Текст книги "Пять сетов"

Автор книги: Поль Виалар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Нет. Сердце как будто стучит не так уж бешено. Пульс выравнивается. Неужели знакомое всем атлетам – боксерам, бегунам – второе дыхание? Еще больше собраться. О, какого усилия стоит каждая секунда! Кажется, к руке возвращаются гибкость и сила. Не бежать за этим мячом! Не идти к сетке!

Вот и кончено. Завеса, застилавшая глаза, падает, разрывается. Еще немножко выдержать. Еще немножко...

Все к лучшему. Снова виднеется толпа. Позади слышен легкий шум, который производит кинокамера. Нет, у него никогда и в мыслях не было сделать вид, что поскользнулся... Он бы не сделал этого... Не мог он так поступить!..

А поступил ли бы он все же так? Теперь, когда пришло облегчение, он знает, что будет задавать себе этот вопрос. Он достаточно честен с собой. Сделал ли бы он это ради того, чтобы обрести Женевьеву?

Рейнольд выигрывает игру.

Очередь Жана подавать.

Сахар.

Это его право. Это дозволено. Сахар – не допинг, не наркотик; сахар– только пища. Никто не запрещает Рейнольду поступить так же. Сахар – это классическое средство восстановить улетучивающуюся энергию.

Быть хорошим мастеровым.

Добросовестно работать.

Всадить свой мяч, как всаживают в стену гвоздь.

И когда гвоздь вошел и хорошо уже сидит, перейти к следующему. Выправить скос от неудачного удара молотком. Так держать!

Взять эту игру. Есть!

Нажать еще на Рейнольда. Заставить его отступить от сетки.

Пригнув голову, плечи вперед, упорно напирать, не обращая внимания ни на что. Думать лишь об очках, которые накапливаются одно к одному и уже составляют итог.

Рейнольд снова устремляется в атаку.

Неизвестно, что тревожит его в эти минуты, но драма, которую он переживает, должно быть, подобна той, что переживает Гренье. Впрочем, вряд ли от игры этой, как для Жана, зависит все его существование.

Хотя кто знает...

Кто может знать...

– Счет третьего сета 5:4! Ведет Гренье.

– 6:5!

– По шести.

– 7...

Ни один не сдает. Необходимо все же, чтобы что-нибудь нарушило это невероятное равновесие.

«Хочу!» – сжимая зубы, думает Рейнольд.

«Хочу!»– внутренне кричит Жан Гренье.

Ведет Жан. Но начиная с пятой игры ни тот, ни другой ни на йоту не сдал, не сделал ни малейшей уступки противнику. И что в том, что Рейнольд сравнивает счет? Десятки раз в каждой игре этого сета они попеременно то вели, то сравнивали счет.

– Подача Рейнольда!

– По пятнадцати!.. По тридцати... Ровно... Больше... Ровно... Больше у Рейнольда... Ровно... Больше у Гренье... Сетбол!..

Толпа замерла. Не слышно ни звука, ни возгласа. Наступило поразительное безмолвие, нарушаемое лишь стуком мячей. Толпа чувствует, что малейшее движение, самое незначительное слово может повлиять на результат, который зависит от пустяка... Почти от пустяка... У того, кто выиграет этот сет, есть возможность, отдохнувши, выиграть четвертый. Если это ему удастся – а ведь он тогда с воодушевлением снова бросится на штурм!– то все будет кончено...

– Ровно... Больше у Рейнольда... Ровно... Больше у Гренье... Сетбол!..

Рейнольд подает– в сетку.

Второй мяч...

Он проходит.

Уже Жан принял его...

– Зашаг! – кричит судья.

Рейнольд, кажется, не слышал и продолжает играть. Жан намеренно не принимает мяч. Рейнольд в недоумении подымает голову. Судья на вышке справляется у судьи на линии.

– Зашаг,– подтверждает последний.

Таково правило. Надо подчиниться. Судья на вышке вынес решение.

Ошеломленные, Рейнольд и Жан опускают руки.

Выиграть сет таким способом! Это возмущает Жана.

Не так он себе представлял свою победу. Что до Рейнольда – он ошарашен и все еще не понимает, что случилось.

Толпа ропщет, затем разражается криками, выражает свое мнение.

Она обожает Жана, но сейчас – за Рейнольда.

Есть что-то неприемлемое в этой ошибке, засчитанной в последнюю секунду.

Возможно, игрок при подаче и наступил на черту, но Жан хорошо знает, что и с ним это случалось не раз в продолжение этих трех сетов, а судья ничего не говорил. Жан подыскивает слова, но не находит ничего подходящего. С уст его срывается глухой протест:

– Нет!.. Нет!..

Толпа также протестует:

– Нет!.. Нет!..

Судья колеблется. Решение не отменяют.

Рейнольд поворачивается к судье на линии и на своем ломаном французском языке переспрашивает:

– Я сделал... ошибка ноги?..

– Да,– подтверждает судья.

Рейнольд ничего не отвечает. Он направляется к вышке.

Он знает, что значит решение судьи, и подчиняется. Он проиграл.

– Нет! – кричит Жан.

– Нет! – кричит толпа.

– Я прошу переиграть этот мяч! – говорит Жан.

Судья колеблется. Взглядом как бы вопрошает всех, игроков и толпу.

– Переиграем! – настаивает Жан.

Движение на скамьях трибун. Некоторые зрители протестуют, желая закрепить выигрыш за Гренье. Другие стоят за благородство в игре. Зрители сильно разочарованы. Чтобы такой сет и кончился таким образом! Никто не видел эту ошибку, никто не обратил на нее внимания.

В решении судьи чувствуется предвзятость. Толпа освистывает судью. Последний объявляет:

– По просьбе господина Жана Гренье мяч будет переигран!

Со скамей раздается как бы крик облегчения:

– Господин Рейнольд, будьте любезны вернуться на свое место!

Молчание.

Рейнольд медленно повинуется.

Становится для подачи.

И раз за разом – он не согласен, не может допустить, чтобы ему делали «подарок» – посылает оба мяча, один в левый, другой – в правый угол площадки и в буре выкриков, невозмутимый, направляется прямо к Жану и вместе с ним – к выходу, ведущему на отдых.

– Игра и партия господина Жана Гренье со счетом 8:6! Счет сетов 2:1. Ведет Жан Гренье! – объявляет судья.

Молчаливо, бок о бок, Жан и Рейнольд исчезают. Зеленое полотнище опускается за ними.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Перерыв

Буря выкриков сопровождает их уход.

Крики слышны даже в раздевалке, где каждого из них поджидает массажист. Они растягиваются на столе для массажа. Отдых. И здесь каждое мгновение на счету.

– Ноги, Лонлас!

Своими чудодейственными руками Лонлас прохаживается по мускулам Жана. Он нащупывает затвердения, узлы мышц, места, где скопились токсины.

Жану необходимо новое усилие воли, чтобы расслабиться, демобилизоваться, не теряя способности вскоре, через мгновение, снова собраться, потому что перерыв – очень короткий... Такой короткий!

– Не сопротивляйтесь,– предлагает массажист.

Есть. Плечи, теперь правую руку; не надо, чтобы под нажимом пальцев образовалась травма: разгоряченные мышцы так уязвимы.

Под влиянием неотступно преследующей его мысли Жан приподымается.

– Нет, не двигайтесь! Что вы хотите?

Жан молчит. Снова послушно ложится, еще раз отдает себя в руки Лонласа. А между тем он страстно хочет все узнать. – Где Рафаэль?

– Он придет.

– Я хочу его видеть.

– Несомненно, сейчас явится.

Он должен был находиться здесь, Рафаэль. Он прекрасно знает, то его игрок нуждается в нем. Он не может не прийти. Разве что... – Вам что-нибудь нужно? – Нет, ничего. – Замечательный, этот последний сет! – Он – орешек,– говорит Жан, думая о Рейнольде. – Вы справитесь с ним! Жан разражается лихорадочной яростной вспышкой:

– Да. Справлюсь! Даже не будь этого зашага, я бы справился с ним!

– Мне это хорошо известно,– говорит Лонлас.– Все это знают.

И правда! Все верят в него. Все, даже мальчишки и женщины, которые пришли сюда впервые, и даже все те, кто попросту только читает газеты. Он не разочарует их.

– Я справлюсь с ним! – повторяет он.

– Так доверьтесь мне, не пытайтесь вставать!

В самом деле, Жан снова сделал попытку привстать. Наступает глубокое молчание. Ловкие руки Лонласа обжигают все тело Жана. Удивительна эта чувствительность тела, даже самой кожи!

– Можно войти?

Какой-то шум у двери.

– Нет!– отвечает Лонлас.

– Да! – говорит Жан.

– Хозяин запретил...

– Хозяин? Какой хозяин?

Злоба вспыхивает в Жане при мысли, что так называют Рафаэля.

– Мы хотим поздравить Гренье! Мы хотим ему сказать...– раздаются голоса.

– Никого не пущу!.. Никого!– сопротивляясь вторжению, повторяет Лонлас.

Верно, не надо никого. Но все же надо бы узнать от кого-нибудь, что с Женевьевой.

– Кто тут?– спрашивает Жан.

– Массан... Грегуар... Женисье...

Это все игроки в теннис. Жан окликает одного:

– Массан!

– Да, Гренье! – через приоткрытую дверь отзывается Массан.

– Что приключилось с Перро?

– Во время первого сета с Ван Оостен она упала...

– Что с ней?

– Не знаю. Мы были на трибуне, смотрели твою игру... Я слышал– ее отвели на перевязочный... Чертовская игра, Гренье!

– Постарайся что-нибудь разузнать!

– Относительно Женевьевы Перро? Мы ходили к ней. Нас не впустили. Рафаэль с ней.

Рафаэль! Везде и всегда этот Рафаэль!

– Пойди скажи ты ему, этому Рафаэлю, что я хочу его видеть еще до конца перерыва. Так надо.

– Безусловно! Ему следовало бы находиться здесь!

– Быть может, она получила серьезное повреждение?

– Упала. Подумаешь, ей не впервые падать! Конечно, досадно из-за финала...

– Пошевеливайся, черт возьми!

– Не расстраивайся, Жан! Мы рассчитываем на тебя. Мы доверяем тебе. Ты выиграешь у Рейнольда!..

– Попробую. Иди... И, ради бога, поживее!

Снова руки Лонласа и неотступная тревога. И бешеная злоба от сознания, что Рафаэль там, возле нее, в то время как он прикован здесь.

– Расслабьтесь!

Только бы Рафаэль пришел до начала игры! Необходимо знать. Остается сет, быть может, два... Надо подвести итог всей встрече. Рейнольд силен. Разница между ними, когда не вмешивается злосчастный рок, лишь в том, что у одного из них большая воля к победе. Жан выиграл два сета из трех. Достаточно теперь, чтобы он выиграл еще один. Надо бы взять четвертый. Он может это. Он отдаст этому все, на что только способен. Прижмет американца к стенке. Выбьет его из колеи. Уничтожит. Жану необходим этот сет, чтобы все было кончено, чтобы не было пятого, чтобы Женевьева не поехала одна – одна с Рафаэлем – в Австралию.

Какое-то неистовство владеет им, и он не хочет от этого избавиться,– пылающий огонь любви, всей ненависти, всей убежденности в необходимости победить. Когда Рафаэль явится, он скажет ему, бросит в лицо свою уверенность...

– Вы не хотите немного попить?

– Нет, ничего не хочу.

Жан ощупывает карман. Осталось всего два куска сахара. Может не хватить. Этот сахар, который он сгрызает в трудную минуту,– в некотором роде суеверие, своего рода самовнушение.

– Лонлас, пошли кого-нибудь за сахаром! Кусковым... в бар, в ресторан... быстро! Необходимо достать его, прежде чем снова начнется!

– Кого послать?– спрашивает Лонлас.

– Сам сходи!

– Ладно,– отвечает Лонлас.

– Это очень важно! Рассчитываю на тебя... Шесть... восемь кусков! Прошу тебя, не поручай никому! Сам принеси, чтобы я не волновался.

– Лежите спокойно! Обещаете?

Лонлас бросает взгляд на свои часы: прошла уже половина перерыва. Он укрывает Жана, чтобы тело его не остыло, набрасывает плед на ноги, на грудь – пуловер.

– Сейчас вернусь!

Жан прислушивается к его торопливым шагам, удаляющимся по цементной лестнице.

Тишина. Снаружи доносятся голоса: толпа бурлит, движется, обсуждает. Этот гул, напоминающий отдаленное извержение вулкана, вскоре, когда он приблизится, сольется в один крик, в один возглас радости или разочарования.

Недалеко от него – тоже звуки голосов: слышна иностранная речь. Друзья и советники Рейнольда окружили его. Что касается Жана, то он один на один со своей тревогой. Он ненавидит Рафаэля, но ему было бы необходимо eго присутствие. А Рафаэль сейчас возле пострадавшей Женевьевы и, быть может, низко, лицемерно пользуется ее мимолетной слабостью.

Дверь открывается. Кто это?

Два журналиста. Жан хорошо знает их.

– Можно войти?.. Мы хотим сказать вам...

– Нет!.. Нет!..

Журналисты делают вид, что не расслышали. Тот, что старше, рассыпается в бесконечных комплиментах. Все, что он говорит, он и в самом деле думает. Он так и напишет в своей газете. Жан сражался за Францию!.. Незабываемый день!.. Героические часы!.. Стереотипные фразы следуют одна за другой... За Францию? Действительно ли за нее сражался Жан? В таком случае Франция – это Женевьева!

– Оставьте меня, прошу вас! – говорит Жан.

Журналисты, добившиеся того, что хотели, выходят на носках, как из комнаты больного:

– Понимаем... Мы уходим... Мы вам не желаем под руку удачи... Вы одолеете Рейнольда!...

Они пытаются теперь пробраться в кабину американца, которому, по всей вероятности, скажут то же самое.

В коридоре слышен шум голосов.

Нет, нет, никого, больше никого!

Жан встал. Он – перед дверью и готов защищаться от вторжения. В эти минуты ему необходимо остаться наедине с самим собой:

– Нет! Нет! Нельзя!

Но дверь открывается – вернулся Лонлас... и с ним Рафаэль... В то время, как массажист ведет переговоры с какими-то неизвестными, затем закрывает дверь на ключ, подходит Рафаэль. Они стоят лицом к лицу. Говорит Рафаэль. Он разражается потоком слов:

– Я должен поздравить вас, Жан!.. – Рафаэль берет его руку обеими руками и с подчеркнутой приветливостью трясет ее.– Вы были хороши! Великолепны! Третий сет... Конца я не видел... Я только что от мадемуазель Перро... пришел сказать вам...

– Что с ней? – спрашивает Жан.

Но Рафаэль продолжает как заведенный:

– Вы одолеете Рейнольда! Вы все время держали его в руках. Я не говорю о вашей минутной слабости, это бывает со всеми... Будь я там в этот момент, я посоветовал бы вам сделать то, что вы и сделали... Не напрягаться... Отдохнуть... Что за важность– проигрыш нескольких очков!.. Только конечный результат идет в счет... А он теперь в вашу пользу, этот результат... Вы гораздо сильнее Рейнольда!..

– Нет,– говорит Жан.– Не «гораздо». Но, полагаю, достаточно, чтобы выиграть, чтобы...

«Чтобы поехать в Австралию»,– думает он.

– Я не видел всей игры из-за этого несчастного случая...

– С ней что-то серьезное?

– Нет... Нет,– он усмехнулся.– Успокойтесь, жизни мадемуазель Перро опасность не угрожает. Все время, все три сета я не присутствовал, но за то время, что наблюдал игру, смог все же заметить... оценить... Рейнольд – стена. Он принимает мячи безотказно, из любого положения... Удар слева у него безукоризнен. Он напоминает мне удар Билла Тилдена, который у задней линии отбивал так с полулета. Не мне вам говорить о его ударе справа. Работа ног у него исключительная и очень быстрая. Вам удалось несколько обводящих ударов, но он перехватывал не раз. Низкий с лета у него превосходный, и по диагонали он бьет неотразимо! Не легко переиграть такого молодца! Вы недостаточно пользовались свечой...

– Пробовал. Он отвечает смешем, и, уверяю вас, это здорово у него получается.

– Нет, не так уж здорово. Ветер ему помогал. Поверьте, вы можете выиграть очки, заработать немало очков таким способом. Зато ему с вами не везет, потому что вам удается замечательный смеш слева, который позволяет пропустить мяч и все же отбить его. При свече вы выигрываете таким способом три метра. Рейнольду не посчастливилось обладать таким ударом...

– Да... Да...– отвечает Жан.

Рафаэль прав. Рейнольд отбил раньше свечу только потому, что ветер притормозил мяч. Жан было думал, что обвел его... Неужели же Рафаэль и в самом деле хочет, чтобы Жан выиграл?

Конечно, разве может он желать другого! Ведь это его долг. Рафаэль – и долг.

Но вот он снова берет его руку обеими руками и с жаром трясет ее. С желанием убедить, в котором не чувствуется никакой фальши, он говорит:

– Вы выиграете, Жан! (Он назвал его Жаном.) Так надо! Сегодня вечером вы станете ведущим мировым игроком, и это после победы над Рейнольдом, первым номером Америки! Вы это можете. Так надо, Жан!

Каков бы он ни был, Рафаэль, но то, что он говорит, Жану очень важно. Он знает все значение, которое Жан придает этой встрече, чем в точности она является для него... и для самого Рафаэля, если Жан выиграет. В отсутствие заболевшего Брюйона он исполняет обязанности капитана команды. Чтобы выполнить свой долг, он пришел влить уверенность в Жана. Это хорошо и имеет немалое значение для игрока, в особенности если принять во внимание, что Рафаэлю известны все данные проблемы. В конечном счете, быть может, он и порядочный человек, и если они в Австралии окажутся вместе, Жан согласен на равных началах разыграть партию, ставкой в которой является Женевьева. Победит тот, кто окажется лучшим. Жан говорит:

– Спасибо, Рафаэль! Думаю, если ничего серьезного со мной не случится, я смогу побить Рейнольда. Вы совершенно правильно подсказали мне насчет свечей... Я воспользуюсь этим указанием... и выиграю четвертый сет... Мы выиграем полуфинал. И там, в Сиднее, финал... и Кубок... Положитесь на меня!..

Рафаэль ликует. Он дружески крепко хлопает Жана по спине:

– Да-да, финал... в Австралии. Вы выиграете его... И вы привезете кубок во Францию... снова он будет у нас, как во времена «мушкетеров»– Боротра, Лакоста, Брюньона, Коше!.. Вы достойны их!.. Достойны стать их продолжателем...

Как приятно услышать то, что говорит Рафаэль! Он первый заговорил об Австралии, куда Жан, если победит, поедет... последует за ним и Женевьевой... Волна счастья прихлынула к его сердцу. Конечно, он выиграет!

– А... мадемуазель Перро?– спрашивает Жан.

– Вот как обстоит дело,– отвечает Рафаэль, который, чтобы придать себе серьезный вид, морщит лоб.– Она так нелепо упала во время игры с мадемуазель Ван Оостен, в первом сете... Обыкновенное падение, самое обыкновенное... потеряла равновесие... Мяч, который она не ожидала, но все же могла бы взять... если бы не упала на бок... Она не смогла продолжать!..

– Вывихнула ногу?

– Нет. Она упала на руку... неудачно.

– Удивительно,– как раз это и привиделось Жану,– на руку! Рафаэль продолжает:

– Понятно, я при этом не присутствовал. Смотрел, как вы играли. За мной послали... Она была уже на перевязочном.

В точности как померещилось Жану: рана на ладони, красное пятно хромистой ртути, растекшееся по всей ладони до основания пальцев...

– Сразу же позвали врача. Он пришел, когда я был еще у нее.

– Обидно! – сказал Жан.– Она могла разнести Ван Оостен как хотела!

– Конечно! Она вела со счетом 4:0.

– Вот и финал... Кубок Санджерса... раз в жизни представившийся случай...

– Да, так-то! – говорит Рафаэль.

– И она не была в состоянии держать ракетку?

– Об этом не могло быть и речи!

– Страдала?

– Очень. Ей, впрочем, сделали даже укол...

– Ах! Пришлось?

– Знаете, ведь когда перелом...– замечает Лонлас.

– Перелом?! – почти вскрикнул Жан.

Рафаэль опускает голову. Видимо, злится на Лонласа за то, что он проболтался.

– Да. Кисти...– нехотя подтверждает он.

– Кисти?

– В трех местах,– говорит Лонлас.– Только что, когда я ходил за вашим сахаром, я встретил врача.

– Но... значит...– произносит еще Жан.

– Значит,– подхватывает Лонлас, так как Рафаэль упорно отмалчивается,– она теперь на два месяца скована, в гипсе... и затем понадобится еще по меньшей мере шесть месяцев, прежде чем сумеет взяться за ракетку, чтобы выступить в каком-нибудь турнире.

Рафаэль предупреждает Жана:

– Я не хотел говорить... Не хотел, зная ваши... дружеские чувства к ней, это известие могло вас расстроить, растревожить к концу игры... к концу этой столь ответственной, самой серьезной встречи, какую вам приходилось когда-либо проводить...

– Вы не хотели,– кричит Жан,– чтобы я знал перед игрой, что Женевьева получила повреждение, что на протяжении месяцев она лишена возможности играть, не в состоянии поехать в Австралию!.. Вы сказали себе: он разделается с Рейнольдом. Он выиграет, Жан поедет, а она останется!.. И вы, вероятно, устроились, чтобы тоже остаться?! Даже если еще не сделали этого, найдете в последнюю минуту причину, предлог, чтобы федерация заменила вас и вы могли остаться подле нее!..

– Гренье, прошу вас, не время сейчас!..

– Вот, значит, почему так внезапно вам захотелось, чтобы я выиграл!..

– Прошу вас, замолчите!.. У меня лишь одна забота– спорт.

– Спорт!.. Вы заботитесь лишь о самом себе! И не стесняетесь в средствах, чтобы достигнуть цели!

У Жана вырывается рыдание, слезы брызжут из глаз. Как он молод еще, наивен!

– Подлец! Подлец! – кричит он.

Лонлас пытается его успокоить. Жан отбивается, хочет отделаться от него, возвращается к Рафаэлю.

– Вы с ума сошли, Гренье! – говорит Рафаэль.– Если бы вам не предстоял столь ответственный матч, я бы вам не простил этих слов. Мадемуазель Перро получила повреждение. Это так. И в Австралию она не поедет. Но, помилуйте, разве это моя вина? Разве я ее толкнул?

Да, дело обстоит гораздо хуже– судьба против Жана. После стольких усилий, такой затраты энергии, в момент, когда победа у него почти в руках, победа, которая помогла бы ему обрести Женевьеву,– и вот та же победа отнимает ее от него безвозвратно! Выиграть теперь– это уехать, расстаться, это потерять ее. Нет, не надо выигрывать, незачем больше выигрывать!..

– Сволочь! – сквозь стиснутые зубы цедит Жан.– А что, если я дам себя побить?

Рафаэль пожимает плечами:

– Я хорошо знаю вас, Жан. То, что произошло, ничего не меняет. Вы будете играть, как должно, и победите Рейнольда.

– Нет!– твердит Жан.– Нет!

– Кубок этот – нежданный, негаданный шанс в вашей жизни. Победив, вы становитесь знаменитостью...

– Что мне за радость?

– Вы будете сражаться вовсю и одолеете Рейнольда. Вы ведь порядочный человек, Жан!

Дверь открывается. С ракеткой в руке появляется Рейнольд. Жан берет свою.

– Господа,– произносит кто-то,– перерыв кончился!

– Ведь вы порядочный человек,– вполголоса повторяет Рафаэль.

Не глядя на него, Жан отвечает:

– Вы так уверены?