Текст книги "Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса»"

Автор книги: Полина Голицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 12. Договор с дьяволом

Опыт. Мудрость, которая позволяет в уже затеянном сумасбродстве распознать старого, постылого знакомца.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Бригадир не подвёл. В назначенное время к дому подкатила бетономешалка с особым, быстро застывающим раствором. В помощь своим людям он взял еще четверых. Похоже было, что они справятся с ремонтом подвала в срок.

Василий всё утро провозился с бумагами, он пытался глубже проникнуть в текст «Завещания», который, как принято было считать, принадлежит перу средневекового французского алхимика Николя Фламеля.

Время надёжно скрывает и то, что было, и то, чего не было. Василию известны были работы, в которых убедительно доказывалось то, что и Фламеля-то никакого не существовало. Знал он и труды, которые убедительно утверждали обратное.

Василий не придавал особого значения ни тем, ни другим, но чувствовал, что в работах Фламеля можно найти зерно истины. И кем бы ни был Фламель – реальным историческим персонажем или чьей-то ловкой мистификацией, Василий верил, что тексты, подписанные им, могут помочь. И теперь значимость этой «помощи» была для Василия неизмеримо выше, чем раньше.

В «Завещании» Фламель доступным языком раскрывает секреты алхимического делания – процесса получения философского камня. Обычно алхимические тексты, даже те, в которых автор уверяет, что объяснил всё просто и доступно, весьма сложны для понимания. Более того, даже если читающий полагает, что понял все слова и истолковал все символы, нет никакой гарантии в том, что он правильно понял смысл текста. Виной всему – особый язык, особая система знаков, которыми пользовались алхимики. Все эти сложности были не случайны.

Алхимики, когда их посвящали в тайны искусства, клялись не разглашать то, что узнали. Если же находился достойный ученик, с него сначала брали клятву, а потом уже допускали к истине.

Василий не знаком был ни с одним человеком, который мог бы посвятить его в тайны алхимии. Он не знал никого из ныне живущих, кто преуспел бы в алхимическом делании. Он допускал, что такие люди есть, но получив посвящение и предварительно поклявшись, они не заявляли во всеуслышание о том, что знают. Василию же хотелось раз и навсегда снять покров тайны с алхимии, доказать её действенность, сделать её доступной. Получи он посвящение, для того, чтобы обнародовать свои результаты, ему придётся нарушить клятву. Поэтому он и не искал учителя, он искал лишь знаний, источником которых были книги.

У Василия было несколько вариантов «Завещания» Фламеля, написанных на разных языках. Изначальное «Завещание» было утеряно, потом чудесным образом найдено. Причём, оригинала, написанного шифром на полях другой книги, не сохранилось. Всё, что оставалось Василию – изучить все имеющиеся у него варианты и найти среди них тот, который, возможно, является истинным.

Перевод алхимических текстов еще сложнее, чем их чтение. В идеале переводчик должен, как минимум, очень хорошо разбираться в алхимии. Иначе ошибки перевода накладываются на неоднозначности в толкованиях алхимических образов, и результат оказывается совершенно неприемлемым. Всякий раз, когда к Василию попадал иностранный алхимический текст, ему стоило невероятных трудов получить хороший перевод. Теперь же он считал, что быстро получит нужные переводы, если объединит свои познания в алхимии с языковыми талантами Софии.

Василий посмотрел на часы. София уже должна была объявиться, но её всё не было. Он набрал её номер. На этот раз соединение прошло без проблем.

– София, когда вас можно ожидать?

– Простите, задержалась. Я уже в пути.

– Хорошо, жду вас, у нас много работы.

– Мне хотелось бы заранее извиниться. Скажите, вы не будет против, если с нами побудет моя сестра? Мне не с кем её оставить, ей сейчас лучше не быть одной.

– Хорошо, не думаю, что она нам помешает.

«Не с кем оставить, значит они откуда-то приехали сюда», – подумал Василий после разговора. Он всё еще не выяснил, замужем ли София, есть ли у неё мужчина, но то, что сестру ей было оставить не с кем, даже его порадовало: «Значит, больше шансов, что она одна».

Когда у него проскакивали подобные мысли, ему сразу же казалось, что Диана, где бы она ни была, укоризненно качает головой. «Прости, Диана, ты ведь знаешь, что нельзя судить человека за его мысли. Смотри на дела, а я не сделал ничего такого, что тебя может огорчить», – подумал он.

Строители устроили ужасный беспорядок перед домом и в коридоре. Василий, чтобы Софии с сестрой не пришлось искать дорогу через кучи пустых бумажных мешков и штабелей с упаковками керамической плитки, вышел их встретить.

Сегодня София надела короткое красное платье, туфли на высоком каблуке и сумочка были подобраны ему в тон. Василий невольно залюбовался своей новой ассистенткой, когда София и девочка лет десяти, одетая в джинсы и жёлтую куртку, вышли из машины, которую из-за строителей пришлось парковать за воротами.

– Моя сестра Николь, – София представила Василию девочку. Та посмотрела на него, кивнула, слегка улыбнулась, сверкнула большими, совсем еще детскими, серо-зелеными глазами. Еще не подросток, но уже и не ребенок. Чистое умное лицо. Довольно высокая для своих лет. Светлые волосы едва касаются плеч.

«Не похоже, что она себя плохо чувствует. Разве что слишком бледная», – подумал Василий и представился ей в ответ.

– София, я выделил для Николь комнату, она на втором этаже, недалеко от кабинета, где мы с вами примемся за работу.

– Спасибо, вы уж извините, что раньше не предупредила вас о том, что буду не одна.

– Не беспокойтесь, дом большой, места всем хватит.

Они прошли на второй этаж, Василий показал комнату. Эту комнату они с Дианой отвели под детскую. Живя в бешеном ритме, они иногда думали о том, что неплохо бы увеличить их маленькую семью, которая состояла из двух человек.

Но жизнь каждого из них была расписана едва ли на год вперед, а рождение ребенка могло эти планы нарушить. Поэтому они решили повременить, а в качестве напоминания о том, что ребёнка они, всё-таки, хотят, оборудовали детскую. Яркие розовые обои, покрытые узором из игрушек, раздвижной рабочий стол, который можно настроить так, что за ним будет удобно и пятилетнему ребенку и подростку. Василий тут же подкрутил этот стол.

– Ну что, нормально, – спросил Василий, обращаясь и к Николь и к Софии.

– Да, Николь тут будет удобно, – ответила за них София.

Николь достала из рюкзака, который несла с собой, ноутбук, поставила его на стол.

– Слушайте, а я и не подумал, вы голодные? – спросил Василий.

– Нет, спасибо, мы завтракали. – ответила Николь.

– Ну, тогда в час дня у нас обед, а пока – чувствуйте себя как дома.

Василий и София прошли в кабинет. Только сейчас он понял, насколько странно может выглядеть его алхимическая идея возвращения умершей жены в глазах постороннего человека. Когда он размышлял об этом в одиночестве, всё виделось ему вполне логичным, а теперь же, в присутствии Софии ему начало казаться, что все его планы, заговори он о них вслух, с грохотом рассыплются как башня из костяшек домино. «А еще она может решить, что у меня большие проблемы с головой», – подумал он. Но что бы она ни подумала, надо было начинать. Он сел за свой рабочий стол, заваленный бумагами и книгами, София устроилась в кресле напротив.

– София, я впечатлён вашим резюме. Скажите, как вы умудрились освоить столько языков?

– Всё началось в раннем детстве. В нашей семье говорили по-русски и по-французски, поэтому я без особых усилий освоила и тот и другой. Потом – учёба, языки давались мне очень хорошо.

– София, а путаницы не было? Говорят, ребёнок должен осваивать какой-то один язык?

– Нет, не было. Мой отец был французом, мать – русская. Французский стал для меня папиным языком, а русский – маминым. Возможно, они специально так всё устроили, чтобы я с детства этому научилась.

– Вы говорите «был французом»?

– К сожалению и его и её больше нет. Автокатастрофа…

– Простите, София, мне не стоило задавать этот вопрос.

– Это было давно, да и откуда вам знать, какие вопросы лучше не задавать.

– Хорошо, тогда перейдём к делу. Взгляните на этот текст.

Василий протянул Софии тонкую пачку листов, ксерокопию одного из вариантов «Завещания» Фламеля.

– Латынь?

– Да, но текст довольно специфичный. Скажите, сколько вам потребуется на то, чтобы сделать качественный перевод?

София пробежалась глазами по тексту.

– Вижу, тут алхимия, в целом мне понятно практически всё, но термины требуют большего внимания. Думаю, справлюсь за три-четыре дня.

– А если бы вы могли консультироваться с человеком, сведущим в алхимии?

– Тогда, Василий, тут работы часов на пять-шесть, ну это если только и делать, что переводить. За рабочий день можно справиться. А кто этот человек?

– Он перед вами.

– Не знала, что вы хорошо разбираетесь в алхимии, я думала, что вы увлечены лишь историей.

– Да, увлечен, но буду с вами откровенен. О том, что меня интересует алхимия, я предпочитаю не распространяться. Официально я к ней отношусь, как к яркому явлению, расцветшему в средневековье, вроде колдовства. В наше время людей, которые открыто признают алхимию и не крутят пальцем у виска, когда об этом заходит речь, часто считают весьма странными. Конечно, если у них нет веских доказательств истинности этого древнего знания. Скажите, а что вы думаете об алхимии?

– Честно говоря, я не особенно много об этом знаю для того, чтобы утверждать что-то определённое. Я привыкла считать алхимию историческим феноменом. Люди с помощью алхимических практик искали духовное просветление, хотели продлить жизнь, а заодно заполучить в свои руки источник богатства. Хотя богатство обычно стояло далеко не на первом плане.

– Да, это исторический феномен, но всё же скажите – как вы лично к этому относитесь? Много ли вы об этом знаете – не столь важно. Объем знаний хотя и играет роль в формировании суждений, но не такую уж и большую. Важнее – способность ухватить суть, сформировать некое общее впечатление. Если впечатление это хорошее, если то, что человек узнал, входит в резонанс с его внутренним миром, на этом впечатлении потом строится всё остальное. Если человек чувствует: «Не моё», если отвергает что-либо, едва услышит об этом, на этом уже не строится ничего.

– Василий, если так, тогда могу сказать, что к алхимии я отношусь хорошо. Я не берусь говорить о том, что верю в то, что с помощью философского камня, который искали алхимики, можно буквально творить чудеса в материальной и духовной сферах. Но если бы мне довелось увидеть доказательства, я готова в это поверить.

– Спасибо за откровенный ответ. Скажу прямо – вы меня полностью устраиваете. Предлагаю заключить контракт.

Василий протянул Софии заранее заготовленный договор.

– Прочтите и если всё хорошо, подпишем и примемся за работу.

София прочла документы.

– Да, мне это подходит, готова подписать.

– Отлично. Начнём прямо сейчас. Идёт?

– Хорошо, только в машину за ноутбуком схожу.

София вышла, Василий проводил её глазами. У него было такое ощущение, будто она всегда была рядом с ним. К этому ощущению примешивалось еще одно. Он очень остро чувствовал, что рядом с собой он видит либо Диану, либо – Софию.

Он не позволял себе размышлять о том, как пошла бы жизнь, стань София для него кем-то более значительным, нежели помощница, но был совершенно уверен в том, что если ему удастся вернуть Диану, места для Софии в его жизни не останется. София притягивала его, но Диану он любил больше жизни, он хотел хранить ей верность во всём. И в том, что творится у него в голове – тоже.

Так бывало и раньше, когда он ловил себя на мысли, о другой, пусть совершенно невинной. Тогда его же собственная совесть не давала ему покоя. Будь рядом с ним и София и Диана, он попросту извёлся бы.

Он знал, как поступит, если вернёт Диану – каким бы хорошим ассистентом ни была София, он постарается, чтобы они с ней больше не увиделись. А если не вернет… «Может быть, я и правда схожу с ума?», – подумал он. «Может, бегу от реальности, не хочу признать очевидное, хочу повернуть время вспять. Ведь никому еще этого не удавалось. Вот София. Я пока не вижу непреодолимых причин, по которым, чисто теоретически, мы не могли бы быть с ней вместе. Конечно, нужно время чтобы понять своё отношение к ней, но уж сейчас я вижу, что она мне крайне симпатична. Если окажется, что и я ей приятен, что она ничем не связана, так почему бы и нет? Диана, в конце концов, только порадовалась бы тому, что я счастлив, пусть и с другой», – он позволил себе додумать эту мысль и ощутил уже далеко не первый за это утро, но самый сильный укол совести. «Ладно, не будут торопить события, посмотрим», – в итоге решил Василий.

В коридоре послышались шаги. В кабинет вошла София. Она несла увесистую сумку с ноутбуком. «Рассказать ей сейчас о том, что я хочу воскресить с её помощью умершую жену или вообще об этом молчать?», – подумал Василий. «Но это всё равно ей станет понятно рано или поздно. Мне ведь и в процессе изготовления Великого эликсира понадобится её помощь, а если эликсир получится, то и дальше – тоже», – продолжал он размышлять, глядя, как София разворачивает своё рабочее место на столе, который был установлен сбоку от стола Василия.

– Диана, – начал он, обращаясь к Софии.

– Простите, кто?

Глава 13. Воскрешение Ваньки

Преданность. Добродетель, присущая тем, кого вот-вот должны предать.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Семён продолжил читать. Следующий рассказ был озаглавлен «Ванька, слуга. О воскрешении умерших».

Вот недавно случай был. Оно, конечно, нельзя об этом записки вести, да и не понимаю я ничего, но только уж до того это всё диковинно, что и сказать нельзя. Так вот, приказывает мне барин: «Приведи мне собаку, да разыщи такую, чтобы еле ноги таскала». Ну мало ли собак, только зачем ему старая? Ладно бы щенка, он хоть тявкнет, если кто чужой войдёт, да и на дичь можно науськать, на охоту брать. Хотя барин не особо охотиться любит, разве что для государственного дела кого сопроводит, а так – ему не до охоты. Я было подумал, что собака ему надобна чтобы птиц тех железных кормить, да только он же их в чащу лесную отпустил, там им пропитания довольно.

Нашёл я старого кобеля, чёрного с белыми пятнами, в чём душа держится. Грязного, как чёрт. Почистил его малость, да и привёл к барину, а он меня отослал и заперся у себя. Ну я-то знаю, чуть что – позовёт, далеко не отхожу.

Слышу – тявкнул кобель, потом тишина. Больше о той шавке слышно ничего не было, дня так два или три. А потом смотрю – у него собачонок под ногами вертится, а он его еще гостям показывает, не буду говорить каким, иначе прощай моя голова.

Собачонок тот расцветкой как старый пёс, которого я притащил, да только кобеля-то и след простыл. Я еще запомнил, у него одно ухо было белое, другое – чёрное, так и этот такой же. Пятна тоже на нём заметные. Не особо редкая расцветка, только пойди поищи двух одинаковых. Я бы еще понял, если бы я ему сучку изыскал, не сильно старую, и та ощенилась, да привела бы кутёнка. А так – кобель, с него здесь толку меньше, чем с козла молока. Ну это ладно, собака и есть собака, что с неё возьмёшь, да только не далее чем вчера стал барин мне вопросы задавать.

«Ты, Ванька, долго ли жить собираешься?», – говорит. «Как вашей милости будет надобно», – отвечаю. «А что, если бы ты мог вдвое моложе сделаться?», – продолжает он. «Если Богу угодно, то отчего ж не сделаться», – говорю.

Сегодня барин недоволен чем-то. Ходит черней тучи, велел никого не принимать. Щенок тот, который на старого пса расцветкой походил, издох. Я сам его выносил. А барин всё что-то варит на печи, раньше всё сам обходился, видать не хотелось ему чужие глаза к своим делам допускать, а сегодня я ему помогал. Дело-то нехитрое, то подай, это принеси, но видно устал он, вот меня и приставил к склянкам. Ночь уже, а он всё не унимается, всё по книгам смотрит, что-то записывает. Я пару раз глянул в те книги, пока ждал его приказаний, да только хоть он меня грамоте и обучил, ничего я там не понял. Ну, наука есть наука, точно не моего ума дело. А то, что на печи у него булькало, так и вовсе чудные дела.

Было там три склянки. В каждой из них он особенное что-то варил. В одной чёрное, вроде как если сажи печной в воде намешать. В другой – сначала серое, потом побелело. А в третьей – сначала белым было, потом всеми цветами пошло, я и не назову их. Дальше в третьей склянке желтеть начало, потом покраснело, вроде крови, только ярче. И светится вроде.

Вот он подсыплет порошка какого-то в первую склянку, а оттуда дым, да такой едкий, что глаза береги. Барину-то хоть бы что, хотя и он, вижу, того дыма сторонится, а я иной раз думал не выстою. Страшно и подумать, что в посудине варится, если от дыма того не вздохнуть. Видно, и сам барин чёрной склянки опасается. В другие-то он всё заглядывает, всё нюхает, а чёрная склянка у него особенная, видать. Она в стороне стояла. Знать, яд в ней, раз он её даже не нюхал.

Так вот я ему и помогал. Вижу, радуется чему-то, склянки с огня снял, вертит, на свет смотрит. Потом взял ту, в которой будто сажи насыпано, сам лицо отвернул, видать, чтоб не вдохнуть, отлил оттуда в мензурку и мне протягивает. «Выпей, Ванька», – говорит, а сам видит, что я как осиновый лист трясусь и продолжает: «Ты не бойся, тут всё по науке, тебе от этого состава вреда не будет». Ну а мне что делать? Не стану я пить, он меня всё одно изведет, если будет на то его барское соизволение. «Вот и смерть моя пришла», – думаю. Зажмурился я, да и махнул всю мензурку за раз.

Чувствую, не по себе мне, да вроде жив. Он мне и говорит: «Ты никуда не ходи, здесь будь». А мне-то куда выходить, когда в глазах потемнело. А барин всё в книгах своих смотрит. Посмотрит, полистает, потом писать начнёт. Я-то рядом стою, да чувствую, ноги не держат. «Позвольте мне сесть, – говорю, – стоять нет мочи». Он кивнул, а сам всё читает да пишет. Сел я, к стене прислонился, да видно умаялся и уснул.

Проснулся я от того, что на меня капало что-то. Глаза открываю, а это барин на меня из пузырька чем-то плещет. Ну, я вскочил. «Простите ваша милость, грешным делом задремал», – а барин, видно, и не заметил того. «Как чувствуешь себя», – говорит. А мне хорошо вроде, я ему так и сказал.

Тут он мне: «Ты, Ванька, первый в наших землях, на ком наука смерть победила». Я огляделся. Да, видать надолго я уснул. Когда я присел да глаза закрыл, были мы с ним вдвоём, а теперь еще двое. Я-то спросонок не разобрал кто, темно, только от печи отсветы, а когда глаза продрал, так, думал, помру.

Я на лавке лежу, а надо мной Сам стоит, да строгий такой. «Где ж это видано, чтобы холоп при государе валялся», – думаю, да вскочить хотел. А он сам меня удержал. «Лежи, – говорит, – ты государству нужный». Ну я и лежу.

А они отошли и слышу, разговаривают. Государь-то барину моему говорит: «Что ж, Яшка, вижу, от яда твой состав выручает. А скажи-ка, если солдата в бою изрубят, можно будет его в строй вернуть?». А тот отвечает: «До этого наука еще не дошла, но раз яд мы превзошли, то и порубленного можно будет вернуть».

Моё-то дело маленькое, лежи да молчи, да только и я тут понял, что речь они обо мне ведут. Значит, сначала мне яду дали, а потом от того яду снова живым сделали? Яд-то ладно, раз я снова жив, а ну как решат меня порубить? Но они, видно, о другом теперь заботятся: «Яшка, а вот другой твой состав, ты его пробовал?», – государь барину говорит. А тот: «Хочешь, так сейчас и попробуем. Я полагаю, на человеке он вернее сработает, чем на собаке». «Да, помню, кобель твой сдох. Так давай, вот мой лакей, стар уже он, на нём и попробуй», – государь своего лакея подозвал, который у дверей стоял.

А барин ему и говорит: «По всем книгам сказано, что подействует только если сначала его отравить, потом оживить. Только тогда молодильным составом его можно пользовать». Государь осерчал, видать: «Что это за состав! Если я захочу его на себе применить, так что же, ты отравишь меня сначала? Ты так делай, чтобы любой мог выпить и помолодеть! Зря что ли на тебя да на твою науку целый сундук золота по заграницам раскидали? А ну давай состав лакею, а не то сам сейчас выпьешь!». Я затаился, как мышь, только и думаю: «Лишь бы меня не трогали».

Подошёл государев лакей, протянул ему барин склянку. Ну, понятное дело, государя не ослушаешься. Лакей выпил и повалился замертво. Государь его только ногой потолкал, да тот лежит как колода. Посмотрел тогда на меня государь и говорит: «Вижу, Яшка, сгубил ты моего лакея. Ну да ладно, не твоя вина. Давай-ка теперь своему молодильного состава».

Я уж не знаю, что там был за яд, которым меня травили, да только может то и не яд вовсе, раз я жив. А вот теперь, когда видно, что человек с одного глотка упал, точно смерть мне пришла. А что я? Слово поперёк скажу, так всё одно помирать. Вот и барин подошёл, склянку протягивает.

Семён оторвался от чтения, его чай давно остыл. «Так вот чем Он занимался! На лакеях да на слугах составы испытывал. Ну посмотрим, чем там дело кончилось», – подумал он и продолжил читать.