Текст книги "Жатва дьявола"

Автор книги: Поль Виалар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава VII

Итак, Женеты получили сорок сетье земли, хотя им пришлось немало поспорить и поторговаться. Адель нацелилась правильно: участок нельзя было разрезать на части – он вклинился в чужие владения, и по совету нотариуса, Альбер добавил денег, чтобы получить его весь целиком. Обуану пришлось уступить. Сделку заключили вовремя, – возвращался Альсид, и Мишелю уже грозили другие трудности.

Когда Женеты пришли посмотреть новую свою землю – хотя уже давно знали каждый ее комочек и не раз наведывались туда, если были уверены, что обитатели «Белого бугра» не увидят их, – они сначала как будто мерили участок шагами, заложив руки за спину и низко наклонив головы, всматриваясь в землю как знатоки, как влюбленные, которые знают и красоту и недостатки долгожданного предмета их желаний, но лишний раз хотят увидеть их. Да, хорошо будет расти пшенице на этой земле в те годы, когда можно будет здесь сеять хлеб. Альбер, со времени возвращения домой подробно изучивший вопрос о севооборотах, уже знал, какую сортовую пшеницу он посеет в эти борозды через год, после того как засадит все поле картофелем. Он посеет тут сорт «ига», – это уже решено, и землю хорошо удобрит: тут понадобится сульфат аммония или нитрофосфат, сто двадцать – сто пятьдесят килограммов, четыреста килограммов суперфосфата и сто килограммов хлористого калия на гектар; нитрофосфат – весной, а все остальное – осенью; деньги на удобрения есть. Посев будет рядовой, ширина междурядий – двадцать сантиметров, высевать надо по сто шестьдесят килограммов зерна на гектар. Труда, конечно, тут больше, чем при посеве в разброс, зато при разбросном севе больше зерна уйдет на одну пятую, по крайней мере. Посевной материал отложен, отсортирован – зерно получили с того участка, который два злосчастных альсидовых гектара отделяют от новокупленной земли. Но ведь Адель была в дружбе с Люсьенной и уже сообразила, как сложатся теперь отношения между Альсидом и его женой; конечно, можно будет добиться через приятельницу, чтобы Альсид разрешил проезд с лошадьми, машинами и телегами через его полоску, там, где это удобнее всего. Ах, все-таки обидно вышло с этими двумя гектарами!

Альсид вернулся. Накануне его возвращения Люсьенна вдруг объявила Мишелю, что она переезжает к себе домой и теперь все кончено. Для этого у нее было много причин. Прежде всего та, что Альсид, как она убедилась в этом, навестив его в Невере, имел над нею огромную власть. Он стал ее господином, не потому что был первым ее возлюбленным (в чем он был уверен), – ведь она жила в городе, и довольно свободно, до того как встретила его, но она всецело поддалась его влиянию и действительно связала с ним свою судьбу – на радость и на горе. А кроме того, Люсьенна побеседовала с Адель. Адель была для нее воплощением крестьянской мудрости, и Люсьенна с доверием слушала приятельницу – несомненно, в этом сказывалось ее происхождение, ведь она и сама была из деревни и унаследовала от отца некоторые задатки. Адель открыла ей глаза: та жизнь, которую Люсьенна ведет с Мишелем, долго не может длиться, а что будет потом? Потешилась, навеселилась – хорошо! Но ведь всегда приходит минута, когда надо призадуматься, остепениться, если не хочешь себя погубить. Словом, эта история оказалась всем на руку: Люсьенна пожила в роскоши, изведала всякие удовольствия, Адель же получила сорок сетье земли, и это еще не конец, думала она. Адель открыла глаза Люсьенне, рассказала ей, что Обуан раз за разом закладывает свою землю и теперь совсем увяз в долгах; она привела самое явное доказательство его разорения: ведь пришлось ему отдать Женетам сорок сетье земли. Так вот что, теперь нечего друг другу подставлять ножку, наоборот, надо поддерживать один другого – «мелкота должна дружно выступать против богатых».

Альсид вернулся в четверг. Люсьенна поехала в Вов встречать его, но не в шарабане Мишеля, а в тележке Женетов, которую дала ей Адель. Никто не узнал, о чем дорогой говорили друг с другом муж и жена; Альсид отвел лошадь на «Край света» и поблагодарил Женетов, но не принял приглашения Альбера зайти выпить стаканчик. «Люсьенна ждет», – объяснил он. Супруги заперлись в своем домишке, и в поселке их увидали только в пятницу в середине дня; они казались очень довольными – такая влюбленная парочка. Но Альсид не пошел в «Белый бугор», он и на другой день не явился туда в качестве работника, и Мишель не послал за ним. Лишившись Люсьенны, он лишился также и лучшего своего помощника. Объяснение произошло только между мужем и женой, и, как в Невере, оно закончилось в постели, на которую Альсид толкнул Люсьенну. Несомненно, в этом разговоре они поставили точку, сказав друг другу вое, что нужно было сказать. Одна полоса жизни кончилась, начиналась другая – вот и все. К сожалению, помехой оказалось то, что, отбывая военную службу, Альсид ничего не зарабатывал и не мог делать сбережений. Правда, Люсьенна позаботилась об этом, но скопила она недостаточно, для того чтобы можно было воспользоваться затруднительным положением, в котором оказался Мишель Обуан из-за своих ошибок и слабостей. Даже если уж и подходил срок закладным, о существовании которых Люсьенна сообщила мужу, Альсид не мог выступить в роли покупателя – в кошельке у него было пусто. Да, все произошло быстро, слишком быстро, и обстоятельства сложились в пользу Женетов. Тут ничего не поделаешь. Значит, нужно было опять идти на всякие ухищрения – «ловчиться», как говорил солдат Альсид, снова ставший крестьянином; словом, пока что следовало заключить мировую с Альбером и с Адель, тем более что для этого представился удобный и выгодный случай.

Фернан, муж Адель, опять исчез. Город, в который он так часто ездил на своем новеньком велосипеде, все больше притягивал его и наконец поглотил его вместе с самокатом: уехав однажды в субботу, он не вернулся ни в понедельник, ни в другие дни недели, и с тех пор его на ферме не видели. Адель навела справки, это сделать было нетрудно. Он поселился неподалеку – в Шартре, и поступил там на завод чернорабочим. Жена не стала его беспокоить, тем более что он не очень-то радел о земле, хотя и стал благодаря своему браку с Адель одним из ее хозяев. Надо было заменить его наемным работником. «А что, если взять Альсида?» – сказала Адель. И Альсид согласился.

Он сделал еще лучше: первым повел речь о своих двух гектарах. Он не хотел их продавать, только сдал Женетам в аренду, и теперь земля лежала целым полем, что облегчало работы. Взамен Альсид попросил и получил разрешение обрабатывать для себя за плату, которую вычитали из его жалованья, участок земли в Никорбене, с тем что Альбер будет по воскресеньям помогать ему в работах. На лугу Женетов вместе с их стадом по-прежнему паслась корова Альсида, за которой бродил и теленок. Люсьенна пришла в себя, опомнилась, вовремя спохватилась и стала очень смиренной, всячески выражала желание исправиться и заставить всех позабыть, что она хоть и не сделалась перебежчицей, а все же короткое время была в лагере Мишеля Обуана. Теперь она гоняла стадо на луг и следила за ним, что занимало немало времени и возвращало ее к крестьянской жизни, которую она охотно соглашалась делить с Альсидом. Она мужественно и строго соблюдала принятые на себя обязательства, хотя и надевала, отправляясь в поле, платья, сшитые по городской моде, и душилась оставшимися у нее духами, – никак не могла отказаться от удовольствия попрыскаться одеколоном; Адель, поехав в Шартр на осеннюю ярмарку и зная, что флакон уже пустеет, привезла ей новый, потихоньку от Альсида, надеясь, что, если Люсьенна будет душиться понемножку, его хватит надолго.

Все это была внешняя сторона отношений. Дружить – дружили, оказывали друг другу услуги, но обе стороны думали о своем будущем. Однако земле, которая кому-то принадлежит, но по сути дела предназначает свои плоды для всех, усердная ее обработка шла на пользу, что бывает всегда: каков бы ни был исход схватки из-за нее между соперниками, она неизменно остается победительницей, а люди, которые возделывали ее и даже казались ее хозяевами, остаются ее рабами. Жизнь наций, народов и всего мира зависит от подобных же нерушимых правил.

Итак, на «Краю света» дружно принялись за работу, тогда как Мишель Обуан, покинутый Люсьенной и, несомненно, уязвленный ее «изменой», искал забвения в азартной карточной игре и в кутежах; теперь уже ясно было, что он очень скоро разорится, и Адель, хоть она и не отличалась мстительностью, была довольна таким положением. Когда Мишелю случалось встретиться на дороге с Женетами, он с ними больше не здоровался. Никогда он им, конечно, не простил бы, что они, как он это понял теперь, схватили его за горло.

Земельные владения хозяев «Края света» благодаря недавним приобретениям становились уже похожими на настоящее именье. Теперь у Женетов, считая участок, отданный в аренду Альсиду, было тридцать два гектара, они уже вышли из разряда «мелкоты». И Адель исподтишка подстерегала новую добычу: она выжидала, когда у Мишеля Обуана настанет срок уплаты по банковской закладной, которую он подписал сроком на три года, – она хорошо знала, что заплатить он не сможет, и, надеясь купить эту землю, скряжничала, чтобы накопить денег. Она урезала расходы и на пищу, и на всякие покупки и не скупилась только на то, что было необходимо земле, – не жалела, например, денег на удобрения. Но она не потратила бы ни единого гроша на то, чтобы облегчить труд людей, обрабатывавших ее землю, и на ферме все еще не было ни косилки, ни жатки, ни других очень нужных машин. Альбер прекрасно знал, чего в хозяйстве не хватает, знал, что и крышу надо починить, но теперь кассой ведала старшая сестра (Адель вполне это заслужила), и на все просьбы Альбера она так решительно отвечала: «Нет», – что он не смел настаивать.

Адель жила теперь в каком-то упоении, позабыв все свои страхи. Поистине то было лето ее жизни, развернувшейся во всей ее полноте, оно пело в ее душе. Да еще, словно желая оправдать ее оптимизм, природа шла ей навстречу: когда нужно было дождя – шел дождь, а если поля ждали солнца, стояло вёдро; бури налетали только после жатвы – сама природа, словно не желая испортить или расточать сокровища, которые она готовила для Адель, являла себя благожелательной, бережливой, так что можно было довериться ей и не бояться за урожай; не приходилось жаловаться на коварный грибок, на ржавчину и прочие болезни, нападающие на растения, можно было считать, что, если на «Краю света» взялись за какую-либо работу, значит, ей приспело время.

На ферме всех поглощала страда, ни о чем больше некогда было думать, и, когда умерла Мари, ее похороны не помешали мужчинам прямо с кладбища отправиться в поле – работа ждать не могла. Теперь Адель и брат ее остались одни, и больше чем когда бы то ни было хозяину фермы нужно было жениться, однако ж он не искал себе невесты.

Да он уже и не нашел бы никого по сердцу, потому что полюбил Люсьенну. Между ними ничего не было и, несомненно, никогда не возникло бы связи, но бездумная прелесть этой молодой женщины, все ее повадки, которыми она резко отличалась от других знакомых ему девушек, пленили его так же, как очаровали они Обуана, и хотя Альбер не воспылал к Люсьенне безумной, все пожирающей страстью, любовь потихоньку завладела его сердцем.

А Люсьенна теперь смиренно трудилась, выполняя обязанности, выпадавшие на ее долю, но вовсе не походила на рабочую лошадь, как Адель; сложения она была хрупкого, все ее движения казались легкими, она не могла бы, как старшая ее подруга, орудовать киркой или ломом. Ей поручалось ходить за коровами, и она делала это хорошо, так хорошо, что Адель, хоть и любила коров, охотно предоставила ей заботы о них.

Альсид все видел и понимал, как нравилась Люсьенна человеку, который стал теперь его хозяином. Но на этот раз он не толкнул жену в его объятия: он знал, что это бесполезно. Он работал вместе с Женетами и для них с таким же усердием, которое проявлял когда-то в хозяйстве Обуана; Альбер и Адель радовались, что перетянули его к себе. Да одного уж присутствия Люсьенны на их ферме было достаточно, чтобы Альбер был счастлив – он теперь не мыслил себе жизни без этой молодой четы. Ни на минуту у него не возникало желания отвести ей на «Краю света» место, не принадлежавшее ей по праву, но он и представить себе не мог, как он будет жить без Альсида с его могучими руками и без Люсьенны с ее очарованием. Адель вновь и вновь принималась убеждать брата взять себе жену и говорила ему:

– Ну, скоро наконец ты решишься? Кончай уж тянуть-то!

Но он отвечал:

– Брось толковать об этом. Нет у меня охоты жениться.

– А кому же после тебя ферма перейдет?

– Сыну моему. Будет у меня сын. А сейчас не время, рано еще.

Альбер не отличался пылким темпераментом, – работа отнимала у него слишком много сил. Как ни удивительным это может показаться, но он был человек сентиментальный. Если он и влюбился в Люсьенну, то между ними мог быть только платонический роман, Альбер хорошо это знал. А что касается прочего, то хотя эта женщина во всем была для него желанной, ему достаточно было три-четыре раза в год съездить в Шартр на Еврейскую улицу и успокоить там то, что отнюдь не являлось у него неодолимой потребностью. В пору молотьбы, когда разгоряченные подавальщицы снопов уступчивы и сами жмутся к парням на гумне, Альбер и не смотрел на них, потому что поблизости работала Люсьенна. Да, так уж это было, вот и все.

Альсид любил свою жену, так же как любил он землю, даже чужую землю. Люсьенна уже была на сносях. Отяжелевшая, с большим животом, она пасла коров на лугу, и Альбер так боялся за нее, как будто она от него зачала младенца, которого носила под сердцем. Он советовал Люсьенне быть поосторожнее, окружал ее всяческим вниманием, вызывавшим улыбку у насмешника Альсида, теперь уже не сомневавшегося в верности жены и убежденного, что у Люсьенны ребенок от него; это будет мальчик, утверждал он, и действительно у них родился сын.

– Да не беспокойтесь вы, женщина на то и создана, – говорил он Альберу.

– А если случится несчастье, упадет она, например?

– И то не страшно, – она крепкая. Недаром в Босе родилась, у нас коли женщина понесла, так из нее ношу не вытряхнешь.

Итак, родился мальчик, назвали его Гюстав – так пожелал Альсид; Люсьенна еще кругленькая, пополневшая, как все кормящие матери, теперь, выгоняя коров на пастбище, брала с собой ребенка, положив его в самодельную коляску, в ту самую, в которой Сова возила Альсида; Альбер, пожелавший стать крестным отцом младенца, всегда старался попасться им на дороге. Стоило тогда посмотреть, как он гримасничал и «делал козу» и «ладушки», чтобы позабавить малыша. Альсид ехидно посмеивался исподтишка. Позднее, неизвестно почему, Гюстав стал называть своего крестного «дядей», и Адель, хоть она этого и не говорила, подумала, что ребенка подучил Альсид. Ей и так уж не нравилось, что он дал сыну имя покойного Гюстава.

Для Женетов наступило лето, благодатное лето жизни. Солнце стало пригревать еще сильнее через три года, после того как Альсид и Люсьенна начали работать на «Краю света», возвращаясь каждый вечер ночевать домой, в Монтенвиль, – через год после рождения маленького Гюстава Адель купила первый большой участок, который Обуан вынужден был продать; теперь Мишеля совсем не видели в его именье, все там было брошено на произвол судьбы, отдано в руки наемных работников. Адель не видела его при покупке земли, сделка заключена была в Вове через нотариуса мэтра Фруа. В тот вечер она вернулась домой сияющая, с купчей в руке и, войдя в большую комнату, помахала этой бумагой, показывая ее трем своим домочадцам, сидевшим за ужином, который после смерти Мари всегда готовила Люсьенна.

– Ну, теперь у нас пятьдесят гектаров!.. Значит, придется нам приналечь на работу.

– Приналяжем, – сказал Альбер.

Он встал с места, налил всем вина и поднял свой стакан:

– Будем теперь вдвое больше работать, верно, Альсид? Верно, Люсьенна? А придет время, и Гюстав будет нам помогать.

Альсид ничего не ответил, его опередила Адель:

– Слишком уж быстро все пошло. Обуан вот-вот вконец разорится, мы и не поспеем приготовиться. А вовремя денег не припасешь, и купить не на что будет.

– Я вам дам взаймы, – смеясь, сказал Альсид. – Я ведь откладываю из своего жалованья и из тех денег, что мне приносит никорбенский участок. Да, с удовольствием дам в долг, если только мы с Люсьенной не заведем свою ферму.

Он обнял жену за талию, притянул к себе и посмотрел ей в глаза вопрошающим взглядом.

– Ну, зачем тебе это делать, Альсид? – воскликнул Альбер.

– А что ж не сделать-то? Вы любите нашего малыша, – вот как раз о нем и нужно нам подумать.

– Он мой крестник, а у меня нет наследника, – сказал Альбер.

– Сейчас нет, а может, и будет. Почему не быть у вас наследнику? Стоит только захотеть, вы же еще не старый. Во всяком деле, знаете ли, на других не рассчитывай, а только на себя, – верно, Люсьенна? В особенности насчет детей.

Люсьенна кивала головой, соглашаясь с ним. Альбер же почувствовал в словах Альсида ехидство и скрытую угрозу, которые подметил у него однажды вечером в давнишнем их разговоре. С тех пор вражда между ними прекратилась, все как будто сгладилось, все позабылось. Сначала Люсьенна, а потом ее ребенок отбросили во тьму прошлого неприятные воспоминания, но сейчас у него выступил холодный пот при мысли о том, что когда-нибудь он останется один с Адель, не будет больше видеть Люсьенны, не будет работать бок о бок с Альcидом, и в эту минуту он пожалел, что Альсид не стал его родственником, каким он мог бы стать в свое время.

– Глупости ты говоришь! – сказала Адель, повернувшись к Альберу, – дети у тебя будут, сам народишь. Альсид верно говорит – каждый за себя.

– Я вижу, мы с вашей сестрицей понимаем друг друга, – с кривой улыбкой проговорил Альсид.

– Неужели ты уйдешь от нас? – спросил Альбер, и в голосе его чувствовался страх, который он не мог скрыть.

– А зачем мне уходить? – сказал Альсид. – Сейчас у меня только и есть что никорбенский участок, который вы мне сдали в аренду, да моих два гектара, – мы их для вас запахиваем. Разве с этим можно начать?

– Нам ведь хорошо вместе, – сказал Альбер и с отчаянием посмотрел на Люсьенну.

– Да это я так, в шутку говорю, – отозвался Альсид и, подняв свой стакан, воскликнул: – За процветанье «Края света». – Потом добавил: – И за наше здоровье!

Глава VIII

Теперь уж никто не сомневался, что Мишель Обуан разорился и вскоре из его рук уплывет наследственное владенье, которое с таким трудом сколотили его дед и отец – теперь это уже было только вопросом времени. Самые солидные с виду предприятия разваливаются куда скорее, чем создаются, силы разрушительные одолевают созидательные силы, и летом всё гниет быстрее, чем зимой. Относительно именья Обуана Адель правильно сказала, – развал шел так быстро, что ей невозможно было бы собрать вовремя денег для покупки земли, и она терзалась, пытаясь разрешить неразрешимую с виду задачу. Альсид невольно подсказал ей, как это можно сделать.

После разговора, который был в тот вечер, когда Адель вернулась из Вова, купив большой участок по первой закладной, просроченной Обуаном, брат и сестра держались настороже. Однако ж, поразмыслив и подсчитав, они решили, что Альсид и его жена не так-то скоро уйдут от них, и если у этой молодой пары есть честолюбивые, но законные стремления завести свое собственное хозяйство, время для этого еще не настало; чтобы стать фермером, надо иметь по меньшей мере десять гектаров да притом найти участок, на котором имелись бы постройки, необходимые для фермы, чтобы можно было разводить на ней домашнюю птицу и скот: свинарник, коровник и прочие службы, сараи для инвентаря, не говоря уж о жилом доме. На все это нужны немалые деньги, и Альсиду еще долго не удастся накопить такую сумму. Однако расчет Женетов не оправдался, кое-что они не приняли во внимание.

Истекло два года. Все шло прекрасно в течение этого ничем не омраченного лета их жизни, когда все созревало с удивительной легкостью. Но вот вовский нотариус Фруа сообщил Адель, что скоро настанет срок новой закладной Обуана – на этот раз на более значительный участок – двадцать гектаров. Обуан выдал это обязательство вскоре после первой закладной сроком на пять лет без права возобновления. Итак, нужно было или достать денег, или отказаться от покупки. А как же тогда было Женетам расширить свои владения? Этому мешала бы чересполосица, если бы заложенный участок Обуана перешел в чужие руки, а перекупить его никогда не удалось бы. Узнав обо воем этом, Адель вернулась из Вова жестоко взволнованная, сердце у нее колотилось, она яростно сжимала кулаки. Когда тележка въехала во двор, Альбер как раз возвращался один с поля. Альсид кончал работу на другом конце поля, а Люсьенна еще не пригнала коров с пастбища. Адель, не распрягая лошадь, привязала ее к железному кольцу, вделанному в стену около жилого дома. Широко взмахивая рукой, она стала подзывать брата, и, когда он подошел, повела его в большую комнату.

– Иди!.. Иди сюда скорее! – приказала она. – Поговорить надо.

Они стояли друг против друга – она в старомодном парадном платье, которое считала нужным надевать для поездок в город, и тем более к нотариусу, в шляпке, купленной давным-давно по случаю приглашения на свадьбу, и эта шляпа криво сидела у нее на голове, так как шляпные булавки плохо держались в ее черных с проседью, густых и жестких волосах, заплетенных в толстые косы.

– Ну вот, – сказала она. – Фруа меня предупредил: теперь пойдет в продажу тот участок, что около Ормуа, – двадцать гектаров. Или бери, или отказывайся. А чтобы взять, денег надо выложить втрое больше, чем у нас есть.

– Так много? Как же быть теперь? – спросил Альбер.

– Не знаю, – ответила она, – но что-то надо сделать.

– Ты придумала?

– Нет.

– У Альсида занять? Он ведь предлагал…

– Столько у него не найдется. Поговорить-то, конечно, можно. Да, придется, – сказала она. – Но остальные деньги где-то надо будет найти.

– Я думал, что прикопим денег к сроку.

– Я тоже так думала. Но после войны земля-то все дорожала. Нынче гектар золотом покрой – вот он сколько стоит.

– У нас, стало быть, пятьдесят гектаров золота!

– Правильно. Только это ничему не поможет. Надо еще прикупить земли, а где деньги взять, не знаю.

Несмотря на всю свою храбрость, она страшно испугалась.

– Бедный мой, бедный братик!.. Экая незадача! Не купить нам… Не купить!..

Во двор вошел Альсид с косой на плече, Альбер увидел его через отворенную дверь и позвал:

– Эй, Альсид!.. Иди-ка сюда!..

Альсид проверил лезвие косы, повесил ее на крюк, словом, не спешил на зов.

– Да иди сюда, чертов парень!

Засунув руки в карманы своих дерюжных штанов, Альсид направился к крыльцу с обычным своим насмешливым видом, к которому, однако, со временем все привыкли.

– Вы хотите поговорить со мной, хозяин?

– Ну да, раз тебя зову.

Альсид вошел и сразу взялся за кувшин с сидром и за стакан.

– Выпью маленько сидру. Заслужил сегодня. Здорово поработал. Кончил всю полосу. А жарища-то какая! Вот уж лето так лето! Но жаловаться грех, это к лучшему. Вчера я съездил в Никорбен, посмотреть, как у меня на участке. Там тоже будет нынешний год хороший урожай!

– Слушай, Альсид, – сказал Альбер, – вот какое дело… Адель сейчас приехала из Вова…

– Я видел тележку во дворе. Пойду распрягу вашу лошадку, Адель.

– Адель была у нотариуса. Теперь уж дело-то идет о том участке, что в Ормуа. Вон оно как! – сказал Альбер.

– Вы, значит, купите?

– Хотим купить.

– Правильно сделаете.

– Так-то оно так. А только цены на землю вскочили, уж не знаем, хватит ли у нас…

– Ну, и вот, – прервала его Адель, – ты говорил нам…

– Верно! – подтвердил Альсид, – верно, я говорил.

– И если у тебя есть деньги…

– Деньги есть.

–Ты, может, дашь нам взаймы?

– Не могу, – ответил Альсид.

Брат и сестра пристально смотрели на него, словно ушам своим не верили.

– Но ведь ты же говорил… – решился напомнить Альбер.

– Говорил. И опять бы сказал, если бы можно было. Да вот не могу теперь.

– Почему же?

– Самому деньги понадобятся.

– На что понадобятся? – спросила уязвленная Адель.

– Сейчас узнаете, Адель, сейчас узнаете, – ответил Альсид. – Случай представляется.

– Какой-такой случай?..

– Для нас случай.

– Уж не собрался ли ты?..

– Ну да, – сказал Альсид, – ферма Энкорм…

– Лачуга… да и та еле держится. И далеко… За Обуановым именьем, в сторону Гранвиля?

– Правильно. Ферма Энкорм: двенадцать гектаров и дом.

– Дом-то чинить надо. Того и гляди, завалится.

– Правильно.

– А земля…

– Земля хорошая: луг – пять или шесть сетье… Перелески есть, а все остальное – пахотная земля, и под свеклу, и под пшеницу годится… Да еще клин засеян в этом году люцерной.

– Двенадцать гектаров? И тебе под силу их купить?

– Хочется своим хозяйством обзавестись. Люсьенна так задумала.

– Ах, дьявол! Или вам плохо здесь?

– Хочется своим домом зажить.

– У тебя же есть дом в поселке.

– Правильно, – мы его продадим, уже покупатель нашелся. Да еще деньги у нас отложены… Потом у Люсьенны есть вещички, она согласна их продать…

– Какие вещички? – Ну, разные там… Золотые побрякушки… Мелочь, но кое-что за них можно выручить.

– С ума ты сошел! Не хватит ведь у тебя денег.

– А надо, чтоб хватило, – мы уже решили купить. Раз представился случай. Я уж, можно сказать, договорился.

– Как же ты нас не предупредил?

– Не успел. Там до сих пор все в аренду было отдано, я и думать об этом не думал. (По-видимому, Альсид говорил неправду.) А вчера вечером встретил в Монтенвиле хозяина фермы. Он мне сказал, что хочет продать, потому как срок аренды кончается. Я ему сказал, что могу взять, тем более что мой домишко в поселке его устраивает и он готов его купить. Ну, мы и договорились. Как хотите, господин Женет, а бывает так, что надо сразу решать.

– Да ты же не можешь купить, у тебя денег нет.

– А Земельный банк на что?

– Тебе дадут там?

– Под обеспечение. Земля же у меня будет. У них так: берешь в долг и выплачиваешь из своих заработков. А раз я не прошу всей суммы, то дело может устроиться, я справлялся.

– Значит, и мы тоже можем занять!.. – сказала Адель.

Она уже позабыла о решении Альсида, о его дезертирстве. Альбер стоял весь бледный, – он и не думал об участке в Ормуа, он думал о Люсьенне. Энкорм далеко, по ту сторону имения Обуана, если Люсьенна уедет туда, он никогда больше ее не увидит. И при этой мысли он понял, как Люсьенна дорога ему.

– Нет, ты не сделаешь этого, Альсид, не сделаешь! – сказал он молящим тоном.

– Да ведь надо. Вы тоже бы так сделали.

– Неужели ты уйдешь от нас?

– Придется, – ответил Альсид с обычной странной своей усмешкой. – Теперь уж больше нельзя нам у вас оставаться.

– Так вот сразу и бросишь нас?

– Нет, не сразу, когда хлеб уберем. Мне надо до осени починить лачугу на ферме и выехать из поселка. А тогда я примусь за зимние работы.

– Да с чем?

– Не беспокойтесь, я все обдумал. Хватит грошей, чтобы купить плуг и даже лошадь, если понадобится. А не хватит, так буду брать лошадь поденно: тоже договорился.

– Да уж ладно, – сказала Адель. – Мы не можем их удерживать. Они в своем праве, чего же им не попытать счастья? Не век же батрачить на чужих. Да и чего уж так расстраиваться? Уйдет от нас Альсид, – мы, понятно, много потеряем, но надо постараться по-другому устроиться: нанять работницу и работника, а может, и двух работников – для обоих дела хватит.

– Расходы-то какие!

– Но ведь и земли будет больше. Земельный банк! Вот как хорошо придумано!..

– Люсьенны больше не будет!

– Наймем кого-нибудь. Не хуже Люсьенны будет работать.

– И за скотиной работница будет ходить?

– Будет делать все, что ей прикажут. Да ведь и я тут буду…

Адель пришла в какое-то восторженное состояние. Земельный банк!.. Земельный банк!.. А дурак нотариус ничего ей об этом не сказал! Правда, она его и не спрашивала, до сих пор она давала понять, что у нее всегда найдутся деньги – сколько потребуется. Пусть теперь он достанет их для нее – так или иначе, лишь бы достал!.. Участок они купят, теперь можно в этом не сомневаться. И работу наладят, как надо. Прежде всего, раз земли будет на двадцать гектаров больше, то уж нельзя вести дело так, как на маленькой ферме: понадобятся и работники и машины. Да, теперь, надо все поставить на широкую ногу, – только так можно подготовиться к новым приобретениям и постепенно скупить все именье Обуана, вместе с домом и всеми постройками.

– Ладно, – сказала она, – так и сделаем. И если хочешь, Альсид, продай нам два своих гектара. Может, это тебе на руку?

– Нет, – ответил он, – я же вам сказал: сколько надо, все у меня будет. А эти два гектара я по-прежнему стану сдавать вам в аренду и каждый год получать с них доход. Цену я повышать не хочу. На вашем месте я продал бы никорбенский участок – четыре гектара.

– Хорошая мысль! – согласилась с ним Адель. – Тебе уж этот участок не нужен будет.

«Работница… вместо Люсьенны, – думал Альбер, – жизнь совсем будет не мила. Ах, дьявол! Надо поскорее жениться… Все равно на ком, мне теперь безразлично».

– Если надо, – сказал он Адель, – я согласен жениться.

– Наконец-то! – обрадовалась она. – Наконец-то образумился! Жена – ведь это работница, а жалованье ей платить не надо, только кормить ее. Да вот спроси Альсида, разве он не рассчитывает, что его мальчишка будет ему помощником, когда подрастет?

– Ну, понятно, – ответил Альсид, – надо, чтобы и он работал для будущих своих дней.

Но Альбер еще раз заговорил о том, что уже было решено, – все цеплялся за обманчивую надежду. О женитьбе он сказал в минуту досады и гнева, но в глубине души и не думал об этом. Жениться? На ком? Ни одна женщина не привлекала его, кроме Люсьенны, пожалуй.

– Ты хорошо подумал, Альсид? Ты знаешь, на что решаешься?

– Оставь, Альбер. Наверное, давно уже у них это на уме. Оставь! Силой не удержишь ни его, ни Люсьенну. Мы им постараемся помочь, если будет время и средства. Так или иначе, а все равно надо по-другому устраиваться, раз земли у нас прибавляется. Альсид был первым нашим работником, вот и все.

Альсид подумал: «Первым работником. Правильно, а ведь ни одного франка они не прибавили мне». Он хорошо знал Женетов, они походили на него, он в конце концов, может, доводился им родственником, а если и не был им родней по крови, то уж, во всяком случае, был им сродни по своей тяге к земле.

– Я рад, что вы не сердитесь на меня, – сказал он.

Но сам-то он сердился на них, он никогда не переставал на них сердиться, – с тех пор как родился, с тех пор как услышал то, что о них говорила его мать. Но он смотрел вперед, не останавливал взгляда на ферме Энкорм. Все когда-нибудь устроится, надо только выждать. Бог все рассудит. Слово «бог» было для Альсида только словом, потому что в бога он нисколько не верил. Да, придет день, и суд божий свершится, надо только верить, что он должен свершиться… и делать то, что для этого надо.