Текст книги "Шорох Дланы (СИ)"

Автор книги: Полина Горбова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шорох Дланы

Пролог

Стремительно проталкиваясь сквозь звёздную систему, комета неслась мимо безжизненных и обитаемых планет к неведомой цели. Кубометры пустоты заполняло сиреневатое мерцание газового шлейфа; сияние постепенно усиливалось, стирая грани и превращая пространство в бесконечное море завышенного контраста.

Покрытая зубцами аспидная глобула летела через вселенский омут до тех пор, пока на пути не возникла синеющая гладь планеты-океана.

Каменистый саркофаг сгорел в атмосфере, до воды добралось лишь жёлтое ядро.

Сильный удар о поверхность заставил подводные вулканы неистово извергаться, а волны – вздыматься до небес в сокрушительных цунами, охвативших толщу до дна. Гигантские валы каскадом прокатились по планете, содрогающейся в мощных землетрясениях.

Кратер с угнездившимся ядром мгновенно заполнился водой. Сфера зависла над идеально круглой впадиной, распространяя манящее золотистое свечение в горячей от пробудившейся тектоники воде.

По планете прокатилась дрожь.

Пурпурно поблескивая, за цунами последовала другая волна, несущая хаос совсем иной природы.

Действие первое. Кто я?

1

– Солнце имеет шесть слоев: три внутренних, три внешних. Обратите внимание на проекцию…

В просторной аудитории в форме греческого театра стыло и сумрачно. Чтобы привлечь рассеянное внимание студентов к мультимедиа, приглушили свет.

Профессор, опрятный старик, опирается правым локтем о стойку кафедры, левой рукой в перчатке нейроинтерфейса водит по воздуху, вращая голографическое изображение Солнца, конусом спускающееся с проектора под потолком в пространство между стеной и первым рядом парт.

Желтые огоньки поблескивают в глазах слушателей.

– Стрелками обозначены солнечная корона, протуберанцы, а в приближении – гранулы…

Миру гипнотизирует плавное вращение звезды. Речь преподавателя превращается в фоновый неразличимый шум. Лилово-желтые аберрации парят в виде колец и аурой окантовывают людей и предметы.

Миру мутит с утра.

Закрыв глаза, она со вздохом откидывается на жесткую и холодную спинку скамьи. На парте лежит голографик – маленький цилиндр с выдвижным экраном, а в нем плавает облачко сообщения с университетской персональной почты: «Мира Даль, зайдите в деканат» с пометкой – срочно!

Она уже знает, зачем.

Через двадцать минут на ковре у декана, тощей женщины с копкой кудрей, напоминающих змей Горгоны, ее отчитывают:

– Два! Два месяца назад вам было сделано последнее предупреждение: если не закроете долги, нам ничего не останется, кроме как отчислить вас! Вы даже не пошевелились!

Мира смотрит под ноги.

– Я понимаю.

– По-моему, не до конца! Ваш отец, уважаемый человек, поручился за вас! Вы только благодаря его протекции так долго здесь продержались. И никаких подвижек! Преподаватели жалуются, говорят, вы часто отвлекаетесь, не можете сосредоточиться, посещаете занятия по желанию и совершенно ничего не делаете дома!

– Они правы.

Горгона несколько смягчается и даже мило улыбается, будто бы по-матерински.

– Почему вы не хотите учиться? Я же вижу, у вас есть потенциал. Может быть, какие-то личные проблемы?

– Не знаю.

– Может, стоит посетить психолога?

Мира смотрит исподлобья.

– Спасибо за участие, но все проблемы, если они есть, я решу самостоятельно.

Декан вздыхает и снова окаменевает.

– Я не сомневаюсь, что решите, но уже вне стен этого заведения.

– Я могу идти?

– Распишитесь в документах. Если захотите восстановиться, мы вас ждем!

– Я подумаю.

Мира направляется к столу секретаря, который разворачивает электронный бланк, и ставит палец в специальную ячейку, где отпечаток успешно оцифровывается.

В коридоре силы покидают ее, она опускается на ступеньки широкой мраморной лестницы.

– Черт! Черт! Я же сама этого хотела! Я сама! Что я теперь ему скажу?

В руках дрожит голографик, под пальцами бежит список контактов. Матильда, отзовись. Ты как старшая сестра, как мудрый сэнсэй, постигший жизни в ее простоте, ты все знаешь, ты подскажешь…

– Мира, привет. Как дела?

– Ты можешь за мной приехать? – голос падает. – Уже почти шесть. Ты занята?

– Что-то случилось? – беспокоится Матильда. – Мира, только не говори, что…

– Да, меня выгнали.

– Понятно. Я рядом, скоро буду, выходи. И постарайся не думать ни о чем, ладно? Отпусти ситуацию, как дзен-буддист…

– Этим я и занимаюсь по жизни…

– Нет, ты занимаешься саморазрушением!

Бывают моменты, когда чувствуешь себя полностью свободным, ничем не связанным, но вместе с тем бессильным. Отпустишь ситуацию, и приходит сиюминутное ощущение безграничных возможностей, которое сначала окрыляет, позволяет борзеть и хлопать дверьми, а затем сменяется абсолютной потерянностью. Дальше – что?

Что делать? Мысль граничит с паникой.

Ступеньки глухо стукают под ногами, за ними – холл, кончающийся турникетом. Дрон-охранник вращает головой и что-то пищит одобрительно.

В уютном внутреннем дворике толпятся студенты, разбившись на пары и тройки.

Мира ежится. Пойти бы куда угодно, только не домой – там ждет мрачное лицо отца, из строгого рта, вытянутого в полоску, отрывисто вырываются упреки, нравоучения, благородная мораль. Нотации, нотации, нотации. Одиночество. Муть. Тошнота. Только не сегодня.

Над Светочем гаснет очередной день. Далеко впереди, повиснув над горизонтом, из-за угла зеркальной высотки косо выглядывает Солнце. Как мухи, по воздушным трассам мечутся реактивные кары.

На парковке среди рядов обтекаемых каров ждет Матильда Кох, рыжая худая немка с ястребиными глазами. В льняном костюме и соломенной шляпе, из-под которой струятся прямые волосы. Матильда, опершись на серебристый капот, лениво машет рукой.

Не говоря ни слова, Мира залезает на переднее сидение. В зеркале заднего вида отражается шапочка черных волос, скуластое лицо с голубыми печальными глазами, похожими на два канадских озера.

Матильда заводит машину. Приподнявшись на несколько сантиметров над землей, кар гудит и покачивается, стабилизируясь в гравитационном поле.

– Они назвали причину? – спрашивает Мати.

– Неуспеваемость.

На лице Матильды читается разочарование.

– Последний курс. Как так можно? – с долей сожаления говорит она, слегка водя челюстью, словно удерживая на языке что-то обидное.

Мира молчит.

– Ты просто ленивая! – не выдерживает Кох. – Я не понимаю! У тебя есть хоть какие-нибудь цели в жизни? Хватит плыть по течению!

Мира смотрит в окно.

– Если ты, Мати – атомный ледокол, то я – лишь планктон, который временами кидают в стороны волны жизненных обстоятельств.

– Попробовала бы хоть что-нибудь завершить! – Матильда говорит сама с собой. – Любое дело. Хоть рисунок нарисуй – до конца! Ты даже не представляешь, какую радость и удовольствие приносит законченная работа!

– Дело в том, – говорит Мира, – что ты всегда знаешь, откуда и куда идешь, – голос делается меланхоличным и отстраненным. – А я ничего не знаю и ничего не хочу.

– Куда тебя отвезти?

– Не знаю. – Мира отцепляет от черного платья короткий упругий волос. – Куда-нибудь.

Влившись в гудящую вереницу транспорта, кар летит мимо стеклянных небоскребов, соединенных переходными мостами, словно веретеном деления. В приоткрытое окно дышит приятный весенний холодок, с крыш идет снег из лепестков цветущей вишни.

– Полетели в Булонский лес? – предлагает Матильда. – Мы пытаемся ввести в экосистему светлячков с Проксимы. Нужно отобрать нескольких для анализа…

– Да, – перебивает Мира. – Я куда угодно полечу. Только не нуди, пожалуйста, я все равно ничего не понимаю.

Будучи увлеченным биологом, Матильда любит долгие монотонные рассказы о работе в Институте внеземной жизни, которые без сонливости слушает только один человек – ее приятель – телепортатор Уолтер Флоренс, о котором Мира знает только то, что он странный.

На окраине Кох прибавляет скорость, и кар поднимается на высоту птичьего полета, откуда виден остров целиком. Светоч паутиной улиц сковывает цилиндрические тела железобетонных жуков, покрытых стеклянными чешуйками. В центре возвышается колоссальных размеров памятник Пьеру Маршалю – создателю климат-конструктора. От монумента по кругу отходят шесть проспектов, объединенных узкими переулками.

Матильда включает новостной канал на голографике. Появляется изображение молодой блондинки, и поставленный голос разбавляет тягучую тишину в салоне:

«На острове Ярком обнаружено неизвестное ранее вещество, вызывающее коллективные галлюцинации. Об этом в Совет безопасности сообщили из криминального отдела острова. Распространители задержаны. Однако одному из дилеров, известному как Отто Вернер, удалось скрыться от преследования. Объявлен розыск. Фоторобот представлен на экране. Если вам известно местоположение преступника, незамедлительно сообщите в Совет безопасности…»

– Каждый день что-то новенькое, – фыркает Матильда. – Недавно общались с деревьями. Теперь коллективные галлюцинации…

– С деревьями?

Мати отмахивается.

– Уолтер рассказывал. Ты же знаешь, он в паранормальном варится. Вроде бы ищут какое-то говорящее дерево. Не бери в голову.

– Ладно.

– Что за чушь? Я бы вот не хотела ни с кем делить безумие, а ты?

– Наверно, те, кто сознательно идет на такое, устали от одиночества.

– Что ты имеешь в виду?

– Помнишь, ты рассказывала, что иногда ученые объединяют разумы, чтобы решить какую-нибудь сложную задачу?

– Да, так можно частично преодолеть субъективизм в науке. Делают это с помощью специального устройства – трансгрессора, шлем такой, на гребневика похож. И что?

– Может, коллективные галлюцинации – это трансгрессия психическая? Ученые пробивают барьер из смыслов и интерпретаций, а бедные наркоманы – эмоциональный. Может, они потерялись, и это их последний шанс найти контакт с людьми? Раствориться и растворить в себе…

– Мира…

Она замолкает и уходит в свои мысли. Взгляд становится отстраненным. Мати кладет руку ей на плечо.

– Зря я завела этот разговор. Извини. Тебе, наверно, нелегко.

«Вчера на выставке достижений человечества на острове Светоч был представлен новый бионический протез. Создатели утверждают, что система ничем не уступает настоящим конечностям, а подвижностью и силой даже превосходит…»

Кар проносится через Атлантический океан и вскоре зависает над бывшим парком. Матильда выбирает удобное место для посадки. Высунувшись из окна, Мира смотрит вниз, на заросшие озера, корты и велодорожки, пустые рестораны, пристань с полусгнившими лодочками, утопающие в зеленом океане биомассы. Наверное…

«Сущее станет травой», – прорезается вкрадчивый мужской голос. – «Под сенью ветвей нарождается аморфный мир, который бросит вызов вечности».

Мира меняется в лице, бледнеет и резко втягивается в салон.

– Кто это? – тихо и настороженно произносит она, вдавливая кнопку, закрывающую окно.

– Что? – Матильда сводит брови. – Что ты сказала?

Я схожу с ума. Это как…как у мамы…Нет, боже, нет! Возьми себя в руки!

– Я говорю, давай сядем у Багателя…

Чистая лужайка, поросшая мелкими желтыми и белыми цветами, влажная от вечерней росы. Впереди небольшой дворец с эркером. Стены увиты плющом, маскирующим дворец среди беспорядочно разросшихся акаций. Едва заметно проступают высокие окна с грязными бельмами разводов, как подслеповатые глаза из мира людей. Матильда лезет на заднее сидение за сачком и банкой.

Пошатываясь на ватных ногах, Мира направляется во дворец, побыть несколько минут в одиночестве.

В затхлом воздухе витает пыльная взвесь, движение двери гонит по полу клубы. Стены давно поблекли. Под ногами хрустят битые бутылки, железки. Валяются тряпки, окурки и разломанные пластиковые контейнеры. Всю мебель из дворца вывезли при переселении на острова, так что осталась просто древняя разлагающаяся коробка – притон для представителей социального дна.

– Что я здесь делаю? – шепчет Мира и смотрит на загаженный пол, затем – на ажурные алебастровые узоры в размытых розовых пятнах…

Они движутся.

Тяжело бьется сердце. Опустив глаза, она усиленно моргает. На периферии продолжается странное вращение стен. Орнамент закручивается одновременно внутрь и вовне, выворачивается наизнанку, приобретая совсем иную форму.

– Мира! – зовет с улицы Матильда. – Пойдем, темнеет! Тебя еще домой нужно вернуть…

Изображение преломляется, линзируется. Очертания теряются, превращаясь вместе с комнатой в сплошной поток искажений, уплывающий в черно-синюю мглу. Слышится отдаленное утробное бормотание. Шепот. И звук, похожий на биение бубенцов.

На плечо падает тяжелое.

Мира вздрагивает.

Это рука.

– Ты чего застыла? – спрашивает Матильда. – Из реальности выпадаешь? Идем, говорю.

На пороге Мира несколько раз оборачивается и оглядывает пустое фойе.

Около получаса Матильда ведет через густые дубовые, каштановые и липовые рощи, с затесавшимися среди деревьев полуразрушенными фонтанами. Где-то в дебрях располагается бывший климатический сад – ныне исследовательский стационар Института внеземной жизни.

– Слушай, Мира, поговори с отцом начистоту. Уже понятно, что астрономия и космология – это не твой путь. Почему он заставляет?

Не хочется об этом говорить, но Матильда не отстанет.

– Потому что отец, дед и прадед – космологи, – отвечает она с неохотой.

– Они космологи, ты – нет. И что теперь?

– Теперь все.

Острая ветка плетью ударяет по руке, оставляя красный горячий след. Мира шипит от резкой боли.

– Я думаю, рано или поздно ты найдешь призвание, – мягко говорит Матильда, – там, где и не ждешь.

– Какое призвание? Единственное, что меня ждет – это бомжевание в парках.

– Знаешь, – произносит Матильда особенным тоном, который всегда использует, чтобы продавить свою точку зрения, – я верю, что среди людей, как и в природе, не бывает лишних. Если ты есть, значит Вселенной так нужно. Посмотри, – она разводит руками среди темнеющей в сумерках зелени, – тут везде конкуренция. Настоящая война. Одни виды пытаются вытеснить другие. То же самое происходит с тобой. Но это не значит, что для тебя не найдется ниши, понимаешь?

Мира кивает, чтобы хоть как-то отреагировать. На самом деле она уже давно ни на что не надеется.

Выходят к водопаду. Вода там, конечно, не падает. Осталось только нагромождение камней над озером. В сумерках над кронами плавно восходит белая полная луна, оставляя на слабо колышущейся глади озера бледную ребристую дорожку.

– Должно быть здесь, – задумчиво говорит Матильда по пути к густым шуршащим зарослям, нависшим над водой.

Через несколько минут пространство заполняется броуновским движением желтых огоньков. Миру окружает фыркающее сотнями крыльев волшебное облако. Шершавые светляки натыкаются на раскрытые ладони.

– Знаешь, как называется? – доносится из зарослей. – Биолюминесценция. Люциферин окисляется…

Но Мира не слушает.

Ее кружит в россыпи огней. Карусель вращается, ускоряясь все сильнее и сильнее, пока локоть не задевает огромные паучьи тенета, растянутые между деревьями. Паутину покрывают крупные капли росы, переливавшиеся в свете вьющихся насекомых. Мира замирает, не в силах оторвать взгляд от поблескивающих нитей.

И в этот чарующий момент нечто нежно прикасается к руке.

Мягкие лапки огромного черного паука.

– О, Господи! – вскрикивает Мира и со всей силы ударяет по тыльной стороне ладони.

Окружение мгновенно меняется.

Желтые огни меркнут и становятся мелкими точками, как искры костра. Голос Матильды расслаивается, сдваивается где-то вдалеке. Повсюду висит паутина, сплошная сияющая марля без начала и конца. Немного помедлив, Мира касается одной из ближайших нитей. Та качается и начинает вибрировать, передавая колебание другим паутинкам. Что-то сильно толкает в грудь, заставляя согнуться. Горло перетягивает незримым жгутом. Нагнетает паника, но закричать не позволяет удушье. Вырывается сдавленный, почти бесшумный хрип.

Ноги теряют опору. На долю секунды Мира зависает в невесомости и начинает стремительно скатываться, как по трубе в аквапарке. Бьет дрожь, зубы стучат, Мира стонет, затем срывается на пронзительный крик. Она обхватывает голову и крепко жмурится, ощущая, как ломается что-то – то ли снаружи, то ли внутри нее…

Падение обрывается так же резко, как и началось.

Звон, треск, шепот.

Безмолвие.

– Что происходит?

Ходит…ходит…

По коже прокатывается ветерок и шелестит листьями. Мира размыкает веки.

– Какого?…

Вокруг возвышается белоснежный лес. Огромные деревья отдаленно походят на дубы Булонского леса, серебристые стволы и абсолютно белые широкие листья создают непроходимую чащу. Землю устилает мягкая светлая подстилка с легкой примесью желтизны. В прохладной атмосфере висит голубоватая полумгла, не позволяющая определить – утро или вечер.

Мира растерянно озирается.

– Э-эй, есть тут кто?

И осекается.

«Если здесь кто-нибудь есть, вряд ли мне это понравится», – запоздалая мысль.

Впереди извивается петляющая между деревьями тропинка. Мира идет по ней, не подозревая, куда выйдет. По мере движения сизость рассеивается, становится прозрачно и светло. Солнечный свет порождает на серебряных стволах радужные переливы. Шурша листвой, по лесу носятся четверокрылые красноперые птицы с черными хохолками. В полете они поочередно взмахивают сначала первой парой, затем второй, разгоняясь до безумных скоростей. Птицы резвятся, планируют низко над землей, поднимая в воздух кучи опавших листьев. Резкий клокочущий голос отдается звонким эхом.

Тропа выводит к открытому пространству, кончающемуся обрывом. С обрыва открывается вид: бескрайний черный океан. На бледно-лиловом небе в зенит входит рубиновое Солнце. С левой стороны, на расстоянии около пятидесяти метров, в воздухе висит скала, похожая на перевернутый конус. И еще одна. И еще.

– Это какая-то магнитная аномалия…

Затылок защекочет теплое дыхание. Мира медленно оборачивается. И зажимает рот рукой.

Надо ней склонилось и таращит огромные черные бусины глаз двуногое сутулое существо, покрытое белой густой шерстью. Верхние и нижние конечности равны по длине, а лицо – вытянуто и все в крупных складках. От неожиданности Мира спотыкается, оступается и, размахивая руками, с диким прорвавшимся криком летит в океан.

Темные воды смыкаются. Некоторое время она с ужасом погружается в пучину. Последние пузырьки воздуха выходят из легких. Начинаются конвульсии.

Тем временем воды теряют в мрачности. В едва уловимом круговом движении вырисовываются очертания полупрозрачных рыб. Под углом внутри гибких тел поблескивает золотое свечение. Косяк постепенно закручивается и восходящим потоком выталкивает Миру из воды.

Мира с шумом втягивает воздух, как насос. Вновь появляется небо и горизонт, а на горизонте – суша. Мира плывет.

Мокрая и продрогшая, она выходит на каменистый берег. За ним возвышается густой хвойный лес, отливающий индиго. Камни и деревья присыпаны тонким слоем подтаявшего снега. Длинная и ровная полоска берега увенчана вполне земной пристанью с лодками, шхунами и яликами.

Выдыхая пар, Мира стягивает потяжелевшее от воды платье и выжимает. Закончив, развешивает одежду на ветках крайнего дерева и, присев на валун, вглядывается в океан и парящие скалы.

Кто я?

Шуршит прибой, лобзает покатые камни. Ветер свистит между веток. В лиловом небе разводы тонких перистых облаков. Силуэты лун.

Кто я?

Над головой другое небо. Под ногами другая земля. Моя ли? Этого ли я ждала?

Я ждала?…

С детства мне казалось, что Земля – чужая планета, а настоящий дом – среди звезд. Я убегала из дома, поднималась на крыши небоскребов и смотрела в замутненное электрическим светом небо и думала, что какая-то чудовищная ошибка привела меня сюда. Я не могу никуда деться, не могу сбежать. Застряв на Земле, я вытягивала руки к небу и трогала пустоту. Мне снился сон – за непреодолимым барьером вырисовывались размытые очертания неведомых земель. Я хотела оказаться в особенном месте! Все на Земле казалось ненастоящим, искаженным, неправильным. Я отчуждалась и лишь повторяла, стоя на крыше:

– Забери меня! Забери!

Нужен был всего лишь шаг…

Но сознание било в колокол. Бред! Ересь! Безумие, прикрытое фантазиями. Как у твоей матери! Не верь себе! Но почему? Почему?

– Верните меня в тот рай, из которого изгнали!

Слезы застилали глаза. Слезы говорили: «Ты родилась здесь, здесь и останешься, кончится твой путь, прорастешь травой».

Травой…

Мира вскидывается.

Нет, это не галлюцинация. Значит…Что это значит, папа? Я телепортатор! Значит, все было не просто так.

Страх моментально сменяется любопытством.

Вскочив с валуна, Мира натягивает задубевшее на морозе платье и направляется в глухой бурелом. Через четверть часа, подравши ноги, руки и лицо, она находит ухоженную просеку с глубокой прямой бороздой, проходящей по центру. Замок на рукаве дрыгается и тянется вниз.

– Магниты? – с недоумением шепчет Мира. – Их тут явно любят.

Пройдя вдоль борозды, она выходит из леса к небольшому холму, с которого открывается вид на идеально круглый город – нагромождение больших и малых полусфер, издалека напоминающих бугры пучения. В правой части располагается самое большое купольное здание.

Повернувшись боком, Мира начинает спускаться по отвесному склону.

Воздух колыхается и бьет в спину. В пяти метрах над землей летит белый орел, размером с шаттл. На спине птицы виднеется светлая фигурка всадника. Мира едва успевает ухватиться за траву, чтобы не покатиться кубарем.

У городских ворот никто никого не задерживает и не проверяет. Мира беспрепятственно проходит вместе с несколькими путниками в город и вливается в толпу. Она бесцельно бродит по улицам и осматривает здания, построенные из светлого дымчатого камня, похожего на гранит. Сверху донизу купольные своды украшают ажурные трифории и аркады, фасады покрывают узоры и скульптуры.

В расположении полусфер не прослеживается четкого плана. Складывается впечатление, что строили, где пустовало, как в игре-симуляторе, поэтому одни улицы чересчур широкие, а по другим – не разойдутся двое.

Люди дополняют город: высокие, стройные, светлокожие, с белыми или светло-персиковыми волосами и большими серебристыми глазами с голубоватыми зрачками. Одеваются аскетично, функционально, без украшений.

В целом, как мы, думает Мира, только какие-то… блеклые. Она создает контраст, как яркое пятно среди сплошной бесцветности, на что, впрочем, никто не обращает внимание. Может, они ее не видят?

Вдоволь нагулявшись, Мира садится на нижнюю ступеньку многоуровневой лестницы, ведущей к эспланаде у гигантского дворца. Напротив кряжистый старик в полушубке торгует ярко-синими фруктами. Увидев мясистые плоды, Мира понимает, что околела до смерти и зверски проголодалась, с этим нужно что-то делать.

Выждав, когда торговец отвернется, она целеустремленно направляется к деревянным ящикам и осторожно протягивает руку к плодам. Сзади раздается гортанный вскрик:

– Пошла прочь!

Подбежавший мужчина хлопает ее по кисти.

Пространство резко сжимается, геометрия домов-сфер искажается и приобретает новые измерения. Воздух снова выдавливается из легких.

– Папа, зеваешь! – Голос отдаляется. – Тебя-бя чу-чуть не об-об-не-с-с-ли-ли! – Слоги множатся, растягивая слова.

Откуда я знаю их язык?

Глаза режет от нарастающего контраста, завеса слез мутит окружение. Последнее, что она слышит, – свист и дребезжание стекол. Зрение проясняется, и взгляд устремляется в…

…бурые топи. Розоватые ветви свешиваются над трясиной. Желтые отсветы играют на стволах. Из дупла сгусток вещества смотрит всеохватывающим глазом. Воронка затягивает…

Мира приходит в себя на заднем сидении кара. Нечто – делирий, видение – отступает и сразу забывается.

– Ты очнулась? – сдержанно цедит Теодор Даль. Его спина в полосатой рубашке и голова с редкими полуседыми волосами подаются вперед.

Мира трет кулаками глаза и выпрямляется. Наверно, Матильда позвонила ему.

– Что произошло?

– Ты упала в озеро.

– Понятно…Пап, я хочу сказать, я должна…

– Ты должна была учиться, – не дает договорить отец. – Мне позвонили с университета и сказали, что ты даже не пыталась исправиться, – он мельком глядит на дочь и с нажимом произносит: – Мира, о чем ты думаешь?

Ответа не следует.

– И вместо того, чтобы пойти домой, рассказать, – продолжает Даль, – ты летишь со своей подружкой на континент, где собираются асоциальные элементы! Мне стыдно за тебя! Вы там курили?

– Нет! Матильда летала по работе и…

Поняв, что в оправданиях нет смысла, она умолкает.

– Да, молодец! Отчислилась и поспешила гулять! Когда ты вообще собиралась сказать, что у тебя проблемы?

Город за стеклами сливается в одну линию, кар летит со скоростью гоночного болида.

– Я не собиралась!

– Почему?

– А какой смысл с тобой разговаривать? – говорит Мира после долгого молчания. – Когда мы последний раз хоть о чем-то говорили по душам? Теодор Даль, светило науки, всегда такой важный, такой занятой! Тебе и дела нет до меня, пока я не начинаю портить твою безупречную репутацию!

– Боже, это невыносимо! – восклицает Даль в сердцах. – Я больше не могу! За какие грехи ты мне досталась?

Жесткий комок камнем чешет горло. Крупная слеза падает на коленку и растягивается широким пятном.

– Ты совсем не ценишь тех, кто рядом! – глотая воздух, всхлипывает Мира. – Черствый! Ты любишь только звезды! На маму тебе было плевать! Ты просто забыл о ее существовании, отрезал и выбросил! За это я тебе досталась! Живи с этим! А теперь ты и меня пытаешься сделать ненужной!

– Как ты смеешь так говорить? – Теодор поворачивается и бросает суровый испепеляющий взгляд. – Ты! Неблагодарная! – Он со злостью направляет на Миру указательный палец. – Считаешь, я ваши жизни испортил? Отлично! Замечательно! Тогда покончим с этим, собирай вещи и…

– Смотри на дор…

Кар тараном пробивает переходный мост. Ноги зажимает смятым металлом и креслами. Машина глохнет. Кабину крутит, и со страшным свистом от прорывающегося через трещины воздуха кар пикирует в городскую пропасть.

Тьма над бездной…