Текст книги "Борьба с безумием"

Автор книги: Поль Генри де Крюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Доктор Гебб и его коллеги установили, что можно вызвать картину химического безумия, не давая людям абсолютно никаких снадобий.

Они укладывали молодых, здоровых парней-добровольцев на кушетки в маленьких каморках с кондиционированным воздухом. Защитные очки на глазах загораживали от них свет. Перчатки и картонные трубы на руках лишали их чувства осязания. Лежа в своих конурах, они, насколько возможно, были лишены также чувства слуха и обоняния. Их выпускали из каморок только для того, чтобы поесть и умыться. Они лежали наедине со своими мыслями в психологическом вакууме. Такой сверхотдых должен был, конечно, здорово на них подействовать.

Он таки подействовал. Он привел их к умственному помешательству. Доктор Джульс Массерман из северо-западного университета дает описание того, что случилось с Геббовскими добровольцами. У них произошло расщепление личности. (Жутко, должно быть, думать что ты уже не ты, а два других человека). У них появились галлюцинации. Некоторые были уже на пороге кататонии, как при подлинной шизофрении.

«Состояние их было крайне неприятным», – подводит итог своим наблюдениям доктор Гебб.

И эти девять безвестных героев смогли выдержать такую психологическую изоляцию от полутора до десяти дней. А затем, выпущенные к неприятностям и заботам внешнего мира они быстро восстановили ясное сознание

Этот эксперимент хитроумных канадских психологов представляется мне важной вехой в психиатрии. Он показывает, что человеческий мозг вырабатывает свои собственные яды, когда его нейроны не подвергаются стимулирующему воздействию раздражении из внешней среды. Показывает, что мы носим в себе потенциальное безумие. Я высказал свои соображения Джеку Фергюсону, к моему разочарованию, это не произвело на него впечатления.

– Какие там яды вырабатывает мозг? – сказал он. – А много ли моих бабушек сошло с ума, живя в таком же психологическом вакууме?

Некоторые из коллег Фергюсона в больнице Траверз-Сити не признавали его метода лечения и не упускали случая посмеяться над его неудачами. Тогда он старался отразить их нападки не словесными доводами, а каким-нибудь простым экспериментом.

Во время врачебного совещания, на котором присутствуют обычно все врачи больницы, в зал заседания был доставлен больной-кататоник. Он три раза уже поступал и выписывался из больницы. Он получал инсулин, получал электрошок – в общем с ним достаточно повозились. Он очень плох. Совершенно не контактен, нем, туп, неподвижен. Даже торазин, этот мощный успокоитель психотиков, не смог его растормозить.

Джек Фергюсон берет слово:

– Этот больной не нуждается в успокоительных средствах. По крайней мере в данный момент. Сейчас он слишком спокоен. Почему бы не попытаться разбудить его ри-талином?

Один из врачей с насмешливой улыбкой говорит, что он не видел большого эффекта от таблеток риталина. Доктор Фергюсон, несомненно, переоценивает действие риталина.

Джентльмены, – сказал Фергюсон тихо и очень деликатным тоном, – не разрешите ли вы мне продемонстрировать здесь, на ваших глазах, что может дать риталин вот такому больному?

Медицинские джентльмены будут рады посмотреть, что им покажет доктор Фергюсон.

Джек обращается к одному из молодых резидентов, доктору Фрэнку Линну. Не соблаговолит ли доктор Линн принести шприц и одну ампулу риталина, десять миллиграммов, для внутривенного вливания.

Не прошло и пяти минут после того, как доктор Линн ввел риталин в вену на руке кататоника, как этот несчастный парень – такой остолбеневший, такой тупой и неподвижный в течение многих месяцев – вдруг пробуждается, испуганно озирается вокруг и вполне разумно отвечает на вопросы. Все присутствующие единогласно признают, что это результат действия риталина. Плохо только, что эта маленькая сценка не была запечатлена в цветном телевидении, чтобы показать, как покраснели лица у некоторых врачей, наблюдавших эту демонстрацию.

Вспоминается 1916 год, старый Билль Лоренц и светлые промежутки, наступившие, как вы помните, у кататоника после впрыскивания ему цианида натрия. Это было сорок лет назад. Как обрадуется старый благородный Билль, когда я расскажу ему о воскрешении кататоника не цианидом, а совершенно безвредным лекарством, которое при ежедневном употреблении в таблетках может растянуть светлый промежуток на весь срок жизни больного.

У Джека выработался определенный практический прием, которым он начинает лечение каждого больного. Прием этот основан на хорошо известном фармакологическом факте: всякое лекарство действует более показательно, более сильно и быстро, если вводить его больному не через рот, а посредством впрыскивания в вену или мышцу. Не Джек, конечно, изобрел этот способ – он применяет его только для того, чтобы ускорить начало лечения и показать врачам сущность действия этих лекарств на поведение больного. Не за несколько недель или месяцев, а за минуты.

– Внутривенное вливание риталина в течение нескольких минут пробуждает застывшего кататоника, лежащего на полу, спящего и храпящего, – говорит Джек.

– Серпазил в вену руки укрощает маньяка, а риталин в вену другой руки делает того же больного активным, но спокойным, – продолжает Джек.

– У какого количества шизофреников вы можете получить этот эффект? – спросил я Джека.

– У девяти из каждого десятка, независимо от длительности и тяжести болезни. А френкель внутривенно тремя дозами за восемь часов прекращает галлюцинации ложные представления у шести из десятка больных. Если эти галлюцинанты проявляют еще сверхактивность, их успокаивает внутривенное вливание серпазила; а если они депрессивны, слабоактивны, их стимулирует риталин.

– Было бы замечательно, если бы вы могли продемонстрировать все это мичиганским практикующим врачам, – сказал я.

– Вы понимаете, все эти клинические факты только показывают, как можно быстро приоткрыть дверь в реальный мир для этих жалких, потерянных человеческих существ, – ответил Джек.

– Но затем вы можете бросить этих разбуженных людей в объятия их домашних врачей. Чтобы те давали им лекарства через рот. Чтобы врачи научились комбинировать успокоительные и возбуждающие средства и определять индивидуальную дозу для каждого больного.

Джек посмотрел на меня сожалеющим взглядом.

– Я сначала попросил бы их отобрать самых худших, самых тяжелых психотиков из любой больницы штата Мичиган. Тогда бы я им показал, – закончил Джек, и его добрые карие глаза засверкали.

Наблюдая Джека на работе, я составил себе о нем такое представление. Он испытывает новые психолекарственные средства, хорошие и плохие. Он предвидит день, когда хорошие и безвредные войдут в арсенал практикующих домашних врачей. Он стоически придерживается главной своей цели – выписывать из больницы как можно больше излеченных больных. Он не теряет голову под огнем профессиональной зависти и непорядочности.

Глава 12

Когда коллега, не изучавший вашу работу с тем, чтобы одобрить или опровергнуть ее, оговаривает вас, – это отвратительно. На конференции больничных врачей Джек зачитывал свой доклад, который собирался представить на заседании Мичиганского клинического института, – тот самый доклад, который позднее был отражен в статье на первой странице детройтской газеты «Фри пресс». Он читал рукопись своим товарищам по больнице как бы для репетиции, чтобы с большей уверенностью выступить на заседании Детройтского клинического института.

Один солидный коллега с кислой миной заявил, что выводы Джека «слишком позитивны». Он, мол, отлично знает, что Джек не может выписать домой 50 процентов своих больных. Откуда он это знает, печально думал про себя Джек.

Никто из коллег не приходил к Джеку поинтересоваться техникой его лечения. Ни один из них никогда не приглашал его прийти посмотреть хроников в их отделении. Когда некоторые из его больных, отпущенных на попечение родных, повторно заболели и снова попали в больницу, врачи приемного отделения не направили их обратно к Джеку; они сами стали лечить их электрошоком. Хотя всем им было известно, что только в этом году 144 больных Джека – находившихся в больнице в среднем пять лет – были теперь дома, под присмотром родных, и вели себя вполне нормально.

Но Джек был спокоен.

– Эти ребята не могут отделаться от пережитков прошлого. Но рано или поздно они, как и я, придут к этому своим путем, – сказал он.

И вот наступил перелом. Его принес с собой один из резидентов, доктор Фрэнк Линн. Доктор Линн подготавливал впрыскивание риталина и сам вливал его в вену кататоника, который, как вы помните, демонстрировался на собрании врачей в Траверз-Сити.

У доктора Линна такое чувство, будто он и сам воскресил этого застывшего, безмолвного человека впрыскиванием риталина. И теперь, получая комбинацию психолекарств через рот, этот человек был уже на пути к выздоровлению. Это было поворотным пунктом для положения Джека в больнице Траверз-Сити. Доктор Фрэнк Линн и доктор Джек Шитс, эта парочка желторотых врачей, предоставили Джеку случай, которого он давно дожидался.

С разрешения больничного начальства они пригласили Джека прийти в отделение для хроников-мужчин.

Не может ли он им продемонстрировать, что новые лекарства так же быстро действуют на хронических, безнадежных, неизлечимых психотиков мужчин, как они показали себя на таких же больных – женщинах?

Джек Фергюсон усмехнулся при мысли о том, на чем хотят поймать его эти молодые врачи. – Тут уж я смогу показать им, как поднять валяющегося на полу шизофреника и заставить его лезть на потолок – внутривенным вливанием риталина, – рассказывал Джек. – А потом покажу, как взять витающего на потолке шизофреника и уложить его на пол внутривенным вливанием серпазила.

Теперь или никогда. Это было именно то, что Джек мечтал продемонстрировать группе ведущих мичиганских врачей-практиков, при условии, что они отберут самых худших психотиков, каких найдут в любой мичиганской больнице, ели я когда-нибудь соберусь бросить такой вызов, думал Джек так устрою сначала генеральную репетицию.

Джек отправился в отделение хроников-мужчин. Здесь мистер Честер Крам, начальник мужского медперсонала. Мистер Крам знает о методе лечения, применяемом в женских отделениях, и горит желанием убедиться в его эффективности. Вот и молодые врачи-резиденты Линн и Шитс с серпазилом и риталином. Все в порядке.

Мужчине-кататонику двадцати одного года доктор Линн делает внутривенное вливание риталина. Никакого действия. Через несколько минут – второе вливание риталина. Затем – третье. В промежутках между этими вливаниями производится вливание риталина другому неизлечимому, безнадежному кататонику семнадцати лет; затем ему же второе и третье вливание. Через несколько минут оба кататоника как бы проснулись. Они сели и стали улыбаться друг другу. Потом один из них оторвал клок ваты от повязки, которая была ему наложена на руку после вливания, и бросил его в другого воскресшего человека. Не переставая улыбаться, двое больных стали перебрасываться мячиком из ваты.

– Стойте, ребята! – закричал молодой доктор Линн. – Я сейчас принесу вам настоящий мяч.

На глазах у мистера Крама, молодых врачей и Джека происходило нечто странное. Они видели перед собой двух безнадежных кататоников живыми, проворными, играющими в мяч, внезапно развеселившимися после долгих лет живой смерти.

Кроме этих кататоников – игроков в мяч, впрыснутое в вену лекарство вывело одного злосчастного больного из состояния глубокой слезливой меланхолии; он попросил разрешения одеться и, забыв о своем прежнем тоскующем «я», надел пижаму и пошел в столовую ужинать. Молодые врачи-резиденты тоже «выиграли мяч» в этом соревновании. Если бы Лоренц мог это видеть, думал Джек.

Они могли бы теперь показать Лоренцу то, о чем он едва смел мечтать. Не больного с прояснившимся на несколько минут сознанием после впрыскивания цианида, или на полчаса после углекислоты, или на восемь часов после амиталового сна, а больных с перспективой полного просветления при помощи новых лекарств, если только их действие усилено любовной заботой.

О чем бы спросил Билль Лоренц, человек, впервые показавший, что под внешней оболочкой безумия скрывается нормальная психика, – о чем бы спросил Лоренц при виде этой маленькой клинической демонстрации? Вероятно, он спросил бы: если у запущенных хроников так легко пробудить сознание и держать его разбуженным при помощи лекарств и любви, то почему же мы не делаем попытки победить безумие до того, как больной попадет в больницу?

Просматривая бюллетень американской психиатрической ассоциации от 4 апреля 1956 года, Джек натолкнулся на статью доктора Поля Г. Гоча, заведующего отделом психического здоровья в штате Нью-Йорк. Доктор Гоч не просто администратор; он деятельный клиницист-экспериментатор в вопросах борьбы с безумием.

Доктор Гоч сильно поднял моральное состояние Джека, так как в своем труде он советовал именно то, что Джек делал совсем один, в провинциальной глуши Траверз-Сити.

С легкой иронией доктор Гоч отмечал как печальный факт слишком высокую цифру повторных психозов, «потому что случаи самоисцелений сильно мешают правильной оценке терапевтических методов».

Джек Фергюсон, принявший сначала это замечание всерьез, подумал о том, что к нему эта критика не относится, что он берет на лечение только запущенных хроников, у которых самоисцелений не бывает.

Доктор Гоч не думает, что все виды психических расстройств можно лечить одним и тем же лекарством, как это уже показано Фергюсоном на практике: сверхактивные больные требуют лечения серпазилом или торазином; слабоактивные нуждаются в риталине; галлюцинирующим следует давать Френкель или доксиламин.

Больше того, доктор Гоч подчеркивает, что одни лекарства еще не решают проблему борьбы с безумием и что взаимосвязь лекарств с психотерапией – это одна из крупнейших задач, стоящих перед психиатрией. Основой фер-гюсоновской психотерапии была его вера в то, что количество любовной заботы, добавленной к лекарствам, определяет надежность выздоровления больных. Позже, на заседании мичиганского общества борьбы за психическое здоровье, доктор Гоч встретился с Джеком. Он рад был узнать, что Джек придерживается того же мнения относительно неполноценности действия одних только лекарств.

– Я прямо поражен, как мы здесь в Нью-Йорке сошлись с вами во мнениях, – сказал заведующий отделом.

Дружеский шлепок по спине – это то, что дает полное удовлетворение честному одинокому волку вроде Джека. Пусть уж награды и премии остаются для ублажения тех, которые в глубине души вынашивают надежду сделаться «важными шишками».

В начале лета 1956 года пришли волнующие новости из Вермонта. Многие клинические исследователи теперь уже убедились в стимулирующем действии риталина на слабоактивных психотиков. Но никто еще не подтвердил открытия Джека, что риталин в комбинации с серпазилом уравновешивает колебания сверхактивного и слабоактивного элементов в поведении ненормальных людей. И вот в «Медицинском вестнике Новой Англии» за июнь 1956 года появилось это подтверждение.

Доктор Джордж У. Брукс из вермонтской больницы сообщил о некоторых интересных наблюдениях при лечении хронических шизофреников. На 386 шизофреничках в течение шестнадцати месяцев вермонтский доктор испытывал действие торазина, или торазина с серпазилом, или одного серпазила в больших дозах.

Эти лекарства принесли успокоение многим больным, но в конечном счете у большинства из них они вызывали глубокую, как выражается доктор Брукс, «экстрапирамидальную дисфункцию». Казалось, что они заболели ужасной паркинсоновой болезнью: их движения стали медленными, лица приобрели маскообразный вид, появилось напряжение мышц и беспрерывное дрожание рук. Общее же поведение больных показывало явное улучшение.

О свирепом бруксовском лечении успокоительными средствами ходили злые шутки. Чего стоит такое психическое здоровье, ради которого надо стать трясущимся паркинсоником?

Но вот этим жалким созданиям, немного поумневшим, но трясущимся, не снимая их с лечения успокоителями, доктор Брукс стал добавлять возбуждающие средства – артан или риталин.

Из 368 шизофреничек 151 была выписана из больницы и вернулась домой. Поразительно, как после этой комбинации успокоителей и возбудителей доктор Брукс получил возможность общаться, как он выражается, «непосредственно с человеческой личностью, перешагнувшей через шизофрению». У многих больных совершенно прекратились галлюцинации и стала развиваться такая сообразительность, какой он до этого у них никогда не видел. «Они говорили о своих странных переживаниях, как нормальные люди рассказывают о своих плохих снах».

Больные в очень живой форме объясняли доктору сущность исчезнувших теперь галлюцинаций.

– Трудно описать состояние сумасшедшего человека, – сказала одна из них, – как будто непрерывно находишься в тяжелом ночном кошмаре.

– Ну теперь все пойдет как по маслу. Его открытие относительно комбинированного действия серпазила с риталином подтверждено в Вермонте. И это открытие сделано там совершенно самостоятельно. Раз доктор Брукс не поминает Джека, значит, он ничего не знал о его экспериментах.

Лечение хроников-мужчин шло так же блестяще, как и женщин. Не за горами, когда ему дадут возможность начать лечение более ранних форм безумия в приемном отделении. Тогда цифра населенности больницы быстро покатится вниз! Девяносто процентов больных в приемном отделении еще имеют родных, к которым они могут уйти. Не подлежит сомнению, думал Джек, что начальство в отделе психического здоровья, в Лансинге, будет гордиться его работой и поспешит прийти ему на помощь.

Я не видел большего оптимиста, чем Джек Фергюсон.

Но почему бы отделу психического здоровья, в ведении которого находится больница, и не дать ему некоторого поощрения?

За два года работы Фергюсона в отделении хроников-женщин число больных, которым разрешено уходить на ночь домой, увеличилось вдвое. Число больных, выписанных на попечение родных и оставшихся жить дома, дошло до 600 процентов. Число безродных, отданных в чужие семьи на патронаж и оставшихся там, увеличилось до 220 процентов за два года работы Джека в Траверз-Сити.

Какого человека, наслаждающегося радостью жизни на земле, не взволнует освобождение столь многих больных от ужасных душевных мук? Какой чиновник из отдела психического здоровья может усомниться в желательности продолжать эту практику?

Но забудем о радостях человеческой жизни и обратимся к проблеме долларов и центов. Каждый чиновник в отделе психического здоровья знает, что государственная забота о психических больных ложится тяжелым финансовым бременем на налогоплательщиков. Но вот доктор Фергюсон со своими коллегами постоянным увеличением числа излеченных и отправленных домой пациентов, громадным уменьшением расходов на пополнение одежды, испорченной больными, сэкономили штату более пятисот тысяч долларов за два года, и все это благодаря новым лекарствам, бесплатно присылаемым Фергюсону фармацевтическими фирмами.

– Что говорят об этом в Лансинге?– спросил я.

– Ничего не говорят. От них ни привета, ни ответа, – сказал Джек.

Начиная с 1954 года поразительно выросло число выписанных больных, и главную долю в этом составляли больные из отделения Джека.

– Посмотрите, каких успехов вы добились, – сказал я, – а ведь вы, в сущности, работаете на гроши. Что значит ваш персонал по сравнению с персоналом Топека (знаменитый институт, считающийся лучшей государственной больницей в стране).

При упоминании о больнице Топека румяное лицо Джека засияло и улыбка сделалась шире. Сравнение прославленного института с захудалой больницей Траверз-Сити настолько взволновало его, что он почувствовал потребность излить душу:

– Вы спрашиваете, что значит мой персонал по сравнению с персоналом Топека? А вот что. В Топеке 1400 больных, в моем отделении 1000 больных. Топека имеет сорок три врача. Я имею только самого себя. Топека имеет двенадцать патронажных работников для наблюдения за выписанными больными. Я имею всего четверть единицы патронажного работника. В Топеке работают шесть психологов. У меня – ни одного. Топека имеет 362 человека среднего персонала по сравнению с моими 107 надзирательницами. Бюджет Топека предусматривает больше шести долларов в день на человека; мой бюджет – меньше двух долларов.

– Но какая великолепная статистика у Топека, – сказал я, – братья Меннингер приучили своих канзасцев забирать родственников домой. На каждую сотню поступающих больных ежегодно уходят домой восемьдесят два человека!

Тут глубоко затаенная гордость Джека Фергюсона вырвалась наружу.

– На каждую сотню больных, поступивших в этом году в больницу Траверз-Сити, сто один человек был выписан домой, – сказал Джек. – И учтите, что цифры Топека только первичных больных, а наши цифры выводятся из всего контингента поступающих больных, включая несчастных «кошек и собак», присылаемых сюда из других учреждений, с отдаленных ферм и из частных санаториев, включая алкоголиков и престарелых, которых Топека вообще не принимает.

И Джек закончил с гордостью:

– Больница Траверз-Сити принимает всех психически больных.

Я не знаю, было ли обращено внимание должностных лиц отдела психического здоровья штата Мичиган на достижения Джека, который с ничтожными средствами делает так много для тяжелых хроников. Если бы должностные лица знали об этом, они не запросили бы доктора Никельса, главного врача больницы Траверз-Сити, нужна ли ему небольшая финансовая поддержка.

– Хорошо, конечно, что ваша кривая отпущенных больных так быстро идет вверх, – сказал я. – Но не возвращаются ли многие из них обратно?

– Можете быть уверены, что возвращаются, – сказал Джек, не моргнув глазом. – Но число оставшихся дома в этом 1956 году втрое больше, чем в 1953 году, когда мы еще не приступили к новому методу лечения.

Джек сообщил мне, что 61 процент всех выписанных, в прошлом тяжелых хроников, показывают стойкое выздоровление. Затем он огорошил меня таким сообщением: – Мы знаем, почему девять из десяти повторно заболевших опять сходят с ума... Потому, что нет никакого наблюдения за тем, чтобы 'они дома принимали свои лекарства, и никто не регулирует дозы лекарств. Они заболевают вторично из-за плохих условий, в которые попадают многие больные, отданные на патронаж в чужие семьи. Штат не дает этим семьям достаточно средств, чтобы стоило проявлять особое внимание к своим подопечным гостям. Не хватает часто любовной заботы и со стороны родственников, перенесенное сумасшествие накладывает неизгладимое клеймо на человека, и окружающие не очень-то верят, что он действительно выздоровел.

Как тут не пожалеть Джека Фергюсона? Не успеет преодолеть одно препятствие, как тут же сталкивается с другим. Он напоминает персонаж древнегреческой мифологии, Сизифа, который был обречен на всю жизнь вкатывать на холм огромный камень, но едва достигнув вершины, камень тотчас же скатывался вниз. Однако Джек никогда и не слышал об этом незадачливом человеке.

– Когда они возвращаются к нам с рецидивом сумасшествия, – объяснял Джек восторженным тоном, – мы живо можем вернуть их обратно. Пользуясь внутривенным вливанием лекарств, мы через два дня можем выпустить их на огородные работы, а через неделю отправить домой или в чужую семью на патронаж. Вы бы только посмотрели, как этот мутный или испуганный взгляд дикого животного снова становится Ясным, честным и открытым.

С некоторой точки зрения, может быть, и не так печально вернуться обратно в сумасшедший дом, если только попасть в отделение доктора Фергюсона. Такой точки зрения придерживается, между прочим, доктор Раймонд К. Пэгги, научный руководитель фирмы Уилльям С. Мэррэл. Именно эта фирма впервые прислала Джеку на испытание препарат Френкель. Доктор Пэгги внимательно проверил работу Джека в Траверз-Сити, и вот отрывок из письма, которое он мне прислал:

«Я думаю, что большинство из нас – людей, интересующихся новыми методами лечения психических болезней, – более или менее знакомо с выдающимися достижениями доктора Фергюсона. Но одна вещь, которой я раньше недоучитывал, не имеет прямого касательства к лекарственному лечению.

Я говорю о том воодушевлении, которое изливается непосредственно от доктора Фергюсона на его больных и на весь персонал. Это воодушевление комбинируется со всей обстановкой больницы – прекрасными роялями, попугаями, светлыми чехлами на стульях, красивыми драпировками. Это самый приятный и веселый сумасшедший дом, какой я когда-либо видел», – пишет доктор Пэгги.

И когда Джек внутривенным вливанием возвращает повторных больных к реальной действительности, когда это состояние потом поддерживается искусным применением лекарств через рот и к этому присоединяется еще любовная забота надзирательниц, несчастные вновь выходят на гладкий путь жизни и быстро покидают больницу.

Один побочный вопрос. Действительно ли Джек делает доброе дело, отсылая больных обратно в широкий мир? Не предпочли бы некоторые из них красивую, веселую больницу атмосфере тех домов, в которых им приходится жиь? На этот вопрос пусть ответят те, кто берет на себя заботу о выздоровевших больных.

По каким-то загадочным причинам подлинно революционная система Джека, принесшая выздоровление такому громадному числу неизлечимых хроников, получила лишь одну ясную оценку в отделе психического здоровья, в Лансинге штат Мичиган. Работа Фергюсона там признана «дискуссионной».

Работник отдела психического здоровья был командирован из Лансинга в больницу Траверз-Сити, чтобы собрать цифровой материал о выписанных в этом году из больницы, а затем появилось печатное сообщение отдела психического здоровья об успешной работе «мичиганских больниц» без упоминания о Траверз-Сити. Ни один ответственный работник отдела психического здоровья никогда не приезжал познакомиться с работой Джека. Комиссия отдела психического здоровья каждое лето собирается на три дня в районе Траверз-Сити, чтобы на целительном воздухе под мягкими бризами с канала обсудить свои вопросы. Ни один член комиссии не вздумал прогуляться в отделение Джека. Никто ни о чем его не спросил.

Джек обратился в Лансинг с горячей просьбой дать ему канцелярского работника, чтобы привести в порядок скопившийся статистический материал об излеченных и выписанных больных. Он умолял дать ему небольшую сумму денег на патронажного работника, который следил бы за судьбой больных, отпущенных домой или отданных на попечение других семей. На эту просьбу он ответа не получил. Этот бездушный бюрократизм возмутил меня до глубины души. А Джек только улыбался.

Лансинговские работники отлично знают, как много ольных мы выписываем из больницы, – сказал Джек, – и отделили район Флинта от Понтиакской больницы и всех больных Флинта посылают теперь к нам. Это в некотором роде признание наших успехов.

Джек чрезвычайно снисходителен в оценке мотивов поведения других людей, и это показывает, насколько он одолел своего старого врага – паранойю.

– Знаете, в чем причина такого, как вы говорите, пренебрежения Лансинга к нашей работе? – продолжал Джек. – Лансингу нужно значительно усилить кадры своих научных работников. Очевидно, это и есть главное основание для крупных ассигнований Мичиганскому университету и новой Лафайеттовской клинике в Детройте. А что такое Траверз-Сити? Захолустная больница, не больше.

Скромность Джека выводит меня из себя. Приняв во внимание, что он и его коллеги в Траверз-Сити сэкономили для штата Мичиган только в этом году больше 400 тысяч долларов, что они избавили так много мичиганских жителей от тягчайших душевных мук, какое разумное основание имеется у чиновников Лансинга отказать больнице Траверз-Сити в ничтожной денежной поддержке для лучшего наблюдения за сотнями отпущенных больных и усиления домашнего патронажа больных, уже излеченных и подготовленных к выписке?

Какое основание? У Джека есть иронический ответ на этот вопрос:

– Возможно, что они тоже ставят большой эксперимент. С каким результатом для мичиганских безумцев университет и Лафайеттовская клиника используют свои крупные ассигнования по сравнению с тем, что делаем здесь мы совсем без денег?

Но есть у Джека и серьезный ответ на вопрос:

– Посмотрите на дело с точки зрения лансинговских работников. Если они отпустят деньги нам, они обидят этим другие больницы штата.

Возмутительная кротость!

– Но разве какая-нибудь другая больница штата выписывает неизлечимых хроников в таком же количестве, как вы? – спросил я.

– Нет, насколько я знаю, – ответил Джек. – Но право же, не судите слишком строго лансинговских работников.

– Имейте в виду, Джек, что они распустили уже в важных политических кругах слухи о вашей «дискуссионности», – сказал я. – Вы знаете, какая участь обычно постигает людей, обвиненных в дискуссионности?

Джек не ответил на этот зловещий вопрос.

–Ну что ж, они не мешают нам и не помогают нам. Разве это не замечательно? Я похож на того парня, который боролся с медведем, – сказал Джек с веселым смехом, -Парень молился: господи, не прошу у тебя никакой помощи только, пожалуйста, господи, не помогай медведю.

Нет пожалуй, я ошибся. Джек вовсе не кроткий человек. Он работает с уверенностью, настойчивостью и трезвой головой. Никакие силы на земле или под землей не может остановить Джека Фергюсона. У него нет чувства вражды ни к одному человеку. Он не понимает, что значит ненавидеть человеческое существо. Он ненавидит безумие. Он воюет только с фактами. Всякая неудача подстегивает его и толкает к новым исследованиям. В чем сейчас его задача? Задержать как можно больше своих бывших пациентов дома или на патронаже, вернуть их к работе, вернуть к полному выздоровлению.

Без всякой квалифицированной статистической помощи, каждый день и каждую ночь Джек пробивается сквозь растущую кору историй болезни. Что он там выискивает? Он отбирает карточки больных, которым пришлось вернуться в больницу после первичного выздоровления. В глазах его туман, руки сводит судорогой.

– Кажется, я никогда не кончу эту окаянную работу. Неужели они не могут хоть немного мне помочь? Я просто выбиваюсь из сил, – говорит он мне по телефону.

Через два дня он снова звонит, и голос его звучит уже выше его обычного низкого регистра. Он закончил наконец свою работу. Он переписал всех до одного злосчастных «рецидивистов», отметил их имена, номера карточек и те обстоятельства, которые привели их обратно в сумасшедший дом.

– Теперь дело пойдет, – говорит Джек. – Если они уж однажды поправились от новых лекарств плюс нлз (нежная, любовная забота), то мы не сомневаемся в их вторичном выздоровлении. Мы рассматриваем их как потенциально излечимых. – И в голосе его чувствуется эта вера.