Текст книги "Борьба за жизнь"

Автор книги: Поль Крайф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Армстронг пробует дать мышам поменьше этого яда кобры. Теперь они не дохнут, только страдают отчаянным насморком. А теперь можно ввести в их дубленые носики яд сонной болезни. Получили они сопротивляемость? Ничего подобного. Даже наоборот. Они начинают корчиться в конвульсиях сонной болезни, как полагается, ровно через шесть дней после того, как яд попадает в их ноздри.

Дело плохо. А что еще оказывает раздражающее действие? Стойте! Кому же не известно раздражающее вяжущее действие квасцов? Армстронг разминает в кашицу маленькие мозги мышей, погибших от сонной болезни. Он налаживает маленькие изящные шприцы и впрыскивает раствор квасцов в ноздри мышей, которым, при всем их нежелании, приходится мириться с этой неприятностью.

Спустя несколько дней он ввел мозговую кашицу мышей, подохших от сонной болезни, в нос мышам, чихавшим от квасцов.

Прошло удушливое лето 1934 года, прошла и осень. За два дня до рождества Армстронг, скрывая волнение под невозмутимой внешностью, договаривается с доктором В. Т. Гаррисоном, специалистом по детскому параличу. Они строят чистые, красивые обезьяньи клетки, отбирают здоровых, веселых обезьян. Они собираются приступить к серьезному, дорогостоящему эксперименту, на который натолкнул их удачный армстронговский опыт спасения десятицентовых мышей от сонной болезни посредством квасцов.

VI

22 января 1935 года. В двух клетках прыгают и возятся четыре обезьяны. В течение последнего месяца одну из двух обитательниц каждой клетки двенадцать раз переворачивали вверх ногами и впускали ей в нос вяжущие, прижигающие, раздражающие и уплотняющие слизистую оболочку квасцы. С другой обитательницей каждой клетки так не поступали. И вот в это январское утро служитель-негр ловко заманивает этих четырех обезьян, одну за другой, в мешок, укрепленный на конце длинного железного шеста. Каждую по очереди он держит вниз головой перед Чарлзом Армстронгом, который накапывает им в носы огромную, безусловно смертельную, дозу растертого спинного мозга обезьяны, погибшей от детского паралича.

Проходит девять дней. В каждой из двух клеток лежит больная, беспомощная обезьяна. Около каждой из этих загубленных обезьян прыгает здоровая обезьяна. В каждой из клеток парализованная, умирающая обезьяна именно та, которую Армстронг не обрабатывал предварительно квасцами.

Тогда Армстронг и Гаррисон предпринимают длинную серию проверочных опытов, расходуя дорогих восьмидолларовых обезьян так широко, как только могут себе позволить. И вот результаты четырехмесячной напряженной работы: из девятнадцати обезьян, не получивших в нос квасцов, избежали заражения только три.

Из двадцати трех, у которых ноздри орошались квасцами, семнадцать не заболели.

Что же в этом утешительного для отцов и матерей?

Армстронг – человек практичный и знает детей. По окончании своих соблазнительно удачных опытов над обезьянами он сказал автору: "Толку в этом мало. Ребята будут брыкаться, как черти, если во время эпидемии придется их каждый день угощать квасцами!"

Казалось, дело безнадежно. И если бы Армстронг мог искать какое-нибудь новое, более нежное, но столь же действительное средство только с помощью опытов над восьмидолларовыми обезьянами, он, конечно, отказался бы от этой мысли. Но ему повезло. Он решил снова заняться дешевенькими опытами над сонной болезнью у мышей. Для борьбы с детским параличом это как будто значения не имело. Он считал, что чем больше вы раздражаете, дубите полость носа животного, тем лучше предохраняете его от заразы. Следовательно, чем действительнее будет средство, тем труднее будет применить его к детским носам.

И вот наступила осень 1935 года. Вакцина Парка и Броди оказывается несостоятельной. От вакцины Джона Колмера дети умирали. Микробы детского паралича по-прежнему победоносно отражают все усилия наших лучших борцов за жизнь и здоровье детей. И вот Чарлз Армстронг и В. Т. Гаррисон снова стоят перед своими обезьянами в Вашингтонском государственном институте.

Вот четыре клетки, по две обезьяны в каждой, а всего восемь штук.

Три дня назад одна обезьяна в каждой клетке сменила веселье на грусть и стала жаться в угол с явными признаками страха и беспокойства. Ее товарищ по клетке был в прекрасном настроении.

Вчера в двух клетках из четырех эти больные обезьяны оказались совершенно парализованными.

А сегодня утром уже в каждой из четырех клеток можно видеть животное, которое представляет собой только намек на то, что когда-то было веселой мартышкой.

И в то же время во всех четырех клетках у каждой умирающей обезьяны есть товарищ, про которого смело можно сказать, что он никогда даже близок не был к паралитической заразе.

Двумя неделями раньше Армстронг влил в нос этим здоровым обезьянам безвредную, почти нераздражающую жидкость. Она была светло-желтого цвета. Она, по-видимому, не обладала ни воспалительными, ни вяжущими свойствами, как квасцы. Армстронг вдувал эту желтую водичку в обезьяньи носы шесть раз. В последний раз это было сделано за четыре дня до того, как он ввел им огромные дозы паралитического яда, от которого погибли теперь их необработанные товарищи.

Армстронг и Гаррисон испробовали эту светло-желтую жидкость на собственных носах. Было легкое жжение. В горле ощущался горький вкус. Только и всего. Таким образом, теория Армстронга о большем раздражении для более сильного предохранительного действия оказалась ложной.

Глава девятая

БЛОКАДА СМЕРТИ

I

Чарлз Армстронг предпринял первый пробный опыт применения своего открытия на людях в 1936 году. Эксперимент получился нелепым, путаным, незаконченным и все же в некотором смысле ободряющим. Летом 1936 года эпидемия детского паралича совершенно неожиданно вспыхнула в местности, считавшейся до того совершенно благополучной в отношении угрозы эпидемии. Когда Армстронг 14 июля прибыл в Монтгомери, газеты сообщали, что деловая жизнь остановилась. В штате Миссисипи были запрещены всякие собрания. Нарастала тревога и в Теннесси. Болезнь вспыхивала то там, то здесь на территории этих трех штатов. Насчитывалось уже сто пятьдесят четыре случая заболевания детей.

Армстронг вошел в тесный контакт с работниками здравоохранения и видными врачами. Он сказал им всю подноготную: на что можно надеяться и чего надо бояться при применении нового средства. Этой весной, работая на обезьянах, он несколько усилил и без того могучее предохранительное свойство пикриновой кислоты, смешав ее со слабым раствором квасцов. Полупроцентные квасцы плюс полупроцентная пикриновая кислота – вот тот раствор, которым он имел в виду обрабатывать носы южных ребят.

Может ли он сказать, что оправдавшее себя на обезьянах средство будет действительно также и для детей? Нет, он не берется.

Уверен ли он в том, что окончания обонятельных нервов, расположенных в глубине носовой полости, являются единственными воротами, через которые зараза проникает в человека? Нет, это еще не абсолютно доказано. Однако многочисленные факты, собранные в лабораториях всего мира, заставляют все больше и больше убеждаться, что только этим путем заразное начало может проникнуть в организм своей жертвы.

Поэтому Армстронг думает, что алабамские врачи и работники здравоохранения могут с легким сердцем рекомендовать родителям подвергнуть своих ребят обработке пикрино-квасцовой смесью. И к этому надо приступить немедленно, пока эпидемия только началась. И необходимо обрабатывать малышей до того, как в них проникла зараза. Когда она сидит уже в нервах, никакой пульверизацией тут не поможешь. Или это химическая блокада, или ничто!

Армстронг убедительно просил, чтобы только врачи, только они сами вводили новое средство в ноздри сотням тысяч алабамских детей. Это, конечно, весьма несложная вещь. Но для первого опыта ни под каким видом нельзя передавать это в руки населения. Они засыпали его вопросами. Нет, здесь не требуется высокой техники. Надо, чтобы во всех аптеках был наготове пикрино-квасцовый раствор. Вводить его надо при помощи пульверизатора: три-четыре раза хорошо нажать баллон, и только. В каждую ноздрю отдельно. Делать это надо через день, всего три-четыре раза. А потом, пока эпидемия продолжается, повторять это раз в неделю.

Армстронг предупреждал врачей, чтобы они не надеялись, что это будет строго научный опыт. Нечего и думать вводить предохранительное средство только половине населения, оставив вторую половину для контроля. Это вызовет настоящий бунт. Родители будут тайком доставать пикрин-квасцы и сами обрабатывать своих детей. Нет, опыт должен быть чисто добровольным. Те, которые согласятся на опрыскивание, те и будут служить подопытным материалом. А кто не согласится, тот останется для контроля – вот и все.

II

Начались горячие дни. Эпидемия усилилась. Родители стали сходить с ума от страха. Приемные южных докторов наполнились толпами испуганных матерей, умолявших сделать массовую обработку носов молодого поколения Алабамы, Теннесси и Миссисипи. Тщательно продуманный и подготовленный эксперимент превратился в серию отдельных маленьких бунтов. Можно ли было думать о какой-нибудь регистрации, когда перепуганные матери набивались в тихие приемные врачей с целыми полками карапузов? Многие доктора с отчаяния стали учить матерей, как самим делать опрыскивание, и рекомендовали проделывать это дома.

Не успев начаться, эксперимент превратился в злую пародию на массовый опыт, на который надеялся Армстронг. Поползли зловещие слухи. Некоторые доктора, специалисты по носовым болезням, заявляли, что они не ручаются за то, что эта игра с пикрином не отразится вредно на обонянии южных малышей. И разве не опасно, с санитарно-гигиенической точки зрения, во время эпидемии собирать вместе такие скопища ребят? Разве вездесущая зараза детского паралича не может распространиться среди них раньше, чем это защитное средство попадет к ним в носы?

Эксперимент, который казался Армстронгу таким простым и ясным, превратился в полнейший хаос; разгоралось форменное народное восстание, каких еще не бывало в истории науки. Словно степной пожар, весть о новом средстве распространялась среди отцов и матерей. Ах, так доктора не хотят пускать к себе в приемные детей! Доктора дерут по доллару за опрыскивание, а доллар для нас – это не шутка! Ну ладно же... И сотни тысяч южан стали ломиться в аптеку, покупать галлонами светло-желтую жидкость и сотнями тысяч расхватывать пульверизаторы.

В бедных местечках, совершенно пренебрегая правилами гигиены, десятки семейств покупали себе в складчину один пульверизатор, который ходил затем от носа к носу среди сотен ребят. Может быть, они распространяли этим заразу? Все возможно. Армстронг убедился на основании расспросов населения, что большинство пользуется новым средством, только руководствуясь газетными сообщениями или советами соседей.

На то, как они проделывали эту процедуру, было удивительно и страшно смотреть. Армстронг оказался в самой гуще этого странного гигантского эксперимента, попавшего в руки совершенно необученных масс, возложенного исключительно на массы, – этого подлинно массового эксперимента, производимого народом на народе и руками народа.

Но Чарлза Армстронга не переставал преследовать злой рок, который, видимо, подстерегает всех борцов с детским параличом, пытающихся перенести свои опыты с обезьяны на человека. Появилось сообщение доктора Макса Пита и его помощников из Мичиганского университета. Опрыскивание пульверизатором закрывает ворота смерти у обезьян, но у многих детей оно недостаточно надежно закрывает угрожаемое место. Ах, как приятно получить такие новости, после того как опрыскивание пикрин-квасцами уже проделано у миллионов людей.

III

Однако же, несмотря на всю хаотичность и любительский характер этой коллективной борьбы со смертью, нельзя сказать, что она кончилась полной неудачей. Среди всех других инфекционных болезней детский паралич занимает особое, исключительное положение. Эта его особенность и оказалась на руку Армстронгу в его исследованиях. Когда детский паралич поражает ребенка, он оставляет у больного ясные следы своего посещения. И, таким образом, Армстронг, работая добросовестно и не спеша, мог проверить результаты этого дикого эксперимента, после того как эпидемия кончилась.

В одной небольшой местности, в Бирмингаме и его окрестностях, где опрыскивание началось до того, как эпидемия достигла высшей точки в этой области, Армстронг произвел настоящую перепись. Он заходил в каждый дом, осматривал каждого ребенка. Парализован или нет? Получал обработку или нет? Сколько обработанных избежало заболевания? Сколько обработанных умерло или парализовано? Когда их опрыскивали? Сколько раз? Кто этим занимался? Насколько хорошо это делалось? Не было ли вредных последствий от опрыскиваний?

В общем серьезных последствий не наблюдалось. Были, правда, головные боли, небольшая тошнота, иногда основательно изодранные носы; одни говорили, что опрыскивание повышало температуру, другие – что оно вызвало у них нервное состояние, а некоторые просто утверждали, что после опрыскивания они вообще себя плохо чувствовали. Отмечено пять случаев сильной крапивницы, два случая воспаления почек. После тщательного разбора этих случаев оказалось, что один из них – выдумка, а другой не обязательно связан с опрыскиванием. Армстронг самым внимательным образом прислушивался ко всяким слухам, толкам и разговорам и нашел, что в общем вредных последствий от обработки было поразительно мало. Ведь надо принять во внимание, что ей подвергались два миллиона детей, из которых подавляющее большинство опрыскивалось домашним способом, без всяких предосторожностей.

Но вот в чем заключался все-таки коренной вопрос: оказала ли эта широкая всенародная борьба за жизнь какое-нибудь влияние на ход эпидемии? Много ли было заболеваний детским параличом среди обработанных детей? Да, были такие случаи. Вот парализованная двухлетняя девочка. Мать ей сама делала опрыскивание. Но она это делала пульверизатором, который, как выяснил Армстронг, совершенно не работал.

Конечный результат получился вот какой: цифра заболеваемости в одной ограниченной, тщательно обследованной местности была на тридцать три процента ниже среди ребят, получивших защитную обработку.

Скептики, конечно, назовут эту разницу незначительной. Придиры скажут, что это вообще ничего не значит. Но этим критикам надо задать такой вопрос: если бы заболеваемость детским параличом была на тридцать три процента выше у детей, получивших обработку, разве те же самые скептики не сказали бы, что пикрин-квасцы повышают восприимчивость детей, а не защищают их?

IV

Но вот зимой 1936/37 года, пока Армстронг разбирался в плюсах и минусах своего первого сомнительного эксперимента, из Калифорнии пришли обнадеживающие известия о новом предохранительном средстве. Его блокирующее действие на обезьян самый дотошный охотник за микробами назвал бы поразительным. Как же могло случиться, что это открытие последовало так скоро после полуудачного опыта Армстронга с пикрин-квасцами. Дело в том, что Эдвин В. Шульц из Стэнфордского университета в Калифорнии, так же как Армстронг, установил блокирующее действие пикриновой кислоты. Но это открытие было для него только трамплином для прыжка в химическое неизвестное. Он начинает ставить широкие эксперименты. Он пробует одно химическое вещество за другим, больше сорока различных снадобий, и обезьяны хворают и дохнут стаями, а Шульц со своим юным, отчаянно трудолюбивым помощником Луисом Гебгардтом продолжают работать, словно в угаре...

И, наконец, они нашли то, что искали.

V

Вещество, которое так чудесно спасает обезьян, старо, просто, заурядно и распространено в природе так же широко, как грязь. Металл, из которого оно образуется, содержится в питьевой воде, в злаках, крупе, молоке, мясе и устрицах. Оно находится в весомом количестве в нашем организме. Оно издавна применяется врачами для промывания глаз. В дозах, в пятьдесят раз превышающих те, с помощью которых Шульц защищает своих обезьян от паралитической смерти, это химическое вещество употребляется в детской практике в качестве рвотного или при засорении желудка. Может ли оно в таком случае быть опасным?

Это самый обыкновенный, самый ходовой однопроцентный раствор сернокислого цинка.

Опыты, которые Шульц и Гебгардт проделывали с этим химическим веществом, можно с полным правом назвать зверскими. Пять дней подряд они переворачивали целые партии здоровых обезьян вверх ногами и сильной струей впрыскивали однопроцентный раствор сернокислого цинка в ту и другую ноздрю каждой обезьяне.

Затем в течение четырех недель пять раз в неделю они вливали огромные архисмертельные! – дозы паралитического яда в обработанные носы этих обезьян.

Постепенно они сводили впрыскивания цинка до одного раза в неделю. И наряду с этими обработанными животными было равное количество обезьян необработанных, но получивших такие же громадные дозы убийственной заразы.

Эти последние были парализованы и издохли все без исключения. Против таких чудовищных порций яда не могла бы устоять ни одна из обезьян, обработанных армстронговскими пикрин-квасцами. Это было уж слишком свирепо. Нельзя так много требовать ни от одной обезьяны, ни от одного блокирующего средства.

А что же с обезьянами, обработанными сернокислым цинком? Все они вынесли непрерывную месячную бомбардировку громадными дозами яда без малейших признаков паралича, без единого случая заболевания.

Как долго длится защитное действие? Одним из серьезных практических возражений против обработки детей пикрин-квасцами было следующее: надо обязательно повторять опрыскивание. Армстронг считал, что блокада может держаться не больше недели. Но вот Шульц и Гебгардт оросили носы новой партии обезьян однопроцентным раствором сернокислого цинка. Потом рассадили их по клеткам. Ничего больше с ними не делали в течение месяца. Затем, без всякой повторной обработки цинком, они стали накачивать этих обезьян постепенно усиливавшимися дозами заразы.

Обезьяны остались здоровыми, между тем как все их необработанные товарищи заболели параличом и погибли.

Но допуская даже, что этот эксперимент, с академической точки зрения, великолепен, уместно спросить: как можно во время эпидемии сгонять всех ребят данной местности и пять дней подряд устраивать им такую обработку? Затея опять-таки не из практичных.

Шульц собрал новую партию обезьян. Двенадцать штук. Он сделал им только одну основательную заливку однопроцентным сернокислым цинком. В течение недели ничего больше с ними не делал. Потом начал экспериментальную бойню. Семь недель подряд он наводнял их паралитической заразой, по пять дней в неделю заправляя им в ноздри громадные дозы яда. Это был такой потоп невидимой паралитической заразы, с каким ни один ребенок ни при какой эпидемии никоим образом не мог столкнуться. В течение этих семи недель беспрерывного заражения обезьян Шульц сделал им только два добавочных впрыскивания цинкового раствора: один раз через две недели, а другой – через четыре недели после начала эксперимента.

И это все. Но после последнего введения цинка обезьянам двадцать семь дней подряд вливали в ноздри паралитическую заразу.

Из двенадцати обезьян, зараженных паралитическим ядом, десять остались в живых, без малейших признаков паралича. Все их необработанные товарищи, контрольная группа обезьян, давным-давно отправились к своим хвостатым праотцам.

Это было слишком хорошо, чтобы этому поверить. Сернокислый цинк обладал совершенно изумительной способностью гальванизировать окончания нюхательных нервов обезьяны на целый месяц. Как могло такое безобидное, по-видимому, средство запечатывать накрепко ворота смерти на целый месяц и дольше? Возможно, что и дольше! Шульц установил, что некоторые обезьяны сохраняли сопротивляемость в течение двух, а другие даже трех месяцев после обработки их цинковым раствором в течение трех дней. Разумеется, защита не была вечной. По истечении короткого срока все они делаются такими же восприимчивыми, как и необработанные обезьяны.

В июне 1937 года Шульц пишет в "Ведомостях американской медицинской ассоциации":

"Подводя краткий итог результатам наших опытов, можно сказать, что два-три ежедневных внутриносовых впрыскивания однопроцентного сернокислого цинка... предохраняют всех или почти всех животных от заражения в течение месяца после произведенной обработки".

В отношении перехода с обезьян на человека Шульц высказывается крайне осторожно, как и подобает ученому:

"Отличное защитное действие этого простого и относительно безвредного средства подсказывает мысль о желательности перенести исследование на человека".

Только ли? Не подсказывает мысль, а народ требует, чтобы мы приступили к опыту на людях! Во всей истории охоты за микробами, – отдавая должное всем ее успехам в деле предупреждения болезней: токсоиду против дифтерии, сальварсану против сифилиса, вакцине против оспы, санитарной технике против тифа, – никогда еще ни один охотник за микробами не придумал такого простого и мощного способа предохранять от заразы... животных в лаборатории.

В письме к автору Шульц позволяет себе скромный намек на светлое будущее, но не больше чем намек. "Когда-нибудь, вероятно, засияет свет надежды для детей, подстерегаемых детским параличом. Оправдает ли сернокислый цинк эту надежду?" – пишет Шульц.

Глава десятая

БОРЬБА ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ

I

Перед нашими борцами с детским параличом стоял кардинальный вопрос: годится ли для людей то, что оправдало себя на обезьянах?

Казалось, что этот вопрос теперь уже близок к разрешению. Что, в самом деле, мешает проверить на практике действие сернокислого цинка во время эпидемии детского паралича, которая, несомненно, разразится летом 1937 года?

Не объясняются ли все наши прошлые неудачи отчасти следующим обстоятельством: попытки иммунизировать детей всегда делались неорганизованно. Они были бесплановыми. Бесплановыми в том смысле, что не было центрального боевого штаба, который мог бы подготовить борьбу с эпидемией до того, как последняя началась.

Зимой 1936/37 года автор был свидетелем первых робких шагов к созданию такого штаба. Совет медицинских консультантов при Комитете борьбы с детским параличом, состоявший из четырех крупнейших деятелей медицины, внимательно обсудил все данные о спасительном действии сернокислого цинка на обезьян. Они изучали также все "за" и "против", выявившиеся при армстронговском опыте, проведенном народом на народе и руками народа летом 1936 года в южных штатах.

Трое из Совета консультантов высказались за попытку перенести опыт с сернокислым цинком на людей. При условии, если сернокислый цинк может быть введен в носы жителей той или иной угрожаемой местности таким способом, чтобы этот цинк мог полностью запечатать окончания нюхательных нервов, чтобы он мог наглухо закрыть ворота смерти. Если это будет делаться без причинения какого-либо вреда. И если это будет делаться достаточно легко и просто, чтобы родители не боялись приводить детей для повторной обработки, сколько бы раз это ни потребовалось в зависимости от хода эпидемии.

Было ясно, что предохранительное средство должны непременно вводить специалисты. Но как это устроить? "Единственный способ ввести снадобье правильно заключается в том, чтобы это делал человек, который знает, как его вводить, и знает, что оно попало туда, куда нужно". Эта глубокомысленная сентенция принадлежит Эдуарду Фрэнсису, охотнику за микробами из службы здравоохранения США. Но в том-то и дело, что ворота смерти, ведущие в мозг по обонятельным нервам, расположены у человека высоко внутри носовой полости. Не оставалось поэтому сомнения, что только опытный специалист может туда заглянуть и позаботиться о том, чтобы сернокислый цинк попал в нужное место.

Сколько же сотен тысяч детей придется на каждого опытного специалиста, если эпидемия вспыхнет в каком-нибудь крупном центре, скажем, в Чикаго?

А кто это дело организует и кто будет платить специалистам? Впрочем, это вопрос второстепенный. Самое главное, как вводить сернокислый цинк? Весной 1937 года был изобретен специальный пульверизатор с длинным металлическим наконечником; его вводили, минуя все препятствия, в самую верхнюю часть носа, затем – пуф-пуф-пуф – нажимали баллон пульверизатора. И все в порядке.

Было еще одно маленькое затруднение. Однопроцентный раствор сернокислого цинка, конечно, совершенно безвреден. Но ребятам от шести до двенадцати лет очень не нравилось, когда им вводили в нос тонкий длинный наконечник пульверизатора. Они самым решительным образом – вплоть до отчаянных скандалов – сопротивлялись этому делу. А тут еще неожиданно обнаружилась одна весьма неприятная особенность сернокислого цинка. Дело в том, что при сильных эпидемиях детского паралича не одни только дети подвергаются угрозе заражения. В последние годы у этой болезни замечается зловещая тенденция поражать людей и более зрелого возраста. Не разумно ли было бы в период эпидемии обработать поголовно все население данной местности?

И вот наши экспериментаторы, вооружившись длинноносыми пульверизаторами, для пробы накачали сернокислым цинком студентов-медиков, некоторых взрослых граждан и самих себя. Результаты получились ужасающие. Ничего, конечно, опасного не было. Но, в противоположность детям, у которых не замечается никаких особо серьезных последствий, у большинства взрослых развиваются сильнейшие головные боли. Некоторые из них говорили, что скорее готовы рискнуть остаться на всю жизнь калеками, чем позволить себе сделать повторное впрыскивание.

Вот чего ни Шульц, ни Армстронг не предусмотрели. Они забыли спросить у обезьян, не болела ли у них голова после впрыскивания.

Но вот еще от чего разболелась голова, теперь уже у экспериментаторов! Если как следует ввести хорошую дозу сернокислого цинка в носовую полость, то подопытные морские свинки человеческого вида немедленно теряют чувство обоняния. Для обезьян это, конечно, не имеет большого значения. Но у людей с этим приходится считаться. Если отполировать и выдубить нежные окончания нервов для отражения заразы, то чем же тогда нюхать?

Так ли просто будет уговорить людей обменять временную потерю обоняния на шанс избежать паралитической заразы? День за днем наши исследователи производили тончайшие измерения нюхательной способности своих оцинкованных жертв, и оказалось, что через неделю-другую эта способность постепенно восстанавливается и в конце концов приходит к норме. А если поискать здесь хорошую сторону, то разве эта самая потеря обоняния не будет во время эпидемии служить грубым, правда, но хорошим показателем того, что ворота смерти действительно закрыты?

Дело шло уже к лету, когда болезнь, плодящая калек, начинает обычно подкрадываться к какому-нибудь населенному пункту нашей страны, и тут вдруг случилось пренеприятнейшее событие, повергшее в глубокое уныние всех, кто, веря в обезьянью науку Армстронга и Шульца, горел желанием испытать ее силу во время эпидемии. Глава отдела здравоохранения Томас Паррэн изъявил согласие отпустить средства на эту многообещающую битву со смертью, только если Чарлз Армстронг признает метод глубокого опрыскивания безопасным и практичным.

II

Автору никогда не забыть этого жаркого дня в июне 1937 года, проведенного в университетской клинике в Энн-Арборе. Здесь собрались: знаменитый специалист по черепно-мозговой хирургии Макс М. Пит, и Генри Вогэн, руководитель детройтского отдела здравоохранения, и Окти Ферстенберг, один из лучших американских специалистов по уху, горлу, носу, и Чарлз Армстронг, такой милый, такой обаятельный и так хорошо знавший разницу между научной теорией и научной практикой.

У молодого доктора Джерри Хаузера, с зеркалом на лбу и длинным пульверизатором в руке, был очень грозный вид. Первые четыре мальчика, которым он сделал пульверизацию, отчаянно извивались и орали. Неприятно было еще то, что у трех из них после этой простой операции показалось немного крови. Что скажут заботливые маменьки, когда во время эпидемии они соберутся тысячами с тысячами своих потомков?

У Армстронга лицо несколько омрачилось и одновременно омрачилось и настроение автора. Армстронг спросил у эннарборских специалистов:

– Вы мне показали, как это проходит у ребят от семи лет и выше, а как отнесутся к этому маленькие?

Они, оказывается, не пробовали еще высокого опрыскивания на детях моложе семи лет.

– Но ведь эти-то чаще всего и заболевают детским параличом! – сказал Армстронг.

И мы все гурьбой отправились в отделение для малышей. Если сопротивление семилетних ребят так обескуражило Чарлза Армстронга, то что же сказать о протестующем поведении маленьких? Они уже начинали хныкать, прежде чем Джерри Хаузер приближался к ним со своим пульверизатором. А когда длинный сверкающий наконечник залезал к ним в самую глубину носа, начиналось нечто ужасающее.

На лицо Армстронга стоило посмотреть. Ведь он, в сущности, был отцом идеи о химической блокаде против заразы. Он знал, что пульверизатор в руках матерей не может действовать. Он знал, что непременно специалисты должны как-то вводить блокирующее снадобье. Может быть, будучи лабораторным затворником, он немного преувеличивал значение детского сопротивления и криков, которые были заурядным явлением для носового специалиста Окти Ферстенберга и хирурга Макса Пита? Но все-таки то, что он сегодня видел, едва ли можно было назвать успешной демонстрацией метода массовой обработки, которую отдел здравоохранения мог бы рекомендовать как исключительно простую и безопасную процедуру.

Мы все стояли в угрюмом молчании и ждали, чтобы кто-нибудь его нарушил. Это сделал Армстронг.

– У меня есть идея! – сказал он. – Для того чтобы эти сорванцы не брыкались, надо перед пульверизацией укладывать их в гипс!

Эта шутка разрядила напряженную атмосферу, и мы дружно расхохотались, после чего нам стало как будто легче. А помимо того, насмешка Армстронга зажгла в наших исследователях горячее желание показать, что можно все-таки сделать эту процедуру безболезненной и простой.

III

Но ничего не потеряно, ибо жизнь коротка, а наука долговечна. И этим летом 1937 года наука сделала несколько, хотя и нерешительных, шагов вперед в своей борьбе с болезнью, плодящей калек.

Когда в июне 1937 года у отцов и матерей Торонто по спине забегали мурашки, городской отдел здравоохранения собрал докторов, специалистов по уху, горлу, носу. Сорок из них стали во главе серноцинковых пульверизаторских бригад. Каждая бригада состояла из врача, производившего впрыскивание, двух сестер, державших ребят, и одной сестры, точно отмечавшей имя, адрес и день, когда ребенок подвергся обработке.