355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Поль Уинлоу » Конан и карусель богов » Текст книги (страница 15)
Конан и карусель богов
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 22:33

Текст книги "Конан и карусель богов"


Автор книги: Поль Уинлоу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Стоявшие на стенах защитники Шамара приветствовали появление королевских знамен Аквилонии дружными приветственными кликами. Уже угасшая надежда на спасение вновь ожила в их сердцах. К стенам двинулись и стар, и млад, а лучшие воины стали собираться подле городских ворот, приготовившись в случае необходимости сделать вылазку.

В стане врагов никто не проявил и малейшего намека на беспокойство. Без суеты и паники отряды шемитов дружно полились навстречу аквилонцам; офирцы и кофитяне тоже стали покидать возведенные против шамарских стен осадные валы, оставив там лишь небольшие заслоны. Равнина запестрела бесконечным разнообразием оттенков – ярко разодетые отряды разных племен двинулись на северо-восток, охватывая показавшийся на равнине авангард аквилонского войска широким полукругом. Враги не спешили. Конан хорошо понимал их замысел. Сдавить еще не успевшее развернуться в боевые порядки аквилонское войско с флангов, засыпать стрелами, не давая завязать ближний бой, окружить, и...

Конн распоряжался спокойно и без спешки. Верховые лучники выдвинулись вперед; под их прикрытием строилась пехота, на крыльях занимала позиции конница; боссонцы и Черные Драконы остались в резерве.

"Что же еще они позволят мне сделать? – лихорадочно думал киммериец, окидывая равнины привычным взором полководца. – Что еще задумали они, именующие себя Неведомыми Богами?"

Все поле перед изготовившимися к бою аквилонцами было заполнено вражескими отрядами. Смуглые, черноволосые шемиты в желтых и алых одеяниях, пешие или на низкорослых выносливых лошадках; высокие кофитяне в зеленом и синем, их ощетинившаяся длинными копьями пехота и тяжелая кавалерия благородные рыцари в покрытой шелками броне; утонченные офирцы в синем и голубом, в их рядах Конан заметил и черное с серебром знамя Вольного Отряда, воинства наемников, в котором некогда служил и сам.

Помимо регулярного войска, на поле оказалось и несметное число вчерашних землепашцев, мастеровых, мелких купцов, просто горожан – тех, кого захватил в свои смертельные объятия безумный вихрь этой странной войны, кого он лишил разума и погнал сеять смерть и разрушение наравне с самыми жестокими и кровожадными наемниками. Эти плохо вооруженные, не знающие строя отряды роились, словно потерявшие улей пчелы, среди блистающих сталью королевских дружин.

Аквилонцам пришлось остановиться. Враги нависали с трех сторон; и, хотя крылья армии Конна прикрывали достаточно крутобокие холмы, на вершины их пришлось поставить по крупному отряду. Знаменосец с силой вонзил в землю заостренное древко аквилонского гордого штандарта с золотым львом в алом поле. Ряды войска замерли; так волей-неволей пришлось принять план, за который ратовал многоопытный Просперо – дать оборонительное сражение. Надо сказать, что подобное не раз удавалось Конану – враги слишком часто переоценивали свои силы и недооценивали силу небольшой, но прекрасно обученной и верящей в своего короля аквилонской армии...

Остановились и противники аквилонцев. Они не торопились, уверенные в победе, они смаковали это ожидание триумфа, как горький пьяница смакует каждую каплю старого, выдержанного вина. Их, пришедших с огнем и сталью на землю Тарантии, было – как стало ясно теперь – вчетверо больше, чем бойцов у Конна. И вот-вот должен был прибыть стигийский флот.

Некоторое время армии неподвижно стояли друг перед другом. Атака на вчетверо более сильного противника и впрямь отдавала безумием; Конан крепко сжал локоть сына, удерживая того от соблазна бросить в бой полки лучников.

– Пусть начнут они, – склонившись к уху Конна, бросил киммериец. Сейчас это было единственным решением. Должен же наступить момент, когда ниточки у марионеток начнут путаться!

Наконец вражеские предводители потеряли терпение. Взвыли трубы, заревели рога, грянули цимбалы; заколыхались полотнища многочисленных разноцветных знамен, шеренги качнулись вперед; всадники пришпорили коней. Конан чувствовал, что сильные мышцы сына непроизвольно вздулись под его пальцами.

Конники шемитов двинулись вперед. Отсюда, сверху, они напоминали деловитых муравьев; один их передовой отряд был едва ли не в половину всего аквилонского войска. Еще несколько мгновений – и воздух наполнило гудение бесчисленных стрел. Аквилонские пехотинцы подняли щиты; навстречу шемитам двинулась легкая кавалерия под водительством самого Гонзальвио. Вслед за всадниками бежали пешие лучники, спешили пращники, на ходу крутя ременные петли своего немудреного, но убийственного оружия. Конан услышал, как позади него загомонили встревоженные боссонцы – лучшие лучники хайборийских стран, они терпеть не могли, если перестрелка завязывалась без их участия...

Аквилонцы стреляли точнее и лучше, шемитские всадники падали; кое-где воины Гонзальвио уже сцепились с врагами; не выдержав столкновения, шемиты поспешно отворачивали коней.

Над полем поднималась пыль. Знакомая до боли Конану пыль ратного поля. Желтовато-серая туча, в которой тонули даже боевые клики сталкивающихся полков. Расстроив и разметав ряды вражеских конных лучников, аквилонские всадники отошли назад, к своей пехоте, пешие же пращники, стрелки и арбалетчики продолжали перестрелку...

Бой завязался, но как-то вяло, к немалому удивлению Конана; враги делали все, словно по трактатам о военном искусстве. Киммериец ожидал яростного порыва, бушующих безумных толп – нечто вроде того, что ему пришлось увидеть на южных границах Пуантена. Или Неведомые вновь сменили тактику? Марионетки пляшут по-другому?

К лучникам и пращникам присоединились щитоносцы, ловко прикрывая большими щитами и себя, и стрелков; шемиты окончательно смешались и поспешили убраться восвояси, выйдя из-под обстрела. Вялая их атака не принесла врагам Конана никакого успеха; они лишь даром потеряли многих.

– Они словно приглашают нас атаковать, – сквозь зубы процедил Конн.

– Это западня, – бросил в ответ Конан, и Просперо согласно кивнул, услыхав эти слова. – С места не трогаемся. Пусть нападают сами!

Но враги явно не проявляли никакого желания завязать настоящий бой. Лучники обеих армий продолжали осыпать друг друга стрелами, перевес все сильнее клонился на сторону аквилонцев; их ряды стояли неколебимо. Просперо, больше всего боявшийся обходов и окружений, отрядил несколько больших конных отрядов далеко в стороны, но пока эта предосторожность оставалась излишней. Вяло отвечая на аквилонские стрелы, шемитско-кофитско-офирская армия переминалась с ноги на ногу, не начиная атаку и не отступая. Враги ждали чего? Стигийцев? Но и без них они имели почти четырехкратное превосходство. Так что же случилось? Неужели у кукловодов перепутались-таки те самые невидимые ниточки, что приводили в движение послушных марионеток-людей?

– Отец, мы так и будем стоять здесь? – полушепотом обратился к киммерийцу Конн, с трудом сдерживая нетерпение. Конан очень хорошо понимал его – враг явно растерян, самое время ударить сейчас по нему, чтобы эти гордецы покатились бы без оглядки назад, прочь от шамарских стен и дальше, за Тайбор, к аквилонской границе...

– Будем, – жестко отрезал Конан. Всем своим существом он ощущал в тот миг направленный на него насмешливый взгляд. Неведомые развлекались, решив погадать, каким окажется следующий шаг предоставленного самому себе киммерийца?

Перестрелка на равнине тем временем затихла. Оставив множество неподвижных тел, шемиты откатились. Кофитяне и офирцы топтались на месте, ничего не предпринимая.

– Кром! – вырвалось у Конана. – Еще немного, и я сам прикажу атаковать!

Быть может, армии бы так и простояли друг перед другом весь день, но, как всегда, все решила нелепая случайность, как сперва показалось всем – за исключением Конана.

Выглядело все так, словно толпившиеся в промежутках между офирским и кофитским полками землепашцы и горожане, нелепая толпа, вооруженная одними вилами да топорами, которым здесь было никак не место, наконец потеряла терпение и, точно обезумев, слепо повалила вперед, прямо на щитоносные ряды аквилонской армии.

Конан стиснул зубы. Он один понимал, что у несчастных крестьян и купцов, магией оторванных от привычных занятий и втянутых в грязное и кровавое дело, попросту помутился рассудок, что опрокидывало все расчеты высокомерных Богов. Конану казалось, что он проникает в мысли каждого из этих бедолаг; а перед его внутренним взором на миг мелькнуло напряженное лицо Гуаньлинь.

Да, ниточки начинали путаться – а иные и вовсе рвались.

– Отставить луки! – во всю мощь могучих легких заорал Конан, завидев, что стрелки первых аквилонских рядов уже натянули тетивы.

Без всякого строя, рыхлой толпой, с дикими воплями, потрясая своим никчемным оружием, люди бежали вперед, прямо на стену начищенной стали. Без доспехов, они все были обречены, – однако сами не сознавали этого. Весь их рассудок заполнила одна-единственная мысль – впереди враг, которого они должны убивать; а какой Ценой – это Неведомых не беспокоило.

– Командуй атаку! – проревел сыну Конан. – Конницу вперед!

Никто не мог понять его плана; и тогда киммериец дал шпоры коню. Черные Драконы устремились вслед за ним; Просперо с некоторым запозданием махнул рукой и еще двум конным полкам резерва.

Человеческая волна с размаху ударила в плотный строй аквилонцев. Однако клинки и копья пехоты Конна еще не успели собрать обильной кровавой жатвы, как на равнину с гиканьем вынеслась предводительствуемая Конаном конница.

Как в былые годы, киммериец летел вперед на великолепном и злом коне, подняв меч и ощущая за спиной топот тысяч и тысяч тяжелых копыт, грозную поступь покорных его воле полков. Промчавшись сквозь расступившиеся ряды аквилонской пехоты, Конан ударил в бок нестройной толпе крестьян. Он не хотел никого убивать; прежде не знавший в битве удержу, опьяняясь всякий раз кровавой резней, на сей раз он жалел этих бедняг, сведенных с ума... Он не хотел их поголовного истребления – лишь бы повернуть обезумевшее человеческое стадо.

Жеребец Конана грудью сбил с ног одного атакующего, затем второго, третьего... Люди с воплями бросились врассыпную – киммериец, грозно воздевший меч, казался воплощением карающего бога войны. И кто-то из лишившихся рассудка горе-вояк тут же истошно завопил: "Окружают!" Ничего страшнее представить себе эти несчастные уже не могли. Разом растеряв свой бесноватый напор, они обратились в паническое бегство, точно овцы, подгоняемые свирепыми пастырями...

Насколько стремительной была атака новоявленных воинов, настолько же стремительным оказалось и бегство. Толпа врезалась в плотный строй офирской конницы и началась невообразимая свалка. Офирцы видели накатывающуюся следом могучую лавину аквилонской конницы; встретить ее удар они могли, лишь сохранив четкий порядок, и потому не нашли ничего лучшего, как безжалостно рубить оказавшихся у них под ногами обезумевших людей. Сабли и ятаганы замелькали в привычной кровавой работе; лишенные доспехов землепашцы гибли десятками и сотнями. И все же офирцы смешались, потеряли строй и, когда на них ударили всадники Конана, не выдержали и стали отступать.

Киммериец легким движением меча отвел нацеленное ему в грудь копье и его ответный удар развалил разряженного офирского всадника надвое. Не помогли ни кольчуга, ни нагрудники; мертвое тело грянулось оземь, а меч Конана уже сокрушал следующего противника. Вслед за киммерийцем по врагу ударили и Черные Драконы; устоять перед этими великолепными воинами не мог никто. Растерянные офирцы подались назад; и прежде, чем кто-либо во вражеском стане успел понять, что происходит, в самой середине вражеского строя возник разрыв.

Конан осадил коня и, поднеся к губам большой рог, хрипло затрубил, созывая своих. Дело было сделано, враг вышел из спячки, повсюду – и справа, и слева – полки трогались с мест, спешили резервные отряды. Вновь появились шемиты-лучники; и Конан скомандовал отход. Он не собирался класть весь свой отряд в этом безнадежном бою. Предпринятая им атака была лишь приманкой, на которую послушно клюнули не слишком искушенные в знании людей Неведомые Боги. Они приказали своим подручным начать общий приступ; они испугались! Испугались самого простого разрыва строя их слуг – и это значило, что Конан прав, и ниточки продолжают путаться.

Отряд Конана бросил коней в галоп, уходя от преследования. Киммериец видел, как аквилонские щитоносцы и копейщики разомкнули ряды, готовясь пропустить скачущую конницу, всадники промчались сквозь строй, и стена щитов вновь была восстановлена.

Конан осадил коня возле королевского стяга. Бледный от волнения Конн подскочил к отцу первым и почтительно придержал его стремя, хотя в этом, естественно, не было никакой нужды.

– Почему ты не взял меня с собой? – голос Конна звенел от обиды.

– Потому что у Аквилонии должен быть король! – прорычал в ответ киммериец.

– Он у нее есть! Это – ты!

– Это – ты, порази меня длань Крома! И не гневи меня подобными глупостями!

Конн опустил голову и мучительно покраснел.

– Теперь ты должен разрешить мне удалиться, – совершенно серьезно продолжал Конан. – Ты король; и ни один твой подданный не вправе покинуть твое общество, не испросив твоего соизволения. Мне пора возвращаться, взмахом руки киммериец указал вниз, где враг подступил уже почти к самым шеренгам аквилонцев.

Накатывающийся со всех сторон девятый вал врагов встретили шелестящим колючим вихрем. Шемиты стреляли на скаку, но лучники Конна искусно укрывались за большими щитами и не тратили стрел даром.

И все же в этот день стрелы не могли остановить атакующих. Неведомые прибегли к испытанному оружию – внушили противникам аквилонцев лживое чувство неуязвимости. И сейчас легионы обреченных слепо лезли навстречу убийственному ливню стрел, собственными телами прокладывая дорогу следующим шеренгам. Земля перед аквилонским строем покрылась мертвыми телами и кровью. Дорого заплатив за последние футы, враги все же дорвались до пеших воинов Конна; свист стрел сменился громовым лязгом оружия и многоголосыми воплями. Враги навалились со всех сторон, сделав ставку на численность.

Со всех направлений густо летели стрелы. Шемиты оправились от понесенного в первой схватке урона и дружно ударили; конные копейщики офирцев не щадили себя; навалились в пешем строю кофитяне; сдавленные с трех сторон, аквилонцы начали медленно, шаг за шагом отступать, все теснее и теснее смыкая ряды.

Просперо с каждой минутой становился все мрачнее и мрачнее; впервые за долгие годы знаменитый полководец попал в такое положение. Разгром казался неминуемым; сколько еще смогут аквилонцы сдерживать такой всесокрушающий натиск? А если подойдут стигийцы, на каждого воина в армии Конна придется уже по пять врагов.

Сын Конана тоже выглядел невесело. Его армия сражалась в полукольце; там, внизу, у подножия холма, ежеминутно и ежесекундно умирали люди, которых он, Конн, присягал защищать и оберегать, присягал разумно править ими; разве заслуживает он короны?

На миг в сердце Конана тоже вполз предательский ледяной холодок, однако киммериец тотчас изгнал его усилием воли. Сейчас... сейчас... пусть втянутся побольше. Киммериец верил в своих аквилонцев. Надо было продержаться эти самые первые, самые трудные минуты: сейчас напор врагов ослабнет, они поневоле дрогнут и откатятся, чтобы атаковать вновь – чтобы снова быть отброшенными.

За передовыми полками аквилонского войска в томительном бездействии стояли резервные отряды. Они ждали. Сейчас, вот сейчас их король взмахнет рукой в латной перчатке – и они, его верные воины, опрокинут этих жалких вояк, что толкутся сейчас перед стеной аквилонских щитов...

Однако Конн, как и его отец, лишь молча смотрел на развертывающуюся битву. Все поле перед ними перегораживала сплошная, густая масса врагов. Их отряды казались неисчислимыми, а из глубины равнины все время подходили все новые и новые полки. Стоя на месте, аквилонская армия оказывалась обреченной; но и атака тоже привела бы к гибели. Конн до крови закусил губу и взглянул на отца. Сам он колебался, не зная, что предпочесть скомандовать ли отход, спасая войско (что было бы, наверное, разумнее), или же, очертя голову, бросить все силы в одну, последнюю отчаянную атаку. Что еще оставалось ему делать?..

Губы Конана сжались в узкую полоску, на скулах вспухли желваки. Куда же должен быть направлен тот один-единственный удар, чтобы наверняка рассечь незримые нити, протянутые к душам противников Аквилонии на этом поле? Вокруг киммерийца, точно изваяния, застыли пятеро воительниц и посланец Крома; последний, похоже, к чему-то прислушивался.

А тем временем первые ряды аквилонского войска продолжали отступать шаг за шагом. Наконечники копий увязали во вражеских телах, мечи застревали в разрубленных черепах, щиты тяжелели от во множестве вонзающихся в них дротиков. Гандерландцы, известные своей стойкостью, вынуждены были медленно отходить, чтобы только не оказаться погребенными под грудами вражеских тел. И шемиты, и офирцы, и кофитяне, казалось, обезумели, забыв о самосохранении. Люди с размаху бросались на копья, лошади собой пробивали частоколы копей и гибли, всадники падали в самую гущу пеших воинов Конна, но, пронзенные со всех сторон мечами, успевали сразить одного или даже двух аквилонцев. Передовые полки Тарантии стояли уже по колено в крови, своей и чужой. По мере возможности командиры пеших полков старались менять воинов первой линии, давая истомленным бойцам время отдохнуть за спинами товарищей, но силы аквилонцев мало-помалу убывали, а враги сражались с возрастающей яростью.

И все же, сжимая строй, аквилонское войско держалось. Крутобокие холмы защищали его крылья; враг же, вместо того, чтобы попытаться зайти в глубокий тыл Конна, продолжал снова и снова бросать своих воинов в лобовые атаки. Для Конна это поведение офирских и кофитянских командиров оставалось загадкой, Конан же, как ему казалось, понимал, что творится: власть Неведомых оказалась небеспредельна, они могли лишь заставлять людей умирать по своей прихоти, но не выполнить сложный план тонкого маневра, требующий истинного искусства. Да и чего ради было стараться им, Неведомым? Гибнущие люди значили для них несоизмеримо меньше, чем для ребенка его куклы. Неведомые не жалели своих живых игрушек.

Посланец Крома тронул бока своего коня шпорами и подъехал к Конану.

– Мне кажется, что где-то здесь, на поле, наш общий и недобрый знакомый, горбун Зертрикс, – угрюмо сообщил он киммерийцу. – Наша единственная надежда – покончить с ним. Насколько я понял, воззвав к могучему Крому, нашему Отцу – именно Зертрикс гонит на нас сейчас этих несчастных...

Конан прищурился, вглядываясь в поле боя, словно в морскую даль. Его острый взор скользил по задним рядам вражеского войска; глаза, которые могли заметить чужой парус на самом горизонте, до рези всматривались в мельтешение крошечных с такого расстояния человеческих фигурок.

– Ты надеешься разглядеть его отсюда? – удивленно начал было посланец Крома, однако в ту же секунду Конан схватил его за руку.

– Я его уже разглядел, – с ненавистью прорычал киммериец. – Клянусь всеми богами и демонами, на сей раз он от меня не уйдет!

– Он стал более... уязвимым, что ли, – не слишком уверенно произнес посланец. – Сила прямо-таки изливается сейчас из Зертрикса... и еще я ощущаю в нем какую-то боль, словно от некоей раны... Но все это так зыбко и неопределенно... Проклятье! Как я ненавижу эту неопределенность! – внезапно взорвался слуга Отца Киммерии. – Но постой! Ты говоришь, что видишь Зертрикса?!

– Вижу, – неотрывно глядя куда-то вдаль, бросил киммериец. – И я не я буду, если мы сейчас не попробуем пощекотать его острием!

Конан повернулся к молчаливым, подавленным воительницам.

– А ну-ка, подружки! – громыхнул он. – Любовное томление еще не вытеснило из ваших прелестных головок умение держать меч?! Если нет – то за мной!

– С нами Кром! – вскричал посланец, вздымая на дыбы своего коня и, вслед за Конаном, бросил его вскачь вниз с холма. Пятеро воительниц устремились за ними.

И тут все, стоявшие подле королевского штандарта Аквилонии, увидели, что вокруг стремительно несущейся семерки всадников закружилось серебристо-зеленое облако тонкого, прозрачного пламени. За спиной Конана распустился удивительный кроваво-красный плащ из чистого огня. Подняв меч, киммериец мчался прямо на ряды аквилонских воинов; закричали десятники, лучники и копейщики спешили освободить дорогу Великому Королю, пусть и отрекшемуся от престола. Не прошло и нескольких мгновений, как киммериец верхом на своем вороном врезался во вражеские ряды.

Конан вновь чувствовал былое упоение боем и меч тонко пел в его руке кровавую песнь победы. Летящие стрелы отскакивали от прочных лат, вражеские клинки ломались, словно деревянные, сталкиваясь с серым мечом киммерийца; и окутывавшее его призрачное пламя внушало ужас всем его противникам.

Вслед за Конаном мчался посланец Крома, его громадный боевой топор мерно поднимался и опускался; после каждого удара замертво падал еще один враг. Мелькали сабля Карелы, прямой меч Белит, кинжалы Раины, ятаган Испараны, цепь Валерии...

Черные Драконы дисциплинированно продолжали ждать приказа, с надеждой глядя на Конна. Молодой король неотрывно смотрел на спину стремительно удалявшегося отца: что за безумно смелый план возник в голове Конана Великого?!

Семеро всадников прорубались сквозь вражеские ряды, отмечая свой путь грудами мертвых тел. Конь Конана ступал по крови, его брюхо покрылось алым; всякий раз, когда его копыто касалось земли, высоко вверх летели багряные брызги, и те, кто избег смерти от клинка киммерийца, находили ее под подковами королевского скакуна.

На всем протяжении фронта аквилонцев продолжался отчаянный бой. Подавляющее большинство вражеских воинов даже не заметило неистовой атаки киммерийца и его странных спутников. Офирцы, кофитяне, шемиты продолжали наседать на пятящийся аквилонский строй и Конну пришлось посылать резервные отряды то к одному, то к другому угрожаемому месту. Больше всего на свете ему в ту минуту хотелось крикнуть "за мной!" своим гвардейцам и сокрушительной лавиной устремиться вслед за скрывшимся во вражеских рядах отцом. И в то же самое время он понимал, что делать это нельзя ни в коем случае. Конн смутно догадывался, что отец нацелил свой удар на неведомую составляющую вражьего чародейства – но исход битвы все же решали простые мечи. Их пока что было куда больше у врагов Аквилонии.

Конан без устали пришпоривал покрытого вражеской кровью жеребца. Враги для него перестали существовать; точно заведенный, киммериец отбивал рушившиеся на него со всех сторон удары, отвечал собственными смертоносными атаками – однако все это время видел лишь крохотную скрюченную фигурку там, в глубине поля, за самыми дальними шеренгами врагов. Он знал, что это Зертрикс. Чья-то магия помогала Конану в те мгновения – быть может, это действовала Гуаньлинь.

Горбун не пытался бежать. Он спокойно ждал приближения неистовой кавалькады, держа в опущенной руке обнаженный меч, широкий и короткий. Острие клинка смотрело в землю.

Мельтешение вражеских мечей внезапно кончилось. Конан и сам не заметил, как они пробили толщу воинов вторгшейся армады; на небольшом холме в одиночестве стоял горбун.

Конан дико гикнул и погнал коня во весь опор. Он понимал, что Зертрикс – страшный противник, и его нельзя недооценивать; ярость уступила место холодному расчету, опьянение боем внезапно исчезло – и киммериец соскочил с коня именно в тот момент, как горбун вытянул вперед левую руку и прищелкнул пальцами, после чего под копытами жеребца тотчас же разверзлась земля и скакун со всего размаху полетел куда-то в открывшиеся бездонные пропасти...

Чтобы отразить выпад Конана, Зертриксу пришлось пустить в дело пренебрежительно опущенный было меч. Удар был страшен, серый клинок киммерийца сломался, Зертрикс направил острие прямо в живот Конана, однако сила взмаха киммерийца была такова, что обломок меча в его руке, продолжая движение, ударил зазубренным краем прямо в горло горбуна.

Зертрикс захрипел, глаза его дико выпучились, из зияющей раны, шипя и пузырясь, заструилась иссиня-черная кровь. Не утратившие, однако, силу, его руки стиснули было Конана, но в тот же миг на голову Зертрикса рухнул боевой топор посланца Крома. От подобного удара вдребезги разлетелся бы любой шлем, однако железная шапка горбуна выдержала: правда, хватка его на мгновение ослабла.

Именно этим коротким мгновением и воспользовалась подскочившая следующей Белит. С неженской силой она оторвала обмякшее тело горбуна от продолжавшего кромсать ему горло Конана; толчок – и уродливая фигура, кувыркаясь и нелепо распялив руки, полетела вниз, в самим же Зертриксом открытые неведомые бездны. Зеленые губы земли с глухим чмоканьем сомкнулись, поглотив добычу.

И в то же мгновение угас огненный плащ за плечами киммерийца. Все существо его пронзила страшная боль; с хриплым стоном Конан упал на колени. Обретенные на краткий миг силы не были даровым подарком.

Однако в тот миг, когда земные пучины поглотили тело Зертрикса, конечно же, не убитого, а лишь на время отброшенного – ряды противников Аквилонии дрогнули и лишились своего бесноватого мужества. Они вновь стали обыкновенными офирцами, шемитами, кофитянами, точно так же боящимися смерти, как и прочие народы. Их атаки по-прежнему разбивались о несокрушимый строй аквилонской пехоты, и прежняя сила натиска исчезла.

Однако трубить победу было еще рано. Враг по-прежнему многократно превосходил численностью войско Конна; а вдобавок на широкой глади Тайбора появились черные паруса стигийских галер.

– Конан! Конан, вставай! – несмотря на всю силу, посланцу Крома далеко не сразу удалось оторвать от земли неподъемное тело киммерийца. – Похоже, шемиты разобрались первыми. Скачем, иначе сейчас обратимся в дикобразов!

Горбоносые смуглокожие лучники на скаку послали первые стрелы. Одна отлетела от плечевой пластины доспеха Конана.

Все семеро были обессилены и чувствовали себя совершенно разбитыми. И речи не могло быть о том, чтобы повторить безумный прорыв через все ряды вражеского войска. Конан повел кавалькаду прочь, рассчитывая обогнуть смертное поле и вновь вернуться к своим.

Трудно сказать, какое черное чародейство помогло в тот миг стигийцам заметить бывшего короля и его шестерых спутников. На головной галере что-то злобно и торжествующе завопили, и к стрелам шемитов прибавились стигийские. Галера мощно выгребала против течения; тяжело нагруженная лошадь, несшая Конана и посланца Крома, не могла опередить корабли.

Киммериец оглянулся, на миг ему показалось, что за тонкими мачтами галер виднеются еще какие-то, против обыкновения речных капитанов одетые парусами, однако картину тут же скрыл изгиб берега.

Киммерийца и его спутников окружали со всех сторон. На реке – стигийцы, со стороны холмов – всадники – шемиты. Горбоносые воины ухитрились отыскать где-то лазейку и теперь грозили вот-вот перекрыть отряду Конана последний путь отступления.

К киммерийцу мало-помалу возвращались силы. Посланец Крома сунул ему в ладонь шершавую рукоять длинного и широкого кинжала, почти меча: возле крестовины клинок имел толщину в палец.

Если бы у спутников Конана были свежие лошади, они, верно, смогли бы оторваться от погони; но животные, похоже, отдали во время безумной скачки сквозь вражеские ряды не меньше сил, чем их наездники. Покрытые пеной, животные спотыкались все чаще и чаще. Шемиты и стигийцы настигали.

Откуда-то спереди, из сплетения ветвей на склоне лесистого холма, свистнула первая вражеская стрела. Дальнейший путь был отрезан.

Белит первой спрыгнула на землю, потрясая окровавленным клинком. Глаза ее горели черным огнем; сейчас она казалась воплощением Смерти.

– Сюда! За камни! – вскричала она, указывая на неширокое кольцо замшелых гранитных глыб, поставленных стоймя неведомой великанской рукой. Расположенное достаточно далеко от того леса, где уже засели шемиты, это место могло послужить временным убежищем.

Конан не успел возразить – из чащи навстречу им полетели уже не единичные стрелы, а целые десятки коротко свистящих чернооперенных колючих меток Смерти. Прорыв сквозь вражеские ряды стал невозможен, и киммерийцу поневоле пришлось повернуть вместе с остальными к кольцу каменных глыб.

Стигийская галера резко уперлась веслами в воду; с носа и кормы полуголые рабы-якорщики спихнули вниз громадные камни, остановив бег мрачного корабля. К левому борту галеры сбегались лучники и пращники и, судя по всему, с судна уже готовились спустить шлюпки. То же самое происходило и на остальных четырех стигийских кораблях, далеко опередивших основные силы своего флота.

– Будет жарко, – невозмутимо заметил посланец Крома, лишний раз проверяя, крепко ли насажена его боевая секира.

Семеро едва успели укрыться, как по камням звякнули первые стрелы. Положение Конана и его спутников казалось безнадежным – они одни против самое меньшее тысячи противников...

– Пока мы живы – будем жить! – хрипло вытолкнул из пересохшего горла киммериец и, привалившись к камню, стал наблюдать за неспешной высадкой стигийцев.

– Они дрогнули, мой повелитель! – уже третий гонец приносит это известие к черно-золотому штандарту Аквилонии. Натиск повсеместно слабел однако измученное долгим сражением войско Конана не могло перейти в общую атаку. Свежих отрядов почти не осталось – одни лишь Черные Драконы, последний резерв на случай самой последней крайности.

– Разумнее всего попытаться выйти из боя, мой повелитель, – шепотом предложил Просперо. – Оставим им поле, пусть тешатся призраком победы, а наутро уже ударим по-настоящему. Люди очень измучены, а одной гвардии для полной победы не хватит...

Слова старого, мудрого и в меру осторожного полководца почти убедили Конна; в душе осталось лишь смутно-саднящее сомнение – ударив раз, нужно ударить еще раз; за ночь отдохнут не только его воины, но и бойцы врагов... хотя Просперо, наверное, прав – отдохнувший аквилонец стоит пяти воинов из иных земель...

И тут молодой король заметил подходящий стигийский флот. С узких и длинных черно-зеленых галер на берег уже устремился поток низкорослых бритоголовых лучников. А дальше виднелись и другие корабли, не галеры, парусники...

– Пр-проклятье! – сжал зубы Конн, видя, как стигийские лучники деловито засыпали стрелами правый край аквилонской армии, как под колючим ливнем дрогнули и смешались истомленные нескончаемым боем полки первой линии...

– Гонзальвио, подмогу на правый фланг! – коротко приказал молодой король – и невольно вздрогнул при виде того, что его старый товарищ по детским играм со внезапно посуровевшим лицом сдвинул вниз забрало.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю