Текст книги "Борьба за жизнь"

Автор книги: Поль Крайф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

И тут же преподносился ряд конкретных случаев, взятых из протоколов ТБ-больниц, ряд ужасающих примеров заразительности "белой смерти". Чахоточный отец, по невежеству отказавшийся от больницы и лечения, заразил трех своих детей, которые затем умерли; потом он заразил еще двоих и сам заплатил за это человекоубийство смертью от чахотки.

Его вполне можно назвать самоубийцей, потому что он не обратился в больницу, когда болезнь только обнаружилась.

Детройтским врачам тоже не было пощады. Им предъявлялось следующее обвинение: большинство из них было так же невежественно, как и простые смертные. Если бы это было иначе, то как же они могли прозевать туберкулез у другого отца семейства, которого долго лечили от кашля, считая это бронхитом? А этот человек, перед тем как умереть от туберкулезного процесса в легких, заразил жену и пятерых детей.

Если во время нашей двухнедельной бомбардировки детройтские жители, терзаемые угрызениями совести, отворачивались от газет и включали радио, то ужасу их, вероятно, не было предела, когда раздавался глухой, захлебывающийся туберкулезный кашель. Без всякого объявления или предупреждения этот кашель три раза в день выпускался в эфир со станции "Детройт ньюс".

Вслед за кашлем замогильный голос говорил нараспев:

– Ка-шель смер-ти!

Не успевали замереть эти слова, как раздавался дикий визг и хихиканье, затем вступал зловещий хор "Трех ведьм".

– Я Равнодушие! Я забыло про кашель смерти... Он опасен, я знаю. Но пусть... Пусть он убивает ежегодно по тысяче человек.

– Я Тайна! Я слышала про кашель смерти... Но я нахожу лишним говорить о таких ужасных вещах... Я избегаю разговоров на эту тему.

– Я Невежество! Я мало знаю про кашель смерти... Поэтому я ничего не делаю для борьбы с ним.

Вам, может быть, кажется, что наша радиогазетная бомбардировка носила слишком мрачный характер, чтобы иметь успех у публики? Ошибаетесь. Все страшное привлекательно. А кроме того, каждому из ужасных трагических случаев противопоставлялся рассказ о счастливом исцелении, о мощи науки, о детройтских борцах со смертью, которые готовы окончательно стереть туберкулез с лица Детройта.

Если только граждане дадут на это средства, дадут им в руки оружие.

VII

Но вам не верится. Уж очень это похоже на типичную американскую рекламу. Сегодня шумиха – завтра все забыто. Может быть, и не совсем так. Потому что в кульминационный момент кампании наши борцы со смертью ткнули детройтцев в самое чувствительное место. Они задели их коммерческую жилку. "Детройт ньюс" начинила свою последнюю бомбу поистине разрушительной арифметикой.

Газета обрушилась с барабанным боем на лжеэкономию Детройта, на его разорительную глупость. В настоящее время в округе Уэйни и в самом Детройте лежат в больницах две тысячи двести чахоточных. Восемьдесят процентов из них – с запущенной формой. Во что же обходятся эти тысяча семьсот шестьдесят тяжелых больных Детройту и округу Уэйни? Сколько выбрасывается денег только потому, что в свое время не было средств на икс-лучи и на патронажных сестер для раннего обнаружения опасности?

Расчет весьма прост. Он не выходит за уровень познаний школьника третьего класса. Содержание в больнице одного туберкулезного больного стоит три доллара. При раннем установлении диагноза этот ежедневный расход продолжается не более девяти месяцев. Если же чахоточный приходит в больницу с запущенной формой, то эти три доллара в день приходится тратить в продолжение восемнадцати месяцев в среднем.

Лечение ранней, минимальной формы стоит восемьсот десять долларов.

Лечение запущенного случая – тысячу шестьсот двадцать долларов.

Поскольку восемьсот десять долларов теряются на каждом запущенном случае, а таких больных в Детройте тысяча семьсот шестьдесят, то все эти больные стоят городу на миллион четыреста тысяч долларов больше, чем должны стоить.

Эти убытки объясняются одной единственной причиной: у детройтских борцов со смертью нет денег для выявления больных в начальной стадии болезни. Тут на момент "Детройт ньюс" перестала сокрушаться о денежных потерях: она позволила себе напомнить о воплях детей, умирающих от туберкулезного менингита, – не угодно ли гражданам самим пойти их послушать? Была пущена слеза о детях, оставшихся без отца, об отцах, потерявших жен и матерей для их детей. Затем внезапный переход с выкриком:

"Но к черту о трагедиях и смертях! Мы требуем только экономии и больше ничего!"

Разве миллион четыреста тысяч долларов, бросаемых на ветер для содержания в больницах тысяч детройтских чахоточных, исчерпывают все убытки детройтцев?

Ничего подобного. Высокоавторитетный статистик доказывает, что от тридцати до пятидесяти процентов разоренных семей в больших городах обязаны своим несчастьем туберкулезу.

Но самое скверное еще впереди. За те месяцы, а иногда годы, что ранняя, нераспознанная, минимальная стадия развивается в тяжелую, запущенную форму туберкулеза, такой больной является распространителем ТБ среди здоровых людей. С каким количеством людей сталкивается (и заражает их) каждый такой нераспознанный больной?

Попробуйте-ка сочтите!

VIII

Муниципалитет Детройта единогласно постановил отпустить Генри Вогэну просимую сумму и высказался также за то, чтобы ежегодно отпускать эту сумму до тех пор, пока "белую чуму" не удастся окончательно свести на нет.

Один из старейших членов муниципалитета даже прослезился. Он сказал Генри Вогэну, что радиопередача воскресила в его памяти собственные утраты от "белой смерти".

– Генри, скажи своим ребятам, что мы на это дело ничего не пожалеем. Нужен будет миллион – дадим миллион!

Слышал ли когда-нибудь работник здравоохранения о подобном великодушии?

Вогэн поблагодарил и с улыбкой ответил:

– Мы за деньгами не гонимся. Мы не вымогатели. Наоборот, мы хотим сэкономить деньги.

IX

Каждый медовый месяц рано или поздно кончается, как говорят циники. И вот эти двенадцать волнующих дней радиогазетного вещания уже в прошлом. Вогэн, Дуглас и Пат О'Бриен получили средства для разоблачения скрытой заразы, которая является главной причиной непрекращаемости "белой чумы". Эти средства теперь в полном распоряжении Генри Вогэна. Что же дальше?

В декабре 1936 года, сразу же после того, как детройтские жители так эффектно были обстреляны истиной, что умереть – стоит денег, началась будничная работа.

Под руководством опытных эпидемистов Генри Вогэна армия патронажных сестер выступила в поход: они стали вылавливать людей, которые были в контакте с заведомо больными; они делали этим людям туберкулиновую пробу; они подвергали их рентгеновскому обследованию, чтобы обнаружить ТБ-заразу, которая могла в них таиться. Тысячи детройтских врачей стали подозрительно относиться к своим пациентам, приходившим на прием; они делали им пробу, а если надо было, то проверяли икс-лучами за счет города, если у пациентов не было денег. Патронажные сестры, эти ударные отряды борцов со смертью, не жалели подметок, обходя дом за домом в неблагополучных районах Детройта, где "белая смерть" особенно свирепствовала...

К сентябрю 1937 года уже выяснилось, что скрытую заразу всегда можно найти, если иметь для этого средства. Больше пятидесяти тысяч жителей, у которых никогда не было даже намека на туберкулез, отправилось на прием к врачам по своему выбору, подверглось туберкулиновой пробе, и больше десяти тысяч из них было обследовано икс-лучами.

Обнаружено было триста с лишним случаев активного, сеющего смерть туберкулеза, который иначе остался бы на месяцы и годы неоткрытым. Семьдесят процентов из них теперь уже в больницах, уже на пути к выздоровлению, уже неопасны для города.

В прежнее время, до того как началась эта новая, обеспеченная средствами борьба со смертью, только тринадцать из сотни ТБ-больных, обнаруженных детройтскими врачами, имели раннюю, минимальную форму.

За это короткое время уже сорок три из каждой сотни больных поступили в больницу в ранней стадии болезни, и на их излечение требовалось теперь не более девяти месяцев.

Блестяще, отрицать не приходится! Но это только часть результатов новой борьбы. Удалось уже получить и другие выводы – и утешительные и зловещие. Все мы были убеждены в том, что наша радиогазетная кампания проникла в самую толщу народных масс, что она уже достаточно подготовила их для присоединения к общей борьбе со смертью. Так ли это было в действительности?

Увы! Много ли жителей из самых бедных и неблагополучных по ТБ городских районов в результате наших предостережений обратилось к врачам до того, как патронажные сестры стали их обходить и агитировать? Всего только четверть процента белого населения из этих районов оказались достаточно встревоженными за судьбу своих детей и свою собственную, чтобы добровольно пойти на бесплатный осмотр к своим врачам. Значило ли это, что бедные люди из опасных туберкулезных очагов не читали газет или не слушали радио, или, может быть, не имели радиоприемников?

Но вот что любопытно! Два процента негритянского населения из тех же самых районов – в восемь раз больше, чем белых! – откликнулись прежде, чем сестры пришли их агитировать.

В январе 1937 года патронажные сестры стали рыскать по городу в поисках заразы. Эти превосходные борцы первой линии фронта ясно показали нам, насколько ничтожны в общем были результаты нашей ноябрьской шумихи. К сентябрю 1937 года в результате их ревностной агитации, убеждений и уговоров – воспитательная работа! – уже не четверть процента, а девятнадцать из каждой сотни белых отцов и матерей отправились к врачам на проверку...

А негры в тех же угрожаемых районах? Сорок пять процентов! Почти половина негритянского населения пошла к детройтским врачам вместе с детьми, чтобы разрешить роковой вопрос, скрывалась в них "белая смерть" или нет.

Эти факты всем нам открыли глаза. Это было до некоторой степени обидно, но в то же время весьма поучительно. Когда мы добыли для Генри Вогэна необходимые деньги, те из нас, кто орудовал громкоговорителями и пишущими машинками, решили, что наша роль окончена. Мы развязно болтали о коллективной борьбе со смертью – борьбе, которой Детройт станет теперь знаменит. Но мы увидели, что недостаточно двенадцати дней мрачного радиовещания и устрашающих газетных заголовков, чтобы поднять народ, чтобы воспитать его. Для того чтобы помочь патронажным сестрам притаскивать подозрительных людей к врачам, у которых есть теперь средства для спасения всех и каждого, надо придумать что-нибудь новое, надо найти возможность поголовной информации всего населения.

Мы, считавшие себя верхушкой интеллигенции, вынуждены были откровенно себе признаться:

– Наименее обеспеченные слои человеческой массы активнее всех тянулись за помощью к новой спасительной науке.

Многие ли из нас, организаторов этой борьбы со смертью, показали личный пример массам детройтского населения? Многие ли из нас пошли к врачам сделать себе туберкулиновую пробу и проверить себя икс-лучами? Это сделали Пат О'Бриен и Брюс Дуглас, которые, работая ежедневно в атмосфере "белой смерти", вынуждены принимать эти меры предосторожности.

А глава отдела здравоохранения Генри Вогэн? Сделал он себе такую проверку? А Биль Скрипс, а А. М. Смит, а Мель Висмэн, а Уин Райт, а Герберт Трикс?

А сам автор, удосужился ли он принять эту меру предосторожности, которая обязательна теперь для всех?

Нет. Он не сделал этого. Неудобно нам успокаиваться на том, что мы, мол, люди высшей экономической группы, редко болеем туберкулезом, ТБ живет и среди богатых людей; и по внешнему здоровому виду мужчины или женщины нельзя еще утверждать, что этот мужчина или эта женщина не носят в себе активный, сеющий заразу туберкулез.

X

Конечно, первым и самым окрыляющим открытием в новой борьбе Детройта с ТБ является тот факт, что наши чернокожие братья и сестры – по самым точным сведениям – оказались настоящими лидерами народной борьбы за жизнь.

При первом же подвернувшемся случае черные отцы и матери доказали, что они охотнее готовы сотрудничать с детройтскими туберкулезниками в борьбе за жизнь, нежели отцы и матери привилегированной белой расы. Но почему же негры так забеспокоились? Потому что они больше других страдают от ТБ-убийцы. И черные отцы и матери это отлично знают. Им не требуется никаких кошачьих концертов с арифметикой и вопросами высшей экономики, которые мы использовали как предлог для получения денег на борьбу Детройта с ТБ. Они нас не понимают, когда мы говорим, что Детройту стоит денег оставлять их гнить от туберкулеза и обрекать их на смерть. Это доходит только до составителей городского бюджета, богатых собственников да банкиров, озабоченных укреплением городских займов, городских долгов, на которых они наживаются. Черных отцов и матерей из туберкулезных трущоб совершенно не интересуют миллионы, по поводу которых мы подняли такую шумиху. В своей личной борьбе за жизнь эти маленькие винтики нашей индустриальной машины бывают рады, если им перепадет за год какая-нибудь сотня-другая долларов. И эти деньги тут же, без всякой задержки, переходят в карманы домохозяина, бакалейщика, мясника и булочника. Право же, высокие финансовые соображения малодоступны их пониманию. Но они люди, не забывайте! Они глубоко отчаиваются, когда слышат плач своего ребенка, извивающегося в последних конвульсиях туберкулезного менингита. И они лучше всех это понимают, потому что чаще всех нас им приходится это переживать. Черный рабочий-отец отлично знает, что значит взять на себя заботу о своих пикканини, оставшихся без матери. Черная мать знает лучше тех, кто живет беззаботно, как тяжело бороться за жизнь своих детей, когда их отец сделался жертвой "белой смерти". Только страдающие люди по-настоящему ценят науку, которая может их спасти, которая должна их спасти.

И не приходится сомневаться, что она их спасет, если учесть факт великолепного сотрудничества с наукой детройтских негров. Половина всех негров из угрожаемых зон явилась на проверку после полугодовой работы среди них вогэновских патронажных сестер.

Это не говорится специально для восхваления негров. Это говорится в защиту человечества. Черный ли, белый, коричневый или желтый – стремление к жизни всегда сильнее там, где жизнь в опасности. Народ пойдет бороться за жизнь – дайте ему только понять, что он имеет, наконец, эту возможность.

XI

Одна высокая духовная особа в те волнующие дни ноября 1936 года сказала Генри Вогэну, что борьба Детройта с ТБ – это не наука и не экономика, а чистая религия. И в том радостно-возбужденном состоянии, в каком мы все тогда находились, автор почти готов был с этим согласиться. Ему казалось, что здесь налицо действительно новая материалистическая религия, основанная на следующей догме: борьба со смертью, развернутая во всю ширь, – это самая здоровая экономика. Автор искренне был убежден, что если Детройт из соображений чистой экономики начнет искоренять горе, страдания и смерть, то вся страна немедленно последует его примеру.

Какая здравая религия, какая вера, сулящая людям столь горячую надежду на спасение, не начала бы распространяться, как лесной пожар?

В Сан-Франциско крупные, высокоталантливые специалисты восторженно отзываются о детройтской борьбе со смертью.

– Но мы не можем здесь даже начать этого, – говорят они, – потому что в городе нет больничных мест для ранних форм, если бы мы даже и нашли их.

В южных штатах можно встретить врачей, которые даже не слышали о новом, поджимающем методе лечения, с помощью которого можно закрыть опасные каверны чахоточных больных.

Во многих штатах Америки можно найти длинные списки чахоточных, которые, по выражению Пата О'Бриена, расплевывают бомбы смерти среди своих сограждан, среди друзей и родных, потому что не хватает санаторных коек, чтобы их изолировать и лечить.

На огромных пространствах нашей страны граждане совершенно лишены доступа к магическому глазу икс-лучей, а врачи еще не знают, что это единственный способ определить раннюю форму чахотки.

Да, нет сомнений, что эта угроза носит общенациональный характер, но пока еще незаметно никаких признаков подражания одинокой попытке Детройта с нею бороться. А если будет задан старый вопрос: "Где взять на это денег?" то разве, например, нельзя выпустить ТБ-заем? Заем, который наши борцы со смертью смело берутся выплатить в пределах одного поколения? Да еще с процентами.

Способен ли существующий ныне экономический строй на такую предусмотрительность, на такую экономию?

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

УЖАСНАЯ РОСКОШЬ

Глава двенадцатая

МАШИННАЯ ЛИХОРАДКА

I

Если микробы туберкулеза и сифилиса нельзя назвать даже кузенами, то сами эти болезни – страшная двойня среди злых недугов, разрушающих и истребляющих человечество. Научные методы обнаружения туберкулезной бациллы и сифилитической спирохеты делаются все более точными и безошибочными. Средства для уничтожения этих крошечных убийц становятся все более верными и могучими. И однако же обе эти болезни продолжают подтачивать силы нашего народа. Обе губят детей и убивают мужчин и женщин в расцвете сил. Освободить от них народ – значило бы вызвать невиданный еще прилив человеческой энергии. В наше время эти два бича являются ужасной роскошью, для поддержания которой стране приходится тратить миллиарды долларов. Борьба с ними, по существу говоря, очень проста. Если есть какая-нибудь разница в практических методах борьбы с ними, то это только то, что заражение сифилисом легче определяется; поэтому сифилис можно легче ликвидировать. Почему же, в таком случае, туберкулез уже с прошлого поколения постепенно идет на убыль, а сифилис до сих пор продолжает неудержимо свирепствовать среди американского населения?

Мы можем поздравить себя с тем, что за последние годы системе засекречивания и лицемерия в отношении сифилиса положен конец. Но значит ли это, что наши борцы за жизнь могут теперь взяться как следует за дело, чтобы прекратить убийственную работу штопорообразного микроба всерьез и навсегда?

Никоим образом.

Несмотря на новое, разумное отношение к этой страшной болезни, можно с полным правом сказать, что борьба с нею не вышла еще из стадии учебных маневров и маленьких отдельных стычек.

II

При настоящих условиях борьбу со спиралеобразным микробом можно вести по двум направлениям. Первый вид борьбы должен быть направлен на лечебные мероприятия, на то, чтобы приостановить его разрушительное действие в данном мужчине, женщине или ребенке и предотвратить те страшные последствия, которыми он им грозит. Второй вид борьбы ставит перед собой гораздо более честолюбивые цели. Он имеет в виду выявить всех наличных сифилитиков, быстро устранить их заразительность для других граждан и таким образом покончить с этой болезнью, может быть, навсегда.

Первая из этих задач – лечение больных сифилисом мужчин, женщин и детей – до последнего времени представляла, с научной точки зрения, большие трудности. В смысле верности имевшихся в распоряжении медицины средств лечение болезни было гораздо труднее, нежели возможность массового ее предупреждения. Почему? Потому что с помощью лекарственного лечения легко заглушить сифилис настолько, чтобы больной не мог его распространять. Однако же этот самый больной, не опасный уже для других, может погибнуть от последней атаки штопорообразного микроба, который, притаившись, остается жить в его организме. Это, конечно, не значит, что при длительном и правильном лекарственном лечении больные не могут быть окончательно вылечены. Большинство из них вылечивается.

Однако теперь соотношение между этими двумя формами борьбы изменилось с перевесом в пользу лечебного дела. За последние несколько лет новый вид лечения теплом пришел на помощь старому, трудному и, пожалуй, небезопасному лечению химическими средствами. Развитие этого новорожденного искусства в последние шесть лет является одним из самых волнующих эпизодов современной борьбы за жизнь. Наши борцы со смертью могут теперь предупреждать ужаснейшие, смертоносные атаки штопорообразного микроба чуть ли не у всех больных, за исключением тех несчастных, у которых мозг, сердце или позвоночник уже непоправимо разрушены.

Но, помогая излечивать неизлечимый раньше сифилис, может ли это новое средство помочь также массовому предупреждению болезни?

Если оно так великолепно защищает больных в последней стадии болезни, не может ли оно так же быстро, эффективно пресечь заразительность раннего сифилиса и таким образом ускорить разрешение второй задачи – добиться полного искоренения болезни?

С научной точки зрения это кажется теперь осуществимым. С экономической точки зрения это пока еще только мечта, живущая в умах небольшого авангарда борцов с сифилисом. Хотя возможно, что, если народ узнает о магической силе нового средства, борьба за лечение и борьба за искоренение сольются в единую великую борьбу, если только народ достаточно сильно пожелает уничтожения сифилиса.

Теперь уж не приходится сомневаться, что искусственная, машинная лихорадка доказала свою силу против сумасшествия, которое является одним из самых трагических последствий сифилиса. Шесть лет тому назад этот метод лечения был еще в стадии эксперимента в руках кучки энтузиастов, которых научные авторитеты считали немного тронувшимися. Автор не без робости предсказывал распространение нового метода в книге "Борьба со смертью". Только несколько неловких мечтателей отважились, в виде эксперимента, обратить дружественный дар искусственной лихорадки на группу больных, которые так или иначе были приговорены. Они рисковали сжечь этих людей. Они и сожгли многих из них. Но некоторых все-таки спасли от сумасшествия и смерти.

И теперь еще искусственная лихорадка недостаточно освоенное средство. В руках неподготовленных людей она может оказаться опасным и даже смертельным оружием. Но в комбинации со старым противосифилитическим лечением она является теперь уже мощным и практически проверенным средством против штопорообразного микроба. Правда, по некоторым печальным соображениям приходится пока еще считать ее экспериментальным методом. Потому что она недоступна миллионам страдальцев, которые не могут испытать на себе ее целительное, возрождающее действие.

Почему? А это очень понятно, если принять во внимание, какой острой бдительности, какой высокой техники требует применение машинной лихорадки. Верно, конечно, что теперь уже можно простым поворотом выключателя повышать до желаемых градусов лихорадку в организме больного, который предварительным исследованием признан способным перенести эту процедуру. Повернуть выключатель – дело, конечно, простое. Но так же просто сделать при этом оплошность. Что, в самом деле, может быть легче, чем допустить маленькую человеческую небрежность и тем самым убить больного, которого это целительное тепло могло бы спасти? Для того чтобы пользоваться этим методом лечения, наши врачи и сестры должны стать инженерами. В дальнейшем вы увидите, как эту машинную лихорадку можно дозировать с поразительной точностью. В руках опытного человека эта новая фантастическая механика может зажечь внутреннее пламя, необходимое для борьбы с болезнью, и может поддерживать этот жар с точностью до одной десятой градуса. Чудесно видеть, как эта лихорадка сигнализирует о себе дрожащей стрелкой на большом циферблате, не уступающем в точности любому распределительному щиту на силовой установке.

Вы скажете, что выдерживать суровую дисциплину, требуемую новым методом лечения, – это выше человеческих сил? Много ли у нас найдется таких работников? Пойдите тогда в больницы, где новорожденная наука приступает уже к массовой продукции жизнеспасения и утоления мук. Нет! Только человеческое невежество, только лжеэкономика, порожденная этим невежеством, мешают быстрой, массовой подготовке молодых врачей и сестер. Сами они охотно стали бы обслуживать эти новые орудия борьбы со смертью, которых давно бы добились наши городские власти, если бы ясно поняли жизнеспасительную мощь искусственной лихорадки.

Открытие спасительного действия лихорадки не имело, конечно, ничего общего с механикой. Гениальный австриец Вагнер-Яурегг сделал однажды потрясающий опыт: он взял на себя смелость впрыснуть малярийные микробы девяти обреченным людям, больным сифилисом, впавшим в безумие от общего прогрессивного паралича.

Троих из этих обреченных людей малярийная лихорадка вернула к здоровью и работе. Это было нечто неслыханное. Но при последующем опыте, привив по ошибке смертельную форму малярии, Вагнер-Яурегг убил троих сумасшедших из четырех. Однако же сифилис мозга был настолько страшной и безнадежной болезнью, что исследователей не испугала рискованность нового лечения малярийной лихорадкой. И с 1920 по 1930 год вся Европа и Америка были охвачены ураганом экспериментов. Оказалось, что не только малярия помогает излечивать обреченных людей. Иногда удавалось их вылечить перемежающейся лихорадкой, лихорадкой от крысиного укуса или впрыскиванием тифозных микробов. И опять-таки выяснилось, что вовсе не та или иная болезнь убивает штопорообразного сифилитического микроба, а только самый жар, сама лихорадка. Удавалось, например, вылечивать кроликов от искусственно привитого сифилиса простым погружением их в горячую воду на продолжительное время!

Перескочив через Атлантический океан, новая тепловая наука зажгла воображение хитроумных американских врачей, охотников за микробами и инженеров. Доктор К. А. Нейман сделал попытку лечить парализованных сифилитиков электрической лихорадкой, известной под названием диатермии. Это лечение было опасно, было чрезвычайно мучительно, вызывало страшные ожоги. Надо быть действительно сумасшедшим, чтобы выдержать такое лечение. Тем не менее, его отдельные успехи быстро нашли себе подтверждение в опытах докторов Дж. К. Кинга и И. У. Кока из Мемфиса.

Действительно ли чистое тепло, искусственная лихорадка являлись разрешением загадки? И нельзя ли как-нибудь сделать ее безопаснее?

Физику Уиллису Уитни из лаборатории Дженэрал электрик компани в Шенектеди, штат Нью-Йорк, сообщили об интересном происшествии с двумя его инженерами. Они возились с коротковолновыми передатчиками, и неожиданно у этих двух работников поднялся жар; их стало лихорадить. Они совсем не прикасались к этим машинам, они только работали в поле действия коротковолновой электрической энергии. Уитни подал мысль охотнику за микробами Чарлзу Карпантеру и психиатру Лилэнд Гинзи испробовать эту лихорадку на своих больных, уложив их просто в поле действия коротковолновых передатчиков. Не спасет ли их эта процедура от угрожающего безумия? В Уилджине, штат Иллинойс, удалось вернуть разум нескольким сифилитикам путем прогревания их электрическими одеялами. В Рочестере, штат Нью-Йорк, талантливый физиолог Стэффорд Уоррен изобрел простую тепловую камеру, вызывавшую у паралитиков страшный искусственный жар с помощью батареи угольных ламп. Это давало, по-видимому, не худший эффект, чем дорогая и капризная радиоаппаратура.

Малярийное лечение имело за собой некоторые преимущества. Прежде всего это было дешево. Надо было просто впрыснуть больному под кожу или в вену несколько капель малярийной крови, затем внимательно следить за ним, когда он трясется в малярийном ознобе и малярийная лихорадка вытрясает из него убийственных спирохет. Кроме того, малярию можно было быстро вылечить хинином, если она начинала слишком расходиться. И все же в некоторых больницах это слишком сильное средство убивало десяток из каждой сотни больных, которых оно должно было спасти. Но у подлинных мастеров малярийного дела, таких, как старый Вагнер-Яурегг или наш американский доктор Поль О'Лири из клиники Мэйо, от малярии умирало не больше одного из сотни больных паралитиков.

К чему же тогда вся эта шумиха вокруг машинной лихорадки?

Для этого было немало веских оснований. Хорошей машинной лихорадкой можно постепенно повышать у человека температуру и поддерживать в нем этот жар дольше, нежели малярией. С помощью машинной лихорадки можно, по желанию, повышать и понижать температуру у больного. Одновременно с машинной лихорадкой можно использовать противосифилитические лекарства, чего нельзя сделать при малярии, потому что лекарства убивают тот самый жар, который вызван у больного малярией. Были тут и экономические соображения. Малярия укладывает человека в постель на несколько недель; она отрывает его от работы, если он еще кое-как цепляется за свою службу, на шесть недель, не меньше. А кроме всего прочего, у десяти процентов людей малярия вообще не прививается, и если вам не удалось вылечить больного первой прививкой малярии, то пиши пропало, потому что ко второй прививке он уже невосприимчив.

Искусственная лихорадка – совсем другое дело. Вы можете своей машиной греть и греть любого больного до тех пор, пока, наконец, авось да спасете его. Если только не сожжете и не убьете... Таковы были отчаянные доводы наших борцов за жизнь – небольшой кучки чудаков, работавших в атмосфере презрения и насмешек в начале тридцатых годов.

III

Существовала, однако, и более важная причина желать, чтобы наши борцы с сифилисом нашли лихорадку, которая была бы безопасной, быстрой, короткой и не связанной с большими неудобствами. Ведь малярийная лихорадка и первая машинная лихорадка применялись к людям, которые были уже больны прогрессивным параличом. Один только венский доктор Кирл, слишком рано умерший, решился применить малярийную лихорадку в промежутке между двумя курсами специфического лечения при ранней форме сифилиса. И этот новаторский опыт Кирла был встречен протестами и в Европе и в Америке. Но, как бы то ни было, все сходились на одном: сифилитическое безумие, прогрессивный паралич надо лечить до того, как он начался. Потому что грозная, издевательская тактика спиралеобразного микроба такова: после первых мерзких признаков его нападения он скрывается глубоко в организме своей жертвы. На протяжении ряда лет может не быть никаких внешних симптомов его присутствия. Разве только в эти годы ложного спокойствия у человека бывают боли, или отвратительные язвы, или какие-нибудь наросты на теле; только этим спирохета и дает о себе знать. В этом весь ужас и заключается. Притаившийся микроб почти ничем себя не проявляет. В эти годы скрытой болезни человека нельзя назвать вполне здоровым и крепким. Силы его медленно подтачиваются; он живет как неполноценное человеческое существо. И тем не менее у большинства этих людей, даже если они не лечились, на протяжении целой жизни может не быть видимых признаков присутствия микроба. А бывало и так, что после спячки в течение нескольких десятилетий микроб неожиданно пробуждался и разрушал сердце своей жертвы или посылал ее на сумасшествие и смерть. Ни в коем случае, конечно, это не относилось ко всем; только пять процентов людей, зараженных сифилисом, приходили к этому роковому концу. Была, правда, также научная проба, с помощью которой можно было выявить этих кандидатов на безумие до появления первых грозных признаков их обреченности.