Текст книги "Борьба за жизнь"

Автор книги: Поль Крайф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Дело в том, что мы пока знаем только кое-что, но ни в коем случае не все, о последствиях дьявольской работы микроба, которого Уэнджер называет "бандитом, разящим в спину". Мы знаем кое-что о младенцах, которых штопорообразный микроб убивает; мы знаем о детях, которых он калечит, оставляет полуслепыми или совсем лишает зрения; о том, как он вызывает внезапный приступ бешенства у мирных граждан и делает их убийцами своих близких; как он способствует переполнению наших сумасшедших домов; как у десятков тысяч людей в расцвете лет он разрушает сердце. И мы можем лишь догадываться, какое количество хороших и способных рабочих сифилис превращает в нетрудоспособных, никчемных отщепенцев.

Уэнджер говорит:

– Что такое ранний сифилис, как не пожар? Массы его жертв, изуродованных, слепых, сердечно-больных и слабоумных, – это живые развалины от миллионов небольших пожаров, которые можно было бы потушить, если захватить их вовремя.

Но где же наши борцы с этим первым огнем сифилиса? Исследованием крови можно обнаружить этот пожар, когда он особенно грозит распространиться, когда он больше всего заразителен. Почему же исследования крови не делаются, когда это необходимо и возможно делать?

Кто такие врачи, как не борцы со смертью? Что такое сифилис, как не самый заклятый враг человечества? Как же это может быть, что огромная часть американских врачей не умеет как следует взять кровь у больного, чтобы ее исследовать? Можно ли их обучить технике массового извлечения крови? Конечно, можно. А хотят ли они учиться? Громадное большинство с радостью будет учиться, если это не связано с риском лишиться законного куска хлеба с маслом. Почему же они уже сейчас не обучаются, не готовятся к этому первому боевому мероприятию, к массовому исследованию крови, без которого затеваемая борьба будет мыльным пузырем?

Препараты мышьяка и висмута – это магические пули для стрельбы по спирохете. Этими средствами можно ее, во всяком случае, достаточно обезвредить, чтобы она не могла переходить от сифилитика к здоровому человеку. Почему же так много наших врачей до сих пор не овладели простым искусством внутривенных вливаний и подкожных впрыскиваний? К сожалению, этими химическими пулями, приходится много раз подряд пичкать несчастных больных для того, чтобы сделать их незаразными. Приходится всячески уговаривать их, чтобы они ходили на это эффективное, но довольно мучительное лекарственное лечение. Но разве патронажные сестры, которые славятся своей приветливостью и человеколюбием, не могли бы быстро научиться склонять этих людей к регулярному лечению? Где же подготовительные школы для сестер, которые нужны будут тысячами?

Или это массовая борьба, или хуже чем ничто. Но пока еще только один Чикаго, побужденный к этому О. С. Уэнджером, начинает тревожиться о том, что не идет подготовка боевых кадров для общеамериканской войны со страшной моровой язвой. И по всей Америке – нисколько не меняя методов, практикуемых теперь медициной, – можно уже навербовать тысячи врачей и сестер, которые охотно пойдут на передовую линию огня... если мы, народ, достаточно уважали бы их человеческое достоинство, чтобы обеспечить им приличное существование на то время, когда они будут вести войну.

В системе здравоохранения есть опытнейшие борцы с сифилисом, которые могли бы руководить этим сражением, но они пока еще в глупом положении генералов без армии! Потому что мы, граждане, только болтаем об ужасах сифилиса, но ничего не делаем. На этих деятелей здравоохранения мы можем вполне положиться. Когда слово "сифилис" едва можно было произносить шепотом, такие люди, как Томас Паррэн и О. С. Уэнджер, уже кричали о нашей преступной терпимости к этому убийце миллионов. Уэнджер набросал боевой план. Можно ли поверить, что Чикаго действительно готов начать борьбу по-настоящему? Паррэн и Уэнджер обещают искоренить заразу, ликвидировать ее навсегда, если мы дадим им эту возможность. Но мы с вами – люди недоверчивые и любопытные. Поэтому мы вправе поинтересоваться:

На основании каких исследований Уэнджер судит о размерах угрозы, о которой до последнего времени неудобно было говорить?

Насколько правы Паррэн и Уэнджер в своем убеждении, что сифилис можно ликвидировать?

II

О. С. Уэнджера можно с полным правом назвать пионером и ветераном борьбы с сифилисом. Он занимался этим делом еще в армии, во время мировой войны, когда поднялась настоящая паника по поводу массового заболевания солдат. В то время средства на борьбу с сифилисом нашлись, потому что молодые люди с этим клеймом считались плохими солдатами. Эти средства быстро иссякли, когда война кончилась. Поэтому, когда Уэнджер в 1920 году был откомандирован Службой здравоохранения для обследования сифилиса среди гражданского населения, его положение, – не будь он Уэнджером, – можно было назвать смехотворным.

Некоторое время после войны распространение сифилиса было всеобщим предметом возмущения, выражаемым, правда, только шепотом. Потребовался форменный акт конгресса. Этим актом предусматривалось ассигнование (временное) нескольких миллионов долларов в год для определения степени разгула болезни, поскольку имеется подозрение (смутное), что эта болезнь стоит стране сотни миллионов долларов ежегодно. Оружие, которое рекомендовалось в качестве вернейшего средства борьбы с болезнью, было "грозным и блистательным". Американское юношество должно было спасаться от заражения сифилисом посредством внимательного изучения популярных брошюр. Вдобавок к этому надо было устраивать лекции – только для взрослых! – где рассказы об ужасах сифилиса должны были способствовать коллективному заглушению полового инстинкта.

По истечении двух лет этой фиктивной борьбы Службе здравоохранения и Американскому обществу социальной гигиены с огорчением пришлось доложить сенатору Риду Смит из сенатской финансовой комиссии, что памфлетами и проповедями не удалось задержать распространения мора, что размах его еще точно не выяснен, но положение, видимо, хуже, чем можно было предполагать. Тогда сей великий государственный муж отменил денежную субсидию, предусмотренную актом конгресса.

Нельзя, однако, сказать, что деньги были истрачены совсем зря, благодаря О. С. Уэнджеру. Производя свои обследования по всей стране, побывав и во дворцах и в трущобах, Уэнджер нашел столько сифилиса, сколько и не снилось самым беспокойным из наших паникеров. Но лучше всего то, что во время своих странствований Уэнджер попал на Горячие ключи, в Арканзас. Они послужили ему опытным полем для разработки боевого плана искоренения болезни. В 1921 году он прибыл на этот знаменитый курорт с целью обследования сифилиса, что должно было отнять у него дней десять. Он остался здесь на шестнадцать лет.

Он сразу же понял, какие громадные преимущества дают ему Горячие ключи в его одинокой партизанской борьбе с теми жалкими грошами, какие были в его распоряжении. Здесь ему не надо было ходить на розыски жуткой болезни. Ужасающий парад ее жертв сам двигался к нему из всех штатов Америки. Горячие ключи считаются курортом для всяких больных, но это подлинная Мекка для людей, страдающих болезнью со зловещим названием. Они прибывали сюда в пульмановских вагонах, на товарных поездах или новым, входившим в моду способом сообщения, известным под названием "подвезите, мистер". Но Уэнджера интересовали только бедняки. И он обосновался в бесплатной государственной водолечебнице. Быстро сходясь с людьми, умея говорить с ними, Уэнджер внимательно расспрашивал грязных, больных людей, тянувшихся нескончаемой вереницей к целебной горячей воде.

Были здесь и паралитики всех видов и несчастные калеки, скрученные артритом; рядом шли туберкулезные больные; попадались и прокаженные. Каждый сам ставил себе диагноз. Доктор был для них недоступной роскошью. Право на вход в водолечебницу давала им бедность, потому что это ванное заведение предназначалось только для "лиц неимущих, нуждающихся, лишенных средств к приличному существованию".

Здесь Уэнджер нашел сифилис в сказочном количестве.

Он ухитрился получить немного государственных денег на устройство клиники. Он добыл эти средства с помощью аргумента, который так великолепно действует в наших общественных условиях.

– Смотрите! – сказал он. – Эти самолечащиеся нищие представляют угрозу для трехсот тысяч настоящих курортников, которые ежегодно приезжают для платного лечения!

Он не распускал слюни по поводу бедности и страданий этих нищих, которых и за людей-то не считали. Уэнджер искренне болел за них душой, но крепко скрывал это чувство под грубоватой внешней манерой.

– Знаете, что я вам скажу? – говорил он правительственным чиновникам. Эти проходимцы представляют собой не только местную, но и общегосударственную угрозу. Некоторые из них считают себя маляриками и распространяют тиф. А по водолечебнице бродят заразные больные женщины. Голод, знаете, не особенно способствует целомудрию. Это очень опасно.

Обставив свою лабораторию самодельными скамейками, обзаведясь лаборантом, клерком и сестрой, Уэнджер организовал массовое обнаружение и лечение сифилиса. Чтобы вылавливать сифилитиков из этой вереницы бедняков, проходивших через бесплатную водолечебницу, Уэнджер раскинул сеть. И из массы больных, страдавших чем угодно, от экземы до рака, он ежедневно извлекал свой улов.

Сеть Уэнджера – это не что иное, как проба крови. Это единственный верный и быстрый способ обнаружить спирохету. Ни одна рука, даже самая благочестивая, не могла уйти от иглы уэнджеровского шприца.

А результаты? Потрясающие! Несмотря на то, что большинство бедняков приходило на горячие ванны с болезнями невенерическими, в первый же год работы клиники Уэнджер обнаружил сифилис у тридцати трех процентов всех больных.

Уэнджер, эта высоковольтная машина человеческой энергии, откусил все-таки больше, чем мог проглотить, – работа затопила его. Тогда он стал приставать к преуспевающим врачам, умоляя их помочь ему делать ртутные уколы и вливания "606" массам бедняков, у которых он находил сифилис. Они на это не соглашались, мотивируя свой отказ теми же соображениями, по которым доктора всей Америки возражают против бесплатных коммунальных клиник. Они говорили Уэнджеру, что его клиника, вероятно, переполнена ловкачами и мошенниками и что они не хотят подрывать свою частную практику, отнимая у себя платных пациентов.

– Слушайте, друзья! – сказал им Уэнджер. – Вы приходите и берите себе любого, из которого можете выжать хоть грош для частной практики. Если вам удастся выколотить из них монету, это будет чудесно, чудесно!

Мошенников они не нашли. И двадцать семь городских врачей стали преданными, бесплатными помощниками Уэнджера. Уэнджер изобрел оригинальный длинный стол для массовых вливаний. На длинной железной трубе, протянутой над столом, сверкающим рядом висели пятьдесят стеклянных цилиндров, из которых прозрачный, желтый, спирохетоубийственный сальварсан через резиновые трубки лился в вены пятидесяти больным одновременно. Ничего не стоило сделать ртутные уколы целой орде в сто семьдесят пять больных за какой-нибудь час. И Уэнджера мало трогало то обстоятельство, что эти люди приписывали свою быструю поправку не мощному химическому лечению, а только горячим ваннам. Многие упрямились, но Уэнджер был упрямее их: он приводил их на уколы и заставлял приходить вторично, угрожая в противном случае отобрать талоны на ванны.

Так он работал не покладая рук семь лет подряд. О нем и его энергии ходили легенды на Горячих ключах. И этот громадный практический опыт сделал его подлинным мастером лечения тайной болезни.

Вот чему прежде всего научили его эти семь лет работы: с помощью массового, поголовного лечения больных можно добиться успеха в девяноста девяти случаях из ста.

III

И Паррэн и Уэнджер носились с одной и той же мыслью. Что, если охватить все население страны гигантской сетью обследования? И если затем организовать массовое лечение всех выявленных больных? Что тогда будет?

Но – увы! – где во всей Америке в 1931 году была возможность осуществить идею массового исследования крови, с охватом основных слоев населения?

Вместе с углублением экономического кризиса увеличивался поток паломников в Горячие ключи. Со всех концов страны, на товарных поездах или просто пешком, – отец толкает тележку со скарбом, а сзади шагает вся семья, – собирались люди на этот жуткий парад больных, слабых, отчаявшихся людей. Под дождем, измученные голодом и холодом, шли они к Горячим ключам, шли к Уэнджеру, к целебной воде, к препарату "606", шли выпрашивать себе лишний кусочек жизни... В 1932 году эта страшная человеческая волна приняла угрожающие размеры; Уэнджер не был в состоянии справиться с ней. На помощь Уэнджеру пришла Регина Каплан, старшая сестра больницы Лео Н. Леви, расположенной в районе Горячих ключей. Эта изобретательная женщина всегда ухитрялась найти местечко в своей переполненной больнице для тяжелого уэнджеровского больного.

Многие из больных умирали с голоду, и миссис Уэнджер со своими соседками в гараже на заднем дворе устроили нечто вроде импровизированной кухни и кормили самых нуждающихся. Целые семьи с малыми детьми спали под деревьями, заполняли пустые дома и брошенные хижины, чтобы как-нибудь продержаться на Горячих ключах, чтобы получить спасительные горячие ванны, получить "606" и ртутное лечение. В 1932 году примерно сорок человек из каждой тысячи этих многотысячных масс, искавших спасения, приходили к Уэнджеру голодные, без гроша за душой.

Но Уэнджера не так-то легко было запугать. Ни массовое обнищание, ни опасность полного краха нашего экономического строя не могли смутить этого бесстрашного воина. Уэнджер изобрел ускоренный, уплотненный курс лечения, требующий вместо года всего три месяца. Это было единственное спасение для больного, для его жены и детей, хотя сопряженное с известным риском, интенсивное лекарственное лечение без перерывов. Горячие ванны, несомненно, уменьшали опасность этого ядовитого лечения; а может быть, даже усиливали противосифилитическое действие лекарств – не в такой, конечно, степени, как машинная лихорадка. Все это чудесно. Хвала Уэнджеру! Слава науке! Но питаться-то надо чем-нибудь этим несчастным паломникам, пока наука занимается их спасением?

Одному небу известно, как Уэнджер со своими преданными, обожавшими его помощниками могли все это выдержать, как им удавалось наводить порядок в этом людском водовороте. Не проходило дня, чтобы Уэнджер не наталкивался на какую-нибудь жестокую трагедию, лишавшую его сна и покоя. Взять хотя бы коротенькую, грустную историю одной семьи из Луизианы. Мужу двадцать один год, жене двадцать; у них двое детей; одному год, другому три. Когда они прибыли на Горячие ключи, весь их капитал состоял из четырех долларов. У обоих родителей была первичная заразительная форма сифилиса. Они начали лечиться. Через неделю четыре доллара кончились. В течение нескольких дней местное благотворительное общество могло еще снабжать детей молоком, а затем... их песенка была спета. Маленькая семья вынуждена была отказаться от услуг Уэнджера. Она поплелась к себе домой. Дети остались под угрозой заразиться от родителей, а о судьбе будущих детей, которые могли еще появиться на свет, лучше и не думать.

В памяти автора запечатлелся один незабываемый разговор, который Уэнджер вел с красивой семнадцатилетней девушкой, лечившейся у него от сифилиса и гонореи. Она работала официанткой в ресторане маленького городка в Оклахоме. Весь ее заработок, включая чаевые, никогда не превышал двух долларов в неделю. Несмотря на свою болезнь, она держала себя с вызывающей развязностью, заигрывала с санитарами и даже с врачами. Закончив опрос, сделанный в особой, уэнджеровской грубовато-дружеской манере, он повернулся к автору и его жене. Казалось, он забыл, что девушка еще здесь или что она вообще существует на свете. Он подводил итог.

– Ну вот, смотрите! – сказал он. – Обратите внимание на этого ребенка. Дала ли ей жизнь когда-нибудь возможность сделаться порядочной, работящей девушкой? Ну, мы будем ее тут лечить. Очень хорошо. Вылечим ее. Ну, а потом? Что она будет делать дальше? Она завернет свое имущество – сорочку да зубную щетку – в свое единственное полотенце. Денег у нее нет. Идти ей тоже некуда. Предположим, что мы вылечили ее физическую болезнь. Очень хорошо, идеально. А кто займется тем, чтобы сделать из нее порядочную девушку? Посмотрите на нее. Славная девочка, красивая, хорошо сложенная. И она вовсе не глупа, могу вас уверить. Но после выздоровления куда ей, спрашивается, деваться? Она завернет в полотенце свое барахлишко, сунет его под мышку и пойдет себе по дорожке...

Вдруг девушка разрыдалась, и Уэнджеру пришлось прервать свое убийственное разоблачение человеческой бесчеловечности. Он ласково обнял ее за плечи, а она все плакала и никак не могла успокоиться.

Одна мысль постоянно угнетала и грызла Уэнджера. Его лечение было успешным. Великолепно. Это шаг вперед. Но он знал, что на тысячи лечившихся и вылеченных на Горячих ключах в Америке имеются еще миллионы опасно больных людей. И он спрашивал себя: к чему этим людям вообще тащиться на Горячие ключи? Почему они не могут лечиться у своих местных врачей, в своих местных больницах, амбулаториях? На эти вопросы был только один ответ, ужасно простой и ужасно постыдный...

Бедность. Вся Америка отчаянно бедна. Возьмите наудачу любую трагическую историю сотен и сотен больных. Как они сюда попали?

Двадцать пять человек из сотни явились сюда потому, что у себя дома не имели возможности получить обследование и лечение.

Девять – потому, что после анализа крови, показавшего, что они больны, их собственный врач послал их на Горячие ключи, так как они не могли платить ему за лечение.

Тридцать два – потому, что врачи лечили их, пока у них были деньги. Когда деньги кончились, оставался один выход – Горячие ключи.

И так далее. В общем семьдесят четыре из сотни явились сюда потому, что и они сами и их общины оказались не в силах купить им жизнь... и помешать им сделаться сеятелями новой заразы и смерти.

Большой заслугой Уэнджера и его коллеги Томаса Паррэна было то, что они первыми поняли всю нелепость такого факта: нигде в Америке не борются с сифилисом как с заразной болезнью, как борются уже кое-где с туберкулезом, как борются везде с оспой. Читаются, правда, проповеди о сифилисе, но не делаются исследования крови, чтобы обнаружить его. Широко пускаются в ход благочестивые рассуждения о морали, но мало используются "606" и висмут. Немалые средства затрачены на психиатрические больницы, на школы для слепых, на тюрьмы, на богадельни, на пособия больным, на все то, что является отдаленным последствием сифилиса. И эти затраты все больше смущают почтенных граждан, оглашающих страну воплями о высоких налогах. Но когда Паррэн и Уэнджер попросили денег на борьбу с сифилисом, они встретили полное равнодушие, полное молчание. Уэнджер написал гневный меморандум, подчеркнув еще раз отсутствие основного оружия, более сильного, чем "606", чем висмут, чем даже их комбинация с машинной лихорадкой.

– Деньги, деньги и деньги, – кричал Уэнджер, – это самый смертельный враг спирохеты!

IV

И вот Томас Паррэн затевает новое дело. В 1936 году он берет на себя смелость высказаться публично. На страницах журнала "В помощь читателю" он открыто заговорил о том, о чем допустимо было говорить только с научной кафедры, да и то вполголоса. И он убедился, что американский народ вовсе не глуп, если только не подходить к нему с предвзятым мнением о его глупости. Наконец-то Паррэн выбросил лозунг: "Назовем сифилис сифилисом и избавимся от него!" Он не скрывал его ужасных последствий. Он рассказал, как добрая половина причиняемых им страданий падает на совершенно невинных людей. Паррэн осветил тайные происки штопорообразного микроба чистым и ярким лучом знания, и в одно прекрасное утро Америка, проснувшись, сказала себе, что это заразная болезнь и больше ничего.

Чикаго был первым американским городом, который принял вызов Паррэна. В июне 1937 года он начал готовиться к тому, чему суждено, может быть, вылиться в грандиознейшую всенародную борьбу за жизнь, какой никогда еще не затевал ни один американский город.

Начало этой борьбы с сифилисом во втором городе Америки было положено не в Чикаго, а в маленьком, затерянном в холмах городишке Арканзаса, у отрогов Озаркских гор. Однажды вечером в июне 1937 года О. С. Уэнджер прибыл в этот городок для встречи с местными работниками Красного Креста, патронажными сестрами, арканзасским работником здравоохранения и врачами из окружного медицинского общества. Вопреки своей обычной бесцеремонности, Уэнджер очень вежливо спросил врачей: согласны ли они в своей врачебной практике делать, как правило, исследование крови на сифилис каждому пациенту, какого они увидят у себя в приемной, или у пациента на дому, независимо от того, чем этот пациент болен? Независима от того, младенец этот пациент или старик, болеет ли он раком или носовым кровотечением? Уэнджер уверял их, что они будут подлинными пионерами, что это будет первый в истории Америки случай поголовного обследования целого округа.

Один из врачей, видимо весьма авторитетная в округе фигура, выступил с возражениями:

– Да, конечно, гм, гм... говорю от себя лично и думаю, что ко мне присоединятся все присутствующие коллеги, мы были бы не прочь это делать... но гм, гм... мои пациенты ни за что на это не согласятся. Не согласятся, если узнают, для чего это делается. Видите ли, доктор Уэнджер, мы, врачи, не можем делать ничего, что грозит подорвать нашу частную практику!

В первый раз автор увидел, как неуязвимый Уэнджер побит, прижат к стенке и не знает, что ответить. К счастью, тут оказалась Рэа де Крайф, которая шепнула нам:

– Представляю, какие непроходимо глупые пациенты у этого доктора.

Затем, по настоянию Уэнджера, Рэа взяла слово.

– А что, – сказала она авторитетному доктору, – если путем референдума опросить все население, всех жителей округа, согласны ли они сделать себе бесплатное исследование крови на сифилис, если это останется тайной между ними и их домашними врачами?

Этот простой вопрос и послужил началом борьбы Чикаго с сифилисом. Потому что Уэнджер, оценив все значение этого невинного вопроса, сразу забыл о глухой арканзасской провинции, весь загорелся и рано утром следующего дня был уже на Горячих ключах и, шагая взад и вперед по номеру гостиницы, говорил:

– Ладно, поставим этот вопрос перед жителями Чикаго!

Через сорок восемь часов Уэнджер явился с этим смелым предложением к главе Чикагского отдела здравоохранения Герману Бандесену. Никогда еще в истории Америки ни один работник здравоохранения не стоял перед такой дилеммой. Этот референдум был палкой о двух концах. Если граждане скажут "нет", это докажет, что уэнджеровский план разоблачения скрытого сифилиса неосуществим. Если подавляющее большинство скажет "да", то есть, что оно согласно на бесплатное секретное исследование крови, то где Бандесен и Уэнджер возьмут средства, которые потребуются для осуществления этого грандиозного замысла?

Ответ Бандесена был настолько же быстр, насколько решителен. И этот фантастический плебисцит получил благословение Службы здравоохранения США, Иллинойского департамента здравоохранения и Чикагского отдела здравоохранения.

"Хотите ли вы, чтобы ваш домашний врач совершенно секретно и без всяких расходов с вашей стороны сделал вам исследование крови на сифилис? Да – нет (ненужное зачеркните)".

Этот исторический бюллетень был разослан почтой примерно миллиону чикагских избирателей.

Получено было сто тысяч ответов. Эти ответы определяли возможность исследования крови примерно у четырехсот тысяч жителей Чикаго, потому что голосующие высказывались за себя и за свои семьи. Большинство ответило утвердительно. Соотношение было такое: двадцать "да" на одно "нет". При проверке оказалось, что большая часть этих "нет" сопровождалась – на обороте того же бюллетеня – письменным объяснением: "Мне не требуется исследования крови, потому что я только что его сделал"; или: "Я болен сифилисом и в настоящее время лечусь"; или: "Мне восемьдесят лет, и я не думаю, что в таком возрасте надо исследовать кровь". Только небольшое количество голосующих по существу возражало против исследования, указывая на то, что это есть и должно быть вопросом частных взаимоотношений между ними и их врачами. Реальное количество тех, кто высказался утвердительно, приближалось к девяноста девяти из каждой сотни.

Это был первый удачный ход Уэнджера. Это был голос чикагских граждан. Не оставалось сомнения, что они пойдут на этот гигантский эксперимент.

Но как это сделать? План Уэнджера мало чем отличался от того, что он предлагал докторам далекой арканзасской провинции. Уэнджер явился в совет Чикагского медицинского общества, и совет единогласно высказался за то, чтобы сделать чикагских докторов общественными работниками здравоохранения: чтобы просить докторов брать у чикагцев кровь в своих кабинетах, на дому у своих пациентов...

Доктор Рэйбен Л. Кан, лучший в Америке специалист по крови, изобретатель кановской пробы на сифилис, которая является самой простой, дешевой и точной из существующих проб, прибыл в Чикаго, чтобы подготовить городские лаборатории к гигантской кровоисследовательской кампании. Были отпечатаны сотни тысяч талонов, которые предстояло распределить среди чикагского населения; эти талоны давали право на бесплатное исследование крови.

Началась настоящая агитационная кампания. Над городом летали аэропланы с развернутыми знаменами:

"ДОБИВАЙТЕСЬ ЛИКВИДАЦИИ СИФИЛИСА В ЧИКАГО!"

Спрос на кровяную пробу достиг громадных размеров. Пациенты осаждали своих врачей по телефону, требуя назначить день для исследования крови. Две тысячи юношей из Американского объединения молодежи прошли по главным улицам Чикаго со знаменами:

"ПЯТНИЦА ТРИНАДЦАТОГО БУДЕТ НЕСЧАСТЛИВЫМ ДНЕМ ДЛЯ СИФИЛИСА!"

Отзвуки этой шумихи разнеслись по всему штату: доктор Вилльям Ф. Лоренц из Висконсина сообщил, что в Центральной лаборатории число анализов крови на сифилис подскочило на двести восемьдесят процентов.

Но не окажется ли все это обыкновенной рекламой? Бандесен, талантливый специалист-венеролог доктор Луис Шмидт, Уэнджер, Говард Хэнтер – все они столкнулись со следующим положением: прежде чем предлагать бесплатную пробу крови трем с половиной миллионам жителей, прежде чем брать у них кровь на исследование, надо иметь деньги.

Правда, это стало уже, хотя и смутно, доходить до сознания "отцов города", потому что в самом начале этой кампании председатель городского муниципалитета передал в распоряжение доктора Бандесена пятьдесят тысяч долларов.

Но это была капля в море. Им говорили, что городу Чикаго ежегодно стоит много миллионов долларов содержать тысячи жертв сифилиса в больницах, тюрьмах, школах для слепых и психиатрических учреждениях и иметь громадную армию нетрудоспособных на государственном пособии, на социальном обеспечении.

Повторялась та же история, что в Детройте с ТБ. Для того чтобы иметь возможность выявлять и лечить скрытый сифилис, требуется неизмеримо меньше денег, чем ежегодно расходуется на то, чтобы поддерживать его убийственную работу – подтачивание сил и здоровья чикагского населения. Отпускайте ежегодно необходимое количество миллионов в течение, скажем, двадцати лет. Дайте эти миллионы в опытные руки чикагских работников здравоохранения и врачей, и к концу этого срока не будет больше нужды в подобных антисифилитических расходах.

V

А затем разразилась катастрофа.

В сентябре 1937 года оборвалась деятельность борца со смертью Уэнджера. В расцвета жизни, всего на пятьдесят втором году, сердце этого неутомимого человека вдруг сдало. Автор никогда не забудет момента, как он с серым, помертвевшим лицом на закате теплого сентябрьского дня смотрел на двухтысячную толпу молодых людей, несших свои удивительные знамена к зданию городского муниципалитета:

"ПЯТНИЦА ТРИНАДЦАТОГО БУДЕТ НЕСЧАСТЛИВЫМ ДНЕМ ДЛЯ СИФИЛИСА!"

Уэнджер сам сочинил этот лозунг.

Пятница, 13 сентября 1937 года, была несчастливым днем для О. С. Уэнджера. В этот день он получил письмо от Службы здравоохранения, из Вашингтона, из главного штаба противосифилитической борьбы, старейшим ветераном которой он был.

– Черт возьми! – сказал Уэнджер. От его привычной грубоватой манеры не осталось и следа. Он сидел бледный и бессильный в своем маленьком кабинете. – Черт возьми! Я знаю, что долго не протяну. Но что из этого? Я не хочу бросать дела. Я лучше умру на...

Пораженный сердечной болезнью, которая дает людям возможность прожить еще два-три года, если они живут осторожно, а не так бурно и расточительно, как Уэнджер, – в этот день наш борец получил приказ, безоговорочный приказ покинуть поле сражения в Чикаго.

Сможет ли теперь Чикаго бороться с сифилисом? Не придется ли американцам вернуться к старому нытью: "Ах, почему же мы не искореняем сифилис?"

Глава четырнадцатая

ЖИЗНЬ ШАГАЕТ

I

Уэнджер первый посмеялся бы над пессимистическими мыслями по поводу его ухода от борьбы с сифилисом. Он знает, что на его место станут другие Уэнджеры, если народ этого потребует. Он знает, что на любом фронте борьба за жизнь растет и ширится, по мере того как народ понимает эту борьбу. Де Ли может умереть, но массы наших граждан начинают уже понимать, что жизнь матерей можно спасти от родильной горячки. Чарлз Армстронг может сломать свое жизнеспасительное оружие, но миллионы людей уже объединяются для того, чтобы дать возможность другим исследователям взять верх над детским параличом. Жизнь отважных борцов– Пата О'Бриена, Брюса Дугласа и Генри Вогэна может завтра угаснуть. Однако миллионы людей уже знают, что борьба с "белой смертью" сводится только к вопросу о здоровой экономике, которая даст борцам со смертью все то, что им нужно для завершения победы. Болезнь Уэнджера может на время затормозить борьбу Чикаго с сифилисом. Но повсюду в стране есть граждане, взволнованные мыслью о том, что Америку можно избавить от этой "ужасной роскоши", если народ поймет, что именно представляет собой сифилис. Так что Уэнджер не унывает. Он знает, что борьба за жизнь непременно должна расти и крепнуть благодаря быстрому росту сознания народных масс. Это и делает поступательный ход человеческой жизни неизбежным и неудержимым.

Теперь, когда люди стали уже сами понимать, что та или иная болезнь может быть побеждена с помощью науки, с помощью борьбы за истину и с помощью их собственного ясного понимания этой истины, могут ли быть какие-нибудь пределы новой народной борьбе за жизнь? Миллионы людей рвутся посмотреть "Жизнь Луи Пастера" (борца со смертью) и "Жизнь Эмиля Золя" (борца за истину). И в то же время народ гонит прочь с экранов фашистских детоубийц, хвастающих бомбардировкой беззащитного населения. Народ готов уже сделать выбор между посулами разжигателей войны и обещаниями своих борцов за жизнь. Бомбардировщики детей имеют еще, может быть, приверженцев. Но едва ли можно сомневаться, за кем в конце концов пойдет народ в великом поступательном марше человеческой жизни.