руки в карманы, давит ногтями в ладони. – Можно войти?

– Нет, там беспорядок.

– Ты не рад меня видеть?

– Слушай, Мира… – Теодор тушуется. – Рад. Но сейчас не самое лучшее время. Я очень занят. Скоро второй запуск Кузнечика, полный аврал. Приходи позже, ладно?

А лучше вообще не приходи, мысленно добавляет Мира. Как всегда, работа превыше всего.

– Мы четыре года не виделись! Ты не звонил, не писал, никак о себе не напоминал! У тебя и пяти минут на меня не найдется? – Мира больше не может выдерживать его взгляд и высматривает Диего за поворотом. – Зря я пришла. Чего ожидала? Задушевной беседы? Ты хоть помнишь, что обещал?

– Мира, все сложнее, чем ты думаешь, – бормочет Даль.

Мира хватает его за рукав.

– Кто я такая? Откуда я взялась? Почему ты молчал?

Развинченной походкой приближается Диего.

– Теодор Даль? – кричит он издалека и ускоряется, переходя на бег. – Какая удача, что я вас встретил! Я летописец из отдела СМИ. Делаю проект…

– Вам к Соловейчику! – гаркает Даль. – Он у нас помелом метет!

Дверь сдвигается перед носом у Диего.

– Стой! – Мира колотит в дверь. – Открой живо! Ответь мне! Ответь!

– Что это с вами?

Возникает пауза.

Из ангара с правой стороны выезжают два лунохода и, приминая реголит, едут к горизонту.

По коридору идут две молодые лаборантки с отрешенными лицами. Диего спрашивает, где найти Соловейчика, и ему легким взмахом указывают направление.

Дверь в кабинет Константина приоткрыта. Инженер, свернув полное низенькое тело в позу лотоса, в тщетных попытках узреть гиперпространство, медитирует на кубах Хинтона.

Голова Диего просовывается в щель.

– Извините! – И ждет, пока Соловейчик отвлечется и повернет голову. – Здравствуйте. Меня зовут Диего Р. Альмокера, отдел СМИ Светоча. Вас должны были предупредить о визите.

– Должны были, – Соловейчик жестом впускает их в кабинет.

Первое, что видит Мира, – большая грифельная доска, полностью исписанная формулами.

– Чтобы развивать моторику, – отвечает Константин на невысказанный вопрос о том, почему доска не электронная. – Писать полезно для ума. Мы не виделись раньше? Ваше лицо кажется знакомым.

Диего всматривается в формулы и не понимает ни аза.

– Что вы считаете?

– Решаю уравнения Эйнштейна относительно теории Калуцы-Клейна, – с важным видом отвечает Соловейчик. Он остался таким же, как и в тот вечер, когда позвонил отцу: лысая макушка с маленьким родимым пятном, седая щетка ницшеанских усов на одутловатом лице с контуром второго подбородка, кустистые брови, нависающие над круглыми карими глазами. Размякшее от сидячей работы тело обернуто в запачканный белый халат с оторванными пуговицами.

Соловейчик водружается за угловатый стол, Диего пододвигает стул от стены, садится на краешек и включает диктофон в голографике. Мира остается стоять чуть поодаль, рассматривая вращающееся изображение тессеракта.

– Начнем, пожалуй! – Нога Диего заходится в треморе. – Скажите, мистер Соловейчик, на какое расстояние удалось перебросить… – он посматривает в список вопросов, – манекен? И на какое максимальное расстояние вообще возможно совершить прыжок?

Соловейчик трет переносицу.

– Нам удалось перебросить объект, – неторопливо отвечает он равномерным менторским тоном, – на один световой год. Это уже не мало. Но пределов, скорее всего, нет.

На стене висят две забитые книгами полки. Мира наугад вытаскивает одну, оказавшуюся записной книжкой. Она косится на Соловейчика, занятого разговором, и открывает на закладке.

«Сегодня утром ко мне зашел Даль и рассказал о Детях Травы – новом революционном увлечении молодежи. Их лозунг – трава грядет. Я долго не мог понять, в чем смысл? Почему такие агрессивно настроенные люди называют себя травой? И решил, что, имеется в виду технологический регресс. Когда по милости малолетних травяных дщерей острова будут лежать в руинах, широким фронтом начнет наступать зелень, пробиваться через асфальт, обрастать стены, и все, абсолютно все, превратится в траву…»

– Что вы там роетесь? – недоволен Соловейчик.

Мира захлопывает книжку и сует обратно на полку. Последние строчки она прочитала всплывшим в голове до жути странным голосом. Я вижу связи там, где их нет? Или это какой-то намек?

– А что такое гиперпрыжок? – интересуется Диего.

Соловейчик готовится в тысячный раз повторить академическое сравнение.

– Представьте, что вы стоите на ковре и накидываете лассо на объект в нескольких метрах от вас, – он активно жестикулирует, – когда вы тянете веревку, ковер складывается гармошкой, а объект подтягивается. Пространство исчезает в складках ковра, и вы просто перепрыгиваете оставшееся небольшое расстояние. Иными словами, создаете небольшую червоточину. Деформация пространства, конечно, влечет деформацию времени, но сжимание небольших расстояний не дает серьезных отклонений. А вот больших – конечно!

– Сколько же энергии нужно для сжатия пространства?

– Больше, чем вы можете себе представить.

– Но, – Диего щурится, – как вы тогда совершили прыжок?

Одна бровь Соловейчика ползет вверх. Он складывает руки под усами.

– Понимаете, – прочистив горло, говорит он, – вся материя – это конденсированная энергия. Неиссякаемый источник. Самые малые частицы вещества содержат в миллион раз больше энергии, чем выделяется при взрыве. Имея формулы, а мы их имеем, можно рассчитать количество энергии, необходимое для гиперпрыжка. А потом в дело вступает механизм, который мы называем шайбой.

– Шайбой?

– Да, это главная часть Кузнечика. Металлическая емкость, наполненная костным мозгом телепортатора…

Миру передергивает.

– Мы выяснили, – продолжает Соловейчик, – что небольшой электрический заряд, направленный через проводник, активизирует субстанцию, создающую червоточину, а Кузнечик генерирует импульс для прыжка. Все просто: больше заряд и импульс – дальше прыжок. Как видите, это еще и важное биологическое открытие, касающееся телепортаторов. Их особые способности распространяются на каждую отдельную часть организма, но это уже не моя епархия, не буду говорить о том, чего не знаю.

– Хорошо, – мурчит Диего и переходит к следующему вопросу. – Скажите, какое это имеет практическое значение?

– Простите, что перебиваю, – вставляет Мира. Диего бросает на нее красноречивый взгляд и нажимает на паузу в записи. – Откуда берется костный мозг?

Соловейчик пожимает плечами, сдержанно смеется и снисходительно произносит:

– Вероятно, из костей.

На лице Диего происходит метаморфоза, он подражательно хихикает.

– Я имею в виду, откуда вы на Луне его берете для своих экспериментов?

– Поставляют из Института внеземной жизни. Подробностей не знаю. Давайте лучше, дамы и господа, пройдемся к Кузнечику?

– Прекрасная мысль, – поддерживает Диего.

Они вместе выходят в коридор и прогулочным шагом, словно в схоле, направляются к лестнице, ведущей на нижний уровень.

– Спрашивали о практической значимости, – возобновляет беседу Соловейчик. – Вы, наверно, в курсе, что это, – он топает, – частная станция, построенная на деньги «Gravity». Компания добывает сырье в поясе астероидов и продает островам Атлантики. В другие океаны у них доступа нет, там свои поставщики. И это не дает спокойно спать совету директоров. Когда Даль обратился с просьбой проспонсировать исследования, то практически сразу получил положительный ответ. Почему? Да потому что гиперпрыжок – это сокращение затрат топлива и времени на перевозки сырья от астероидов до Земли. Телепортаторы, насколько мне известно, не могут таскать большие грузы, правильно я говорю, мисс? Вы же не тягловые лошади.

Мира соглашается.

– Быстрая, дешевая доставка позволит снизить цену на продукт и с триумфом въехать на рынки других океанов!

Они спускаются по длинной сетчатой металлической лестнице и попадают на такой же серый круговой этаж. Посередине, в углублении через стекло и решетку проглядывает конструкция Кузнечика. Прибор, закрепленный на толстых стальных кольцах, опирающихся на подшипники, напоминает по форме боеголовку, из острого конца которой подается импульс, выталкивающий объект в гиперпространство.

– Шайба внутри конструкции аннигилятора, – поясняет Соловейчик, показывая пальцем. – Кузнечик, работает по типу ускорителя. Захват энергии происходит при столкновении частицы и античастицы с дальнейшим преобразованием энергии в импульс тела. Вы, наверно, заметили, что станция похожа на окружность. Это неспроста. По сути, это все, – он описывает рукой круг, – синхрофазотрон!

– Поразительно, – говорит Диего.

Миру установка не впечатляет, как и в целом станция. Что-то во всем поддельное, неестественное, отталкивающее. Но что?

– Если говорить не только о сиюминутной выгоде, – не успокаивается Соловейчик, – возможна колонизация двойников Земли из других систем. С Кузнечиком мечты человечества о покорении Вселенной уже не кажутся фантастическими небылицами. Знаете классификацию цивилизаций будущего Николая Кардашева? Цивилизации первого типа контролируют энергоресурсы планеты, могут управлять погодой и эндогенной силой – это мы с вами сейчас. Цивилизации второго типа контролируют энергию Солнца, колонизируют Солнечную систему – это тот уровень, на пороге которого мы стоим. Цивилизации третьего типа контролируют энергию галактики, управляют пространством и временем в огромных масштабах – уровень, которого можем достичь, минуя второй, если освоим гиперпрыжки. Понимаете, какой это стремительный прогресс? – В глазах Соловейчика пляшут буйные огоньки. – Человек, с точки зрения эволюции – примат, который недавно слез с ветки. Но уже сейчас, заметьте, мы колонизировали Луну и Марс, можем выйти за рамки биологии, просто заменив конечности и органы на протезы и импланты. А дальше – перенос сознания на цифровой носитель, бессмертие и аd astra через петли и складки пространства. Это достойно восхищения, согласны?

– Да, бесспорно! – ликует расплакавшийся от восхищения Диего.

Мира задумывается и непроизвольно открывает миниатюрный переход. Между ладонями появляется кротовина, похожая на овальное зеркало, стоящее ребром. Руки погружаются в окно с обеих сторон, как в муфту. Повсюду гротескные образы. Театр абсурда. Тессеракт – старая игрушка мистиков – в кабинете у видного ученого. Уродская машина с глупым названием, шайба с костным мозгом телепортатора. Какая-то искаженная реальность…

– Мисс, – возмущенно обращается Соловейчик, – вы не могли бы, – он корчится, – не показывать фокусы?

– Да, извините.

Переход рассеивается.

А ведь нас совершенно никто не боится, хотя совсем непонятно, что мы такое. Не называют колдунами, не шарахаются на улицах, не приплетают к теориям заговора. Мы – обыденное средство передвижения. Будто люди с такими способностями – норма. А кто-нибудь вообще задавался вопросом, кто мы такие? Почему каждая клетка наших тел способна манипулировать пространством? Почему я, попав на другую планету, внезапно заговорила на чужом языке? Потому что я живая программа? Это что, все объясняет?

– Что с вами? – спрашивает Соловейчик. – У вас больной вид.

Перед глазами плывут круги и копошатся мушки. В сведенное судорогой горло не проталкивается слюна. Накатывает тошнота.

– Я пойду наверх.

Мира взлетает по лестнице и подходит к окну. Открытое пространство помогает успокоиться, помутнение проходит. Над пустынным и тихим морем Ясности начинается восход Земли.

– Уже уходите? – спрашивает женщина, встречавшая их у кабинки телепортации. – Понравилось на Луне?

Мира ловит широкую улыбку с торчащими краешками белых ровных зубов. И понимает, что было не так в станции – сквозящая повсюду амбивалентность. Возбужденные речи Соловейчика, торопящегося взобраться по эволюционной лестнице, минуя ступеньки, диссонируют с созерцательно-молитвенными или безразличными выражениями лиц сотрудников, словно у них впереди вечная жизнь.

«Постижение Вселенной», «новая ступень развития», «другие миры» – суета.

– Здесь своя атмосфера.

– Да, – соглашается сотрудница, – вы совершенно правы, все иное, не каждому подходит, – сказав это, она тихонько удаляется, как призрак, растворившись в стенах станции.

Мира не может отделаться от беспокойства. Глубоко внутри тренькает предупреждающий колокольчик. Наверно, покинув Землю, колонисты перестали быть людьми. Они все такие же вдохновлённые исследователи, но что-то в их глазах ненастоящее, притворно-человеческое, страшное, уходящее за горизонт событий, в ад…

– Мира, – зовет Диего, – мы закончили.