Текст книги "Борьба за жизнь"

Автор книги: Поль Крайф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Крайф Поль
Борьба за жизнь

Поль де Крайф

Борьба за жизнь

Перевод с английского и примечания И. П. Червонского

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие автора к русскому изданию книги "Борьба за жизнь"

Пролог о борцах

Часть первая

Борьба за начало жизни

Глава первая. Как сохранить жизнь матери?

Глава вторая. Сжигатель микробов

Глава третья. Спасители матерей

Глава четвертая. Кровь – это жизнь

Глава пятая. Не для наживы

Глава шестая. Что же нам делать?

Часть вторая

Болезнь, плодящая калек

Глава седьмая. Первые следопыты

Глава восьмая. От отчаяния к надежде

Глава девятая. Блокада смерти

Глава десятая. Борьба только начинается

Часть третья

Умирать стоит денег

Глава одиннадцатая. Детройт в борьбе с туберкулезом

Часть четвертая

Ужасная роскошь

Глава двенадцатая. Машинная лихорадка

Глава тринадцатая. Уэнджер – борец с сифилисом

Глава четырнадцатая. Жизнь шагает

Заключение

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ КНИГИ "БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ"

Только народ, который по-настоящему верит в силу науки, может использовать всю ее мощь в борьбе за жизнь для всех. Если народ по-настоящему во что-нибудь верит, он выражает эту веру не словами, не пустыми декларациями, а согласованным и неослабевающим действием. В борьбе за жизнь, которой наука придает все больше и больше силы, многие человеческие болезни и страдания делаются все более ненужными, необязательными. Теперь их все легче и легче становится предупреждать. Смерть от сифилиса, от туберкулеза, в свете того, что мы теперь знаем о них, – это позор. Многие случаи смерти родильниц и новорожденных детей могут быть предотвращены с помощью науки. То же самое можно сказать о смерти от рака. Примерно три из каждой пятерки психических больных, запертых в сумасшедших домах, могли бы быть вылечены или могли так лечиться, чтобы не попасть в эти учреждения. Почему же сотни тысяч, – нет, что я говорю! многие миллионы американцев продолжают страдать и умирать, несмотря на то, что чудесная сила науки и люди, умеющие владеть ею, вполне готовы для борьбы за жизнь американского народа?

Это один из важнейших вопросов, стоящих теперь перед американским народом. Ответить на этот вопрос словами легко. Люди, контролирующие нашу экономическую систему, полагают, что Америка не в состоянии заняться искоренением предотвратимой смерти и страданий.

Оправдывается ли это мнение наших правителей фактами или бухгалтерскими расчетами американской экономики? Нет, не оправдывается. Совершенно ясно, что существование этих болезней для нас экономически невыгодно, что умирать нам стоит денег, что потерянные жизни – это потерянные доллары, что мы гораздо больше тратим на поддержание в стране этой ужасной роскоши, чем стоила бы ликвидация ненужных уже страданий и смерти.

Почему же тогда наши борцы со смертью в таком загоне, почему миллионы наших граждан продолжают болеть и умирать? Перевести простой словесный ответ на ответ действием со стороны народа, побудить народ к решительным действиям против этого убийства, этого гнусного издевательства – такова цель книги "Борьба за жизнь". Люди веками ходили голодные, плохо одетые, лишенные хорошего жилья; однако они терпеливо сносили эти оскорбления. Но глубочайшая из всех человеческих потребностей – это потребность жить. Какова же будет реакция американского народа, когда он всей своей массой поймет, что вынужден умирать, несмотря на то, что имеются средства, чтобы обеспечить жизнь для всех, и эти средства в пределах досягаемости? Что предпримут американцы, когда они все сразу узнают, что фальшивая претензия на экономию со стороны так называемой экономической системы, управляющей ими, – это не что иное, как истребление их с помощью этой же самой фальшивой экономики?

В последние четыре года ваш автор всеми силами старался найти слова, достаточно простые, достаточно правдивые и сильные, чтобы зажечь в мозгу и сердце американского народа сознание этого факта массового убийства. В Америке поднимается теперь большое волнение по поводу этого острого вопроса. В наших газетах все чаще и чаще встречаются сообщения о замечательных победах жизнеспасительной науки. Книги, прославляющие эти победы, раскупаются нарасхват. Достижения науки демонстрируются на киноэкранах, инсценируются по радио. В большом городе Чикаго недавно был бунт из-за того, что масса бедных людей не могла добиться бесплатного исследования крови, которое им было предложено для выяснения вопроса, не больны ли они сифилисом.

Удастся ли распространить эти бунты среди все более и более широких масс народа, который требует самого элементарного из своих прав – права на жизнь?

Академически наши правители не отрицают права на жизнь для самых низших слоев народа. Но на деле возможность массового спасения человеческой жизни настолько еще новый вопрос, что потребуется, вероятно, немало демонстраций и бунтов, чтобы побудить этих правителей к действию.

Недавно составлен новый план американского здравоохранения, план организации огромной армии работников для ликвидации опасных и предотвратимых болезней. Эта программа основана всецело на принципе здоровой экономики и точных научных данных. Начальник департамента здравоохранения США этот план одобрил и сам принимал участие в его разработке. Однако пока еще не удалось заручиться поддержкой президента и конгресса.

Можно ли побудить американский народ потребовать у своих правителей конкретных действий? Этот вызов бросает американцам книга "Борьба за жизнь". С гораздо меньшими возможностями и не столь высоко подготовленной армией борцов со смертью – потому что он не успел еще обеспечить себя средствами и людьми – народ СССР показывает на деле, как он страстно верит в борьбу за жизнь для всех. США и СССР трагически оторваны друг от друга и географическими условиями и предубеждениями части американских правителей против системы жизни, которую вы теперь строите в СССР. Правителями Америки являются не политические деятели, а финансисты и промышленники. Наши политические лидеры – это марионетки, управляющие нами под командой капиталистов и дельцов. Но в нашей стране уже поднимается волна массового возмущения против старых порядков. В эти страшные дни, когда пускаются в ход самые отчаянные, самые гнусные средства для последней защиты умирающего экономического строя, сорганизуется ли весь американский народ для того, чтобы решительно отстоять свое право на жизнь? Пишущему эти строки кажется, что вернейший способ активизировать народ – это дать ему понять, увидеть, дать почувствовать, что фальшивая экономика его правителей убивает его.

1941 год

ПРОЛОГ

О БОРЦАХ

I

Пришло, наконец, время, когда право на жизнь должно стать общим достоянием человечества, и книга эта – повесть о некоторых людях, борцах за жизнь, которые верят в это неотъемлемое право.

Это не будет занимательным, безобидным рассказом для учеников воскресных школ, для чтения перед сном о великих открытиях знаменитых исследователей, давно умерших и канувших в вечность. Нет. Это летопись наших дней, записанная автором непосредственно с натуры, это живая хроника опаснейших приключений, какие только знала история человечества, с тех пор как люди стали ходить на двух ногах, с тех пор как они научились добывать огонь.

По сравнению с игрой, затеянной нынешними борцами за жизнь, открытия Левенгука, первого охотника за микробами, кажутся детской забавой. То же можно сказать о приключениях Пастера и Роберта Коха. История современных борцов со смертью – это нечто большее, чем сага об открытиях, сделанных в душных лабораториях. В этой истории говорится о первых попытках человека совершить невозможное, о его решении не только взять под контроль, но и окончательно искоренить некоторые смертельные болезни. С начала времен эти страшные болезни, притаившись, выжидают случая убить в люльке младенца, похитить у матери детей, отнять у семьи отца. Наши борцы за жизнь владеют теперь знанием, как предотвращать эти несчастья, чтобы самая память о них исчезла из истории человечества.

С точки зрения современной науки, смерть от этих болезней – ненужная смерть. Она, бесспорно, предотвратима. Так почему бы не уничтожить ее на веки веков?

Это и есть та крупная ставка, ради которой герои и героини этой повести – не без страха и сомнений – затеяли игру. Те из них, которые обладают прозорливостью, начинают понимать, насколько серьезна будет игра. Не в пример удачливому Левенгуку или счастливцу Пастеру, теперешние защитники нашего права на жизнь отвечают не только перед самими собой. Они не являются хозяевами своего знания. Также и народ не является хозяином их открытий, направленных на борьбу за жизнь для всех. Между тем это новое приключение, на которое отважились наши борцы за жизнь, должно быть демократичным до конца. Или это борьба народа со смертью, или ничто. И раньше чем грянет бой, народ должен узнать о нем, постичь его смысл, почувствовать, какую победу он сулит ему. Тогда народ поднимется на борьбу за право своих ученых, вооруженных наукой, даровать человечеству право на жизнь.

В этом-то и заключается центр тяжести. Этим и не похожа современная наука на занимательную возню, которой развлекался двести пятьдесят лет тому назад старый Антони ван-Левенгук. По сравнению с теперешними не слишком знаменитыми исследователями великий голландский суконщик был счастливцем. Ему не приходилось вмешиваться в судьбы человеческие. Он слыл всего лишь безобидным созерцателем, впервые заглянувшим в занятный, невидимый мир, где ловкие, крошечные зверюшки проводили свою удивительную, нелепую, бессмысленную жизнь. Чем были для человечества XVII века открытые Левенгуком микробы? Ничем. И востроглазый голландец мог спокойно оставаться просто исследователем. Ему не нужно было превращаться в борца. Его микробы были не более как игрушкой для ученых джентльменов из Лондонского королевского общества.

Но для наших современных следопытов науки микробы приобрели особое сложное и грозное – значение. Смертоносность их установлена. Наши ученые нашли чудодейственный способ не только умерять, но и уничтожать их смертоносные свойства. Обезвредив их невидимые ядовитые жала, можно смерть превращать в жизнь.

И вот из-за человеческой алчности, из-за человеческого безрассудства народу отказано в этой величайшей надежде. А в высоких сферах находятся люди, которые сомневаются, будет ли прекращение ненужных смертей и ненужных страданий полезно для человечества!

Вот почему эта летопись не будет особенно веселой и приятной, а ее героям, борцам за жизнь, придется воевать не только с жалкими микробами и физическими недугами. Для нынешних наследников великого левенгуковского открытия микробы не могут быть только предметом утонченных научных споров или снисходительных охов и ахов почтенных английских джентльменов и избранных умов Европы. Только этим и были микробы для аббата Лаццаро Спалланцани. Этот неистовый итальянский монах принял знамя охоты за микробами из рук великого голландского следопыта. Он доказал, что микробы непременно должны иметь родителей, что каждый микроб происходит от такого же микроба и разговоры о их самопроизвольном зарождении – это миф и болтовня. Всякая жизнь рождается от жизни!

Но что значила эта глубочайшая биологическая истина для преподобного отца Спалланцани? Только то, что он тоже был счастливцем и мог спокойно, без всяких помех, жить и умереть в своей "башне из слоновой кости", на благо себе и науке. Доказывая, что вся ныне существующая жизнь произошла от первоначально созданной господом жизни, Спалланцани – тайный друг еретика и нечестивца Вольтера – занял вполне надежную позицию в споре, который был в XVIII веке далеко не безопасным. Никакая инквизиция не могла бросить в темницу, подвергнуть пыткам или сжечь на костре этого попа-исследователя, который подтверждал правоту святейшего папы. Да и никто в XVIII веке, в те славные дни, когда занималась столь много сулившая заря научного знания, не видел ничего хорошего или дурного для человечества в высокомудрой доктрине о том, что у микробов должны быть родители.

Но вот явился Пастер, непревзойденный, ни с кем несравнимый гений охоты за микробами. Он доказал неоспоримо, – это было сделано блестяще, хотя и несколько шумливо, – что в микробах таится угроза. Это было их единственное значение для Пастера; поэтому и он был счастливцем. Вот краткий итог его удачливой жизни: он доказал ту истину, которую Спалланцани знал до него, что у микробов должны быть родители. Он открыл и поведал миру то, о чем Спалланцани и не помышлял: что некоторые микробы представляют угрозу для человеческой жизни. А потом, вдохновленный, поднявшись на вершину человеческих чаяний, Пастер бросил боевой клич:

"Во власти человека стереть с лица земли все паразитарные болезни, если учение о самопроизвольном зарождении (микробов) ложно, в чем я твердо уверен!"

Если все микробы, включая самые убийственные для человека, должны иметь родителей, так почему бы не уничтожить свирепых предков для того, чтобы не было смертоносных потомков? Удивительно просто! Это была непреложная истина. Ни один ученый не мог опровергнуть пастеровой надежды на избавление человечества от одного из величайших бедствий. Никто не оспаривает ее и сейчас. Пастер умер под восторженные славословия ученых, государственных деятелей, финансовых тузов и миллионов безвестных простых людей. И теперь он лежит, этот первый святой от науки, в маленькой часовне, в парижском институте имени Пастера.

II

"...Стереть с лица земли паразитарные болезни..." – таков был брошенный им вызов. Но, может быть, эта мечта, это пророчество Пастера не более как утопия? Сам он обладал интуицией подлинного гения, а в области эксперимента проявлял исключительную изобретательность. Может быть, он был на тысячу лет впереди своего века? Могут ли теперь борцы менее крупного масштаба создать оружие для этой борьбы, беспримерной по своему величию в истории человечества?

Нет спора, что это оружие уже создано. Сорок два года, истекшие со времени кончины великого французского ученого, были золотым веком в искусстве борьбы со смертью. Против копьеобразного микроба пневмонии, впервые выслеженного Пастером, современные врачи и охотники за микробами изобрели мощные спасительные сыворотки. Против этой же болезни они применяют теперь чудодейственную коротковолновую электрическую лихорадку. Они обнаружили также, каким способом крошечный убийца переходит от человека к человеку. Пастер от радости перевернулся бы в гробу, если бы узнал, насколько сильны эти боевые средства.

В пастеровские времена весь научный мир заволновался, когда Роберт Кох открыл туберкулезный микроб. В наши дни врачи применяют магический глаз рентгеновских лучей, при помощи которого можно заглянуть в грудную клетку больного, когда он еще и не подозревает о грозящей ему опасности. Наши хирурги могут излечить эту раннюю форму чахотки, не давая злостному ТБ-микробу сеять страшную "белую смерть" среди людей. Старый Кох проворчал бы, вероятно, что-нибудь очень одобрительное по поводу этой новой победы над смертью. Против самой ужасной, самой разрушительной из болезней – сифилиса ученые изобрели чудесный способ исследования крови. Они могут теперь выявить всех зараженных, и, обладая даром предвидения, они могут предсказать, что через пять, десять, двадцать лет данный больной попадет в дом для умалишенных и умрет в безумии. Больше того, лихорадка, считавшаяся до сего времени врагом человека, обращена теперь в его друга, спасающего от сифилитического безумия. И, наконец, химики состряпали хитроумнейшие препараты, с помощью которых можно убить сифилитический микроб в человеческом организме, предупредив, таким образом, заражение других мужчин, женщин и детей. Превзойдя Левенгука, Пастера и Роберта Коха в искусстве эксперимента, современные исследователи проникли в таинственное подполье жизни, где обнаружили крошечные смертоносные создания, которые нельзя видеть даже через сильнейший микроскоп. Они проследили невидимые пути микроба детского паралича, калечащего несчастных малышей. Путем лабораторных экспериментов они открыли способ несложной, но могучей химической блокады, с помощью которой они надеются оградить детей от нападения подлого незримого мародера. Они научились так хорошо расправляться со стрептококком, убийцей рожениц, что тысячи женщин в самых убогих лачужках могут теперь производить на свет новую жизнь без риска умереть от родильной горячки. С помощью недавно изобретенного химического препарата они могут теперь лечить стрептококковую инфекцию, считавшуюся раньше смертельной.

Наши исследователи беспредельно изобретательны. Они могут, например, доказать, что некоторые эпидемические заболевания, вроде пеллагры, считавшиеся раньше микробными, не что иное, как медленная голодная смерть...

Спора нет: наши современные ученые не посрамили Пастера, своего пророка. Так почему же наши врачи, работники здравоохранения, патронажные сестры не бросаются в бой с болезнями, которые, по научным данным, вполне устранимы, которые не должны больше существовать? Почему сотни тысяч людей продолжают умирать ненужной смертью? Сорок лет тому назад в лабораториях и больницах борцов со смертью окрыляла надежда, что они быстро ответят на вызов Пастера. Что же теперь заглушает огонь, который Пастер собственной пламенной ненавистью к страданиям и смерти зажег в тысячах своих учеников и последователей?

Почему большинство наших столпов науки говорит теперь сдержанно и скромно уже не об искоренении болезней, а только о предупреждении и лечении.

Почему чахотка, эта белая чума, легко поддающаяся искоренению, до сих пор свирепствует в наших больших городах?

Почему сифилис, который еще легче превратить в печальное воспоминание, почему он тоже не показывает наклонности к снижению?

Почему американские матери продолжают умирать от родильной горячки, которая так легко предотвратима?

Поиски ответов на эти вопросы в последние три года были неустанной и круглосуточной работой вашего летописца. Эти поиски приводили его в необычные места: полночь заставала его в жалких лачужках, носящих громкое название "квартир" в трущобах Чикаго; в Белом доме он выслушивал мудрые рассуждения президента на тему о политическом смысле этих трагических проблем. Незабываемые дни были проведены в фантастическом храме науки – не то больнице, не то технической лаборатории. Всюду ваш летописец пытался узнать, почему новый дар жизни не поступает в распоряжение человеческих масс, одержимых недугами. Немало внимания уделял он также научным сборищам в великолепных залах страховой компании. Здесь он слышал, как небольшая кучка виднейших ученых делала отчаянные попытки поддержать угасающее пламя жизнеспасительной науки. Он посещал больницы, выспрашивал слабо улыбавшихся бедняков (улыбавшихся потому, что они только что были вырваны из когтей смерти), хорошо ли чувствовать себя снова живым? Вместе с работниками здравоохранения, хирургами и борцами с сифилисом он проводил ночи в горячих спорах, в составлении смелых планов и тайных заговоров. Все они в один голос говорили: "Мы могли бы уничтожить всю эту гадость, если бы только..." Ваш летописец совершал налеты на убогие, полуразвалившиеся хижины издольщиков, черных и белых. С волнением наблюдал он, как негритянские мамушки и тетушки, черные как ночь, примитивные как дети, ощупью хватаются за начатки новой, доступной науки, способной спасти жизнь им и их близким...

И после трехлетних исканий ваш летописец сделал следующие предварительные выводы:

Народ, человеческая масса, хочет жить, хочет вооружиться новой силой для продолжения своей жизни. Нужно только дать ей знания.

И второе, в чем не может быть сомнений: наши охотники за микробами, врачи, работники здравоохранения и сестры, если снабдить их надлежащим оружием, будут сражаться самоотверженно и храбро, и в конечном счете они должны победить.

III

Какая же адская сила мертвой хваткой сдерживает защитников нашего нового права на жизнь? Ваш летописец впервые начал разбираться в этом вопросе, познакомившись с некоторыми любопытными событиями последних двадцати лет. Эти события можно определить так: подъем и падение пеллагры.

Ребенок мог бы понять, чем вызывается пеллагра, и нет болезни, которую так легко предупредить. Ни для одной болезни не существует такого дешевого и в то же время могучего средства даже в самых тяжелых и запущенных случаях. Пеллагра – это голодное истощение.

Американцы больше всех народов на свете любят кричать о своем изобилии. Сам президент заверил нас в том, что в Америке не будет ни одного голодного и что в настоящее время никто, в сущности, и не голодает. Как же обстоит дело с этой "пятнистой чумой", которая есть не что иное, как результат длительного скрытого голода?

В 1928 и 1929 годах, в период "просперити", когда пеллагра была на подъеме, не менее семи тысяч американцев в южных штатах умирало ежегодно от этой болезни. В 1935 году, по данным статистики, эта легко устранимая и излечимая болезнь убила около трех тысяч американских граждан, черных и белых. А, помимо того, на каждого умиравшего приходилось еще тридцать пять человек – истощенных, больных, не способных заработать себе на пропитание. Таким образом, как видите, в 1935 году на нашем романтическом Юге больше ста тысяч жителей были едва-едва живы. Вопрос о желательности такого рода прозябания остается пока спорным. Известный деятель здравоохранения Эдуард Фрэнсис по этому поводу выражается так: "Кому хуже – человеку, влачащему полумертвое существование, или тому, кто уже окончательно умер?"

Но вот что, конечно, утешительно в отношении этого позорного явления пеллагры: число умирающих от нее заметно снизилось со времени последнего "бума" конца двадцатых годов. Люди, ведущие с нею борьбу, знают еще и другое: с наступлением нового "бума" скрытый голод тотчас же вернет себе прежнее положение главного убийцы южных бедняков. Но какими же средствами науке удалось так основательно снизить цифру смертности от пеллагры? Как удалось это сделать в такой рекордно короткий срок? Почему борцы с этой болезнью, и врачи, и сами жители, дружно объединившись, взялись, наконец, за искоренение "пятнистой смерти" всерьез и навсегда, что, несомненно, можно сделать в несколько лет?

Но это почти наверное не будет сделано, а почему – станет ясно из последующего перечня событий, случайностей и высокомудрых рассуждений, которые казались бы смешными, если бы не были столь яркими образцами человеческого невежества и недомыслия.

Не что иное, как стихийное бедствие, послужило толчком к развертыванию борьбы с пеллагрой, борьбы за жизнь погибающих от нее мужчин и женщин. Это было в 1927 году, когда разлив реки Миссисипи захватил всю южную хлопковую полосу в районе Дельты. Вода выгнала тысячи несчастных, больных, заброшенных пеллагриков, – о существовании которых почтенные, самодовольные граждане не имели и понятия, – из жалких хижин в лагери Красного Креста. Таким образом, наводнение сыграло роль прекрасного глашатая о нашем равнодушии к человеческому несчастью. Благодетельная стихия развернула яркую картину пятнистого ужаса перед глазами работников Красного Креста.

Взволнованные этим зрелищем массового человеческого горя, работники Красного Креста обратились к мистеру Джемсу Л. Физеру, вице-председателю Красного Креста. Маститый "управляющий бедствиями" обратился к доктору Уильяму де Клейну, только что временно назначенному директором медицинской части. А этот невысокий поджарый мичиганец с воинственным блеском в светло-серых глазах и грубоватыми манерами поспешил обратиться к ныне покойному доктору Джозефу Гольдбергеру из государственного центра здравоохранения. Де Клейн с первых же шагов признался, что абсолютно ничего не знает о пеллагре. Весь этот день он просидел в Гигиенической лаборатории, старом кирпичном здании на Вашингтонском холме, в заваленном бумагами кабинете Гольдбергера, покоренный обаянием этого закаленного борца с пеллагрой.

Блистательный Гольдбергер, мудрый, тихий, но в то же время отчаяннейший из ученых смельчаков, рассказал де Клейну волшебную сказку о своих замечательных открытиях. Он установил точнейшие факты, на основании которых можно окончательно искоренить эту болезнь, если только взять на себя заботу о ее несчастных жертвах. Но кто когда-нибудь обращал на них внимание? Разве только теперь, когда их мучения и смерть так назойливо кололи глаза уважаемым гражданам.

Еще десять лет тому назад Гольдбергер нашел верное средство победить пеллагру; и уже десять лет он видит, как найденные им факты преданы забвению, так же как и те несчастные люди, страдания которых он научился прекращать. Говоря попросту, сущность открытия Гольдбергера сводится к следующему: разница между южанами, обреченными на помешательство и смерть от пеллагры, и людьми, которые никогда ею не болеют, заключается в том, что пеллагрики бедны.

Бродя по рабочим поселкам, плантациям, сумасшедшим домам, детским приютам и грязным городишкам Юга, внимательно присматриваясь и выспрашивая, Гольдбергер почти всюду отмечал один и тот же факт: богатые едят то, чего бедные не в состоянии купить.

До работ Гольдбергера существовала ортодоксальная теория, утверждавшая, что пеллагра – заразное эпидемическое заболевание. Гольдбергер установил, что в домах для умалишенных, где "пятнистая чума" убивала шестерых из каждой сотни больных, врачи, сестры и санитары никогда ею не заражались! Этот простой факт сразу заставил его усомниться в микробной теории пеллагры. Продолжая свои наблюдения среди умалишенных, он заметил следующее: лучшие куски мяса и молоко доставались отнюдь не больным. Наш доктор пошел скитаться по скверным поселкам, напоминавшим времена невольничества. И вот...

Там, где красная сыпь на руках и на шее, нервное расстройство и желудочные заболевания предвещали людям смерть в сумасшедшем доме, там безраздельно царили три "М": meat (мясо), meal (мука), molasses (патока). Впрочем, мясо – это сильно сказано. Это белое мясо нисколько не походило на мясо индейки или курицы. Это была протухшая солонина с ничтожным количеством мышечных волокон.

В двух сиротских приютах штата Миссисипи, где пеллагрические дети отличались странной покорностью, рассеянностью и отвращением к играм, Гольдбергер добился разрешения перевести малышей на молочное и мясное питание. Федеральный отдел здравоохранения отпустил на это средства, но только потому, конечно, что речь шла о научном эксперименте, а вовсе не потому, что правительство США склонно на общественные деньги сохранять в живых "ненужных" людей. Гольдбергер стал подкармливать этих детей. Пеллагра исчезла. Ребята стали проказничать вовсю, а учителя не могли нарадоваться на этих живых, веселых, чудесно переродившихся детей.

Однако открытие Гольдбергера показалось слишком простым некоторым светилам науки. Тогда он ответил этим "Фомам неверным" экспериментом над людьми в Рэнкинской тюрьме (штат Миссисипи). Посадив кучку воров, грабителей, убийц на диету "три М", он искусственно вызвал у них ясные симптомы пеллагры. За это они получили свободу. Однако и после этого видные научные авторитеты продолжали утверждать, что пеллагра – заразная болезнь, вроде тифа. В пламенном порыве научного негодования Гольдбергер стал глотать пилюли с испражнениями умирающих пеллагриков; он впрыскивал себе под кожу их выделения, их кровь. В дальнейших опытах такого же типа приняли участие его жена Мэри и группа помощников – целая партия отчаянных борцов со смертью, взявших на себя роль морских свинок человеческого вида.

И выяснилось: нет, пеллагра не заразная болезнь!

Нужно только чуть-чуть уменьшить бедность; каких-нибудь лишних полдоллара в день на, мясо и молоко и немного общественных средств на подготовку инструкторов – и пеллагра превратится в печальное воспоминание. Вот что рассказал Гольдбергер Уильяму де Клейну, озабоченному катастрофически тяжелым положением тысячных масс пеллагриков, неожиданно обнаруженных наводнением.

IV

Все это было весьма просто, но мало реально. Чем, в самом деле, могли помочь растерявшиеся работники Красного Креста этим злосчастным фермерам, толпами стекавшимся в лагеря, с кровавыми язвами на руках и остановившимся взглядом; у большинства из них было идиотски блаженное выражение лица. Больше пятидесяти тысяч пеллагриков насчитывалось в районе наводнения, в штатах Миссисипи, Арканзасе, Теннесси и Луизиане.

– Что мы можем предпринять сейчас? – спросил практичный де Клейн мечтателя Джозефа Гольдбергера, на что последний с улыбкой ответил:

– Накормите их!

Но недаром Уильям де Клейн слыл одним из практичнейших работников Красного Креста. Он хорошо знал человеческую натуру и поэтому ответил Гольдбергеру, что нельзя же в один день изменить привычную диету миллионов людей. Ради бога! Будем практичны. Давайте рассуждать здраво. Когда все эти жертвы наводнения вернутся в свои отвратительные берлоги, ведь у Красного Креста попросту не хватит денег кормить миллионы людей мясом и молоком. Ведь это же, как хотите, роскошь! С точки зрения экономики, это крайне нездоровая идея. И так далее и тому подобное.

– Ладно, – улыбнулся Гольдбергер, терпеливо выслушав до конца огорченного директора медицинской части Красного Креста. – Ладно. Не волнуйтесь. К чему расстраиваться? Прежде всего выявите всех бесспорных пеллагриков. Когда вы это сделаете, давайте им пивные дрожжи, обыкновенные пивные дрожжи в порошке, три раза в день по две чайные ложки, на воде.

Много лет назад Гольдбергеру, хотя сам он ни в малой мере не был экономистом, уже пришлось столкнуться с фактором экономической немощи своей страны, с ее экономической несостоятельностью. Он не был знаком с трюками наших экономистов. Он был всего лишь врачом. Он не знал, где взять пятьдесят центов в день для спасения миллионов людей, которые по какой-то загадочной причине чем больше трудились в поле, чем дольше простаивали у ткацких станков, тем глубже залезали в долги. Гольдбергер не был ни пророком мнимого изобилия, ни сторонником бюджета, сбалансированного за счет трудящихся масс. Он был только ученым, и в качестве такового скромно удалился в зловонный подвал лаборатории, к своим "черноязыким" собакам, у которых ему только что удалось вызвать искусственную пеллагру посредством диеты "три М".

Так вот, господа банкиры, держатели закладных, плантаторы, фабриканты, вы, шокированные работники Красного Креста, и вы, хворающие пеллагрой издольщики, вот вам пивные дрожжи! Нельзя сказать, чтобы это было вкусно. Они довольно горькие. Но цена им всего семнадцать центов за фунт. Если хорошее питание является могучим средством для предупреждения пеллагры, то дрожжи действуют на пеллагрика еще сильнее. Два цента в день на человека спасут всех этих несчастных людей, медленно агонизирующих на глазах у добрых граждан.