Текст книги "Операция «Хаос»"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава 8

Сейчас мы собрались для одной интермедии. Я проскочу по ней быстро. По остальным (позже) – тоже. Зачастую они были для нас – для Джинни и меня – более интересными и важными, чем те эпизоды, когда на сцену выступает Враг. Подлинное дело человека – не борьба, не опасности, не мелодрамы. подлинное дело – работа, особенно, если человеку так повезло, что то, что он делает, доставляет ему удовольствие.

Подлинное дело – это отдых и развлечения, и встречи с любовью, и создание семьи, и неожиданные, но приятные маленькие приключения.

Однако, то, что случилось с нами в этой области, вряд ли вас особенно заинтересует. У вас своя жизнь. Кроме того, тут многое касается только нас, и никого более. И еще одно: для передачи сообщения у меня есть только эта ночь. Еще чуть-чуть, и напряжение, возможно, станет слишком сильным.

Не знаю. Но без нужды рисковать не буду. Этому я научился там.

В конце концов используют интермедии, чтобы вкратце изложить некоторые эпизоды.

Ладно?

Первый эпизод, о котором я сейчас рассказываю – это, примерно два года назад. Джинни и я оставались еще на службе в течении нескольких месяцев, хотя непосредственного участия в сражении не принимали. Мы с ней не виделись, что было хуже для нас обоих. Все новые командировки и перемещения бросали нас то в одну, то в другую сторону.

Война продолжалась не слишком долго. Носящие халаты познали вкус сепаратизма. И Халифат распался, как бьется брошенное на землю стекло. Революции, бунты, расколы, кровная месть, банды и постоянные военные поражения. Америке и ее союзникам не нужны были вооруженные силы, чтобы занять оставшуюся у врага территорию. Враг сам просил, чтобы его оккупировали. Чтобы был восстановлен порядок до того, как наступит мир и голод. Благодаря нашим особым талантам, мы Джинна и я – пересекли почти пол мира, но… не вместе.

Мы потратили уйму времени. Тем не менее, мне понадобилось немало времени, чтобы взаправду решиться сделать ей предложение. И хотя ее ответное письмо было нежным, в нем не было «да». Осиротев очень рано, она, повзрослев, превратилась в женщину, нуждающуюся в любви. В женщину, с нерастраченными запахи любви. Эта, сильная духом и телом девушка, не позволит, чтобы ее будущая любовь кончилась неудачей. Она не выйдет замуж, если не уверена, что это – на всю жизнь.

Почему-то меня демобилизовали раньше ее, и вновь я стал восстанавливать связи, прерванные войной. Следов войны было заметно в Соединенных Штатах на удивление мало. Хотя захватчики заняли почти половину территории, они продержались там очень недолго. А потом мы погнали их, и им было не до того, чтобы причинять значительные разрушения.

Пострадали только такие, долго удерживаемые завоевателями городишки, как этот несчастный Тролльбург. По пятам за армией следовали гражданские чиновники. И действовали они быстрее и эффективнее, чем я ожидал. А может, просто сама цивилизация оказалась достаточно устойчивой. Точно так же оправляется земля от вызванных технологических разрушений.

Так что, я вернулся в мир, который, если не считать нехватки некоторых продуктов (это скоро прекратилось), казался вполне знакомым. Я имею в виду, внешне. Психология сделалась какой то иной. Люди были до глубины души потрясены тем, что случилось. Потрясены, я полагаю, более глубоко, чем они сознавали сами. И значительная часть населения была выбита из равновесия. от немедленных социальных потрясений нас спасло, несомненно, само обилие появившихся эксцентрических течений. Слишком много оказалось демагогов, самозванных пророков, ложных чародеев.

Сумасбродов от религии, политики и науки. Психов с религиозным фанатизмом новые диеты и новый образ жизни. И одни Бог знает, кого еще. Все они старались изничтожить друг друга. Некоторые, например церковь Иоаннитов, большинство приверженцев которой предпочли сохранить анонимность, скоро приобрело зловещий характер.

Однако, все это не привело к революционную взрыву. Тех, из нас, кто не заразился фанатизмом (но помню, мы составляли большинство), происходившее беспокоило мало. Мы полагали, что государство самим ходом событий вынуждено будет пережить этот разброд и пресечь его. А тем временем мы вернулись к повседневной жизни. Снова мечтали об обычном. Мы жили – день за днем.

Что касается меня, то я вернулся в Голливуд. Вновь начал играть волка-оборотня для «Метро-Голдвин-Майер».

Результат оказался разочаровывающим. Одевать поддельную кисточку поверх обрубленного хвоста – мне казалось отвратительным. Работникам студии это тоже не нравилось.

Кроме того, они не были уверены, что я хорошо играю свои роли. И я в этом тоже не был уверен. Например, как ни мучался, но не получил полного удовлетворения от своей игры в «Дракуле», «Франкейнштейне» в «Человеко-волке». И в «С кем встречался Парацельс». Не то, чтобы я свысока стал поглядывать на чисто развлекательные картины, но обнаружил, что у меня появилось стремление сделать что-нибудь более серьезное.

Так что, и с той, и с другой стороны появились намеки, что мне пора в отставку. Отсрочку кризису дали, вероятно, мои медали. Но героев войны было хоть пруд пруди. Кроме того, всем известно, что проявленная на войне храбрость это в значительной мере вопрос подготовки и дисциплины.

Немалое значение имело также и заклинание против страха. Но воздействие последних снимается перед уходом в отставку ибо гражданскому человеку приличествует скромность. Сам я не претендую на нечто большее, чем обычная доля свойственной человеку храбрости.

Примерно к этому времени демобилизовалась Джинни. Она сразу же навестила меня. Наш союз был полностью восстановлен. Правда, она не согласилась на мое повторное предложение.

– Пока нет. Стив, дорогой, нам обоим сперва нужно увидеть, что мы представляем собой в мирной жизни…

Через несколько дней у нас неожиданно состоялся очень серьезный разговор. Джинни вытянула на поверхность мои подлинные мечтания – покорить Огонь и Воздух, создать антигравитационные чары, достаточно сильные, чтобы можно было достичь иных планет. Если честно, мне всегда хотелось стать инженером. Но уже на первом году обучения деньги кончились, и кое-кто, видевший меня в любительских спектаклях, решил, что я талантливый парень, и… В общем, одно цеплялось за другое. Подобно большинству людей, я плыл по течению.

Джинни не походила на остальных. Однако и ей пришлось сейчас задуматься. Она получила приглашение вернуться в Колдовское агентство. Но сомнительно, чтобы ей действительно хотелось работать для большой организации. Независимое консультативное агентство, где она сама себе будет хозяйкой разве оно не даст ей свободу рук и возможность разрабатывать собственные идеи? Ей нужно было расширить свои позиции в чародействе, и очевидный путь к этому – получение степени доктора философии.

Деньги, накопившиеся за время нашей армейской службы, позволяли нам вернуться к учебе.

Окончательно все решилось, когда (после некоторой переписки) университет Трасмегиста предложил ей должность преподавателя. Ведь у нее уже была получена в Конго степень магистра гуманитарных наук. Одновременно с преподаванием, Джинни могла продолжать учебу. Я бухнул заявление на инженерный факультет Тасмегистовского, и был принят.

Несколько недель спустя, Стивен Матучек и «Метро-Голдвин-Майер», вежливо рыдая, распрощались. А затем упомянутый Матучек, вместе с Вирджинией Грейлок, вступили на борт суперковра, отбывающего на Средний Запад.

Сперва все шло хорошо, как по маслу. Мы подыскали недорогие, но вполне приличные комнаты, поблизости друг от друга. Занятия были интересными. Свободное время мы проводили вместе. Главным образом мы часами гуляли. Ее нежелание раннего замужества слабело такими темпами, что я видел, что к Рождеству она согласится. Как раз кончится весна, и мы сможем сыграть свадьбу.

Но затем мы получили удар. Прямо в солнечное сплетение.

Мы знали, что большую часть преподавательского состава подмял под себя президент, Бенгт Мальзус. Это было напыщенное ничтожество, главным достижением которого было то, что Опекуны университета сделались подпевалами. Все, что Мальзус предлагал принималось, не затрагивая работников, находящихся на более низком уровне. по крайней мере, не слишком затрагивая. Но за год до этого Мальзус предписал, чтобы весь академический персонал, без малейшего исключения, принес магическую клятву повиновения правилам университета до тех пор, пока контракт считается в силе. Несколько человек наотрез отказались. Вообще-то говоря,: правила были обычные. Жалование хорошее. Новые обязательства предписания были нацелены на то, чтобы как-то преодолеть мятежные, психопатические и откровенно нигилистические настроения, в последнее время пугающе распространившиеся не только среди студентов, но и среди профессорско-преподавательского состава. Джинни подписала.

Прошло что-то около двух недель, когда кто-то заметил, что мы все время гуляем вместе, и насплетничали. Джинни вызвали в кабинет президента. Он продемонстрировал ей правила. напечатанная мелким шрифтом фраза, которую ей и в голову не пришло прочесть.

Студентам и работникам университета, включая преподавателей, не разрешалось встречаться во внеучебное время.

В этот вечер при встрече настроение у нас было мрачное.

Естественно, на следующий день я, разметав клерков и секретарей, прорвался в кабинет Мальзуса. Бесполезно. Он не собирался ради нас менять свои правила. Правило било наповал, поскольку клятва не допускала никаких исключений.

Не разрешались встречи и со студентами иных учебных заведений, так что мой перевод в другой университет ничего бы не дал.

Единственное решение – пока истечет срок контракта Джинни, я выпадаю из ее поля зрения. А она проявляет железную волю и не интересуется мною. Но потерять целый год?

Да кто я – волк или мышь… По этому поводу мы с ней немедленно, прямо на людях, поцапались. А когда можешь встречаться лишь случайно, либо на официальных мероприятиях, выясняется, что не так-то просто примириться на поцелуях.

О, конечно, мы по-прежнему оставались добрыми друзьями.

Виделись иногда в курилке, на некоторых лекциях… Настоящая «сладкая жизнь». А тем временем, как она отметила с ледяной логикой, мы оставались людьми (я-то знал, что эта логика способ самозащиты, но ничего поделать не мог). Время от времени она появлялась в обществе с каким-нибудь молодым сослуживцем. И я ухаживал за какой-нибудь случайной девушкой.

Вот так у нас к ноябрю и обстояли дела…

Глава 9

Небо было заполнено метлами. Полиция теряла голову, пытаясь справиться с движением. Игры выпускников университета всегда вызывали большой наплыв публики и взрывы высоких чувств. Я этих чувств не разделял. Я поставил свой помятый, еще довоенный «шеви» за огромным, в двести драконьих сил, «линкольном», рукоятка небесно-голубого цвета, полиэтиленовые прутья, плюс радио. Радио тут же принялось издеваться надо мной, но я получил свободное место на вешалке первым. Сунув ключ в карман, я слез с метлы и принялся мрачно слоняться в толпе.

На все время Игр, Бюро Погоды оказало нам любезность.

Воздух был прохладен, свеж и звонок. Над темными зданиями университетского городка, большой желтой тыквой, поднималась полная луна. Мне подумалось, что там, за городом, поля и леса Среднего Запада. Там пахнет мокрой землей и струится туман. И волчья составляющая моей натуры захотела бежать отсюда, и оказаться там, и гоняться за кроликами. Но, по-настоящему тренированный оборотень может контролировать свои рефлексы, и поляризованный свет вызывает у него не более, чем приятную нервную почесуху.

Что касается меня, импульс скоро угас в унылых раздумьях. Джинни, любимая! Если бы она оказалась сейчас рядом! Вот она идет, лицо поднято навстречу ветру, на длинных волосах рыжий узор изморози… Да, только единственная моя спутница – нелегальная фляга в заднем кармане. Какого дьявола я вообще явился на эти игры?

Миновали Дом союза «Там Каф Самет». Я обнаружил, что нахожусь на территории университетского городка.

Трисмагистовский университет был основан, когда уже родилась современная наука, и чей факт был отражен в его планировке.

Самые большие здания принадлежали факультету языкознания потому, что экзотические языки необходимы при создании более мощных, чем обычные, заклинания (вот почему сюда приезжает так много студентов из Африки, Азии – чтобы изучить американский сленг). Но есть здесь и два здания английского языка – искусствоведческий колледж и колледж инженерного стихосложения. Поблизости – здание Торбантропологического факультета, где всегда демонстрируются интересные выставки, посвященные иностранной технике. В этом месяце – техника эскимосов, в честь приезда шамана антекоков, доктора Айингалака. В стороне – заботливо окруженный оградой факультет Зоологии. Забор потому, что там помещены длинноногие и длиннорукие бестии. Они вряд ли могут быть названы приятными соседями. Медицинский факультет обзавелся великолепным новым исследовательским центром – дар Фонда Рокфеллера. Из этого центра уже вышли такие изумительные изобретатели, как поляроидные фильтрующие линзы, которые дают возможность тем, кто поражен дурным глазом, вести нормальный образ жизни.

И это только начало!

Юридический факультет казался безлюдным. работают юристы всегда в ином мире.

Я пересек бульвар, миновал маленькое мрачное здание корпуса физических наук. И подошел как раз вовремя, чтобы меня приветствовал доктор Грисволд. Он медленно спускался вниз по ступенькам – маленький, высохший человечек с козлиной бородкой и веселым голубыми глазами. В блеске этих глаз, в глубине их, таилось смешанное с болью изумление. Он походил на ребенка, который никак не может до конца понять, почему никто, кроме него, не интересуется игрушками.

– А, мистер Матучек, – сказал он. – Пришли поприсутствовать при Игре?

Я кивнул (не особенно любезно). Но мы шли вместе, и мне пришлось быть вежливым. Не для того, чтобы подлизаться на всякий случай. он вел у меня занятия по физике и химии, но это – как раз пустяки. Мне просто не хотелось обижать этого милого и одинокого старого чудака.

– Я тоже, – продолжал он. – Насколько понимаю, организаторы что-то задумали. Впервые будет нечто захватывающее.

– Вот как?

Он дернул головой и по-птичьи посмотрел на меня:

– Если у вас какие-нибудь затруднения, мистер Матучек… Если в моих силах помочь вам… Знайте, что я сделаю все, что в моих силах.

– Все прекрасно, – соврал я. – Во всяком случае, благодарю вас, сэр.

– Человеку зрелого возраста нелегко вернуться к учебе.

Да еще когда его окружают хихикающие юнцы. я не забываю, как вы помогли мне в этом… м-м… нехорошем… э-э инциденте в прошлом месяце. Поверьте, я очень вам благодарен.

– О, пустяки, черт возьми. Я здесь, чтобы получить образование и чтобы быть вместе с Вирджинией Грейлок. Но теперь это невозможно.

Мне не хотелось перекладывать груз своих забот на его плечи. У него был достаточный запас своих собственных.

Грисволд вздохнул. Очевидно, он чувствовал мою отчужденность.

– Я часто ощущаю себя таким ненужным, – сказал он.

– Что вы, сэр, – ответил я со старательной искренностью. – Как бы стала в Мидгарде (Мидгард – по древнескандинавским сказаниям – земля, отведенная для жизни человека), ну… скажем алхимия практической наукой, не будь она с начала и до конца основана на ядерной физике? Ведь в противном случае алхимик мог бы неожиданно для себя получить смертоносный радиоактивный изотоп. Или вещество, которое уничтожило бы половину округа.

– Разумеется, разумеется. Вы прекрасно все понимаете.

Вы все знаете о нашем мире. Во всяком случае больше, чем я. Но, студенты… ладно, думаю, что это естественно. Им хотеться, что бы – сказал несколько слов, сделал несколько пассов и получил то, чего желаешь. Именно таким образом. Не докучая себе ни изучением санскритской грамматики, ни периодической таблицы. Они не понимают, что никогда нельзя получить чего-то из ничего.

– Поймут. Они повзрослеют.

– Даже администрация в этом университете просто не понимает потребности физической науки. Как раз сейчас в Калифорнийском установлен философский камень на биллион вольт. А здесь… – Грисволд пожал плечами. – Извините меня.

Я сам не люблю жаловаться.

Мы вышли к стадиону. Я отдал ему свой билет, но отказался от очков ночного видения. У меня сохранилось колдовское зрение, полученное во время базисного обучения. мое место оказалось на тринадцатом ряду между студенточкой с мордочкой первокурсницы и старшекурсником. Мимо проплыл одушевленный лоток и я купил горячих сосисок, и взял напрокат хрустальный шар. Но шар мне нужен был не для того, чтобы в деталях видеть игру. Я пробормотал над ним, заглянул и увидел Джинни.

Она сидела напротив меня, на пятидесятом ряду. На коленях у нее покоился черный Свертальф. Вызывающие красные волосы Вирджинии выделялись ярким пятном на бесцветном фоне окружающей толпы. Это колдовство, это ее особая черная магия была чем-то более древним и более сильным, чем Искусство, но и в нем была искушена Джинна. Ее отделяло от меня поле, в руках у меня был всего лишь дешевый стеклянный прибор, и все же сердце мое екнуло. Сегодня вечером с ней был доктор Алам Аберкромби, ассистент-профессор сравнительной магии: гладкий, блондин, светский лев. Он крутился вокруг Джинны изо всех сил. А я исходил дымом в одиночестве.

Думая, что Свертальф ставил мои моральные качества не выше, чем моральные качества Аберкромби. У меня были все намерения хранить Джинни верность, но… Узкая улочка, ты ставишь на стоянку метлу, и к тебе прижимается хорошенькая девушка. В этом случае желтые круглые глаза, сверкающие с ближайшего дерева, как-то связывают и окончательно отрезвляют. Я скоро сдался, и посвящал вечера учебе или пил пиво.

О-хо-хо. Я плотнее запахнул плащ, под свежим ветром меня пробрала дрожь. В воздухе пахло какой-то бедой.

«Вероятно, – подумал я, – во всем виновато мое скверное настроение…»

И все же я чуял – в недалеком будущем быть беде.

От воплей старшекурсников чуть не лопнули барабанные перепонки. В лунном свете показались команды «Трисмегистские грифоны» и «Чародеи Альберта Великого».

Глубокие старики недовольны тем, что в командах так много измученных образованием очкастых коротышек. Такие игроки кажутся им бесполезными. Вероятно, до эпохи магии команды комплектовались из динозавров. Но, разумеется, неотъемная часть и основная составляющая искусства, интеллект, и он придает спорту характерную окраску.

В этой игре были интересные моменты. «Чародеи» взлетали над землей, и их крошка защитник превратился в пеликана.

Душанович, в образе кондора, закогтил его на нашей двадцатке. Анреевский был лучшим в линии оленей-оборотней (он входил в большую десятку). Он держал их так, что мяч дважды оказывался вне игры. На третий раз мячом завладел Плисудский,. тут же превратившись в кенгуру. Его игра была изумительной. Как он увернулся от игрока, пытавшегося отобрать мяч! (малый был в шапке-невидимке, но можно было наблюдать за ним по отпечаткам его ног, как он несся вперед). И отпарировал мяч Мстиславу.

«Чародеи» опустились пониже, они ожидали, что Мстислав превратится в ворона, чтобы забить мяч с поля. Но это было, как гром среди ясного неба, когда он превратился в… свинью. В жирного борова. (Естественно, это были мелкие превращения, быстрый жест и игрок превращался в заранее намеченное животное. Не использовались те великие и страшные слова, которые мне, бывало, приходилось слышать в предрассветной мгле).

Чуть позднее явная грубость с нашей стороны стоили нам пятьдесят ярдов. Доминго случайно наступил на афишу, которую ветер занес на поле, и проехался по именам «Чародеев». Но большего ущерба наши не потерпели, а «Чародеи» получили точно такой же пенальти, когда Троссона в азарте вынесли с поля, да еще метнули вслед молнию.

К концу первого периода счет был 13 : 6 в пользу «Трисмегистских грифонов», и толпа чуть не разнесла от восторга скамейки.

Я надвинул шляпу на лоб, бросил на старшекурсника нелюбезный взгляд и уставился в кристалл. Джинни проявляла больше энтузиазма, чем я. Она подпрыгивала и вопила, и, казалось, не замечала, что Аберкромби своей лапой обнимал ее.

Или, может это у нее не вызывало протеста?.. Я обиделся и надолго приложился к фляге.

На поле высыпали ликующие люди, им понадобилось устроить парад. Дудя и барабаня, совершая в воздухе сложные, тщательно продуманные эволюции своими инструментами, они двинулись традиционным маршем туда, где ждала их Королева Красоты студенческого городка. Мне было известно, что по традиции она встречала их верхом на единороге. Но, по некоторым причинам, данный номер был в этом году опущен.

Волосы поднялись у меня на затылке дыбом. Я ощутил слепой инстинктивный позыв поменять кожу на шкуру. Едва успев вовремя, я заставил себя остаться человеком и упал на сидение, обливаясь холодным потом. В воздухе вдруг отчетливо завоняло опасностью. Неужели никто больше не ощущал этого?

В поисках источника опасности я сфокусировал кристалл на команде. Краем сознания я смутно услышал приветственные выкрики:

АЛЕФ, БАТ, ЖИМЕЛЬ, ДАЛЕТ, ХИ, ВА!

КОМИНИ, ДОМИНИ, УРА, УРА, УРА!

ПРОТЫКАЙ ИХ, ЖАРНЬ В ОГНЕ, СЛАВНАЯ ЕДА!

ТРИСМЕГИСТОВ ЖДЕТ ПОБЕДА НЫНЧЕ И ВСЕГДА!

МАКИЛРАЙТ!..

– Что это такое с вами, мистер? – студентка отпрянула от меня, и я понял, что рычу.

– Ох… ничего… я надеюсь ничего, – я старался овладеть своим лицом, не дать ему превратиться в волчью морду.

Толстоватый, белокурый мальчишка, среди тех, внизу, не казался страшным, но я чувствовал, что его будущее окутано крутящейся грозовой тьмой, пронизанной ударами молнии и раскатов грома. Мне уже приходилось сталкиваться с ним. Хотя я не донес на него в свое время, это именно он чуть не уничтожил химическую лабораторию Грисволда. Зеленый первокурсник, забавник, не злой по натуре, он представлял собой несчастливую комбинацию природной способности к Искусству и крайней безответственности. Студенты-медики славятся веселыми выходками (такими, как оживший скелет, врывающийся, приплясывая, в женскую спальню), и Макилрайту хотелось приобщиться к этим проделкам как можно раньше.

Грисволд показывал студентам, как обращаться с катализаторами, и Макилрайт тут же забормотал заклинание. он хотел сыграть на каламбуре и провести в пробирке катализ. Но ошибся в расчетах и получил саблезубого тигра. Дитя каламбура, тигр был совершенно безмозглым, и все же это была злобная, вызывающая ужас, тварь. Я тут же оказался в клозете, и там, с помощью фонарика, совершил превращение.

Став волком, я рыбкой вылетел в окно и шмыгнул под деревья, чтобы дождаться, пока кто-нибудь вызовет людей из департамента Изгнания бесов.

Поняв, что все это сотворил Макилрайт, я как-то, улучив момент, отведя его в сторону, предупредил, что, если ему вздумается снова показать класс, то я сожру его. Сожру в самом буквальном смысле этого слова. Шутка есть шутка, но не следует шутить за счет студентов, которые действительно желают учиться. Как и за счет тех милых, почтенных окаменелостей, которые пытаются учить студентов.

«НАША КОМАНДА!»

Предводитель парада взмахнул рукой, и из него выскочил столб многоцветного пламени. Столб поднялся на высоту человеческого роста, еще выше. Скачущее сияние, блеск красного, голубого, желтого, и его окружал крутящийся, состоящий из искр вихрь. Я сощурился и сумел разглядеть в пламени гибкое, размалеванное тело. оно походило на тело ящерицы.

Студентка взвизгнула.

– Трижды благословенный Гермес, – закудахтал старшекурсник. – Что это, демон?

– Нет, Дух Огня, – тихо ответил я. – Саламандра.

Чертовски опасная тварь, если учесть, сколько дураков ее окружает…

Мой взгляд неотрывно следил за полем. Огненная тварь начала свои штучки. Прыгала, кувыркалась, что-то бормотала, выбрасывала длинные языки пламени. Да, рядом с ней находился пожарный – в полном церковном облачении. Он совершал свои пассы, не давая саламандре причинить вреда. Все должно быть о'кей. Вроде бы…

Я зажег сигарету. Меня трясло. Скверно это – следовать примеру Локи (Лок – восставший на других богов, бог Огня).

Вонь опасности била мне в ноздри. Ядовитый кислый запах опасности…

Со стороны все это выглядело красиво, однако… В кристалле вновь появился Аберкромби. Он хлопал в ладоши. Но Джинни сидела нахмурясь, с озабоченным видом. Между длинными зелеными глазами залегла морщинка. Ей все это нравилось никак не больше, чем мне. Я переключил шар обратно на Макилрайта. Любящего пошутить Макилрайта.

Я был, вероятно,: единственным из присутствующих, кто заметил, что произошло. Макилрайт взмахнул своим жезлом, у саламандры выросли крылья. Толстяк-пожарник, жестикулируя, раскачивающийся взад и вперед, оказался, естественно, на пути взмаха ее крыльев. Это было подобно столкновению с паровым котлом.

– А-а-а!

Пожарный пулей взмыл в небо. Саламандра заколыхалась.

Мгновенным прыжком, утоньшаясь, вытянулась вверх. Выросла, сделавшись выше стен. Мы увидели мельком нечто вращающееся, ослепительно блестящее, с расплывшимися очертаниями – и тварь исчезла.

Моя сигарета вспыхнула, превратилась в пламя. Я отшвырнул ее. Почти ничего не соображая, догадался выкинуть заодно и фляжку. В мгновение ока она раскалилась добела, водка вспыхнула голубым пламенем.

Толпа завыла. Все отбрасывали прочь сигареты, хлопали по карманам, где воспламенялись спички, отшвыривали бутылки.

Королева городка пронзительно визжала, ее тонкое одеяние охватило пламя. Скинув платье (как раз вовремя, чтобы избежать ожогов) и причитая, помчалась по полю голая. При иных обстоятельствах это зрелище меня бы заинтересовало.

Саламандра прекратила свои беспорядочные метания и материализовалась в воротах. Столбы начали дымиться.

Невыносимое сияние, рев и пылающая трава. Выкрикивание заклинаний тушения огня, было невыносимо. Пожарник бросился к саламандре. Из ее пасти выскочил язык пламени. Я отчетливо услышал ее дикий хохот, и тварь снова исчезла. диктор, которому следовало бы успокоить зрителей, истошно визжал, когда огонь вспыхнул перед его будкой. Во мгновение ока пять тысяч народу, царапаясь и кусаясь, топча друг друга, кинулись к выходу. Началась давка, люди были охвачены слепым желанием вырваться отсюда.

Прыгая по скамейкам и головам, я скатился на поле. Эта, бушующая на ярусах давка, означала смерть.

– Джинни! Сюда, Джинни, здесь безопасно!

Она не могла расслышать меня в этом грохоте, но сама догадалась. За руку она тащила очумевшего от ужаса Аберкромби. Мы взглянули в лицо друг другу. Вокруг – огонь и разрушение. Джинни вытащила из сумочки палочку.

В своем запертом помещении кипятились грифоны.

Кипятились в прямом смысле этого слова. Саламандра, материализовавшись, игриво обернулась вокруг водопроводных труб.

Загудели сирены, и, освещенные луной, над ними засновали полицейские метлы. Полиция пыталась обуздать панику. Одну метлу тут же подожгла саламандра. Наездник снизился, соскочил. Пылающая палка с грохотом рухнула в траву.

– Боже! – закричал Аберкромби. – Саламандра вырвалась на свободу!

– Да что вы говорите? – фыркнул я. – Джинни, ты же ведьма. Ты можешь что-нибудь сделать?

– Я могла бы погасить эту скотину. Но для этого нужно, чтобы она была рядом, пока я читаю заклинание, – сказала она.

Распущенные рыжие волосы обрамляли бледное, с высокими скулами лицо, и в беспорядке падали на плечи. – Это наш единственный шанс уничтожить породившие ее чары… И она знает это!

Смятение захлестнуло меня. Но, вспомнив о дружище Макилрайте, я обернулся и сграбастал его за шиворот. Совсем свихнулся? – заорал я. Он, задыхаясь, разинул рот:

– Я ничего не делал!.. Я тряс его так, что зубы его лязгали:

– Не болтай попусту! Я все видел! Он рухнул на землю. это было всего лишь шутка, – хмыкнул он. – Я не знал! "Что ж, – подумал я мрачно, – вот тебе, без сомнения, и правда. Ведь вот в чем беда с Искусством, беда с любой неразумной силой природы, которой овладевает человек – будь то огонь или динамит, атомная энергия или магия. Любой остолоп, нахватавшись знаний, пытается что-нибудь сделать.

Начать-то он может… Сегодня остолопов ужасно потянуло на колдовство. Но не всегда это «что-нибудь» удается столь же легко прекратить".

Как и в любом другом учебном заведении в «Трисмагисте», постоянную проблему представляли студенческие шалости.

Обычно они были безобидными. Например, одев шапку-невидимку, пробраться ночью в женские спальни. Или вставить в окнах украденные у девушек принадлежности нижнего белья. Иногда шутки бывали, пожалуй, и забавными. Например, как-то раз оживили статую прежнего президента (это был достойный и заслуженный человек), и она промаршировала по городу, распевая непристойные песни. Часто шутки были совершенно неостроумными. Так, например, когда Дин Уорсби был превращен друзьями в камень, и на протяжении трех дней этого никто не замечал.

Но Э Т О – уже ни в какие рамки не лезло. Саламандра могла спалить весь город.

Я обернулся к пожарнику. Тот весь изнервничался, напрасно пытаясь остановить какое-нибудь полицейское помело.

Вокруг прыгали тусклые огни, полицейские не замечали его. Что вы полагаете предпринять? – спросил я. – Необходимо послать служебный рапорт, – отрывисто сказал он. – И считаю, нам понадобится Дух Воды.

– У меня есть опыт работы с гидрами, – предложила свои услуги Вирджиния, – так что, я с вами.

– Я тоже, – сказал я немедленно.

Аберкромби уставился на меня:

– Вы-то что сможете сделать?

– Я оборотень! – рявкнул я. – Когда я волк, огонь мне не страшен. Полезная штука, не правда ли?

– Прекрасно, Стив! – Джинни улыбнулась. Старая, такая знакомая нам обоим улыбка.

Не долго думая, я сграбастал ее, привлек к себе и поцеловал. Она решила не размениваться на пощечину. Я получил боксерский удар снизу, который вернул меня на путь истинный.

– Нельзя! – коротко сообщали Джинни. – Это, черт бы их побрал – проклятые чары.

Я видел, страдание заключенное в ее глазах. Как зверь в клетке. Но ее разум был вынужден повиноваться придуманным Мальзусом правилам.

– Это… э-э… здесь не место для женщины, – забормотал Аберкромби. – Для такой очаровательной женщины, как ты…

Разреши я провожу тебя домой, дорогая.

– Я должна это сделать, – сказала она нетерпеливо. – Что, черт возьми, твориться с этими легавыми? Нам нужно убираться отсюда!

– Тогда я тоже иду с вами, – заявил Аберкромби. – Я немножко знаком с проклятиями, и с благословениями. Хоть боюсь, что в этом отношении то, чем я владею, не бог весть что. Во всяком случае, департамент Сокровищ поглядывает на мои сокровища без одобрения.

Даже в это мгновение, когда ад разверзся на земле, оглушенный буйствующими раскатами грома, мне было радостно видеть, что Джинни не обратила ни малейшего внимания на его пресловутое остроумие. Она отрешенно нахмурилась. На рядом стоявшей скамье скорчилась Королева городка, на ней был чей-то плащ. Джинни, усмехнулась, махнула рукой. Королева сбросила плащ и помчалась к нам.