Текст книги "Настанет время… Звездный лис. Сборник фантастических романов"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Да, – он нахмурился. – Я стал передвигаться в будущее с небольшими интервалами. И однажды я увидел, как мать плачет у окна. Тогда я отправился обратно и нашел телеграмму. О, я думал, что никогда больше не смогу путешествовать во времени. Просто не захочу.

Тишина окутала нас. За окном медленно падал снег. Я прервал наше молчание вопросом:

– Когда в последний раз ты видел своего ментора?

– В 1969 году. А перед этим незадолго до того, как узнал о своем отце. Дядя Джек был очень добр ко мне. Мы с ним отправились в круглый цирк, видимо, конца XIX века. Я спросил, почему он так печален, а он снова напомнил мне о необходимости соблюдать тайну.

– И ты знаешь, кто он?

У него приподнялся уголок рта.

– А как вы думаете, кто он?

– В прошлом году я отправился в прошлое. Мне нужно было сбежать с фермы. Вы понятия не имеете, как прекрасна была эта страна до того, как пришли поселенцы. И индейцы! У меня появились друзья среди них. Мне не нужно было даже знать их языка, кроме нескольких слов. А девушки… они всегда были так ласковы, так готовы на все для меня…

Я не мог не улыбнуться.

– А Биркелунд-младший издевается над тобой, потому что ты не назначаешь свидания девушкам.

Он ухмыльнулся.

– Можете себе представить, как эти путешествия облегчали мою душу, – затем он заговорил серьезно: – И вы можете себе представить, каким невыносимым становился для меня этот дом Биркелунда. И не только дом – весь этот мир. Что я буду делать в колледже? Слушать глупое хихиканье девчонок и монотонные голоса преподавателей? Я ведь уже вырос, вырос, и видел столько разных чудес!

– Значит, именно твое положение в доме заставило тебя отправиться в будущее?

– Да. Я был вне себя от ярости. Я надеялся увидеть могилу Биркелунда. Двадцати лет, думал я, будет достаточно. И я переместился в конец 1969 года. Дом стоял на месте.

– А Свен?

– Думаю, что он был жив, – голос его был свирепым. – Я не стал проверять. Моя мать к этому времени разведется с ним.

– И?..

– Вернется в Массачусетс. Третье ее замужество будет счастливым. Мне не следовало причинять ей в то время беспокойство, и я вернулся. Отсутствовал я месяц, а по возвращении показал Биркелунду, что в мои дела соваться не стоит.

Я видел, что Джек очень страдает.

Сколько раз я видел такое выражение лица у своих больных. Я поспешно спросил его:

– Ты сказал, что встречался с дядей Джеком, твоим вторым «я»?

– Да, – он был рад перемене темы. – Он поджидал меня в 1969 году. Я прибыл ночью в дубовую рощу, так как не хотел лишних свидетелей. В то время роща была уже вырублена, а участок засажен кукурузой. Он снял для меня комнату в отеле, и мы несколько дней провели вместе. Он рассказал мне о моей матери, показал старые газеты с объявлениями, показал ее письмо к нему… ко мне. Потом он дал мне тысячу долларов. Док, какие цены через двадцать лет! Он предложил мне посмотреть страну.

Из газеты я узнал, что Беркли остался там же, где и был. А на другом краю бухты – Сан-Франциско. Я всегда хотел посмотреть его.

– А как Беркли? – спросил я, вспомнив свои визиты в этот университетский городок.

Он рассказал, как мог, но никакие слова в 1951 году не могли бы описать того дикого, феерического, возбуждающего, ужасающего, гротескного удара по всем чувствам, которые наносил этот город в конце семидесятых годов, семнадцатой декады двадцатого столетия.

– У тебя не было неприятностей с полицией?

– Нет. Я остановился в 1960 году, зарегистрировался под фальшивым именем и явился в 1969 году с регистрационной картой, где было сказано, что мне двадцать один год. Люди на улицах притягивали меня. Я бродил среди них, слушал их разговоры, оценки происходящего… Целый месяц я провел с радикалами. Странное существование со строгой конспирацией, демонстрации, попойки, неопрятные девушки…

– Да, твое описание не слишком привлекает, – заметил я.

– Я уверен, что дядя Джек хотел, чтобы я почувствовал жизнь изнутри, чтобы я узнал, куда катится цивилизация, вскормившая меня. И теперь я изменился.

– М-м-м… Я бы сказал, что ты увидел какую-то новую роль, новое поле деятельности. Что случилось?

– Я предпринял путешествие в более далекое будущее.

– И?

– Док, – сказал он чересчур спокойно. – Вы можете считать себя счастливым. Вы уже старик.

– Значит, я умру? – сердце мое застучало.

– Ко времени катастрофы – несомненно. Правда, я не проверял. Однако я установил, что в 1970 году вы все еще были живы и здоровы.

Я удивился, почему он не улыбнулся, но потом понял: он не упомянул о Кейт.

– Война… Война со всеми ее ужасами придет позже, – продолжал он тем же звенящим металлическим голосом. – Но все ведет к нему, к этому шабашу ведьм, часть которого я видел в Беркли.

Он вздохнул, потер уставшие глаза.

– Я вернулся в 1970 год с ощущением, что волна надвигается, грозя затопить все. Но очень мало людей в 1970 году видели это. Очень мало. Они помогли мне напечатать и распространить это. Они считали меня ярым республиканцем.

– А ты не республиканец?

– О, боже, нет. Я не вижу ни одной политической партии, которая могла бы сделать что-нибудь полезное в течение трех—четырех поколений. Все они будут только хуже.

Он допил свой стакан, отклонив предложение наполнить его снова.

– Мне нужно сохранить голову свежей, док. Ведь мы должны разработать подходящую версию. Теперь я понимаю, что навлек на себя серьезные неприятности. Правда, в том времени было бы то же самое.

– Время не меняется? – удивился я. – Значит, мы завязли в нем, как мухи в застывшем янтаре?

– Не знаю, не знаю. Но я знаю, что все мои усилия были напрасны. Мои первые друзья назвали меня предателем, а других, новых, совсем мало. Мы не сможем распространять свои взгляды на всю страну, на весь мир.

– В политике нельзя ожидать чудес, – сказал я. – И нельзя верить тому, кто обещает их.

– Правильно. Я это тоже понял. Поэтому я решил, что мой долг – вернуться назад и оставаться с матерью. По крайней мере я смогу сделать этот мир менее ужасным для нее, – его тон смягчился. – Конечно, я сделал глупость, сохранив эту копию. Мне помогла сделать ее очень милая девушка… Ну что же, мне хотя бы повезло в одном: еще один человек будет знать тайну моей жизни. Только теперь я стал понимать, как был одинок.

– Ты один такой? – спросил я.

– Не знаю. Думаю, что не один. Таких, как я, конечно, очень мало. Но я думаю, что есть и другие путешественники во времени. Как мне найти их? – воскликнул он. – А если мы соберемся вместе, что мы сможем сделать?

Глава 5

Биркелунд ничего не смог извлечь из этого. Я увиделся с ним, рассказал, что этот памфлет написан для любительского спектакля и носит чисто сатирический характер. После этого я прочел ему нотацию, как нужно вести себя с приемным сыном и женой. Он выслушал ее, хотя и неохотно. В конце концов, как я уже говорил, он не был злым человеком.

И все же ситуация осталась взрывной. Джек добавлял к ней пороху своим надменным поведением.

– Он так изменился, – со слезами говорила мне Элеонора. – Даже внешне. И я не могу винить за эти трения Свена и его мальчиков. Джек ведет себя возмутительно.

Конечно, так оно и было. Как мог вести себя человек, ненавидящий этот дом, скучающий в школе, имеющий на плечах тяжкий груз знания будущего?

– Я думаю, – сказал я, – лучше всего предоставить ему свободу.

– Боб, но ему же всего восемнадцать лет, – запротестовала она.

Ему был уже двадцать один, а может, и больше, по моим подсчетам.

– Он достаточно взрослый, чтобы пойти в армию, – после паузы я продолжил: – Это даст ему шанс найти себя. Раз он пойдет добровольно, срок службы будет минимальным.

– Только после того, как он получит образование. Я понимал ее разочарование.

– Он может учиться заочно, Элли. Или учиться во время службы. Там организуются курсы. Он способный мальчик и справится с учебой. Боюсь, что это единственное, что можно сделать для него.

Джек сразу же согласился. Он выяснил, что его могут послать в Европу.

– Там я буду изучать историю, – сказал он. – Кроме того, я буду изучать оружие и технику войны. Ведь в двадцать первом веке я, скорее всего, буду убит.

Армия, конечно, не была приспособлена для его темперамента, но он, тем не менее, получил необходимую тренировку, знания по электронике. И постоянно совершал путешествия в будущее, став старше еще на два года.

Его письма ко мне содержали лишь слабые намеки на происходящие события, так как они прочитывались Кейт. Мне было очень трудно скрывать от нее эту ужасную тайну.

И вот однажды он пришел ко мне и несколько часов показывал фотографии и рассказывал, рассказывал, рассказывал…

– Док, вы и представить себе не можете, как отличались друг от друга люди средних веков. Они были разными в разных местах, в разные годы…

Он видел легионы Цезаря, триумфально шествующие по Риму, видел узкие серые тени кораблей викингов в фиордах Осло, видел Леонардо да Винчи за работой… Однако у него не было времени посвятить себя наблюдениям. Много ли может узнать человек, попавший в совершенно чужую эпоху, если он едва может произнести несколько слов, если его каждую минуту могут арестовать – уж слишком подозрительно он выглядит.

Я чувствовал себя предателем по отношению к Кейт. Но уж если Джек мог хранить тайну от своей матери, то и я должен хранить ее.

Представьте, если все узнают о том, что человек может путешествовать во времени? Ведь начнется столпотворение. Он станет жертвой тех, кто захочет узнать свое будущее, или попадет в руки жаждущих власти людей, станет игрушкой в руках тех, кто делает идеологию; другие будут пытаться уничтожить его, чтобы он не рассказал людям, что ждет нашу цивилизацию. И если он сможет пережить все это, то у него не останется другого выбора, как только бежать в иное время и там скрыть свой дар.

Нет, лучше хранить эту тайну с самого начала.

Но тогда какой смысл в этом фантастическом даре судьбы? Или проклятии?

– В конце своей службы я больше думал, чем путешествовал, – сказал он.

Мы плыли на лодке по озеру Виннего. Джек вернулся домой уже две недели назад, но ему еще многое нужно было рассказать мне. У него были дела и дома. Его мать разводилась с Биркелундом, оставляя дом, где испытала столько страданий, и ей требовалась моральная поддержка сына. Прошло два моих года – и теперь передо мной сидел мужчина, молодой мужчина, но уже испытавший боль и смятение жизни. Джек Хейвиг, сидевший передо мной, теперь полностью владел собой.

Я отложил весла и достал трубку. Весна отражалась в голубой глади озера. Сладостью дышало от полей, зелени лесов, яблоневых садов. Дул легкий ветер. В его потоке медленно плыл в высоте ястреб.

– Да, у тебя было над чем подумать, – отозвался я.

– Во-первых, как происходит перемещение во времени.

– О, скажи мне, как оно происходит?

Он даже не улыбнулся.

– Я изучал физику, электронику, я стал специалистом в этих областях. И читал много специальной литературы. И все теории в один голос утверждают, что это невозможно. Все начинается с того, что для этого требуется огромное количество энергии.

– Э пур си муове, и все-таки она вертится.

– Что?.. А, да, док, я изучал итальянский, перед тем как посетить Италию эпохи Ренессанса. Я обнаружил, что Галилей никогда этого не говорил. Более того, он даже не бросал шаров с наклонной башни в Пизе, – он открыл еще по бутылке пива для каждого из нас. – Но в этих разговорах об энергии есть кое-что, о чем не подозревает современная наука. Математики говорят, что путешествие во времени эквивалентно передвижению со скоростью больше скорости света, что также не допускает современная наука.

Я смотрел, как кольца дыма тают в воздухе.

– Ты оставил меня далеко позади, – заметил я. – Я ничего не понимаю в твоих словах, кроме уверенности, что в твоем даре не замешана никакая нечистая сила.

Он кивнул:

– Да. Что бы это ни было, оно связано с законами природы, с соотношением «энергия-масса». Но тогда почему только я способен на это и никто больше? Поэтому я предположил, что это связано со структурой моих генов.

– Генов?

– Да. Через несколько лет будет открыт молекулярный базис наследственности.

– Что? – я резко выпрямился. – Ты должен рассказать мне об этом.

– Потом… потом. Я сообщу вам всю информацию по этому вопросу, хотя там еще многое неясно. Главное в том, что наши гены – это не просто матрица для воспроизведения организма. Они действуют всю жизнь, управляя организмом. Их можно назвать веществом жизни. Но весь механизм до конца наша цивилизация, пожалуй, не сможет понять. Она еще раньше уничтожит сама себя. Однако лично я предполагаю, что существует что-то вроде резонанса в этих огромных молекулах. И если частота резонанса всех генов одинакова, то человек – путешественник во времени.

– Интересная гипотеза, – промямлил я. Для меня в его присутствии уже становилось обычным состояние ничегонепонимания.

– Я – эмпирическое доказательство этому, – сказал он с усилием. – Док, у меня было несколько женщин. Правда, не в этом времени. Для него я слишком застенчив и скован. Нет, в будущем времени и в прошлом. Там все это происходит гораздо проще. Тем более, что я окутан какой-то завесой таинственности.

– Поздравляю, – сказал я, не сумев придумать ничего лучше.

Он смотрел на воду.

– Я не влюблен в них, – сказал он. – Если постель – это все, что от меня требуется, как, например, с девушкой из Дакоты три сотни лет назад, прекрасно. Но если требуется нечто большее, то я не могу на это пойти. Ведь тогда мне придется жить с нею всю жизнь. Думаю, что я никогда не свяжу себя женитьбой. Прежде чем вступить в связь с девушкой, я заглядываю на несколько лет вперед, чтобы убедиться, что связь со мной не причинит ей вреда.

После паузы он продолжал:

– Я отклоняюсь, но это важно для меня. Возьмем, к примеру, Мэг. Я был в Елизаветинском Лондоне. У меня почти не возникало проблем из-за незнания эпохи, хотя мне нужно было постичь произношение и жаргон того времени. Слиток серебра, который был со мною, мне удалось легко превратить в деньги, хотя я подозреваю, что торговец обманул меня. Во всяком случае, моего капитала хватило, чтобы снять комнату в маленькой гостинице и пойти в «Глобус». В общем, мне не хотелось особенно стеснять себя.

Однажды я оказался в бедном квартале. Какая-то женщина схватила меня за рукав и стала предлагать мне свою молодую дочь. Сначала я возмутился, а потом решил встретиться с бедной девочкой. Может, я смогу ей чем-нибудь помочь.

Она очень нервничала, но была решительной, и когда она мне все объяснила, я вынужден был признать, что для человека с независимой натурой лучше быть проституткой, чем вести честный образ жизни, но находиться у кого-либо в услужении.

Она была очень веселая, красивая, и она сказала, что с большим удовольствием будет иметь дело со мной, чем с кем-нибудь другим. Что мне было делать? Если бы я начал ее перевоспитывать, она не поняла бы ничего и прогнала бы меня или убежала бы сама, – он сделал глоток пива. – Олл райт, – сказал он. – Я переехал в более просторную квартиру и взял ее с собой. Мэг была женщиной очень молодой, но женщиной. Мы прожили вместе четыре года ее жизни.

О, разумеется, я совершал путешествия во времени, возвращаясь в двадцатый век. Иногда не очень часто, я перемещался во Францию, хотя такие путешествия длились довольно долго. И я верил, что Мэг оставалась верна мне. Вам следовало бы видеть, как она отшивала своих родственников, требующих, чтобы она облапошила меня. Я сказал ей, что нахожусь на службе Дании…

Впрочем, к чему детали? В конце концов, какой-то молодой коммивояжер влюбился в нее. Я дал ей приданое и благословил ее. Я даже проверил, что в ближайшие десять лет у них все будет нормально.

Он вздохнул:

– Док, она подарила ему полдюжины ребятишек, начиная с первого года семейной жизни. Но от меня у нее никого не было. И я решил, что ни одна женщина не может подарить мне ребенка…

Джек сообщил мне, что он даже прошел тест на дееспособность, который показал, что у него все в норме. И он, и я были смущены его откровенностью.

– Может быть, – медленно проговорил я, – ты мутант? Мутант до такой степени, что слишком сильно отличаешься от обычного человека?

– Да. Я думаю, что мои гены совершенно иные.

– Но если есть женщина, путешествующая во времени…

– Верно, док.

Он долго сидел молча, потом сказал:

– Главное, конечно, не в этом. Пожалуй, самое главное – найти других таких же, как я, если они есть, и попытаться предотвратить все грядущие ужасы. Я не могу поверить, что я – всего лишь бессмысленная случайность,

– Как ты предполагаешь найти их?

Его взгляд был пронзительно-холодным.

– Начну с того, что стану богатым.

Прошли годы, но я мало что знал о его делах. Время от времени он появлялся у нас, но я думаю, только для того, чтобы сохранить нашу дружбу, а не для того, чтобы держать меня в курсе дел. Все чаще и чаще он казался мне плодом моего воображения, настолько чужим он был в заботах нашего маленького городка, ритм жизни которого убыстрялся с каждым годом с ростом наших сыновей и другими повседневными проблемами. Но когда он появлялся вновь, как бы вынырнув из ночи, я снова бывал захвачен странной судьбой этого необычного человека.

Не хочу сказать, что он был фанатиком, хотя последовательно вынашивал идею спасения мира. Его интеллект развивался в самых разных направлениях, хотя преобладала история и антропология. К тому же судьба подарила ему способность быстрого познания языков. Мы с ним часто обсуждали, как незнание языков и способность быстро изучать их подрезает крылья путешественникам во времени. Сардонический юмор, сочетающийся в нем со среднезападной вежливостью, делали его весьма приятным собеседником. Он полюбил роскошную жизнь, но мог жить и в весьма скромных условиях, не жалуясь. Я заметил, что он очень неравнодушен к красоте, как естественной, так и к красоте настоящего искусства. Особенно он любил классицизм, барокко, китайскую музыку, красивые корабли и оружие, а также эллинскую архитектуру. Боже, если ты существуешь, я от всего сердца благодарен тебе, что мне удалось увидеть фотографию Джека Хейвига на фоне неразрушенного Акрополя.

Я был единственным, с кем он разделил свою тайну, но не единственным, кто был его другом. Теоретически он мог завести дружбу со всеми знаменитостями прошлого и будущего, такими, как Перикл, Эйнштейн, Шекспир, Линкольн… но практически это было трудно сделать. Кроме трудностей, связанных с языком, законами, обычаями, всем укладом жизни, существовали трудности вхождения в контакт: все знаменитости обычно очень заняты. Нет, Хейвиг рассказывал мне о таких людях, как его маленькая Мэг, которая уже триста лет назад обратилась в прах, или горный человек, сопровождавший еще Льюиса и Кларка, или старый усатый солдат армии Наполеона…

– История не стремится быть лучше, док, совсем не стремится. Мы только воображаем себе это. Но подумайте, отбросьте все романтические легенды и оставьте только голые факты. Ведь, к примеру, в 1800 году, когда Франция захватила всю Европу, никак не могла бы возникнуть Первая мировая война, в которой западная цивилизация сама бы стремилась перерезать себе горло. А мы сейчас еще кровоточим от ран, которые нанесли сами себе в 1914 году.

Иногда он предпринимал путешествия во времени в чисто развлекательных целях.

– Если быть честным, – как-то ухмыльнулся он, – то мне все больше и больше нравятся низкопробные развлечения.

– Париж Тулуз-Лотрека? – спросил я. Он уже сообщил мне, что ранний декаданс, в основном, был создан людьми из высших классов, которые подвизались – и не без успеха – в искусстве.

– Нет, там я еще не был, – признался он. – Как-нибудь побываю. Но Старквиль в цвету…

Его не интересовала проституция. Он уже много знал о том, какими жестокими могут быть условия жизни людей, и к чему это может привести. Он любил ранний джаз, любил компанию тех молодых людей, о которых он сказал, что эти парни гораздо более реальны, чем молодежь нашего времени, не говоря уже о семидесятых годах.

А тем временем он делал себе состояние.

Вы можете подумать, что это было легко. Достаточно посмотреть на цены в 1929 году и в наше время.

На самом деле это не так. Что он мог делать?

Он мог покупать в Европе серебро или золото и обменивать его на деньги в XIX или XVIII веке. Он мог покупать марки или монеты прошлого и продавать их коллекционерам. Он мог взять с собой алюминиевые предметы и переместить их в ту эпоху, когда алюминий стоил дороже золота. Но это все были мизерные сделки. К тому же они были ограничены тем, что Джек не мог переносить больших тяжестей. Кроме того, он не хотел обращать на себя внимание.

Он рассматривал возможность вкладывания денег в предприятия, чтобы стричь купоны, но правила этой игры были настолько сложны, что он не хотел тратить время на их изучение. И еще: ему хотелось основать свое богатство в своем собственном времени.

В конце концов он преуспел в своем намерении. Правда, он не рассказал мне подробностей операции. Я знал только самую общую картину.

Джон Франклин Хейвиг основал фонд, который доверил одному из самых надежных банков, и распорядился, чтобы проценты выплачивались «любому его наследнику мужского пола» по достижении двадцати одного года. А затем Джон Франклин Хейвиг в 1964 году обратился в банк и стал обладателем миллионного состояния. Сенлакская «Трампет» с трепетом сообщила о рождении нового миллионера, получившего наследство от дальнего родственника.

– Вот и все, – сказал он мне. – Теперь мне нужно только выписывать чеки.

Я должен еще упомянуть о помощи, которую он оказал матери и некоторым другим людям. Но в целом благотворительностью он не занимался.

– Это не выход, док, – говорил он мне. – Благотворительность – это все равно, что лечить насморк, когда надвигается эпидемия чумы.

Но я знал, что он, тем не менее, помог нескольким несчастным и сделал большой вклад в какую-то либеральную организацию.

– Мы нуждаемся в резервах для жизни, – сказал он. – Всех форм жизни. Нетронутые уголки природы нужны нам сегодня для духовного совершенства. А завтра – для сохранения самой жизни на Земле.

– Будущая война, – говорил Джек, – будет не просто выяснением отношений между капиталистическим и коммунистическим миром, как мы представляли в пятидесятых годах. Я могу лишь очень слабо представить себе, что произойдет. И неудивительно. Никто сейчас, да и в будущем, не может дать точного анализа последствий. Док, ученые много спорят о причинах и последствиях прошлых войн, но никто не задумывался, к чему может привести будущая. А ведь достаточно вспомнить о гигантском облаке пыли, которое окутает землю после ядерных взрывов, чтобы понять: Землю ждет новый ледниковый период.

У него сложилось впечатление, что Третья мировая война, как и Первая, – это конфликт, которого все ждут, но никто не хочет, и о последствиях которого никто не задумывается. Он считал, что более важны экологические послевоенные проблемы, чем политические и идеологические.

– Я уверен, что в пустыню обратятся огромные области планеты. И не только в пространственном смысле, но и во временном. Вы знаете, док, что океан снабжает атмосферу половиной кислорода? В 1970 году инсектициды будут обнаружены и в планктоне. А в 1998 году океан превратится в зловонную клоаку, к которой даже подойти будет страшно.

– Но это все можно предсказать и представить, – заметил я.

Он поморщился:

– О, да. Сейчас много говорят о защите окружающей среды. А она буквально бьется о ветровые стекла огромных автомобилей, принадлежащих волосатым бесцеремонным молодым людям. И эти автомобили загаживают землю и воздух… Люди стали совершенно беззаботными.

Это логическое заключение из общей тенденции. Я знаю, глупо всю вину возлагать на тех, кто готовит будущую войну. Тем более, что я до сих пор не знаю, как она возникла. Но, док, я имею моральное право утверждать, что большая часть зла произрастает в этой стране, самой могущественной в мире, передовой как в хорошем смысле, так и в плохом. Америка не хочет ощутить свою ответственность за ту мощь, которой она обладает.

Америка сделает попытку наказать своих врагов в Азии, но эта попытка будет не очень уверенной, и Америка потеряет много своих сынов из-за ничтожной цели. Надеясь сложить нескладываемое, Америка растеряет своих последних друзей. Люди, которые будут выбраны в правительство, будут бороться с инфляцией, повышением цен, повышением налогов, а это все равно что заклеивать бумагой трещины в фундаменте. Экономический комплекс приведет к немощной международной политике. Белое большинство попытается свалить все экономические трудности на спину цветного меньшинства, последние начнут бунтовать, и в этом мятеже погибнут последние остатки прогресса. А наши глупые попытки сбалансировать то, что мы берем из окружающей среды, и то, что мы вкладываем в нее…

Сначала американцев охватит чувство вины. Затем постепенно они станут апатичными. В Америке создадутся огромные запасы денег. Их жизненные потребности будут полностью удовлетворены, но что касается духовной жизни…

И вот в феврале 1964 года Хейвиг вступил во владение наследством, которое создал сам для себя. После этого он постарался зачеркнуть свое прошлое, и всю оставшуюся жизнь он называл себя не иначе, как «дядюшка Джек». Я спросил его, что он намеревается делать дальше, и он ответил:

– Я хочу узнать как можно больше о том, что нас ждет.

Я задумался, но подавил желание спросить его о своем будущем. Теперь я понимаю, сколько бы ему пришлось рассказывать о моем будущем до дня смерти Кейт.

Я никогда не спрашивал Хейвига, видел ли он раньше могилу Кейт. Может, он и знал все, но молчал об этом. Как врач, я знаю, что такую информацию очень трудно хранить и при этом улыбаться.

Теперь Хейвиг занимался в нашем университете, а в перерывах между занятиями делал визиты в прошлое… Он больше не хотел, попадая в чужое общество, оставаться немым. Более того, он хотел иметь базу, с помощью которой он мог бы изучать изменения языка со временем, в прошлом и будущем.

Он сконцентрировался на латинском и греческом, который был более распространен во времени и пространстве, чем классический. Кроме того он занимался французским, немецким, итальянским, испанским, португальским, еврейским, арабским, арамейским и одним из языков полинезийской группы.

– Там была цивилизация еще до наших темных веков, – сказал он мне. – Я никак не мог попасть в ту эпоху, попадал либо в ее начало, либо в конец. Ты понимаешь, очень трудно понять чужую эпоху. Предположим, ты – путешественник во времени из Египта времен фараонов. И ты попадаешь в сегодняшний мир и изучаешь его. Многие действия людей абсолютно непонятны тебе, более того, ты даже не можешь понять, хорошо то, что они делают, или плохо. Потребуются многие годы, чтобы хоть немножко научиться понимать мир.

Поэтому я хочу начать со старых эпох, откуда можно перекинуть мостик к будущим временам.

Он подробно изучал историю. Молено даже сказать, стал профессиональным историком. Побывав во многих жестоких эпохах, он говорил, что ни мрачное средневековье с его сожжением еретиков, ни массовая резня где-нибудь в Турции не сравнится по жестокости и ужасу с тем, что ждет Землю в будущем.

– Тогда погибнут почти все люди. Надеюсь, что моих коллег, путешественников во времени, эта участь не постигнет, и я смогу встретиться с ними когда-нибудь в более счастливых или, вернее, в менее несчастных эпохах.

А когда ему биологически исполнилось тридцать лет, ему повезло. Это случилось в Иерусалиме, в день Распятия на Кресте.