Текст книги "Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса»"

Автор книги: Полина Голицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 10. Любовь и смерть, мечты и сны

Восхищение. Вежливая форма признания чьего-либо сходства с вами самими.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Бригадир развёл руками, Василий понял, что тот ничего определенного сказать не может. Василий заглянул в подвал, увидел, что завал уже разобрали, рабочие возились внутри.

– Я вижу, уже вошли, так в чём там дело, как думаете? – Василий решил вытянуть из бригадира всё, что можно.

– Василий Евгеньевич, да честно говоря, неясно, что там. Пол проломлен изнутри. Такое ощущение, будто снизу, из-под земли, его чем-то выдавили.

– Ну знаете, это случилось утром, был сильный удар, весь дом задрожал. Может это газ?

– Нет, не думаю. Если бы в подвале рванул газ, тогда разрушения были бы другие. Подвал-то почти что глухой, замкнутое пространство, боюсь, как бы дом от этого не разрушился. Нет, здесь что-то другое. – бригадир пытался понять что же произошло в подвале, но по его растерянному виду было ясно, что всё, что всё, что у него есть – это догадки.

– Пойдёмте в кухню, пока ваши работают, выпьем по чашке кофе и вы мне расскажете что другое может проломить метровый слой бетона. Я вот только загляну в подвал, а вы пока кофеварку включите. – Василий решил, что в более спокойной обстановке бригадир разговорится, кроме того, ему хотелось самому оценить масштаб разрушений.

Бригадир кивнул и пошёл в кухню включать кофеварку. Он хорошо знал этот дом.

Василий спустился в подвал, заглянул внутрь. В полу зияла дыра. Похоже было, что ни одной целой посудины в его лаборатории не осталось. Металлические стеллажи искорёжены, большой рабочий стол перевёрнут и завален кусками бетона, стулья изломаны. Уцелели лишь печь, система отопления, да раковина с водопроводным краном у стены.

«Так я и думал, придётся всё заказывать, ну да ладно, это, в сущности, ерунда. Главное – понять что здесь случилось и сделать так, чтобы это не повторилось. А если бы я здесь был? Мало того, что меня бы искалечило, так и работу бы загубило», – думал Василий. Он прошёл в кухню, бригадир налил две чашки кофе.

– Вадим, я вот посмотрел на это всё, мне кроме газа ничего в голову не идёт. Если у вас есть идеи на этот счёт – расскажите.

– Нет у меня идей. Тут знаете, если взять этот пролом в полу, я похожее уже видел, но только не в таких масштабах.

– И что это было? – Василий решил, что любая догадка не окажется лишней.

– Ерунда, в общем-то. Бывает, делают асфальтовую дорожку, в парке, например, а место как следует не подготовят. Щебня сэкономят, да и асфальта тоже. Там корни деревьев близко к поверхности и через время один из корней этот асфальт снизу и прорвёт. Еще если под асфальтом грибы разрастутся, похожая картина. Но это редко бывает, обычно, когда работают как попало, чуть ли не на голую землю асфальт кладут.

– Да, непохоже, чтобы у меня в подвале гриб какой вырос. А если и так, ведь он же не мог исчезнуть?

– Вот и я о чём, не знаю я что там случилось.

– Ладно. Мне нужно, чтобы там порядок был. Как скоро справитесь?

– Да как вам сказать, тут моей бригаде на неделю делов.

Василия такой долгий срок никак не устраивал, поэтому он, справившись у бригадира о стоимости работ, предложил дать вчетверо больше, если сделают до завтрашнего вечера. Тот от подобного предложения отказаться не смог, в итоге решили, что сегодня поработают допоздна, а завтра в семь утра продолжат.

Василий сделал несколько звонков, заказал нужное ему химическое оборудование, реактивы и зарылся в бумаги. Он отбирал материалы, с которыми должна будет работать София. Сейчас его больше всего интересовали несколько документов пятнадцатого века. Уже глубокой ночью он распрощался с рабочими, запер подвал и без сил рухнул в постель.

Та половина, на которой спала его жена, так и оставалась застеленной шёлковым покрывалом. Василий провёл рукой по этому покрывалу, нежная ткань мягко скользила под пальцами. Она напомнила ему бархатистую кожу Дианы, только шёлк был холодным и безжизненным, а тело Дианы откликалось на каждое его прикосновение. Против его воли в памяти воскрес образ из прошлого, которое казалось таким далёким. Этот образ заставил Василия сжать зубы, он хотел отогнать его. Прекрасные воспоминания, которым никогда не суждено повториться, ранят больнее, чем любое зло из прошлого. Но Василий был уже во власти потерянного счастья.

Шёл второй месяц после их встречи. Они уже поняли, что созданы друг для друга. После того, как пошло время первого лёгкого недоверия, после того, как каждый из них осознал, что такая удача выпадает не каждому, они искали любой возможности побыть вместе.

Он вспоминал один отель, куда они сбежали, каждый от своей повседневности, в объятия друг друга. Он пришёл в условленное место раньше. Задёрнул шторы, выключил свет и зажёг свечи. Когда она появилась в дверях, он, едва сдерживаясь, повесил на ручку табличку «Не беспокоить». Потом дверь захлопнулась. Они принадлежали только друг другу. Их губы слились. Он, сбросив вместе с её и своей одеждой груз забот, отнёс её в большую ванную комнату. Там был устроен целый бассейн, в котором они легко поместились вдвоём. Его руки в мыльной пене, его губы под струями прохладного душа, обласкали каждый изгиб, каждый выступ и каждую ложбинку её горячего тела. Тело отзывалось на его прикосновения, как скрипка на движения смычка виртуоза. Она не могла сдержать стоны. Иногда она замолкала, и тогда уже он переставал дышать и чувствовал, как растворяется в космосе. Она была его вселенной. Она была его светлым ангелом, каждый взмах крыла которого дарит грешнику надежду на спасение и вечное блаженство. Она прижималась к нему, они становились единым целым, она хотела испытать на прочность всё, из чего он сделан, хотела узнать о нём даже то, чего он сам о себе не знал. Но это было только начало.

Потом, когда он перенёс её, дрожащую в предвкушении настоящего счастья, на огромную кровать, всё, что было до этого, показалось им слабым блеском пары светляков в ночи, если сравнить его с праздничным фейерверком из десяти тысяч зарядов…

Так было всюду, где им доводилось бывать вдвоём. Так было и здесь, в этой спальне, в ту последнюю ночь перед тем, как её не стало.

Василий, не в силах вспоминать, и не в силах забыть, встал с постели, прошёлся по дому, вышел на улицу, долго дышал холодным воздухом. Когда он почувствовал, что у него есть шанс заснуть, он вернулся в спальню, завёл будильник на шесть утра, и, к своему счастью, забылся. Но проснулся он, когда еще не было и пяти утра. Его разбудил кошмар.

Василий видел вокруг себя высокие деревья, едва покрытые зеленью. Между ними расстилался серый туман, который скрывал всё, что было дальше десяти-пятнадцати шагов. Слышно, как с мокрых веток падают редкие капли.

Василий посмотрел под ноги – он стоял на пологой куче свежевырытой земли, сделай он неверный шаг и угодит в продолговатую яму, из которой выбрана эта земля. Ему казалось, что рядом кто-то есть. За спиной он услышал шорох и попытался повернуться. Он смог повернуть лишь голову, ноги его застряли накрепко в куче земли. У ствола ближнего к нему дерева стояла женщина. Она была повернута к нему спиной, склонила голову набок. Её длинное белое платье было измято и испачкано грязью. Тёмные волосы спадали на плечи. Она была так близко, что стоило протянуть руку, и он сможет коснуться её. Василий попытался, но не смог пошевелиться. Туман был не только снаружи, мысли Василии были такими же нечеткими, как очертания предметов вокруг, тело не слушалось его. Что-то показалось ему знакомым в облике женщины. Он пока не видел её лица, но чем дольше смотрел на неё, тем яснее понимал – он её знает.

Туман его мыслей немного рассеялся и он вспомнил. «Диана», – тихо позвал он женщину. Та не откликнулась. «Диана, это же я, твой муж», – продолжил Василий, но женщина не двигалась, казалась, она попросту не слышит его. Василий вспомнил, что Диана умерла. Эта мысль привела за собой другую: «Я её вернул!». Василий не помнил как, но совершенно чётко понимал, что ему это удалось. «Послушай, – он снова попытался заговорить с ней, – я так соскучился по тебе. Здесь холодно, нам нужно отсюда уйти. Пойдём домой, там я тебе всё расскажу, и мы будем жить как раньше. А еще лучше – мы уедем отсюда».

Воздух вокруг становился чище. Василий увидел, как в том месте, где должен быть горизонт, над верхушками деревьев, которые теперь явно проступали сквозь туман, пробиваются лучи восходящего солнца. Они были еще недостаточно сильными для того, чтобы привести день в это место, но их хватило для того, чтобы добавить красок тому, что видел Василий. Диана, в чём Василий уже не сомневался, пошевелилась, протянула руку к дереву, у которого стояла, дотронулась до него. Только сейчас он заметил, какая у неё бледная кожа. «А что если она слишком сильно изменилась?», – подумал Василий. «Может быть, ты думаешь, что я не рад буду тебя видеть? Думаешь, что я не узнаю тебя? Я уже тебя узнал!», – он, не в силах двинуться с места, продолжал пытаться заговорить с ней.

Василий не помнил, как собирался вернуть Диану, но он крепко держал в памяти тот образ, который видел, когда мечтал о том, что они снова будут вместе. В его мечтах она выходила из светящегося облака, она была такой, какой он запомнил её, той Дианой, которую он любил. Он был уверен в том, что не только её тело вернётся оттуда, откуда обычно никто не возвращается, но и её память, её любовь. Теперь же он почувствовал, как в нём растёт сомнение. «Какой она вернулась? Может быть, она меня не узнает?».

Краем глаза Василий заметил какое-то движение в лесу. Он посмотрел туда – в его сторону шла женщина, он видел лишь её смутный силуэт, туман был всё еще слишком силён. Василий поворачивал голову то в сторону той, которую он решил считать Дианой, то в сторону неизвестной фигуры. Когда он смог, наконец, разглядеть ту, что шла к нему, он узнал в ней Диану. Но Василий понял, что в ней что-то кажется ему необычным.

Новая Диана была в точности такой, какой он себе её представлял. Оглядев её с головы до ног, он понял, что его смутило: она двигалась к нему, шла, но земли её ноги не касались. Она подошла к нему еще ближе, он смог поймать её взгляд. Новая Диана слегка кивнула ему в знак приветствия, покачала головой и одними губами произнесла: «Не надо». Туман, который уже было совсем отступил, вернулся, он возникал из воздуха, только что пронизанного утренним солнцем и гасил рассвет. Новая Диана исчезала в надвигавшейся мгле.

Василий впивался в неё глазами, ждал, что она даст ему еще какой-нибудь знак, но она, неподвижная и безмолвная, просто смотрела на него. Когда туман почти полностью скрыл её, Василий почувствовал, как кто-то дотронулся до его руки. Он посмотрел на руку. Его касались бледные пальцы. Василий поднял глаза. Перед ним стояла та самая женщина, которую он принял за Диану. Но когда он увидел её лицо, у него лишь вырвалось: «София! Как ты постарела!». Старуха, в которой он узнал Софию, криво усмехнулась и толкнула его в яму. Когда он еще балансировал на краю, старуха вновь помолодела и улыбнулась ему. В этот момент Василий и открыл глаза.

Он, чувствуя, что всё еще падает, выбросил вниз правую руку, пытаясь смягчить падение, потом услышал, как загудел от удара матрац и окончательно проснулся.

Василий считал, что сны – это ценный источник знаний о самом себе, особенно – такие, как тот, от которого он сейчас проснулся. Если сон удавалось запомнить, Василий имел обыкновение поразмышлять над ним. Иногда это оказывалось полезным, порой в таких размышлениях ему удавалось лучше понять то, что днём не давало ему покоя. Чаще, однако, сны оказывались причудливой и по большей части бессмысленной смесью фантазий, воспоминаний и всего того, что привлекало его внимание днём.

Подробности увиденного быстро испарялись, но главное он запомнил очень хорошо. «Почему Диана пыталась меня отговорить?», – думал Василий. «Ясно, я думал обо всём этом, потому и увидел. Но образ Софии оказался смешанным с образом Дианы, будто поднявшейся из могилы… И почему София так постарела, зачем она толкнула меня в яму? Почему она опять стала молодой?», – этот сон явно таил в себе какой-то смысл, но какой – Василий понять не мог.

Он как-то читал о вещих снах, но, не видя под этими историями никакого научного обоснования, предпочитал не искать в снах предсказаний. «Наша жизнь зависит от наших же решений, которые мы принимаем каждое мгновение. Если верить предсказаниям, снам, толковать их буквально, то о каком выборе тогда может идти речь? Максимум, что может сон – дать подсказку к тому, как ты к чему-то относишься», – размышлял Василий.

«Видно, я чувствую себя виноватым в том, что имея шанс вернуть Диану, воспринимаю Софию не как перспективного ассистента, а еще и как женщину. Образ Дианы – это моя же возмущённая совесть. А то, что София была похожа на Диану, потом оказалась старухой, а потом помолодела – это уже к делу не относится». Василия такой анализ вполне устроил, он понял, что сейчас ему уже не уснуть и отправился в душ. «Сегодня нас ждут великие дела», – подумал он.

Глава 11. Адские птицы Сухаревой башни

Образование. То, что мудрому открывает, а от глупого скрывает недостаточность его знаний.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Следующий заголовок, который прочёл Семён, гласил: «Ванька, слуга. Об адских птицах Сухаревой башни».

С тех пор, как барин вернулся из Англии, он сам не свой стал. С собой привёз воз и маленькую тележку всякой всячины. И трубы, чтобы в небо глядеть, и склянок – целый стол ими уставлен. Еще порошков каких-то, настоек, книг – не счесть. Когда это всё ему свозили, он сам наблюдал, чтобы не изломали чего или не свистнули.

Да кому оно нужно, кто позарится-то, когда несёшь, бывало, склянку, и боишься, как бы с тобой чего не случилось пока она у тебя в руках. Позже, когда привезенное расставили, он, видать, еще из заграниц выписывал, везли постоянно. А ему только подавай. И нет бы, как все люди, днём поработал, а ночью – на боковую. Он же – днём по государственным делам, а ночью – по своим. А уж кто к нему ездит, с кем он беседы водит, тут я лучше промолчу.

Когда он обосновался уже, так случай у нас вышел. Пропал один лакей, да горничная. Искали их, да без толку. Решили потом, что сбежали они. Только вот что в толк не возьму. Имущества-то у каждого из них было – всего ничего, да и того они не взяли. Как стали хлам их разбирать, так денег нашли. Не то, чтобы много, но если бы сбежали они, так на первое время бы хватило. Я сразу понял, что дело тут нечисто. Так и не узнал бы, что с ними стало, если бы не один случай.

Бывало, пойду в чаю выпить, барин-то щедрый, и на чай хватает, и своим в деревню передать, так знают, чьих я, спрашивать начинают. Бывает и водки поднесут, видать думают, Ванька Хмельницкий меня разговорит. Ну а что я скажу?

Спрашивает меня какая-нибудь борода нечёсаная: «Правда, что барин твой колдун?». И ведь не боится же, собака, такие речи заводить. Я ему и отвечаю: «Ты, видать, в Преображенский приказ захотел? Не знаешь что ли, что барин мой виднейший в стране человек?». Тот от таких слов, конечно, поутихнет, да, проклятый, не унимается: «Что же тогда всю ночь на башне свет горит? Чего ночью крещеному человеку делать, да еще на такой верхотуре?». «А то, что наукой он занят. Вот ты сможешь посчитать сколько раз колесо тележное обернётся если Москву вокруг объехать?». Тот, конечно, отвечает, что куда ему, он и имени своего написать не сумеет. Меня-то барин выучил, и письму, и счёту, и читать могу, а простой мужик-то – темнота. «А барин и не такое посчитать может. Арихметикой это называют», – отвечаю.

А этому всё мало: «Зачем ему?». А я-то хоть и не понимаю по большей части, о чём хозяйские разговоры, да кое-что слышу. Я ему и отвечаю: «Это не ему, это для государства надо. Вот если война – как узнать, сколько припасов на войско надо? Раньше-то на глаз всё было, а теперь – счёт всему голова». Так чай и льётся. Я-то говорю так, чтобы в случае чего мне никто не мог предъявить, что я барина очерняю, его-то мои россказни не погубят, а вот мне могут и голову снять. Да только сам себе думаю другое.

Или, вот еще. Захожу в трактир. А там один, видать принял хорошо, рассказывает. Дескать, он – писарь, недавно место получил, да вот уже который день перо из рук выпадает. Оказывается, шёл он вечером со службы домой, а живёт он аккурат напротив башни, где мой барин наукой занимается. И, говорит, видит как с башни, с самого верху, сорвалось что-то, да только не об землю грохнулось, а сначала падало, а потом полетело.

Он от этого зрелища застыл и смотрит, что ж дальше будет. А дальше оно покружилось, и на него летит. Он, конечно, оглядывается тогда, на миру-то и смерть не страшна, а вокруг, как на грех, ни одной живой души. Все по каморкам своим попрятались. Глядит, а с башни еще одно соскочило и тоже летит. Он уже и глаза протирал, думал, привиделось, да только какое там. Глядит, эти два чуда летающих всё ближе. А он застыл на месте, шагу ступить не может.

И вот одно из них на мостовую шагах в десяти от него и село. Когда садилось, о камни вроде как железом ударило. Он от страха глаза отвести не может, а оно к нему идёт. Вроде птицы, говорит, только размером с телёнка. Темно было, только луна на небесах, да разглядеть, говорит, можно. Когда оно совсем близко было, он и дышать перестал. Само, говорит, железное, перьями покрыто как кольчугой, а голова человеческая, волосы на той голове длинные и зубы скалит. «Адская птица», – говорит. Он от такого страха с жизнью уже попрощался, только слышит, оно походило вокруг, потом затрещало и в воздух взмыло. Так вот он ни жив, ни мёртв, до дома своего добрался, заперся в горнице, да так и просидел дня три.

Потом, говорит, дня через три, решил, что привиделось ему. Собрал он родню и как вечер упал, пошли они к башне, птиц адских смотреть. А те как знали. Только он сотоварищи прибыл, они тут как тут. К земле летят. Тут один из них как заорёт: «Караул!». Бросились они врассыпную, один оземь грохнулся, нос себе расквасил. С тех пор, писарь говорит, не просыхаю. Турнут, говорит, меня со службы.

Я у него спрашиваю: «А может тебе спьяну привиделось?». А он отвечает: «Я в тот день капли в рот не брал. Да и каждый тебе скажет, что на башне той колдун. Он и сам, говорят, вороном оборачивается и ночью над Москвой летает».

«Отчего ж он колдун?», – спрашиваю. А тут еще один нашёлся: «Да от того, что в башне у него дракон, ему его не далее как вчера на телеге привезли. Кому еще как не колдуну дракон нужен?». Я говорю: «Одумайся, что же ты на честного человека напраслину возводишь. Драконы только в дальних странах бывают, куда еще никто не добирался». А тому не понравилось, что я его затыкаю. «А ты не с его ли двора? Все знают, что он колдун, а ты один тут его выгораживаешь», – говорит. Я ж, понятно, не признаю откуда я, да решил пока цел ноги уносить из того трактира.

Прихожу в башню, а сам и думаю: «Может и правда, птиц каких барин изобрёл? С него станется». А у него много было комнат по всей башне, где он опыты свои производил. Я-то, бывало, помогал ему. Ну, он от меня не таился. Знает, видать, что я всё равно не пойму ничего. Я-то и правда, не понимаю, а сам примечаю. Вспомнил я тогда, что одну из каморок на самой верхотуре, он с некоторых пор запирать начал. А сам в ней бывает, но ни меня, ни кого другого туда не зовёт. Даже того, чьё имя боюсь назвать, иначе не сносить мне головы. Тот-то всюду заглянет. А в эту комнату барин мой никому входа не даёт. «Что ж за тайна там, если он её никому доверить не может? Уж не самого ли Сатану он там держит?», – думаю, а сам решил вызнать, что ж там, за дверью. Вот, пока барин в трубы свои на небеса глядел, я к той двери и подошёл.

Прислушался. Вроде тихо всё, да нет нет, и звякнет что-то, и будто дышит кто в темноте. Тяжело так. Потом слышу – барин идёт. Я нашёл угол потемнее, да и затаился. А он свечу с собой несет, да бадью тащит, а оттуда крыло куриное свисает и хвост собачий. «Знать, и правда есть там кто живой, кому он пропитание-то несёт», – думаю, а сам дальше смотрю. Огляделся он, но я схоронился на славу, меня не заметил. А как он решил, что никто не видит, так дверь и открыл. Тут я аж рот себе рукой зажал, чтоб не заорать благим матом. В комнате, в цепях, были две птицы, больше человека, в железном оперении. Оно от света засверкало. Только не от этого душа у меня в пятки ушла. Птицы железные, а головы-то их человеческие. Узнал я те головы. То были пропавший лакей да горничная. Лица узнать можно, да только не такие они, как были. Зубы у них как у медведей, и железные, сверкают.

А в самом углу, в стеклянной клетке, тут я аж глаза протёр, и правда дракон. Огненный. Знать, правда, привезли барину его. Как я-то не видел? Видно от того дракона сила взята, которая птиц в воздухе держит.

Закрыл барин дверь, засовом изнутри заложил. Я к той двери и слушать. Думал подсмотреть, да никакой щели в той двери не было. Слышу, кости захрустели. «Знать, по вкусу им бариново угощение», – думаю. Потом слышу, будто телегу ладят. Стучат чем-то, лязгают. Стоны послышались, от которых захотелось мне бежать, куда глаза глядят. Знать, барин птицам тем мастерит что-то. Потом слышу, говорит он им: «Жить будете в лесной чаще, там и от чужих глаз скроетесь, да и пропитания вам довольно: зайцы, лисы, волки и птица лесная. Служба ваша начнётся, когда меня не станет. Или же никогда не начнётся, если смогу я смерть превзойти. А пока буду вас ждать третьего дня каждого месяца с докладом». Слышу, распахнулось окно, затрещало что-то, да и затихло. Ну я и дал оттуда дёру. Если увидит он меня, не по нраву придётся барину, что я секрет его вызнал. Еще и птицам этим адовым меня велит порешить.

Комнату ту барин больше на запирал. Зашёл я как-то туда. Пусто, только в углу клетка стеклянная, вроде стакана, да только туда и я бы поместился. В клетке той, вместо огненного дракона, только камень закопчённый лежал. Видать, извёл барин дракона, всю его силу птицам передал, а может и в камень обратил за то, что тот служить ему не хотел.

А вот еще случай был. Приказал государь барину моему часы сделать. Хотел он, чтобы те часы не только время верное сказывали, но и предсказания делали. Чтобы знать ему, когда мира ждать, когда войны. Долго трудился хозяин, сделал и государя позвал. Тот приходит и говорит: «Какие же это часы? Не вздумал ли ты надо мной смеяться?». Я при том разговоре присутствовал. Оно и правда, часы-то обычно круглые, да со стрелками. А тут, кусок камня, плита, будто барин мой не часы сладил, а погост обворовал, да оттуда их и притащил. На что он отвечает: «Ты не смотри, что они из камня. Действуют они от солнца, и не только время по ним узнать можно, но и будущее открывают, и клады указывают». А царь всё гневается. Осерчал и барин мой тогда. Говорит государю: «Если через эти часы мне с тобой враждовать, то будь же они прокляты». Плиту эту, что часами он называл, вделали в стену дома, для украшения, не пропадать же добру. Только часы те проклятые с тех пор время неверное кажут, а о будущем только беды предсказывают. Как быть войне, так кровь на плите выступает. А уж о кладах, которые они, будто, открывают, лучше бы и не упоминать. Был один, пошёл он тот клад искать. Говорят, нашёл, да только упился до смерти в первый же день, как клад проклятый ему дался.

«Да, дела. Интересно, что на самом деле там видели?», – подумал Семён, перелистывая страницу.