Текст книги "Операция «Хаос»"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

До меня дошло. Лобачевский!

– К вашим услугам, сэр. Ах, да… Стивен Антон Матучек. Не будете ли вы так добры. Извините, мне необходимо на ненадолго отвлечься.

Этот диалог, а также последующее взаимодействие наших двух разумов (его трудно описать словами) происходили уже на границе моего сознания. А оно снова било тревогу слишком уж жутко было все происходящее.

Пробормотав:

– Со мной все в порядке, – я движением руки отодвинул Акмана в сторону, и уставился на разворачивающуюся передо мной сцену.

Свертальф находился в состоянии истерии, приближаться к нему было опасно. Джинни схватила чашку, зачерпнула из раковины воды и выплеснула ее на кота. Он взвизгнул, соскочил со стола, метнулся в угол и там припал к полу, разъяренно сверкая глазами.

– Бедный котик, – успокаивающим тоном сказала Джинни. – Извини, я должна была это сделать, – она разыскала полотенце. – Иди сюда, к своей мамочке, и давай вытремся.

Он позволил ей подойти к себе.

Джинни присела на корточки и протерла коту шерсть.

– Что это вселилось в него? – спросил Чарлз.

Джинни подняла в взгляд. Рыжие волосы подчеркивали, как побледнело ее лицо.

– Хорошо сказано, адмирал. Что-то вселилось… Вода вызвала у него шок, и возобладали кошачьи инстинкты.

Вселившийся Дух утратил контроль над телом. Однако, он по-прежнему находится в нем. Как только Дух разберется в психосоматике Свертальфа, он попытается восстановить контроль, и сделать то, для чего он явился.

– какой Дух?

– Не знаю. Нам лучше не мешать ему.

Я встал:

– Нет, подождите. Я могу это выяснить.

Взгляды всех присутствующих обратились на меня.

– В меня, видите ли… э-э… вселился Дух Лобачевского.

– Что? – запротестовал Карслунд. – Душа Лобачевского вселилась в ваше… Не может быть! Святые никогда…

Я отмахнулся, встал возле Джинни на колени, зажал голову Свертальфа между ладонями.

– Успокойся. Никто не хочет причинять тебе вреда. Тот, кто вселился в меня, думает, что понимает, что случилось.

Соображаешь? Его имя – Николай Иванович Лобачевский. Кто вы?

Мышцы кота напряглись, сверкнули клыки, комната заполнилась крепнущим воем. Свертальф был близок к истерике.

– Сэр, с вашего разрешения у меня есть идея. Он не Враг. Я бы знал, если бы он был Врагом. Случившееся приводит его в замешательство, он смущен, а доя того, чтобы мыслить, он располагает лишь кошачьим мозгом. Очевидно, ваш язык ему не знаком. Разрешите, я попытаюсь успокоить его?

С моих губ полились журчащие и шипящие русские звуки.

Свертальф вскочил, потом я почувствовал, как он понемногу расслабился под моими ладонями. А потом… Он смотрел и слушал так внимательно, с таким наслаждением, будто я был не я, а мышиная норка.

Когда я замолчал, он покачал головой и мяукнул.

– Итак, он не русский. Но, кажется, он понял наши намерения.

«Посмотрите, – подумал я. – Используя то, что я знаю английский, вы понимаете этот язык, Свертальф тоже знает этот язык. Почему же его… ну, тот, который вселился, в отличие от вас английский не понимает?»

«Уверяю вас, сэр. Кошачий мозг в данном случае не годится. В нем нет структуры, хотя бы схожей с той, что управляет человеческой речью. Вселившейся душе и так приходится использовать чуть ли не каждую работоспособную клеточку головного мозга вашего Свертальфа. Но она может без затруднений использовать весь накопленный им опыт. Даже у этого маленького млекопитающегося способность к запоминанию и огромный запас памяти. Нужно только воспользоваться языком, на котором говорила при жизни душа».

«Понятно, – подумал я. – Но вы недооцениваете Свертальфа. Он долгое время прожил в нашей семье. Его с рождения воспитывала и обучала ведьма. И поэтому он гораздо умнее обычного кота. Кроме того, атмосфера колдовства, в которой он прожил всю жизнь, не могла пройти бесследно».

– Прекрасно, говорите ли вы по-немецки? – обратился я и не я коту.

Свертальф с жаром кивнул.

– Ми-ей, – сказал он с выражением акцента.

– Добрый вечер, милостивый государь. Я – математик Николай Иванович Лобачевский, старший советник Российского Казанского университета. Рад приветствовать вас, милейший.

Последняя фраза была сказана по-французски – по всем правилам вежливости XIX столетия.

Лапа Свертальфа со скрежетом царапнула пол.

– Он хочет писать, – от изумления глаза Джинни широко распахнулись. – Свертальф, послушай. Не сердись. Не бойся.

Не мешай ему делать то, что он хочет. Не сопротивляйся, помоги ему. Когда это все кончится, у тебя будет больше сливок и сардин, чем ты сможешь съесть. ты же хороший котик, – она пощекотала ему подбородок.

Не похоже было, чтобы Свертальф полностью примирился с тем, что в его теле поселился Дух ученого. Но ласка помогла – он замурлыкал.

Пока Джинни и Грисволд были заняты приготовлениями, я сконцентрировался на обмене мыслями с Лобачевским. остальные, потрясенные случившимся, столпились вокруг.

Полностью неизвестно, что произойдет дальше, но это их мучило. Я обрывками слышал, чем они переговаривались.

– Черт возьми, никогда даже не слышал, чтобы святые являлись подобным образом, – сказал Чарлз.

– Адмирал, прошу вас, – отозвался Карслунд.

– Что ж, это верно, – сказал Янис. – Демоны вселяются в одержимых. Но святые, в отличие от демонов, никогда не вселяются в чужое тело.

– Может быть, вселялись, – вставил Грисволд. – Мы иногда с пренебрежением относимся к доказательствам существования взаимного переноса масс при пересечении Континуумов.

– Они не дьяволы, – сказал карслунд. – Они никогда не делали этого в прошлом.

– М-м, да, – вмешался Барни. – Давайте подумаем. Дух или мысль из одной Вселенной в другую, может переходить без помех. Может быть, святые всегда так возвращаются к людям не в телесном своем облике, и как некое видение?

– Некоторые, безусловно, возвращались во плоти, – сказал Карслунд.

– Я бы предположил, – сказал Нобу, – что святые могут использовать для создания тела для себя, любую материю.

Например, в воздухе (добавьте несколько футов нерплосодержащей пыли) имеют все необходимые атомы.

Вспомните, что такое Святой. Насколько мы знаем, это взятая на Небо душа. Так сказано, душа, находящаяся рядом с Богом.

Занимая такое высокое духовное положение, она, наверняка, приобретает многие замечательные способности. Ведь она может черпать из Источника всякой силы и творчества.

– Но тогда им вообще не о чем беспокоиться, – сказал Чарлз.

– Господа, – сделав шаг вперед, сказало мое тело. – Прошу вас простить меня. Поскольку я еще не совсем освоился с тем, что мне приходиться делать с господина Матучека телом, вы окажете мне честь, вспомнив, что совсем не то, что владеть собственным телом. Я еще не знаю в подробностях, что именно заставило вас просить помощи. И, поскольку сейчас я нахожусь в человеческом теле, у меня нет лучше средств, чем те, которыми располагаете вы, узнать, кто этот господин, вселившийся в кота. Мне представляется, что я знаю и цель его перевоплощения, но давайте, если у вас нет возражений, подождем и вынесем решение на основании более точной информации…

– Ух ты! – Барни выдохнул воздух. – Как ты себя чувствуешь, Стив?

– Неплохо… – сказал я, – и с каждой минутой чувствую себя все лучше…

Это было весьма неточно сказано. Когда мы с Лобачевским достигли согласия, я ощутил, наряду со своими, его эмоции и мысли. Их мудрость и доброта превосходили всякое воображение. Разумеется, я ничего не мог узнать ни о его земной жизни, ни о том, что делается в сонме Святых. Мой смертный мозг и заполненная унынием душа, не могли постичь этого. Самое большее, что я мог понять – нечто вроде едва уловимого восприятием, песни, в которых звучали непрекращающийся мир и вечная радость. Все же попробую объяснить, чем стало для меня присутствие Лобачевского.

Представьте себе своего самого старого, самого лучшего друга – вы в общих чертах поймете, на что это похоже.

– Мы почти готовы, – сказала Джинни.

Вместе с Грисволдом она установила на столе доску Снуя – простейшее устройство для тех, кто не имеет рук, а есть лишь лапы. Покачивая ногами, Джинни уселась на краю стола.

У нее были очень стройные ноги. На это обратил внимание даже Лобачевский, хотя это вылилось у него в основном в то, что он принялся составлять уравнения, описывающие их форму.

Свертальф занял мое место возле прибора. Я, готовый задавать вопросы, наклонился над столом с другой стороны.

Тишину нарушало лишь наше дыхание. Планшетка двинулась. К ней был присоединен кусок мыла, заколдованный тем же заклинанием, которое приводит в движение помело.

Выписанную фразу прочитали все.

«Я Янош Больян» из Венгрии".

– Больян! – задохнулся Фалькенберг. – Господи, я совершенно забыл о нем! Не удивительно, что он… он как…

– Это для меня большая честь. Ваша работа служила для всех большим вдохновением, – с низким поклоном сказал Лобачевский.

Ни Больян, ни Свертальф – не пожелали уступать ему в любезности. Кто встал на задние лапы, поклонился, затем стал отдавать во-военному честь.

Планшетка снова пришла в движение, выписав строку цветистых французских комплиментов.

– Кто это, все-таки? – прошипел за моей спиной Чарлз.

– Я… я не помню его биографии, – так же шепотом ответил Фалькенберг. – Но припоминаю, что он был восходящей звездой на небосклоне неэвклидовой геометрии.

– Я посмотрю в библиотеке, – предположил Грисволд. – Похоже, что этот обмен любезностями может продолжиться еще долгое время…

– Похоже, – шепнула мне на ухо Джинни. – Нельзя ли их чуть поторопить? Мы с тобой уже давно должны быть дома. И, если зазвонит телефон – жди очередных неприятностей.

Я изложил все эти соображения Лобачевскому, который в свою очередь объяснил Больяну. Тот написал и заверил нас, что, когда возникла необходимость, он стал военным и посему, как имперский офицер, научился действовать решительно. И что он намерен действовать решительно – в особенности, когда к его чести взывают две такие очаровательные девушки. И что он без страха и упрека поддерживал и намерен поддерживать впредь свою честь на любом поле сражения. Он уверяет, что за всю жизнь ни разу не уронил ее…

У меня нет намерений насмехаться над великим человеком. Для того, чтобы мыслить, его душа располагала всего лишь кошачьим мозгом, и воспринимала мир лишь через органы чувств Свертальфа. Поэтому его человеческие недостатки предстали перед нами в явно увеличенном виде. И поэтому ему так трудно было выразить свой гигантский интеллект и свое рыцарство.

Грисволд обнаружил кое-что о нем в энциклопедиях и работах, посвященных математике, и мы познакомились с биографией Больяна, пока он обменивался любезностями с Лобачевским.

Янош Больян, родился в Венгрии в 1802 году. Тогда Венгрия была лишь одной из провинций Австрийской империи.

Его отец, видный математик, близко знакомый с Гауссом, обучил Яноша технике вычислений и математическому анализу, когда ему не было еще и тринадцати. По совету отца, Янош в пятнадцать лет поступил в Королевское инженерное училище в Вене. В двадцать лет он стал офицером королевских инженерных войск.

Он хорошо умел играть на скрипке и владеть саблей встретиться с ним на дуэли было опасно. В 1823 году он послал отцу наброски своей «Абсолютной науки пространства».

Некоторые высказанные там идеи были впоследствии использованы Гауссом – в носящих философский характер работах. Сам Больян об этом так никогда и не узнал. В «Абсолютной науке пространства» юный венгр сделал первую серьезную попытку построения неэвклидовой геометрии. Он первым доказал, что аксиома о параллельных прямых не является логически необходимой.

К несчастью, его труд не был опубликован до 1933 года и то, как некий аппендикс к двухтомной работе его отца.

Работа была написана по-латыни и носила чудовищное название.

Между тем, независимо от Больяна, сходные результаты были получены Лобачевским. Труды Больяна остались незамеченными.

Похоже, что это его расхолодило. Он поселился вместе с отцом, преподавателем в Реформистском училище Мары-Базареди, и умер в 1860 году. Время его жизни совпало с эпохой нарождавшейся венгерской революции Кошута 1848 года, ее поражение, и последовавшая за этим реакция. Но в обнаруженных нами статьях ничего не говорилось о его участии в революции или хотя бы отношении к ней. Он видел отмену военного положения в 1857 году и далее рост либерализма.

Правда, его страна не достигла полной национальной независимости, оставаясь в рамках двуединой монархии.

Независимость была достигнута лишь через семь лет после смерти Больяна.

Хотел бы я знать, не подождала ли его душа этого события, прежде чем унестись в другие Вселенные.

Больше нам удалось обнаружить с Лобачевским. Он родился в 1803 году в Нижнем Новгороде. Его мать овдовела, когда ему было семь лет. Они переехали жить в Казань. Семья отчаянно нуждалась и все же матери удалось дать сыну хорошее образование. В возрасте восьми лет, сдав вступительные экзамены, Николай поступил в гимназию. В четырнадцать был зачислен в местный университет. В восемнадцать получил ученую степень. В двадцать один был назначен ассистентом профессора, а в двадцать три сам стал профессором.

В его ведении оказался университетский музей и библиотека. Разницы между ними в общем-то не было – и там, и здесь царило запустение и беспорядок. Ассигнования были очень малы. Лобачевскому пришлось немало потрудиться, но через несколько лет музеем и библиотекой гордилась вся Россия. Можно добавить, что при царе Александре в его обязанности, по-видимому, входила слежка за студентами. Он ухитрялся обходиться без доносов. И правительство было удовлетворено, и студенты обожали его.

В 1826 году он стал главой университета, ректором. Он строил свой университет. Строил в буквальном смысле слова.

Он так изучил архитектуру, что смог самостоятельно заниматься проектированием зданий. В 1830 году, когда разразилась холера, он принял более усиленные меры по поддержанию санитарии, чем это делалось в Казани. Поэтому смертность среди студентов и учащихся была невелика. В другой раз, позднее, половина города была уничтожена пожаром. Обсерватория и важнейшие здания университета оказались разрушенными. Но Лобачевский смог спасти приборы, инструменты и книги. Двумя годами позже все утраченное было восстановлено.

Уже в 1826 году он начал разрабатывать неэвклидовую геометрию. Живи он не в Казани, а в Канзасе, он все равно занялся бы ею. Весть о его открытии распространилась по Западной Европе так медленно, что менее терпеливый человек полез бы на стену. Но Лобачевский был слишком занят своими делами. Между тем весть распространилась. Когда она дошла до Гаусса, она произвела на него такое впечатление, что он рекомендовал Лобачевского в члены Королевского научного общества в Геттенгингене. Это произошло в 1842 году.

Возможно, причину нужно видеть в ненависти и злобной подозрительности царского режима ко всему чужестранному но в 1846 году Лобачевский был отстранен от должности ректора. Ему разрешили заниматься преподавательской деятельностью – не более. Убитый горем, он искал утешения в том, что целиком ушел в занятия математикой. Зрение ослабело. Сын умер. Лобачевский работал, мечтал и диктовал свою «общую геометрию». Эта книга, венец всей жизни, была закончена незадолго до смерти. Умер он в 1856 году.

Разумеется, он был святым.

– Нет, Стивен Павлович, не надо преувеличивать мои заслуги. Я уверен, что немало и ошибался, и грешил. Но милость Господня не имеет границ. Я был… это невозможно объяснить. Пусть будет так. Мне позволено дальше заниматься моим любимым делом…

На доске появились новые фразы. Янис временами стирал написанное, и мел скрипел снова. Те, кто знали французский (русский и венгр сочли, что этот язык им более подходит, чем немецкий), постепенно начали понимать, что происходит.

Лишь я, однако, деля с Лобачевским общее тело, понимал все в достаточной степени. И, по мере того, как росло мое понимание, я все более ощущал необходимость передать его остальным. А время летело.

Лобачевский ответил:

– Нужно торопиться, поскольку, я согласен, что час поздний, а опасность ужасна, поэтому я вынужден использовать современную, отрывистую манеру разговора…

Когда был получен ответ на последующий вопрос, я подозвал присутствующих к себе. Все они, если не считать Джинни, и сейчас выглядели чрезвычайно эффектно, и кроме сидящего у ее ног Свертальфа – представляли собой весьма жалкое зрелище. Усталые, потные, осунувшиеся. Галстуки либо ослаблены, либо просто сняты. Прически растрепаны. У большинства в руках сигареты. Я сидел на стуле, глядя на них. Возможно, у меня был вид еще менее разочарованный. То, что сообщил мне влезший в мое тело святой, было поразительно. Нет, оно было просто ужасно.

– Теперь все ясно, – сказал я. – Мы ошибались. Бог ничего не приказывал своим святым и ангелам. По крайней мере в нашем понимании, не приказывал. Появление святых обуславливается лишь молитвой. Пастор, вы-то понимали это и раньше. Но, сознательно или нет, мы все полагали, что являемся более значительными персонами, чем на самом деле.

Лобачевский тут же поправил меня:

– Нет, для Него равно важно все. Но должна быть свобода выбора – даже для сил зла. Более того, существуют соображения, в силу которых… Ну, думаю, тут не совсем подходит термин «Политика фактов». Не знаю, существует ли подходящая земная аналогия… Грубо говоря, ни Бог, ни Враг – не желали своими действиями спровоцировать чрезмерно ранний Армагеддон. В течении вот уже двух тысяч лет они избегают прямого вмешательства э-э… территории, Небо и Ад, взаимно не прикасаемы, и такая политика в обозримом будущем не подлежит замене…

Наша молитва была услышана. Лобачевский – святой в прямом смысле этого слова – он не мог сопротивляться нашей мольбе, да это ему и не запрещалось. Но помогать нам в Аду он не может. Это запрещено. Он вправе, оставаясь в моем бренном теле, отправиться с нами туда, но лишь как наблюдатель. Только как наблюдатель, ничего более. Он очень сожалеет. Каждый Дух должен идти своим собственным путем ибо… Неважно. В общем, в наш континуум и в мое тело он вошел, преследуя иные цели.

Больян – другое дело. Он тоже услышал наш призыв. Ведь молитва была так свободно построена, что вполне могла быть обращена и к нему. Далее, он не приобщен к сонму святых. Он говорит, что его душа находилась в Чистилище. Подозревая, что мы не понимаем это место умозрительно, он объяснил, что это место, где душа не может непосредственно воспринимать мудрость Господню, не может самостоятельно добиваться своего совершенствования. Во всяком случае, пока он не взят на Небо, но и не проклят. Таким образом, ему не запрещено принять в борьбе активное участие. Похоже, у него появился шанс на выигрыш. Он понял о чем мы просили в нашей молитве.

Понял все, даже то, что мы не высказали словами. И, как и Лобачевский, выбрал для воплощения мое тело. Но Лобачевский не знал о его намерениях. Будучи святым, он обладал большей мощью, и успел на какое-то мгновение раньше…

Я остановился, чтобы зажечь сигарету. Чего мне действительно хотелось, так это осушить галлон крепкого сидра. Глотка моя была словно пересушена и забита пылью.

Очевидно, в случаях, подобных нашему, Дух должен поступать согласно определенным правилам. Не спрашивайте меня, почему. Уверен, что если бы вам стали известны причины, вы нашли бы их достаточно вескими. В частности, полагаю, чтобы предохранить нашу смертную плоть от чрезмерного потрясения. От перенапряжений. Одно из правил вполне очевидно. Больян, не обладал силой святости, но может создать себе сколь-нибудь пригодное тело. Помните, доктор Нобу, вы предлагали это недавно. Вероятно, даже если бы мы приготовили все нужные вещества, он не смог воспользоваться ими. Единственная для него возможность открыть себя людям это и войти в живое чье-либо тело. Есть правда еще и правило – душа не может перескакивать из одного тела в другое. Она должна оставаться в нем, пока не закончится то, из-за чего она вернулась на Землю.

Больяну нужно было молниеносно принять решение. Мое тело уже было занято. Правила приличия не позволили ему войти в тело э-э… женщины. Если бы он вселился в кого-то , кто не собирался вместе с нами отправиться в Ад, пользы от этого было бы немного. Хотя об этом в молитве не упоминалось, в ее обертонах он уловил, что в экспедиции должен участвовать третий человек мужского пола. И Больян устремился в его тело. Он всегда действовал быстро. И слишком поздно обнаружил, что вселился в тело Свертальфа.

Широченные, могучие плечи Барни обмякли:

– Значит, из задуманного нами, ничего не вышло?

– Не обязательно, – сказал я. – Джинни – сильная ведьма.

Если она поможет увеличить мощь кошачьего мозга Свертальфа, он полагает, что справиться. После смерти он провел много времени, исследуя геометрию различных Континуумов. В том числе, таких странных и жутких, что не может даже поведать о них и намеком. Идея налета на Ад ему понравилась.

Свертальф качнул хвостом, усы его встали прямо, бакенбарды распушились.

– Значит, получилось! – закричала Джинни. – Ура-а!

Ию-лю-у!

В определенной степени, да. Решимости у меня было не меньше, меньше было энтузиазма. На мрачный лад настраивало узнанное от Лобачевского. Я предчувствовал, что здесь много трудностей. Вряд ли просто так Враг позволил бы добиться нам успеха. Против нас будет направлена вся сила, вся его хитрость.

– Так… – с растерянным видом сказал Карслунд. – Так, так…

Джинни прекратила свой военный танец.

Я сказал:

– Может быть, вы лучше позвоните ему, доктор Грисволд?

Маленького росточка доктор, кивнул:

– Я сделаю это из своего кабинета. Вы, оставайтесь здесь, будете все видеть и слышать.

Я чуть не выругался. Законно ли это? По-видимому, в какой-то мере… не запрещается.

Несколько минут нам пришлось подождать. Я крепко прижал к себе Джинни. Остальные, кто негромко переговаривался о постороннем, кто в бессилии опустился на стулья. Бодрость хранил только Больян. С помощью Свертальфа он удовлетворял свое ненасытное любопытство – обследование, что было в лаборатории. Просто экскурсант. Но на самом деле перед нами был лучший ученый, лучший математик, чем когда-либо будет любой человек на Земле, пока она существует. Его до смерти интересовало, как на нашей планете обстоят дела. И в полный восторг он пришел, когда Янис разыскал ему подшивку «Всемирной географии».

Телефон ожил, звякнул. Мы видели все, что делал Грисволд. Я со свистом втянул воздух между зубов.

Сверкающий Нож действительно вернулся.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал профессор.

– Раньше позвонить никак не мог. Чем могу быть для вас полезен?

Фэбээровец назвал себя, предъявив удостоверение:

– Я пытаюсь разыскать мистера и миссис Матучек. Вы знакомы с ними, не так ли?

– Ну… э-э… да. давно их не видел, правда… – врун из Грисволда был плохой.

– Пожалуйста, выслушайте меня, сэр. Сегодня днем я вернулся из Вашингтона. Был там в связи с их делом. Это чрезвычайно важно. Я спросил своих подчиненных. Миссис Матучек исчезла и обнаружить ее не удалось. Ее муж, по крайней мере, некоторое время, находился в защищенном от любого надзора конференц-зале. Никто их не видел, чтобы он покинул этот зал после окончания рабочего времени. Я послал своего человека разыскать его, но он не был найден. Наши люди сделали фотографии всех, кто входил в здание.

Сотрудники криминалистической лаборатории, среди других участников встречи, опознали вас. Вы все еще уверены, что Матучека у вас нет?

– Н-нет. Их нет… Что вы хотите сделать с ними?

Обвинить в уголовном преступлении?

– Пока они не окажутся в нем замешаны – нет. У меня на руках специальный приказ, предписывающий не допустить некоторых действий, которые Матучеки, вероятно, захотят предпринять. Всякий, кто окажет им помощь, как они, в равной степени подлежат аресту.

Грисволд оказался молодцом. Он преодолел испуг, и, брызгая слюной, затарахтел:

– Честное слово, сэр, меня возмущает подтекст вашего заявления. И в любом случае ваше предписание должно быть предъявлено тем, кого оно касается, то есть – Матучекам. Без этого оно не имеет никакой законности. До тех пор оно не ограничивает ни их действий, ни действий их сообщников.

– Верно. Не возражаете, сели я приеду осмотреть помещение, в котором вы сейчас находитесь? Возможно, они все-таки там. Без вашего ведома…

– Нет, сэр, возражаю. Вам не следует приходить сюда.

– Будьте благоразумны, доктор Грисволд. Помимо всего прочего, наша цель состоит в том, чтобы защитить их от самих себя.

– Такого рода намерения весьма присущи теперешней администрации. И мне они очень не нравятся. До свидания, сэр.

– Эй, подождите, – голос Сверкающего Ножа сделался тише, но трудно было бы ошибиться в его тоне. – Вы не являетесь владельцем здания, в котором сейчас находитесь.

– Но я несу за него ответственность. «Трисмегист» является частным владением. Я могу осуществлять управление этим зданием по собственному усмотрению и запрещаю вам доступ в него… и вашим прислужникам.

– Но не в том случае, если они прибудут с ордером на обыск, профессор.

– Тогда я вам советую поскорее получить его… – и Грисволд прервал колдовство телефона.

Мы, оставшиеся в лаборатории, поглядели друг на друга.

– Сколько у нас времени? – спросил я.

Барни пожал плечами:

– Не больше пятидесяти минут. Фэбээровцы уже в пути.

– Стоит ли нам попытаться удрать отсюда? – спросила у него Джинни.

– Я бы не стал этого пробовать. Все вокруг, вероятно, взято под наблюдение еще до того, как Сверкающий Нож пытался дозвониться до Грисволда. Думаю, он выждал просто для того, чтобы узнать, чем мы занимаемся. И ему приказали перейти к решительным действиям только в крайнем случае.

Джинни выпрямилась:

– О'кей, тогда мы отправимся в Ад, – ее верхняя губа слегка дернулась. – Прямо в Ад. Нельзя упустить эту возможность. Готовиться некогда.

– А-а! – Барни хрюкнул, как будто получил удар ногой в живот. – Нет, вы сошли с ума! Без подготовки, не имея нужного снаряжения…

– Справимся с тем, что имеется здесь, – сказала Джинни.

– Воспользуемся советами Больяна. Лобачевский, пока мы здесь, тоже имеет право помочь нам. Мы выиграем – на нашей стороне эффект неожиданности. Демоны не успеют организовать свои силы. Наше вторжение, повторяю, произведет на них неожиданный эффект. А раз мы выйдем из американской юриспруденции, разве будут у Сверкающего Ножа законные основания заставить волшебством нас вернуться? И он не станет мешать нам. Прекращение вашей помощи, возможно, означало бы нашу смерть. Это будет убийство. Кроме того, подозревая, он на нашей стороне. Он не в восторге от того, что ему приходиться делать. Скорее, он предложит нам свою помощь, – она подошла к Барни, обеими руками взяла его за руку и заглянула снизу вверх в его, изрезанное морщинами, лицо. – Не мешайте нам, старый друг, – попросила она. Необходимо, чтобы вы согласились с нами.

Было больно смотреть, как мучился Барни. Но вот он крепко выругался и отдал приказ. Люди принялись за работу.

В зал вошел Грисволд:

– Вы уже… О, вы не можете отправляться прямо сейчас!

– Не можем не отправляться! – сказал я.

– Но не вы… Вы даже не обедали! Вы ослабеете и…

Ладно, знаю, что не остановить вас. Иногда работа продолжается допоздна. И на этот случай у нас в лаборатории установлен холодильник с пищевыми припасами. Пойду посмотрю, что в нем есть…

Вот так мы и отправились штурмовать твердыню Ада. Янис отдал Джинни свою сумку (из тех, что носят на ремне через плечо), а Барни вручил мне куртку (она была мне велика и рукава пришлось немного подрезать). Сумка и карманы куртки, были набиты до отказа бутербродами с арахисовым маслом для нас, иконсервами(копченная селедка) для Свертальфа-Больяна. И еще четыре банки пива…