Текст книги "Рекламщик в ссылке для нечисти (СИ)"
Автор книги: Полина Бронзова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Глава 7. Василий предлагает офферы
Солнце грело. Даже, можно сказать, припекало. От дороги сильно пахло сорной травой, жёсткой, высушенной жаром, а от дома – сыростью. У стены и на нижних брёвнах зеленел мох.
Загудела пчела, лениво пролетая мимо. Где-то недалеко загоготали гуси. Волк поднял ухо, прислушался, но решил никуда не идти, опять зажмурился. Он лежал на земле, на солнце, подставив лучам пыльный бок.
Василий сидел на перевёрнутом треснувшем корыте, наклонившись вперёд. Марьяша стояла рядом, выбирая из его волос цепкий травяной сор, набросанный шешками. Мудрик тоже был тут, наблюдал через окно, что творится в доме.
– Понимаете, это новая для меня ниша, – объяснял им Василий, разводя руками. – Обычно у рекламщиков есть база, есть стратегия продвижения, а тут...
Он вздохнул, стараясь не шевелиться.
– Умный ты, Вася, – убеждённо сказала Марьяша и отбросила в сторону вытащенный колосок. – Нешто ты к ним подход не найдёшь?
В доме громыхнуло.
– Нужно подумать, – сказал Василий. – Ай, не тяни... Подумать, какие я могу предложить им офферы.
– Дары принесть? – уточнил Мудрик.
– Найти, в чём выгода для них. Вот этот подход с точки зрения рекламы, понимаете, его же много где применить можно. Первым делом определяешь потребности, потом думаешь, как их удовлетворить...
В доме опять что-то загрохотало, а следом раздался испуганный вскрик.
– Лютуеть, – сказал Мудрик, заглядывая в окно. – Ох, лютуеть шибко. Осердився.
И ловко увернулся, а из окна вылетела деревянная миска, просвистела над Василием, с грохотом упала на дорогу и, прокатившись немного, остановилась.
Василий опять вздохнул.
Это они ещё пошли не к дядьке Добряку, не к тому, кто в медведя превращается, а к домовому Молчану. Полурослик – Хохлик, он представился по дороге, – упросил заглянуть сюда. Вот, сказал, дядька обрадуется, если дом ему пообещать, да с гостями...
Но Василий кое-что понимал в радости и готов был спорить, что это не она.
Дверь отворилась, и Хохлик выскочил наружу, весь встрёпанный, шерсть дыбом. Оглядевшись, заметил миску и поскакал к ней – бочком, бочком.
– Н-да... – сказал Василий. – Фиговая стратегия. Эх, жаль, что я вообще по другому профилю... Так, я однажды читал, как ввести клиента в покупательский транс, вспомнить бы...
– Колдунство? – с уважением и страхом спросил Хохлик и пошевелил кошачьими усами, прижимая миску к груди.
– Коммерция! Погоди, не сбивай. Итак, значит... Блин, записать не на чем. Короче, проводим анализ целевой аудитории. Изучаем её потребности и проблемы, так? Выделяем боли покупателя...
– У дядьки давеча поясницу ломило, – сообщил Хохлик. – Ух как ломило!
– А у вас, Вася, в южных краях на блинах пишут? – осторожно спросила Марьяша. – Не на бересте?
Василий вздохнул.
– Вот и как тут работать? – спросил он. – Так, с головой у меня там всё в порядке, нормально выгляжу? Сам пойду с дядькой твоим говорить.
Он отнял миску у Хохлика и вошёл в дом.
Дядька Молчан показался ему не сразу. Кряхтел за печью, хлопал тяжёлой крышкой старого ларя, скрипел на полатях, сыпал с балок труху.
В доме было неуютно. Полки покосились, под ними лежали глиняные черепки, одна только деревянная посуда и уцелела, но валялась где попало. Стол без одной ноги притулился к стене и имел такой вид, будто вот-вот упадёт. Не было тут, конечно, ни скатерти, ни перин, ни дорожек на лавках, да и самих лавок не было тоже. Крыша просела, но не успел ещё Василий оценить, собирается она рухнуть или нет, как хозяин натряс ему в глаза какого-то сора.
– Да-а, – сказал Василий, зажмурившись, и утёр лицо. – Трудно тут живётся. А всё Казимир, этот... змей чёрный. Злыдень проклятый! Вот ведь раньше жизнь была, а? Всё у народа отняли!
Молчан не вышел, но труха сыпаться перестала.
– Где ж тут справедливость? – спросил Василий печальным голосом. – Вот как тут, к примеру, жить честному домовому? Разве же он такого дома заслуживает, да и что за дом без хозяев?
Он развёл руками и повернулся вокруг, а потом с недоумением покачал головой.
– Но Казимиру, этому...
Бросив случайный взгляд на окно, он заметил, что трое смотрят на него с восторженными лицами, кивают даже. Хохлик, что ли, на бочку встал. Тьфу, сбили с мысли.
– Этому паскудине усатому, – продолжил Василий, – хребет бы переломить. Мало ему того, что он тут всех унизил, мало того, что дураками и гадами выставил, так он же ещё и убить нас тут всех собирается!
Вот тут-то Молчан и свалился с балки, бородатый, нечёсаный и до того грязный, как будто его засосали в мешок пылесоса, а теперь вытряхнули.
– Кто-о говорит? – ахнул он, округлив глаза.
– Да все говорят. Ты вот на площадь не вышел, а все собрались. И Тихомир так думает, и дочь его. Банник тоже слова против не сказал, да и остальные согласны. Казимир же вас не просто так сюда сослал. Вот ты, дядька Молчан, как считаешь?
Домовой почесал в затылке длинными пальцами, чёрными, когтистыми.
– Да выслужиться перед Борисом хотел, что ж ещё, – сказал он. – Надоть какую пользу принесть, вот он это и придумал, земли вродь как очистил.
– А что, люди на вас жаловались? Просили они у Казимира, чтобы он вас погнал?
– Да кто ж бы удумал жалиться, коли спокон веков так жили! Оне обхождение знали, а коли с нами по-доброму, так и мы по-доброму... Ну, можа, нечисть навроде вештиц не умаслишь, так с ними обхожденье иное, тож разуметь надо. Никто не жалился!
– Вот, – кивнул Василий. – Видишь, и ты, дядька Молчан, тоже думаешь, что подозрительно это всё. Неправду Казимир людям сказал, ты согласен?
– А то ж! Знамо, неправду.
– А если люди начнут сомневаться в его словах? Ты вот небось хорошим помощником был, заботился о доме. Хозяева по тебе заскучают, станут жалеть, что ты ушёл.
– А то ж, – согласился Молчан. – Как без того? Добрый я был суседко.
– Подумают, да и вернуть тебя захотят. Может, и до царя дойдут. Тогда, может, и царь ваш подумает, типа, не ошибся ли я. Ну, а если здесь никого не останется, тогда уже никак не проверить, ошибка вышла или нет. Казимир ещё соврёт, что мы друг друга перебили, да и всё.
– Вона как, – задумчиво произнёс домовой и вдруг прищурился с подозрением. – Погодь, добрый молодец, а не ты ли это задумал в Перловку народ зазывать, чтоб оне на нас глазья таращили?
– Так это разве я один решил? Всех на площади спросили, все и согласились, вот прям все, кто был. А ты как думаешь, дядька Молчан? Разве плохо будет, если мы тут дом для гостей построим, большой, уютный, чтобы, значит, люди семьями приезжали, и с детьми тоже?
Домовой молчал, почёсывая бороду. Глаза его превратились совсем в щёлочки.
– Ведь так мы людям и докажем, что нас нечего бояться, разве нет? – нашёл Василий ещё аргумент. – А за гостевым домом кто лучше всех присмотрит, кроме тебя? Вроде все говорят, ты хозяин что надо. Может, конечно, тебе и не по плечу это дело окажется, дом-то будет большой, а ты немолодой уже... Кого тогда посоветуешь звать взамен тебя?
– А и соглашусь, – всё с тем же подозрением неторопливо сказал Молчан. – Токмо показываться никому не стану, уразумел? Ну, дом возведёте, зови, а ныне спать я пойду.
Он полез в ларь и захлопнулся там, а Василий ещё постоял в раздумьях. Вроде всё по учебнику делал, даже убедил деда, а толку? Строить-то кто будет? Если так и дальше пойдёт, он себе ни одного помощника не раздобудет кроме тех, что уже есть. И много они так настроят? Даже дорогу месяц мостить будут. Местные её быстрее засвинячат...
Василий вздохнул, понял, что всё ещё вертит в руках деревянную миску, попробовал её примостить на косую полку – миска съехала. Подхватил, ещё попробовал, плюнул, поставил её у стены, да и вышел.
Марьяша с сияющими глазами кинулась к нему.
– Как ты складно говорить умеешь, Васенька! – зашептала она, видно, чтобы не разбудить домового. – Мы заслушались даже. Дядьку Молчана-то обычно не переспоришь, а у тебя вышло!
Василий слегка приободрился.
– Кое-что могу, – согласился он, пока Марьяша отряхивала его от сора и опять что-то выбирала из волос. – Ну что, идём к медведю этому вашему, я готов.
Дядька Добряк жил хорошо. Изба крепкая, даже можно почти и не подновлять, крышу только заменить. И двор не сильно зарос. Правда, усеян был козьими шариками, и сама коза блеяла где-то за домом. В просохшей луже отпечатался медвежий след. Василий поставил ногу сверху, и след оказался больше кроссовка сорок третьего размера.
Василий ощутил, как его уверенность тает. По счастью, он был не один.
Тут дверь распахнулась, и хозяин возник на пороге. Бросив тревожный быстрый взгляд через плечо, Василий заметил, что все попрятались ему за спину, даже Волк, вильнув хвостом, отступил. А у Василия вообще-то была не такая широкая спина, чтобы за ней могли спрятаться четверо, даже если двое из них – полурослик и пёс.
Зато за дядькой Добряком уместилась бы целая толпа. Но, конечно, только если бы они пригнулись, потому что Добряк, несмотря на ширину плеч, оказался почти на голову ниже Василия.
– Чё колобродите? – спросил он неожиданно тонким голосом.
Глазки, маленькие на широком лице, тёмные, недобро смотрели из-под густых бровей. Бурая грива волос походила на медвежью шерсть, и такая же шерсть виднелась в вырезе рубахи.
– Дело есть, – начал Василий. – Важное...
Дальше он минут пять не мог вставить ни слова, только выслушивал о бездельниках и дармоедах, которые добрых людей в покое оставить не могут. Под конец получил совет, что ежели у него важное дело, так отхожее место вона в той стороне.
Василий вдохнул, выдохнул и попробовал опять.
Едва он успел сказать о заповеднике, как Добряка опять прорвало. Размахивая руками – каждая ладонь с лопату, – он проклинал тех стервецов, которые это придумали. Что же, выходит, остолопы всякие шататься будут мимо его двора? И так ни сна, ни покоя, никакого спасу, то сюда кого несёт, то туда, и трещат, и верещат, то стадо к лесу гонят, то обратно, то за водой, то по воду, а то и просто встренутся, языками зацепятся, и хочь куда девайся!
Пока Добряк орал, брызжа слюной, Василий лихорадочно думал, что бы ещё сказать...
– Чё ты глаза-то свои бесстыжие отводишь? – напустился на него хозяин.
– Да вот, вижу, у тебя ульи, – вставил Василий. – А пчёлы – это, значит, мёд. А мёд – это...
Он хотел перевести разговор на медовуху, ведь её можно варить для гостей, а у такого умелого хозяина, который держит пчёл, должно быть, и медовуха выходит отличная. Такая, что на все окрестные сёла бы славилась...
Но он просчитался и надавил на больное место. У Добряка как раз вышла ссора с Тихомиром, вроде как из-за того, что староста без спроса позаимствовал немного мёда – это Василию уже на бегу объясняла Марьяша. Мудрик хромал следом, Хохлик, подскакивая и огибая рытвины, нёсся впереди, а Волка вообще след простыл. За спиной разорялся Добряк. Далеко за ними гнаться не стал и в медведя не превратился, и то хорошо.
– Ничего, Вася, – решительно сведя брови, сказала Марьяша, когда они остановились за воротами. – Другие и вовсе с дядькой Добряком говорить не могут, дом его стороной обходят, а ты вон сколько продержался!
Она утёрла ему лицо платочком (Добряк при беседе плевался будь здоров), и они ещё подумали, к кому бы пойти. Как раз наступило время обеда, жаркий час, и Василий собрался спросить, нельзя ли завернуть к кому-то, кто их накормит. Да и посидеть хотелось бы в холодке, а не бродить туда-сюда по пыльной дороге.
– Може, озеро расчистим? – тихо предложил Мудрик, глядя в сторону.
– Озеро, – вздохнула Марьяша. – Так это ж серп надобен, траву да камыш косить. Без кузнеца-то не справимся...
– А кузнеца здесь нет? – огорчился Василий.
Если кузнеца нет, так вообще многое не получится. Наверное, можно договориться с кем-то из окрестных сёл, да пока с ними выйдешь на связь, пока уговоришь сотрудничать, пока придумаешь, чем платить...
– Кузнец-то у нас есть, – ответили ему.
Но радости в их лицах не наблюдалось, а это значило, что где-то здесь подвох.
– Выкладывайте, – потребовал Василий. – Он людоед? Или родной брат вот этого, к кому мы только что заглянули? Или просто криворукий? Что?
– Из дивьих людей он, Васенька, – невесело сказала Марьяша.
Понятнее не стало.
Тогда она объяснила, что у дивьих людей один глаз во лбу, одна рука и одна нога. Пока объясняла, Хохлик показывал: глаз зажмурил, руку завёл за спину и давай покачиваться на одном копытце.
– Он, типа, падает всё время, пока куёт? – спросил Василий. – Держать его надо, да?
– Кто же знает, – пожала плечами Марьяша. – Нешто мы близко подходим? Боязно, Вася. Недобрые они, дивьи-то люди, хоть и не по своей воле. От дыма их кузниц мор по земле ползёт, лихоманка. Оселился он за холмом, к нам не выходит, да и мы к нему не ходим.
– Бе-е-е, – добавил Хохлик.
– Круто, – сказал Василий, поднял брови и почесал лоб. – Окей, за холмом – это в какую сторону?
И пояснил на их немой вопрос:
– Ну так без кузнеца же никак. Кто-то же должен пойти, попросить у него грабли там, лопату, серп, гвозди, что ещё... Вот я и пойду.
– Ох, лишенько! Не боишься, Васенька?
– Да я, – пожал он плечами, – я как-то всё не могу поверить, что это по-настоящему. Так что – неа, не боюсь. И потом, у меня прививки сделаны. Может, мор этот ваш меня и не возьмёт.
Холм он обходил, однако же, с опаской. Долго шёл – сперва по правую руку тянулись поля, заросшие теперь сорной травой и дикими цветами. Там будто бы бродил кто-то в белом, плохо различимый в жарком мареве. Василий вспомнил о полуденницах из одной известной ему игры и на всякий случай ускорился. И ещё подумал, не выпросить ли у кузнеца серебряный меч – ну, мало ли.
Волк увязался за ним и наверняка пожалел. Солнце палило нещадно. Пёс бежал, вывалив язык, и то и дело норовил усесться и взглянуть на хозяина: отдохнём, мол?
Василий здесь отдыхать не хотел.
Они миновали небольшой сад, тоже давно заброшенный, где какие-то деревья засохли и стояли голые, тёмные, а вишни пустили густую поросль, так что и дорожек не осталось. Опять вышли на широкий луг и, пройдя по нему, наконец обогнули холм и вернулись к воротам. Марьяша, Хохлик и Мудрик сидели тут же, на камнях у родничка, в ивовой тени. Волк немедленно потрусил туда, к воде.
– Ну что, Вася? – с тревогой спросила Марьяша. – Шибко страшный он?
– Да я откуда знаю, – пожал плечами Василий. – Нет там дома никакого. Он точно в той стороне живёт?
– А у него не дом, а землянка, землянка, – сказал Хохлик. – Я видывал.
Он почти сразу о том и пожалел, потому что общим решением его отрядили показывать дорогу. Шёл, втягивая голову в плечи и боязливо переступая копытцами, и мягкая его шерсть то и дело вставала гребнем вдоль хребта.
Василий шагал следом и жалел, что Волк в этот раз его не сопровождает. С Волком он чувствовал себя увереннее, самую малость.
– Да вон, вон, в холме чернеется! – указал пальцем Хохлик, оборачиваясь. – Туда тебе надобно.
И заскакал прочь, поднимая пыль. Так нёсся, что наверняка поставил рекорд. Василий даже присвистнул.
Он и землянку-то эту не сразу разглядел, прошёл мимо раза три, пока не сообразил, что смотрит на стену, обросшую землёй и травой, где вместо двери – провал, обрамлённый жердями. Длинные стебли, клонясь в стороны, почти закрывали его.
Василий постоял немного, набираясь решимости. Потом машинально протянул руку, чтобы постучать, и понял, что стучать-то особо и не во что.
– Эй, хозяин! – позвал он.
Долго ждать не пришлось. Кто-то завозился внутри, зашлёпал, а подойдя ближе, уставился из темноты.
Длинные волосы, похожие на сухую траву, свисали слипшимися прядями и закрывали половину лица, худого и землистого. Был виден один глаз под седой косматой бровью, но он, по крайней мере, находился на правильном месте, а не во лбу. И рука была одна. Ею человек опирался на землю, согнувшись.
Василий представился, но не дождался ответа. Рассказал о заповеднике, но не услышал ни радости, ни возражений. Попросил о помощи, и опять ничего не услышал.
– Нам бы хоть пару серпов или, не знаю, садовые ножницы, – сказал он. – Ещё озеро расчищать, тут бы экскаватор с ковшом, да откуда его взять... Ну, ты же кузнец, может, что-то предложишь? Опыт же у тебя какой-то есть!
Но одноглазый промолчал.
– Окей, – сказал Василий. – Начнём с другого. Может, тебе тут чего-то не хватает? Кузницу построить нужно? Молот добыть, наковальню, что-то ещё? Руду железную?.. Да ты глухой, что ли?
И опять не получил ни ответа, ни знака, что его слышат.
Василий ещё немного покричал. Потом попробовал объяснить жестами, что ему нужно. Потом, найдя прутик, нарисовал на земле серп и грабли, как умел. Одноглазый смотрел, молчал и не двигался.
– Тьфу! – сдался Василий. – Ясно. Можно считать, что кузнеца здесь нет.
Обратно он возвращался мрачный. День едва перевалил за середину, а уже столько всего случилось, и надежда то загоралась, то пропадала.
Другой это мир или бред, ясно одно: отсюда нужно выбираться, а то можно кончить тем, что тронешься умом, выроешь землянку на склоне холма, да так и просидишь остаток дней своих. Этого Василий точно не хотел.
Это вон местным больше ничего и не нужно. Есть крыша над головой, и плевать, что дырявая. Привозят какую-то гуманитарную помощь раз в месяц, и ладненько. Он такую идею придумал, и хоть бы кто оценил! Конечно, проще сидеть на месте ровно. Небось даже если он каким-то чудом отгрохает заповедник и облагородит территорию, они и тут стараться не станут. А ведь нужно ещё убирать, еду готовить, за порядком следить. Гиды нужны. И кто-то должен работать экспонатом, а то на что смотреть, если все попрячутся? Тьфу...
Когда он дошёл до родничка, его настроение окончательно упало. Хохлик уже куда-то делся, остались только Мудрик и Марьяша, а толку от них... Ещё и ждут, надеются, что он договорился с кузнецом, а как тут договоришься, если он как глухая стена? Ладно бы возражал, с возражениями можно работать, а чем прошибить молчание, Василий не знал.
– Всё, нужен другой план, – сказал он им мрачно, подобрал с земли камешек и забросил куда подальше. – Кстати, на площади вроде говорили, что и царского сына сюда сослали – ну, того, жирного, кривого и косого. А где этого урода держат, тоже закрывают? Вот честно, хоть его одного в клетку посади, да и пусть люди за деньги смотрят, а потом на эти деньги наймём бригаду работников. Как его там, Велидур?
Мудрик поднялся и похромал прочь, не сказав ни слова. И Марьяша тоже вскочила, посмотрела с осуждением.
– Нешто ты, Вася, не понял? – укоризненно спросила она, указывая на Мудрика. – А даже пусть и не понял, всё одно, как можно живую душу в клетку сажать? Он уж у царя насиделся, да и никто из нас не заслужил такого. Коли так, пусть уж лучше Казимир жизни наши отнимет, нежели насмешки терпеть!
И она его оставила. Заспешила за Мудриком, догнала, обняла за плечи, и они пошли прочь.
Василий уселся на камень, посмотрел на Волка и сказал:
– Вот блин. Чего я вечно влипаю в тупые ситуации? Ну вот как я мог догадаться, а? Сперва, значит, говорят, что он толстый, как бочка, и весь кривой, и вообще... А-а-а, боже, я домой хочу!
Он вцепился в волосы и ещё немного посидел. Ни одна идея не выгорела, ещё и со всеми рассорился, да и есть хотелось – что он там с утра съел, хорошо если два блина. Марьяша теперь точно не накормит.
– Всё, короче, – сказал Василий, поднимаясь. – Я задолбался, а терять мне нечего. Волк, подъём!
И, хлопнув себя по бедру, он направился вверх по холму, к воротам.
Глава 8. Василий не сдаётся
У дядьки Добряка жила не коза, а козёл. Сторожевой. Василий это выяснил, обходя дом.
Он пришёл, собираясь ещё поругаться. Как раз и настроение было подходящее. Но Добряк решил, что всё уже сказал, заперся изнутри и только посоветовал, куда идти.
Ни в одном из этих направлений, однако же, не кормили, а потому Василий никуда и не пошёл.
– Открывай! – упрямо потребовал он, стуча в дверь. – Есть разговор. Открой, блин!
Но Добряк совсем затих, как будто его не было дома.
– Ну как бы уже поздно притворяться! – крикнул Василий. – Я знаю, что ты там!
Потом ему пришло в голову, что у Добряка, может быть, есть запасной выход. Уйдёт, и где его потом искать? И вот тогда-то, обойдя дом, Василий встретился с козлом.
Козёл был большой, белый, грязный, с выгнутыми в стороны рогами. Он задумчиво пожевал губами, кося жёлтым глазом.
Потом шагнул вперёд, наклоняя голову.
Василий заметил на шее козла верёвку, а потому просто отступил на шаг, надеясь, что привязь удержит. И ещё на шаг, потому что козёл всё шёл...
Верёвка оказалась оборвана.
Василий бежал вокруг дома. Козёл дышал в спину, топоча копытами. Волк трусливо лаял издалека, но не вмешивался.
В дом Василий попал эффектно, через окно, кувырком, прямо как в фильмах. Козёл ещё немного придал ускорения, а потом победно бекнул. Слышно было, как он сопел, ожидая, не выйдет ли Василий обратно. Василий понадеялся, что не выйдет, но на всякий случай посмотрел на хозяина. Тот стоял над ним, упирая ручищи в бока, но выбрасывать на улицу вроде не собирался.
– Что ж ты привязался, окаянный? – нерадостно спросил тонким голосом.
– Мне что, думаешь, больше делать нечего... – сердито начал Василий. – Короче, да. Мне реально больше не к кому пойти.
Он поднялся, поморщившись, потому что упал не особенно удачно. Если подумать, с тех пор, как сюда попал, травма за травмой. На лугу пропахал землю подбородком, потом спиной об лавку, потом с полатей, потом эта граница, чтоб её... А началось вообще с того, что дракон пожевал.
– Такое дело, – сказал Василий. – Я в этой ссылке оказался не по своей воле, и я не смирюсь...
– Дак иди и не смиряйся в другом месте, – посоветовал Добряк. – Бестолочь, возьми тя короста!
– А вот этого вот мне желать не надо, – погрозил Василий пальцем. – Я к вашему кузнецу недавно заглядывал, так что как бы ты не накаркал.
– К кузнецу? Блажной ты, что ль? Напомни, звать тебя как?
– Василием.
– Ага, – сказал хозяин, пожевал губами и указал на дверь: – Ну, иди восвояси! Козла я свово Тишкой кликал, а теперя Васькой назову.
– Как только я найду выход, так сразу и уйду, ты уж поверь. Так вот...
– А чё искать? Дверь-то вон она. Али тебе, можа, окно по нраву?
Василий вдохнул, медленно выдохнул и досчитал до трёх. На большее терпения не хватило.
– Я жил своей привычной жизнью, – сказал он упрямо и тоже упёр руки в бока. – Может, это была не прям суперская жизнь, но меня она устраивала, а потом – раз! – и я тут. Да все вы сюда так попали, только сидите и не рыпаетесь, а я собираюсь приложить усилия, чтобы вернуться домой, ясно?
Он посмотрел на хозяина, сдвинув брови, и продолжил:
– Вот ты, хоть и бермуд, всё-таки на человека похож, и дом у тебя ничего такой, если сравнивать с другими. Значит, и раньше не в лесу жил, а в каком-нибудь селе. И что, после этого тебя вот такая жизнь устраивает?
– Да нешто тебе ведомо, злыдню, чё у меня за жизнь была! – рассердился Добряк. – Сам ты бермуд окаянный, изыди!
– Окей, дай угадаю. Всех шугаешь – значит, и раньше привык так жить, чтобы тебя стороной обходили. Натуру свою, видно, скрывал. Ну, а тебя всё равно раскусили и сослали куда подальше, к уродам всяким. Казалось бы, теперь чего напрягаться? Хоть голым по улице бегай, хоть в медведя превращайся, кто тут запретит. Но нет, живёшь ты вроде нормально, по-человечески...
– Ничё ты не знаешь, – сердито сказал Добряк, но вроде призадумался. Смотрел всё ещё недобро, но указал рукой на лавку под окном, а потом и сам сел рядом, почесал широкую грудь в вырезе рубахи.
– Так, веришь ты, сможем мы тута возвесть место заповедное, и люд окрестный к нам повалит? – спросил он, сузив и без того небольшие глаза.
– Если все возьмёмся за дело, то ещё и как сможем, – уверенно ответил Василий и добавил на всякий случай: – Только людей не жрать!
Хозяин оскорбился.
– Ты за кого меня держишь? Я те чё, ырка, людей жрать?
– Да я откуда знаю? – пожал плечами Василий. – Я тут второй день всего.
– А, и откуда ж ты взялся такой?
Василий подумал, с чего начать, да и рассказал дядьке Добряку всё как есть. И про Южный, где спокойно жил, и про старый парк, и про городскую легенду.
– Это чё, ты знал и всё одно полез в трубу? – уточнил хозяин.
– Ну, типа, да.
– Во бестолочь, а.
– Да кто бы в это поверил? – оскорбился теперь уже Василий. – Такого не бывает вообще. Мало ли ерунды рассказывают!
Добряк внимательно посмотрел на него своими медвежьими глазками.
– Недаром сказки сказываются, разуметь то надобно.
Видно было, что-то его гнетёт, что-то ещё он хочет добавить. Но всё-таки Добряк смолчал, поднялся, накрыл на стол: выставил миску с домашним творогом, лесные орехи и мёд, разлил по деревянным кружкам кислое молоко из глиняного горшка. Взяв с полки ложки, тоже деревянные, жестом пригласил Василия к столу.
Тот отказываться не стал. И так из-за голода почти ни о чём думать не получалось, да и этот хозяин вряд ли станет звать дважды. Так что подсел, самую малость посомневался – есть предлагалось из одной миски, – отбросил сомнения и набил полный рот. Жевал творог, тянулся к орехам и смотрел на молоко, свежескисшее, с жёлтой плёнкой жира.
Есть деревянной ложкой было непривычно. Некрашеная, шершавая, она как будто прилипала к языку. Но Василия это не останавливало: он хорошо помнил, как отвлёкся за завтраком, и ему досталось всего два блина. Он даже не заметил, что придвигает миску всё ближе к себе и что хозяин давно махнул рукой на творог и только задумчиво смотрит, прихлёбывая молоко.
По скатерти, льняной, желтоватой, забрались шешки и выстроились в ряд у края, сложив лапки на груди и помахивая ими – выпрашивали съестное, как собачки. У одного огромный лоб нависал над глазами-щёлками, у второго нос-пятачок так раздулся, что было неясно, видит ли он за ним хоть что-то. У третьего опухла щека.
Шешки нетерпеливо переступали копытцами и поскуливали, но ждали, в миски не лезли.
– Какие страшные они у тебя, – сказал Василий и положил перед каждым по ореху, но чертенята не взяли, посмотрели на хозяина. – Ты их что, выдрессировал?
– Да берите уж! – позволил дядька Добряк. – Выдрал, как без того, да токмо ежели не гляжу – вона, за мёдом лезут, паскуды. Убьются однова...
Он вытряхнул в рот последние капли из кружки, поднялся, нашёл на полке тарелку и дал шешкам ложку мёда. Те засуетились, полезли, отпихивая друг друга и вереща. Недоеденные орехи выпадали из ртов. Шешки тут же подхватывали их и совали обратно, не особо заботясь, где чей.
– Во, прям как ты, – сказал хозяин и выразительно посмотрел на миску с творогом. – Ну, ежели ты брюхо уж набил, так давай об деле потолкуем...
Опершись на стол и подавшись вперёд, он внимательно слушал, а Василий повторял то, что пытался сказать при первой встрече. Описал, какой заповедник хотел бы устроить – с гостиным домом, с двором, где людей кормят и поят, с красивыми улицами, с навесом и лавками у родничка, с расчищенным озером. Может, и со смотровой площадкой у кладбища, откуда люди ночью смогут наблюдать всякую нечисть. И с зелёным лугом, где Гришка катал бы детей на телеге.
– Только я плохо подумал, – сказал он под конец и закусил губу. – Короче, по ходу, я лопухнулся. Решил, людям понравится на всякое такое смотреть – не, им-то понравится, конечно. А вот что ваши деревенские будут чувствовать, я не подумал. Я тут, это... вроде как хорошего человека обидел. Может, и не только его одного. А сейчас представил, что меня бы вот так напоказ выставили, и как-то, ну... не очень.
– А чё, – согласился Добряк. – Можно и выставить. Вона как ты лопочешь не по-нашенски, через два слова на третье понятно. Людей потешишь.
– Надо менять план, – хлопнул ладонью по столу Василий.
Шешки аж подскочили, оглянулись испуганно. Тот, что опомнился первым, потянул к себе ложку и хлебнул столько мёда, что аж окосел от сладости, заморгал глазами и потёр пятачок.
– Короче, – продолжил Василий, – надо придумать, как сделать, чтобы и людям нравилось, и никому не обидно было. Людей зазывать – это моё дело, это я смогу. А вот порядок тут навести и придумать, кто чем займётся – это бы я делегировал... поручил опытному человеку.
Хозяин блеснул на него глазами, прищурился, почесал короткую бороду.
– А чё не у Тишки-то помощи просишь? – спросил он.
– У козла твоего, что ли?
– У старосты нашего, – с презрением пояснил Добряк. – Чем он тебе негож?
– Так он меня к тебе и послал. Сказал, тебя тут уважают...
– Брешешь, – не поверил хозяин.
– Да зачем мне врать? – возразил Василий. – Тихомир так и сказал: к дядьке Добряку, мол, прислушиваются, если он согласится помочь, считай, дело сделано...
И добавил, подумав:
– А сам Тихомир с досками поможет, чтобы избы подновить, и, может, что-то ещё построить. Сказал, он с лешим дружбу водит...
Видимо, это он сказал напрасно, потому что хозяин тут же изменился в лице и тонко закричал, хлопнув по столу:
– А, лиходей, п-паскуда!
От удара его пудовой ладони стол жалобно заскрипел, посуда вся подпрыгнула. Шешки дружно завопили: «Ой!», заметались, столкнулись лбами и разлетелись кто куда, исчезли под столом и под лавками. Только дочиста вылизанная ложка загремела на тарелке, брошенная.
Добряк верещал, брызжа слюной. Из его воплей Василий понял, что леших было два (что-то такое он уже слышал), и Тихомир водил дружбу с пришлым. С тем, кого исконный хозяин леса так и не признал.
– Нешто приблуда те дозволение даст дерева рубить? – разорялся Добряк. – Нет у него права такого! Дикий мёд ещё крадут, злыдни, ульи мои разоряют – нашёл ты, кого слушать, бестолочь! Ток медовуху свою варить и может, колдырь, а боле ни на что не гож!
Василий уже почти привык к этим крикам, потому просто ждал, время от времени утирая с лица брызги слюны.
Услышав пёсий лай, вспомнил о Волке. Раньше у Волка не было такой свободы, и тревожило, не убежит ли, не потеряется – но вроде пёс не терялся, да и лаял сейчас не злобно, а радостно, как будто увидел кого-то знакомого. А вот завизжал, тоже радостно. Может, Марьяша вернулась?
Но от этих мыслей Василия отвлёк хозяин.
– Ладно уж, – сказал он, притихая, и опять хлопнул по столу, в этот раз не сильно. – Теперя вот чего, парень...
И, придвинувшись ближе, почти прошептал:
– Ты смекаешь, что дело здеся неладное? Темнит Казимир. Почто очищать земли выдумал, то нам неведомо. А боюсь я, парень, ежели мы голову поднимем, шибко ему то не по нраву окажется. Разуметь бы хоть, что он замыслил, не то как бы мы не сглупили да себе хуже не сделали.
– Ну а как узнать? – почесал в затылке Василий. – Надеяться только, что всё обойдётся. Мы, короче, если успеем по-тихому тут блеск навести и рекламу дать, привлечём клиентов, а тогда у Казимира уже не выйдет ничего с нами сделать. Слишком много свидетелей, ну и люди поймут, что вы все нормальные и никакого вреда не несёте... ну, разве что кроме ырки. Кстати, а чего вы его не замочили?
