Текст книги "Знак Моря"

Автор книги: Пол Кирни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 13
Прощальный дар

Пропали все и всяческие звуки, кроме их резкого дыхания. Вокруг чувствовалось немалое пространство, где дремало эхо.

– Хорошо, что эта дверь закрылась легче, чем открывалась, – заметил Рол.

– Полагаю, ее нарочно такой сделали, чтобы Пселлос мог захлопнуть ее перед носом преследователя и оставить его хонхимам.

– Но как мы пойдем мимо них обратно?

– Об этом побеспокоимся потом. Где ты? Протяни руку.

Он послушался. И почувствовал, как ее холодные пальцы сплетаются с его пальцами.

– Нам нужен свет, – произнесла она. И помогла Ролу подняться на ноги. Его правая рука болела и плохо слушалась, но, кажется, действовала.

– Рауэн, – в изумлении проговорил он. – Я вижу. Они были в обширной палате, размерами не уступающей сводчатому пространству в соборе. Контрфорсы цельного камня поддерживали потолок и разливались сотнями каменных нитей над головой, подобных ветвям дерева. Рол понял, что деревья и послужили прообразом древним строителям. Помещение было вырублено в природной подземной скале так, что воспроизводило участок леса. Каждый возносящийся к потолку столб обработали, придав ему сходство с древесной корой, а самый потолок представлял собой тонкое и сложное переплетение ветвей и веточек с листьями. И все из твердого камня.

– Боги, какая красота, – вырвалось у него.

– Я ничего не вижу, – призналась Рауэн. – Здесь чернымчерно.

– Как? Но ты должна видеть. Свет даже вполне яркий. Не знаю уж, откуда он исходит, но…

Пселлос спрашивал его, может ли он видеть в темноте. Он воззрился на лицо Рауэн. Она поворачивалась тудасюда, точно собака, ищущая запах. Рол махнул свободной рукой перед ее глазами. Никакого отклика. Казалось, этот дар есть только у него.

– Останься здесь, – велел он. – Я посмотрю, нельзя ли раздобыть свечку или что еще.

На миг ее пальцы сомкнулись, но затем она выпустила его.

– Очень хорошо.

Он поцеловал ее. Тяжело было от нее отходить.

Пол пещеры, палаты или зала был совершенно гладок в одних местах и шершав в других. Его обработали точно так же, как и потолок. Мощеная дорожка вела вдоль грубо вырубленного русла, выглядевшего так, как если бы его предназначали для текучей воды. Большие камни лежали у корней каменных столбовдеревьев. Галька скрипела под ногами. Когда Рол склонился и взял немного в горсть, оказалось, что это просохшая до невероятия грязь, не видевшая ни капли воды бессчетные века. Он подумал, а не росло ли здесь чтонибудь когданибудь в лучшие дни Старшего Племени. Никакая мысль не может быть слишком смела для места вроде этого.

Наконец он дошел до дальней стены пещеры. Она была гигантской, наверное, в триста ярдов вдоль более короткой стены, а длинная исчезала во тьме, в которую не смогли проникнуть даже его глаза. Окна и дверные проемы были вырезаны в стене в три и в четыре этажа. Подоконники и крылечки. Но ни оконных стекол, ни дверей.

Рол держался тропы с древней грязью, и та привела его к дверному проему с несколькими плоскими ступенями. Небольшая пустая прихожая, а за ней длинная комната с каменной галереей на уровне двух третей высоты стены. И там оказалось тесно от всякой всячины. Столы, стулья, книжные шкафы, сундуки, сосуды, полки, комоды. Все перепутано, стоит как попало. Запах гниющего сыра привел Рола к буфету, поставленному на попа, или, наверное, Пселлос использовал его как таковой. Не считая маринадов и соленой рыбы, все здесь было тухлым и порченым, очевидно, перед смертью хозяин не спускался сюда порядочное время.

Книги, свитки, непереплетенные рукописи громоздились в хаотическом изобилии. Коегде бумага начинала осыпаться от прикосновения пальцев Рола. Другие были изготовлены из более прочного вещества. Писчая бумага, перья, чернила дюжины цветов, воск для печатей. Сосуды с чемто, напоминающим кровь, образчики, хранимые в банках, полусобранные скелеты неведомых зверей. И наконец, лампа, в которой осталось немного масла. Рол зажег ее несколькими ударами огнива, робкое пламя прикоснулось, трепеща, плетеного фитиля и удержалось на нем. Когда свет стал сильней и Рол вернул на место прозрачный колпачок лампы, его сверхъестественное ночное видение покинуло его, теперь возможности его глаз были такими же ограниченными, как у Рауэн.

– Вот оно, хранилище тайн, – прошептала Рауэн. Кажется, она была разочарована. – Похоже на кладовую в доме старика.

Они зажгли с полдюжины ламп и свеч, и помещение с галереей осветилось во всю длину. И распили они полграфина приличного портвейна, передавая друг другу единственный хрустальный стакан, который держал здесь Пселлос. Осушив его в последний раз, Рауэн разбила стекло об пол и затоптала обломки пяткой. Затем настояла на том, чтобы смазать обожженную руку Рола оливковым маслом и перевязать ее полотном, оторванным от ее рубахи. И вот, отдохнув и подкрепившись, парочка принялась перерывать содержимое комнаты.

– Я даже не знаю, что здесь ищу, – посетовал Рол. – Боги! Какой он был свиньей там, где не имелось служанок, чтобы за ним прибирать.

– Древний Уорик, – сообщила ему Рауэн. – Я не умею это читать, но узнаю, когда вижу. Взгляни, эти знаки напоминают руны, но их надо читать с севера на юг, а не с запада на восток. Можно принять это просто за красивый узор.

– Пселлос знал язык Старшего Племени? – спросил Рол.

– Отчасти. В любом случае он так говорил. Он был из Голиада, не забывай. А говорят, есть скалы в пустынях, где до сих пор сохранились его следы. Будь то на пергаменте, как здесь, или на грифельных досках. Если бы Древние писали на бумаге, все давнымдавно пропало бы.

– Зачем искать написанное на языке, который у нас нет надежды понять?

– Ктонибудь и гденибудь поймет, и если мы найдем десять строк первоначального Уорика, это бесценно. Сомневаюсь, что в мире сохранилось достаточно, чтобы составить торговый каталог.

Груды книг падали, когда они продвигались. Немногие на гаскарийском: «Грамматика древних символов», «Алхимия крови» и даже «Указания по плаванию в Северном Море Неверных Ветров. Но большая часть на языках, которых Рол не знал. Он устал задолго до Рауэн и начал шарить по шкафам, оценивая содержимое банок. Постучав по стенке одной из них, он уловил внутри внезапное движение и закричал:

– Рауэн!

На освещенном лампой столе жидкость смотрелась как яркий кармин, вроде артериальной крови. Но она не была непрозрачной, и чтото извивалось внутри, то и дело постукивая по стеклу. Рауэн осторожно подняла крышку и слишком быстро даже для нее с ее ловкостью нечто блестящее выскочило наружу и с влажным шлепком приземлилось на столешнице. Рол обнажил саблю и попытался ударить, но сверкающее острие вошло в дерево, а неведомое существо успело отпрянуть.

– Нет, оставь в покое, – велела Рауэн. И положила руку на рукоять сабли Рола.

– Значит, ты меня убил, – произнесло неведомо что. Вполне узнаваемым голосом: голосом Михала Пселлоса.

Они попятились с разинутыми ртами.

– Ах, мои отважные убийцы, моя славная парочка забияк. Какая картина.

Существо было самое меньшее в фут высотой, пучащийся мешок блестящих мышц и крепких сухожилий, дышащий и подергивающийся жизнью. В его сокращениях был неуклонный ритм, и в полной эха тьме они услышали мерное движение жидкости под этой оболочкой.

– Пселлос? – хрипло спросил Рол.

– Часть его. – Создание выпускало шарики крови из крохотных отверстий, и вместе с ними наружу исходил глубокий и хриплый голос, похожий на голос человека, набравшего воды в легкие.

– Я его сердце, то, которое некогда разгоняло по его телу кровь, пока он не нашел способ поместить меня сюда. Так сказать, ради безопасности. И пока я существую, жив в той или иной форме Михал Пселлос. – Дрожащие усики выступили из плоти, точно обрубленные концы потрохов, и осторожно постучали по столешнице. Рол боролся с нарастающим в нем омерзением, с жаждой немедленно уничтожить эту отвратную вещь.

– Вы нашли ключ и миновали часовых. Поздравляю. Возможно, вы готовы выйти в мир. – Недолгое молчание. – А теперь вы находитесь в истинной мусорной куче мудрости. Вы поражены? Вы думали, что у Пселлоса здесь хранятся тщательно упорядоченные и каталогизированные описания тайн? У вас такие скрупулезные умишки.

– Думаю, Пселлос хотел, чтобы мы сюда попали, – произнесла Рауэн.

Существо лопотало и сокращалось, неестественное, ужасное, окруженное беспорядочно разбросанным хламом, попадавшим сюда в течение десятилетий. Оно явно учуяло их отвращение и досаду.

– Есть в мире люди, которые отдали бы сказочное богатство за то, чтобы собрать кости в этом помещении, а для вас это ничто, старый хлам. Этого и следовало ожидать, ни один из вас не завершил обучение. И ни у одного из вас нет побуждения его завершить. На вас не стоило тратить время. Когданибудь вы и сами это поймете.

– Почему он хотел, чтобы мы попали сюда? – спросил Рол.

– Чтобы услышать правду о себе. Прощальный дар. Это по меньше мере он… я… могу сделать.

Рол внезапно понял, что не хочет, чтобы эта дрянь говорила дальше.

– Давай убьем это, Рауэн, – предложил он.

– Нет, пусть говорит.

– Ах, Рауэн, у тебя есть роковой порок, – булькнула дрянь. – В глубине твоей души живет хорошо скрытое сострадание. Жажда любви. Там, где в этом мальчике суровость, ты совсем иная. В конечном счете он не отдаст ничего такого, чего не может позволить.

– Отвратительный маленький лживый ублюдок, – пылко заявил Рол.

– И все же оба вы сходны во многих отношениях, что едва ли неожиданность. В конце концов, вы брат и сестра.

Рол и Рауэн оцепенели. Казалось, эти слова обратили в лед их кровь. А дрянь опять разразилась булькающим смехом.

– Амери была матерью вам обоим. Она отдала Рауэн Пселлосу, мне, чтобы присматривал за ней, а Рола своему отцу Ардисану, ибо надеялась, что, разлучив вас, облегчит вам возможность уцелеть. Ты должна простить меня, Рауэн, хотя я и был тебе опекуном, ты была слишком прекрасна, чтобы я устоял. Еще ребенком. Но знай также: в тебе течет истинная кровь Бьона. Ты законная наследница престола Бьонара, дочь самого Бара Хетруна. Можешь радоваться тому, что узнала. Мне известно, ты пыталась открыть это долгое время. Рол, твой отец был кемто или чемто, мне неизвестным. Я был близок к тому, чтобы это установить, но мне помешала моя неожиданная смерть. Можешь навеки оставаться в неведенье, неблагодарный маленький негодяй.

Мягкая плоть дряни слегка сморщилась, словно от усталости. Но зловещее торжество прозвучало в ее ужасном голосе.

– А теперь можете меня убить.

Рауэн обнажила кинжал, словно в трансе, но на этот раз Рол ее остановил.

– Нет. Он лжет. Он был лжив во всем, и сейчас соответственно тоже.

– Она распознает правду, когда услышит, Рол Кортишейн. Я не лгу. Не у самых врат смерти. На Уорике слово «раурен» означает «королева». Ее неспроста так назвали.

– А что означает его имя? – спросила Рауэн, ее голос был холоден и безжизнен, как стекло. Последовало колебание.

– Оно означает «король».

Рол подхватил дрянь. Его пальцы погрузились в липкую плоть, а губы в отвращении, растянувшись, отстранились от зубов.

– Убей это, – сказала Рауэн.

– Нет. Должно быть чтото лучшее.

Поняв его намерения, дрянь начала корчиться и выть в его руке. Он запихнул дрянь обратно в банку, расплескав отвратно пахнущую жидкость по столу. Затем отыскал крышку и снова завинтил ее. Дрянь, называвшая себя сердцем Пселлоса, извивалась и расплющивалась о стекло без всякой пользы, темные отверстия в ее плоти отворялись и затворялись.

– Пусть пропадает здесь целую вечность, – заявил Рол. Они долго сидели в молчании, зная, что стали жертвой последней из множества хитростей Пселлоса. Больше у них не было желания рыться в грудах книг и рукописей, ища утраченное знание. Они и так знали уже слишком много. Когда Рол собрался взять Рауэн за руку, она отстранилась, качая головой.

– Оставь меня.

Наконец свечи стали догорать, и последнее масло зашипело в лампах. Рола охватил внезапный страх, что, когда вернется темнота, они останутся здесь и будут сидеть, пока плоть не иссохнет на их костях, но он не мог придумать, как им пройти обратно мимо стерегущих хонхимов. Он встал. Дрянь все еще билась в банке. Он убрал банку в шкаф и закрыл дверцу.

– Нам надо идти.

Рауэн не откликнулась. Оставив ее, Рол опять непроизвольно начал обследовать помещение. Тяжелое молчание недр казалось его ушам громким, как собачий скулеж. Но слышался и некий иной звук.

Рол покинул покой Пселлоса и опять прошелся по пещере, глаза его настроились на темноту, как только остался позади свет лампы. Шум усиливался, то был отдаленный ропот текучей воды. Он двинулся на звук, точно пес на запах, и проследил его до отверстия в стене пещеры. Внутри отверстия шло яркое и стремительное движение. Он проник туда и тут же оказался весь в мельчайших брызгах влаги, невероятно освежающих после сухости пещеры. Река бежала через скалу, подземный поток с быстро мелькающими гребнями пены. А о каменный выступ, на котором стоял Рол, постукивала, качаясь на воде, плоскодонка с перекатывающимся на дне деревянным шестом. Она была пришвартована к каменному столбу отрезком веревки. Рол от души рассмеялся, и эхо неприятно отдалось в его ушах. Кажется, Пселлос всегда и везде предусматривал другой выход.

Погасла последняя свеча, и Рауэн сидела во тьме, снова и снова поворачивая нож в ладонях. Когда Рол положил руку ей на плечо, она вскочила, и нож поцеловал его горло. Рол осторожно оттолкнул лезвие.

– Отсюда есть другой выход. Река, и на ней лодка. Думаю, река вынесет нас на поверхность. В любом случае я предпочту довериться ей, лишь бы не возвращаться той дорогой, которой мы пришли.

– Иди. Я останусь здесь с прочими трофеями и образчиками.

– Рауэн…

– Не касайся меня.

– Он лгал.

– Нет. Все сходится. Тысяча мелочей внезапно обрела для меня смысл. Он с удовольствием наблюдал, как нас тянет друг к другу, зная, что он держит в руке нашу погибель.

– Я люблю тебя, Рауэн.

– У меня нет ничего, что не было бы осквернено, запачкано и унижено. Я думала, он позволит мне получить тебя, но мне следовало быть умней.

– Рауэн, послушай меня…

– Не касайся меня, а не то я тебя убью.

Они покинули пещеру, только и забрав с собой, что разбитый фонарь и груз своего наследия. Рол отвязал швартовочный канат, и плоскодонку немедленно подхватило течение и повлекло вперед. Ролу и Рауэн приходилось приникать к самым банкам, чтобы не удариться головами о каменный потолок, а лодчонка вновь и вновь ударялась о скальную стену, и дерево трещало, пока Рол не наловчился правильно отталкиваться от стен шестом. Друг с другом Рол и Рауэн больше не говорили, долгое подземное плавание прошло в молчании. И вдруг они выплыли изпод ветвей нависшей над водой ивы и оказались на широкой реке, текущей к морю, а над рекой ярко сияло голубое осеннее небо.

Дым поднимался над Аскари. Путники вытащили на берег плоскодонку и стали подниматься на небольшой холм в желтом утреннем свете, и вся местность вокруг них звенела птичьими песнями, а деревья пламенели, как всегда в эту пору.

Рауэн всмотрелась на северозапад, на дым, омрачавший небо.

– Надеюсь, все сгорит дотла, ничего не останется.

Не испытывая охоты говорить, Рол все же наконец произнес:

– Надо вернуться назад. Нам нужны деньги и вещи в дорогу. Все в Башне.

– Ты и возвращайся. А я лучше стану просить милостыню у обочины, чем опять вступлю в этот дом.

В нем взыграло отчаяние, как если бы он стоял на самом обрыве скалы, и не было способа удержаться от падения. А оставалось только ждать толчка.

– Тогда я вернусь один, а ты жди меня здесь.

– Нет, хватит с меня и ожиданий. Пора уходить.

– Тогда куда мы пойдем?

Она поглядела на него, и он почувствовал, что его надежда погружается на самое дно.

– Я пойду одна.

То была девушка, сбросившая его со ступеней Башни Пселлоса многие месяцы назад, холодная и непостижимая, как изваяние.

– Рауэн, что бы ни сказала о нас эта дрянь, мне все равно.

– Но мне не все равно, Рыбий Глаз. Отнюдь не все равно. Я не могу тебя любить, ибо наши чувства так же порочны и грязны, как было все прочее в моей жизни. С меня достаточно грязи. Я хочу чистоты. Вот и конец.

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она поглядела мимо его недоверчивых мальчишеских глаз.

– Нас свели ему на потеху, и только. Тебе повезло, ты прожил у него только год. Он отнял мою жизнь, вылепил из нее, как из глины, что хотел, водрузил на пьедестальчик и насмехался над ней. Да еще и взимал входную плату с других за то же самое. Я терпела, когда мужчины срали на меня для развлечения. Меня передавали от зверюги к зверюге, они насиловали меня по трое одновременно, а затем я, наряженная, как важная госпожа, сидела против него за обедом. Во мне ничего не осталось, что не покрывала бы грязь. Ну ладно. Я попытаю счастью в другом месте. Одна.

Она пошла прочь вниз по склону к рыбачьим деревням на берегу. Рол в недоверии наблюдал за ней. Он пустился вдогонку, схватил ее за руку. Она мигом развернулась, обнаженный нож возник в белой руке. Они поглядели друг на друга, и он понял, что она убьет его, если он скажет еще одно слово. Он выпустил ее руку. Нож взлетел и тронул его лицо сбоку. Приласкав. Затем она повернулась и продолжила свой путь вниз по склону. Она становилась для него все меньше и меньше, пока не исчезла наконец за рыжими пятнами листвы. Он не увидел ни слез, которые текли по ее суровому лицу, ни кровавых полос, которые она, почти не замечая этого, прорезала на своем предплечье острым концом ножа.

Через какоето время, показавшееся ему вечностью, Рол вынудил себя сделать шаг, другой… затем, спотыкаясь, побрел, бодро зашагал и, наконец, побежал стремглав через лес на северозапад к дыму на горизонте. И вот он уже летит не чуя ног, одна рука на рукояти меча в подпрыгивающих ножнах, другая колотит по воздуху впереди, как если бы это помогло увеличить скорость. Он несся, как преследуемый, как преступник, спешащий покинуть место преступления, и не останавливался, пока не охрип и не лишился дыхания, пока не пришлось согнуться, поддаваясь рвоте, и вытереть пот и слезы с лица. Затем он опять бежал, пока не очутился на безликих окраинах Аскари, и грязная дорога не стала булыжной мостовой, а большое небо не превратилось в прорезь меж крыш, и его не окружили запахи отбросов и дыма. Он обнажил саблю, ибо шайки отребья рыскали в переулках, взламывали двери и забирали ценное имущество и женщин. Рол видел, как уличные сорванцы бегают, завернувшись в стенные ковры, как разбойники держат руки мужчины в алом шипении жаровни, а тот вопит, заверяя их, что в его лавке хоть шаром покати. Орава нищих нагнула полунагую женщину над бочкой, а тем временем ее мужа избивали с ней рядом до кровавого месива. Рол затыкал уши, чтобы не слышать воплей и хохота, и пробирался улицами, полными буйства и безумия, все вверх и вверх по склону, к Башне. Какието двое имели глупость заорать ему, чтобы стоял и отдал им свой кошелек. Они изрядно набрались и двигались медленно, но он испытал злобное удовольствие, когда отсекал им кисти рук, одну за другой, а затем покинул их, вопящих и истекающих кровью. Он опять побежал, подгоняемый чувством, что надо спешить, хотя и не понимал почему.

Тут и там горстки ополченцев несли охрану домов богачей, но в целом улицы были отданы во власть бесчинства.

Перед Башней обнаружилась толпа. Воротца были уже взломаны, и коекто проник внутрь. На земле среди толпы лежали тела двух Перьеносцев, кровь их смешалась с дорожной грязью. Язва по меньшей мере попытался сдержать слово. Рядом с ними лежал и до неузнаваемости избитый мертвый Джиббл с кухонным ножом, все еще зажатым в окровавленном кулаке. Тут Рола покинули последние остатки сдержанности. Он позволил тому, чему его учили, полностью овладеть им, и ослепительно белое солнце скорби и гнева внутри него довело его до грани безумия. Сабля в его руке преисполнилась чистой звериной радости, и, налетев на толпу с тыла, точно ангел мщения, он услышал, как поет боевая сталь.

Те, кто намеревался прорваться в загадочную Башню, увидели позади себя яркий свет, а затем стальная буря обрушилась на них и стала сокрушать тела справа и слева, рассекая людей пополам, отсекая им конечности, обезглавливая, вспарывая животы, ослепляя. Они в ужасе бросились прочь от Башни, но неведомо что пустилось в погоню, поражая насмерть, устроив на улице бойню, плеща кровью до уровня стрех соседних домов. Тела, конечности и размотанные внутренности усеяли покрасневшую дорогу на сотню ярдов, и уцелевшие в отчаянном страхе бежали вниз, перебираясь друг через друга, лишь бы скорее убраться подальше от света, поющего клинка и жутких глаз.

Свет угас так же быстро, как вспыхнул. И остался мальчик, опирающийся на окровавленную саблю, один на улице, с искаженным болью и залитым чужой кровью лицом, в пропитанной кровью одежде. Он уронил оружие, пал на колени в грязь и разрыдался.

Толпы горожан собрались на причалах, повсюду напирая на корабельные сходни. Любой судовладелец, приставший в Аскари, выбрасывал на набережную груз и набирал пассажиров, требуя целое состояние за каждый квадратный фут в своем трюме. Предприимчивые портовые грузчики набирали народ на катера и баркасы и перевозили его вдоль берега в более спокойные места на Гаскаре.

Рол вошел в Башню и выгнал оттуда мародеров. Больше не нужно было проливать кровь. Стоило комуто встретиться с ним взглядом, и тот пускался наутек, бросая добычу. Рол прошел по разоренным коридорам, наступая на бесценные рукописи и жалкие обрывки древних картин и занавесей, отбрасывая с дороги ногой пустые бутылки, хрустя разбитым стеклом. Мало что осталось от вещей, которые они с Рауэн собрали в дорогу. Мешок с деньгами тоже пропал.

Тем не менее он собрал, что удалось. Непромокаемый плащ, огниво, смена одежды, буханка хлеба, деревянная фляга, которую он наполнил кавайллийским; глоток он отпил в память о Джиббле. Затем он поднялся на самый верх. Туда мародеры не добрались. Там ему удалось набрать в личных покоях Господина кошель медных минимов и немного серебра.

Он зашел в спальню Рауэн, порог которой ни разу прежде не переступал. Голо, как в келье отшельника. Узкая кровать, стол, стул, стойка для оружия. Шкаф для одежды, Рол открыл его. Внутри висели все дивные наряды, которые Пселлос ей настойчиво покупал. Рол зарылся в них лицом, вдыхая запах любимой, не желая отстраниться от боли, как собака, которая сразу начинает зализывать свежие раны. Сердце его сгорело до пепла. Ничего не осталось даже, дабы ненавидеть.

Рол смог попасть на «Морского Коня», ненадежную переполненную каравеллу, державшую путь в Борхол на югозападе. Его только потому и взяли, что им не хватало рабочих рук, а он сумел убедить капитана, что знаком с работой на корабле. Когда они отчалили, толпа на набережной испустила дружный вой. Рол сам подобрал концы. Он слегка пошатывался, когда ветер подхватил судно и оторвал от пристани. Южный. Свежий, верный, гнавший корабль весь день. Повезло. Ибо все вспомогательные суденышки в гавани были заняты перевозками людей и не могли тянуть когонибудь на буксире за мол.

– Почему они так отчаянно рвутся на корабль? – спросил Рол капитана, высокого и худощавого седого врайхедца по имени Кайл Гавриол. – Ведь можно просто отойти подальше от города. На всем остальном Гаскаре достаточно спокойно, не так ли?

Гавриол сплюнул за борт.

– Кое для кого спокойно. Не для всех. На запад прибыло войско, наемники с Анделиса, призванные Советом. Ходит молва, что им велено очистить Аскари ото всех, кого Совет не любит или боится, а таких здесь длинный список. Бежать в горы бесполезно. Если чье имя в списке, ради него прочешут весь остров. И вот половина бедолаг в городе свихнулась, а другая половина пытается попасть в море в любой посудине. Скверные дела. А где ты был, мой мальчик, если не слышал об этом, под камнем сидел?

Рол повернулся и взглянул в сторону берега, туда, где маячили холмы Аскари и стояла в полулиге от причалов Башня Пселлоса, монолит против чистого неба.

– Да. Именно там.

«Морской Конь» вышел из Аскарской гавани мимо беленого каменного мола, южный ветер задул крепче и вынудил каравеллу пуститься в пляс у них под ногами. Ко времени, когда Рол, занятый работой на реях, смог перевести дух, Аскари стал белым пятнышком, тронутым сверху более темным, а Гаскар виднелся, как и положено острову, занимая лишь малую часть горизонта.

Они шли пятнадцать дней до Борхола и Порта Борра, ибо южный ветер в конце концов сник, а прочие, пусть и крепкие, непрерывно менялись добрые две недели, а каравелла Гавриола была не самым управляемым судном, ее то и дело сносило, и продвижение выходило незначительным. Один раз их чуть не бросило на скалы на западе Деннифрея, но той черной, полной пены и брызг ночью они, лавируя, удержались на безопасном расстоянии и вырвались обратно в море. Пассажиров в трюме мутило, они выли и умоляли капитана позволить кораблю утонуть. Гавриол смеялся, похваливал Рола за его морскую сноровку и нес вахту за вахтой у руля с воспаленными красными глазами, меж тем как корабль не жалел сил, чтобы послать их всех на дно.

И вот наконец Порт Борр. Вечером, когда развеялись последние остатки непогоды, и закат вспыхнул в спокойном бешенстве пламенеющих облаков, занявших полнеба. Убогое местечко после Аскари, рыбачий порт, оглашаемый воплями чаек и густо усеянный их белым пометом. Каменные набережные с ящиками для рыбы, высоко нагроможденными, ощутимо воняющими, тридцать или сорок рыбачьих яликов и баркасов, надежно и крепко пришвартованных, меж тем как сами рыбаки договаривались с местными торговцами рыбой и покуривали белынь в отделанных серебром трубках. Гавриола здесь знали. Он расхвалил навыки Рола владельцу небольшой бригантины, «Ястреб Запада». И вот, прежде чем его ноги опять привыкли к неподвижности суши, Рол опять был в море. Они держали путь на Корсо с грузом овечьих шкур и нескольких бочек борхолского пива. Оттуда Рол попал на гафельный кеч, направляющийся на Арбьонн, и ему доверили старшинство на вахте. А затем древний каррак с гнилыми реями и головокружительный переход к Оске по белому, разъяренному Западному Спокойному Морю, и Рол командовал кораблем после того, как их капитан вконец упился на шестой день пути, а первого помощника смыло за борт. На Оске, земле Белых Коней, Рол задержался немного и прогулялся в глубь суши через овечьи пастбища туда, где Древние вырезали из дерна холмов огромные картины, и лежавший под дерном белый мел позволял любоваться ими с изрядного расстояния. И впрямь кони. Но также крылатые ящеры, морские змеи, моржи и медведи, обитатели изначальных людских грез. Рол спал, ничем не накрываясь, на мягкой траве меловых увалов, не тревожимый осенними дождями, омывающими мир. Серым утром он поднимался, шагал, обсыхая на ходу, и встречал гостеприимство в лачугах пастухов. Как и все, кто живет просто и по старинке, они верили, что надо ничего не жалеть для гостя. Он все же оставлял им немного медяков и покидал их, кивая без единого слова.

Он шел на запад, потому что его влекли пронзительно яркие закаты уходящего года. И вот он попал в место, где усеянные камнями заливчики глубоко вгрызались в грубую неподатливую сушу. Перед ним лежало Бьонское море, последнее из нанесенных на карты морей мира. За горизонтом была великая горная страна Гидиор, славная рудниками, плавильнями и работниками по металлу. А дальше раскинулся Тетис, безбрежный океан, опоясывающий мир людей, неведомый, неописанный, непроходимый. Рол долго сидел на берегу, а море билось о скалы в исступленной ярости, и чайки пронзительно верещали, кружа над головой. Он, зевая, потер лицо рукой и нащупал щетину на подбородке, и тогда почесал ее в изумлении. Наконец он поднялся в ночной тьме, подставил спину ветру и начал обратный путь к рыбачьим деревням восточного берега, где можно будет в обмен на работу получить право вновь посещать людные места этого мира.