Текст книги "Дженни. Томасина. Ослиное чудо"
Автор книги: Пол Гэллико (Галлико)
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Дженни рассказывает про себя
– Как я уже говорила, – сказала она, проснувшись, – зовут меня Дженни, и во мне, прибавлю, есть шотландская кровь. И моя мать, и я сама родом из Глазго. Когда-то наши предки жили в Африке, а потом попали в Испанию и служили на кораблях Великой Армады. Один из них приплыл на доске к шотландскому берегу. Фамилия наша – Макмурр.
– Я читал, как адмирал Дрейк победил Армаду, и буря разбросала галеоны, но про кошек там не было… – вставил Питер.
– Однако служили и кошки на этих галеонах, – сказала Дженни. – Строго говоря, что нам Испания. Мы попали в Европу из Африки, из Нубии или Абиссинии – ты о них слышал, конечно. Какой-то Юлий Цезарь привез несколько кошек в Британию, в 55 или 54 году до Рождества Христова. Но мы – не из этой ветви. Мы жили задолго до того в Египте, и ты, несомненно, читал, что там кошкам поклонялись. Многие хотят, чтобы им поклонялись, да куда им, а вот с нами это было. Ты заметил, какая у меня маленькая голова? Египетская порода. Конечно, и лапки…
Дженни легла на бок и протянула Питеру все четыре лапы. И подушечки, и вся внутренняя сторона оказались чёрными. У Питера они были розовые.
– Когда знаешь, кто твои предки, – продолжала Дженни, – всё ж как-то легче. Из Глазго в Лондон нас привезли в корзине, и маму, и сестёр, и меня. Нас было пятеро котят. Мама наша отличалась умом и добротой. Она очень хорошо учила нас и воспитывала, а когда мне исполнилось семь месяцев, меня забрали в одну семью в Кенсингтон, к одной девочке. Три года я не знала горя.
– Девочка была хорошая? – спросил Питер.
Дженни ответила не сразу, и, уже не стесняясь, смахнула лапкой слезу.
– Лучше некуда, – отвечала она. – Звали её Элизабет, Бетси, ей было десять лет. Мне выделили корзинку, спала я у Бетси. Кормили меня то мясом, то рыбой и вдоволь давали молока. Когда Бетси возвращалась из школы, я прыгала к ней на руки, она меня обнимала, а я тёрлась об её щёку, и мы долго ходили вместе, словно у неё на шее – меховое боа.
Именно об этом мечтал Питер. Он вздохнул, вздохнула и Дженни.
– На Рождество и на Новый год, – продолжала она, – мне разрешали залезать в коробки, в доме очень вкусно пахло. На мой день рождения, 2 апреля, Бетси звала гостей, и мне дарили подарки. Все меня любили, и я их любила, я даже понимала кое-что по-человечьи, хотя язык этот и труден, и груб, и неблагозвучен. И вот однажды, в начале мая два года тому назад, я заметила, что все чем-то заняты. Долго я не могла понять, в чём дело, пока с чердака не притащили множество чемоданов, коробок, ящиков, мешков, а в квартиру пришли какие-то люди в передниках и форменных фуражках. Тогда я поняла, что мы переезжаем, только не знала, в другой дом или на лето, за город.
Дженни прикрыла глаза на минутку, словно хотела получше вспомнить свою беду. Потом открыла их и продолжала рассказ:
– Дом у нас был большой, паковали всё очень долго, а я ходила, нюхала, тёрлась об вещи, чтобы получше понять, что к чему. Сам знаешь, как много нам скажут наши усики. (Питер этого не знал, но не возразил ей). Я ничего не поняла, и особенно меня сбило с толку то, что хозяйка моя, миссис Пенн, уходила с Бетси на ночь, и дома они бывали только днём. Каждый вечер мою корзину переносили наверх, в мансарду, и ставили мне блюдечко молока. Раньше в мансарде была швейная, там шили, но сейчас всё убрали оттуда, мне даже нечем было играть. Чаще всего я думала, что хозяева ещё не устроились как следует на новом месте, а когда приведут всё в порядок, перевезут и меня, но иногда мне казалось, что они уезжают далеко и меня не возьмут. Но вот однажды утром никто не пришел. И вообще никто больше не пришел, ни хозяйка, ни Бетси!.. Они меня бросили!
– Бедная ты, бедная! – воскликнул Питер и туг же прибавил:
– Нет, не может быть. С ними что-нибудь случилось.
– Побудешь кошкой с моё, – сказала Дженни, – поймёшь, что такое люди. Они нас держат, пока им удобно, а когда мы без всякой вины помешаем им – бросают, живи, как хочешь, то есть помирай…
– Дженни! – снова закричал Питер. – Я никогда тебя не брошу!..
– Может, ты и не бросишь, – сказала Дженни, – а вот люди бросили. Я тоже сперва не верила, слушала, смотрела в окно, потом стала мяукать всё громче и громче, чуть не охрипла, но никто меня не услышал, и никто не пришёл.
– Ты, наверное, страшно хотела есть? – спросил Питер.
– Не в том дело, – ответила Дженни, – с душой у меня стало худо. Сперва я тосковала по Бетси, а потом вдруг почувствовала, что я её ненавижу. Мне хотелось исцарапать её, искусать. Да, Питер, я научилась ненависти, а это хуже и голода, и боли. С тех пор я не верю ни единому человеку. Потом пришли какие-то женщины, наверное – новые хозяйки. Одна из них хотела меня погладить, но я так озверела, что укусила её. Она меня выпустила, и я юркнула в незапертую дверь. Так всё и началось…
– Что именно? – не понял Питер.
– Независимость от людей, – пояснила Дженни. – Мне ничего от них не надо, я ни о чем их не прошу и никогда не пойду к ним.
Не зная, чем её утешить, и стыдясь, что он – человек, Питер подошел к ней и лизнул её в щеку. Она улыбнулась ему и заурчала. И тут раздались шаги.
– Мебель перевозят! – сразу догадалась Дженни. – Ах ты, жаль! Какой хороший был дом… Бежим, а то сейчас начнут орать.
Питер послушно пошел за ней и вдруг, уже на улице, ему невыносимо захотелось пить – всё же котом он ещё не пил ничего, хотя столько бегал, говорил и дышал пылью.
На пороге приостановись!
– Молока бы сейчас!.. – сказал Питер. – Я бы выпил целый стакан. Дженни обернулась.
– Целое блюдце, – поправила она. – Из стакана ты пить не сможешь. А что до молока – когда ж я его пила?.. Мы, знаешь, без него обходимся. Из лужи полакаешь, и ладно.
Пить хотелось так сильно, а слова эти были так неприятны, что Питер заплакал и закричал:
– А я пью молоко! Каждый день! Няня…
– Тиш-ш, тиш-ш, – сказала Дженни. – Бродячих кошек молоком не угощают. Привыкай.
Но Питер привыкать не хотел и тихо плакал, а Дженни удивлённо глядела на него. Судя по её взгляду, она спорила сама с собой, и наконец, не справившись с жалостью, прошептала:
– Ну что ж… идем…
– Куда? – спросил Питер.
– К одному старичку, – сказала Дженни. – Он любит нас, кошек, и кормит.
– Значит, ты всё-таки берёшь у людей, – сказал Питер.
– Брать иногда беру, но ничего им не даю, – сказала Дженни с печальной суровостью.
– Разве так можно? – спросил Питер. Он не хотел обижать Дженни, но его учили, что именно так делать нельзя, да он и сам это чувствовал. Дженни его слова задели, она поджалась и сказала почти сухо:
– Выбора, Питер, у нас нет.
Тут послышался крик: «Вроде бы всё!», и другой: «Ну, двинулись!»
Дженни выглянула из-за угла и сказала:
– Сейчас они уйдут. Подожди немного, и побежим дальше.
Убедившись, что возчики и впрямь ушли, Питер и Дженни побежали по коридорам и нырнули в какую-то дыру. Там было темно, но Питер усами чувствовал, где Дженни, и легко следовал за ней.
Вскоре, из другой дыры, они увидели светлую улицу. Обрадовавшись солнечному свету, Питер обогнал Дженни, но она окликнула его:
– Постой, не беги! Кошки никогда не выбегают сразу. Второе наше правило: «Приостановись на пороге!». Это очень важно. Когда переходишь из одного помещения в другое, особенно когда выходишь на улицу, подожди и оглядись. Опасностей много: собаки, люди, машины, слякоть… Да и вообще, надо всё знать, а уж потом идти. Сведения тебе дадут нос, глаза, усики, ушки и сама шкурка. Иди сюда и подождём немного.
Питер сел рядом с ней и сразу понял, как она права.
Прямо перед ними, один за другим, мелькали тяжелые ботинки. Дальше катились колёса, сменявшиеся иногда огромными копытами. Часы пробили четыре так далеко, что человек бы их не услышал.
Питер потянул носом и попытался разобраться, что же сообщают ему запахи. Пахло чаем и чем-то противным. Кроме того, пахло бензином, лошадьми, мускусом, гвоздикой, дёгтем, выхлопными газами и паровозным дымом.
Дженни в последний раз повела усами и сказала:
– Можем идти. Котов нет, собака прошла, но не опасная, в доке разгружают чай. Это хорошо. Наш старичок ничем не занят, пока всё не разгрузят. Дождь кончился и его двое суток не будет.
– Вот это да! Как же ты всё узнала? – удивился Питер. – Я никогда так не смогу…
– Сможешь, – сказала Дженни, но польщённо помурлыкала, потому что, по правде говоря, была немного тщеславной и очень хотела понравиться Питеру.
– Объясни, пожалуйста, как ты это узнаёшь? – спросил он и снова сказал именно то, что нужно.
– Очень просто. Запах чая слышишь и ты. Прошлый раз, когда я была на улице, чаем не пахло. Значит, судно недавно пришло. Собака не опасна вот почему: если бы у неё было хоть какое-нибудь чувство собственного достоинства, она была бы чистой и по-другому пахла. А собаке без достоинства не до кошек. Видишь, как легко?
Питер снова сказал то, что нужно:
– Какая ты умная, Дженни!
Дженни замурлыкала, заглушая грохот подводы, и весело крикнула:
– Пошли!
Как обманули старичка
Они не шли и не бежали, а двигались короткими перебежками, и Дженни объясняла, почему это нужно:
– Никогда ниоткуда не уходи, если не знаешь, где можно поблизости спрятаться. На открытом пространстве не задерживайся, перебегай с места на место. Если район знакомый, это нетрудно, все места знаешь. В незнакомом районе это бывает потрудней.
Так добрались они до открытых железных ворот. Дженни заранее определила, что они открыты, потому что недавно пришёл поезд, и двигаться стало много легче – прямо под вагонами.
Хибарка старичка стояла на самом краю. Вид у неё был самый приветливый, а по обеим сторонам двери в длинных ящиках цвела герань.
– Он дома, – сказала Дженни и громко замяукала. Бедно одетый старичок с пышными усами тут же появился на пороге. В руке у него была сковородка.
– Вот тебе на! – сказал он. – Полосатенькая пришла, не забыла Билли Гримза!.. И дружка привела! Кис-кис-кис…
Питер заметил, что его снежно-белые волосы давно не стрижены, щёки – красные, как яблоки (наверное, от огня в плите), руки узловатые и тёмные, а глаза – голубые, печальные и очень добрые.
«Какой старый! – подумал Питер. – А похож на мальчика…»
Дженни снова замяукала, и старичок сказал:
– Молочка хотите? Сейчас, сейчас…
– Слыхал? – воскликнула Дженни. – Я поняла слово «молочко».
– А я понял всё, – сказал Питер. – Он сейчас нальёт нам молока.
– Неужели ты всё у них понимаешь? – удивилась Дженни.
– Конечно, – ответил Питер. – Я же сам из них.
Тут старичок вынес к дверям большое блюдце и бутылку.
– Вот и мы, – сказал он. – Молочко хорошее, свежее… Пейте, киски, пейте!
– Лучше бы в дом не заходить, – сказала Дженни. – Здесь бы и выпили…
Но старичок поставил блюдце по ту сторону порога, и она сдалась, тяжело вздохнув.
Питер кинулся к блюдцу, сунул мордочку в молоко и сразу стал чихать.
– Потише ты, беленький, не торопись, – увещевал его старичок.
– Так я и думала! – вскричала Дженни. – Надо не пить, а лакать!
– Де убею, – проговорил Питер. – Даучи бедя…
Дженни пересела на его сторону блюдечка, опустила голову, и её розовый язычок замелькал с немыслимой быстротой. Мистер Гримз засмеялся:
– Манерам тебя учат, беленький? Ничего, со всяким бывает… Да…
Питер попытался лакать, но молоко стало выплёскиваться на пол.
– Ах, забыла! – пришла на помощь Дженни. – Ты выгибаешь язык ложечкой, вверх, а надо крючком, вниз.
– Что ты такое говоришь! – возроптал Питер. – Ложечка зачерпнёт молоко, а крючок – нет. Да я и не сумел бы, язык не вывернуть.
– Мальчику не вывернуть, а ты – кот, – сказала Дженни. – Лакай!
Питер послушался и, к своему удивлению, почувствовал, что молоко попадает куда надо. Он жадно лакал, не мог налакаться, пока не вспомнил, как было с мышью, устыдился и отошёл в сторонку.
Дженни вознаградила его чарующей улыбкой и долакала блюдечко, а он тем временем стал осматривать комнату. Стояли тут деревянная кровать, деревянная полка, стул и грубый стол, а на столе – маленький приёмник и старый будильник с выбитым стеклом. В середине комнаты торчала толстопузая печка, из которой прямо в потолок шла ржавая труба. Сейчас печка топилась, на ней пел чайник и жарилась печёнка.
Всё в комнате было ветхое, бедное, но казалось, что здесь нарядно, словно во дворце, потому что повсюду – на полке, на столике, на стенах, на полу – стояли и висели горшочки с геранью всевозможных оттенков, от снежно-белой до густо-малиновой и бледно-розовой, как цвет яблони, и нежно-оранжевой, как сёмга, и розовато-бежевой, и кирпичной, и чисто-алой, как закат.
И всё-таки Питеру стало так жалко мистера Гримза, что он принялся мыться с особой яростью, но и это его не успокоило.
– Моешься? – ласково сказал мистер Гримз. – Ты подожди, сейчас печёночки получишь… – снял сковородку с огня, разрезал печёнку пополам и мелко нарезал ту половину, которая причиталась кошкам.
Дома Питер печёнку не любил, но сейчас не помнил себя от радости.
Обрадовалась и сдержанная Дженни. Старичок положил на блюдечко две одинаковые кучки, и гости снова встали по обе стороны.
Себе мистер Гримз налил чаю, намазал маргарином кусок хлеба, сел к столу и принялся есть печёнку, приговаривая:
– Вот вы думаете, откуда у него печёнка… Да, и у старого Билла есть друзья… Мясник наш, мистер Тьюкс, говорит: «Мистер Гримз, возьмите-ка печёночки, остался у меня обрезок… Да что вы, какие деньги!..» Я говорю: «Чем же вас отблагодарить?», а он говорит: «Ну, что там… а вообще, племянник ко мне приехал, вы уж пристройте его где-нибудь в доках…» А я говорю: «Какой разговор! Спасибо вам, мистер Тьюкс!» Вот и ем печёнку, будто сам король во дворце… Вы оставайтесь у меня, тут хорошо, тихо… Одному – бывает, и затоскуешь, а втроём – красота! Цветочки вам ничего, цветочки вы, кошки, любите… ступаете так осторожно, чтобы их не поломать… Печёнка не печёнка, а каша вам будет, и молочко, а то и мясо… Кровать я переставлю вон туда, в уголку вам тряпочек набросаю… Только вы не уходите… И ты, беленький, и ты, раз уж ты ей друг…
Питер только того и хотел, ему очень нравилось у мистера Гримза. Но Дженни спросила, умываясь после еды:
– Что он такое говорит?
Питер стал рассказывать как можно заманчивей, однако, она перебила его:
– Вот видишь! Я тебя предупреждала…
– Он такой добрый… – начал Питер, и Дженни перебила опять:
– Поверь мне, я лучше знаю. Все они сперва добрые. Мойся, а кончишь – делай, как я.
Тем временем старичок собрал посуду и направился к двери.
– Воды у нас нет, – пояснил он. – Ничего, колонка рядом… сейчас всё и помоем…
Вернулся он почти сразу и поставил воду подогреться. Дверь осталась чуть приоткрытой, и Дженни это заметила.
– Приготовься! – быстро шепнула она.
– К чему? – не понял Питер, но ответа не было. Дженни сиганула к двери, крикнув: «За мной!»
Не понимая, что делает, он побежал за ней, словно спасался от погони. Сзади доносился голос старичка:
– Куда вы? Эй, куда вы? Вернитесь! На следующий раз я вам всю печёнку дам! Киска! Беленький! Куда вы?
Питер остановился и обернулся.
Старичок стоял в дверях, между алыми кустами, беспомощно протягивая руки. Он сильно сутулился, и белые усы печально свисали вниз.
– Не уходите… – ещё раз позвал он. Дженни юркнула за кучу канистр из-под бензина. Питер как привязанный побежал за ней, и они перебегали от канистр к ящикам, от ящиков – к дровам, от дров – к железному лому, пока не оказались очень далеко. Тогда Дженни сказала:
– Молодец!
Но Питер совсем не чувствовал себя молодцом.
Кошки в роли зайцев
– Ой, смешно! – веселилась Дженни. – Никогда не забуду, как он смотрел. Дурак дураком! А ты что не смеёшься?
– Мне не смешно, – сказал Питер.
Дженни поглядела на его хвост.
– Ты что, сердишься? – спросила она. – Я в чём-то провинилась?
– Нет, – печально отвечал Питер, – что с тебя взять… А с хвостом, ты уж прости, ничего поделать не могу. На душе у меня плохо.
– Да что такое? – удивилась Дженни.
– Он не дурак, и не смешной, – сказал Питер, – а одинокий и несчастный.
– Ты пойми, – возразила Дженни, – он подкупал нас молоком и печёнкой…
– Нет, не подкупал, – сказал Питер. – Он угощал нас. А мы с тобой поступили подло.
Глаза у Дженни заблестели, ушки прижались к голове, хвост угрожающе задвигался.
– Это он подло поступил! – сказала она. – Мы зашли, а он закрыл дверь.
– Он хороший, – упорно возразил Питер. – Может, он боялся, что продует цветы.
Дженни глухо зарычала.
– Все люди плохие, – сказала она. – Не собираюсь с ними водиться!
– Почему же ты водишься со мной? – спросил Питер.
– Ты кот! – закричала Дженни. – Обыкновенный белый кот… Ой, Питер, да мы же ссоримся! Из-за человека! Вот видишь, какой от них вред!
Питер вспомнил всю её доброту, и ему стало стыдно.
– Прости меня, Дженни Макмурр, – сказал он. – Если тебе тяжело говорить про мистера Гримза, я больше не буду.
Дженни отвернулась и принялась мыться. Принялся мыться и он, и мылись они довольно долго, пока на реке не показался большой пароход. Тогда Дженни поглядела на своего друга.
– Ты такой умный… – сказала она. – Наверное, и читать умеешь?
– Конечно, – ответил он. – Я в третьем классе. Что хочешь, то и прочитаю… если слово не очень длинное.
– Прочитай! – попросила она. – Ну хоть там, на пароходе…
– «Мод О'Рилли», – охотно прочитал Питер.
– А вон на том, подальше?
– «Амстердам», – послушно сказал Питер. – Я не понимаю, что это значит.
– А я понимаю! – воскликнула Дженни. – Это значит, что мы с тобой можем отправиться куда только захотим.
Но Питер не понимал этого. Он глядел, как опускается солнце за густым лесом мачт, и думал, где же они с Дженни приютятся на ночь.
– Ты хочешь уплыть на корабле? – спросила Дженни.
– На корабле? – закричал он. – Куда? Когда?
– В Шотландию, – отвечала Дженни. – Сейчас, то есть сядем мы сейчас, а поплывём, когда они тронутся с места. Я давно собираюсь в Глазго, у меня там родня. Ах, Питер, как будет хорошо!
– У нас денег нет, – сказал Питер. – Мы не можем купить билетов.
– Мы будем работать, – сказала Дженни.
– То есть как? – удивился Питер.
– На корабле работы хватит, – объяснила она. – Там очень нужны кошки. Я-то знаю, я плавала… Только я не знаю, куда корабль идёт. Хотела в Египет – попала в Осло!.. А теперь, когда мы читаем, беспокоиться не о чем. Ты читай, а я уж выберу, что нам надо.
– «Раймона», – читал Питер. – Лиссабон.
– В Лиссабоне полно кошек, – заметила Дженни. – Моего типа.
– «Вильямар», Хельсинки…
– Благодарю, – сухо отвечала Дженни, – сушёной рыбы я поела достаточно.
– «Изида», Александрия…
Дженни заколебалась, но устояла.
– Нет, не теперь… Когда-нибудь отправимся и в Египет, в самую Бубасту, где почитали нас, кошек…
И так отвергала она все, двигаясь всё дальше, пока на борту небольшого обшарпанного судна Питер не прочитал уже не золотые, а белые буквы: «Графиня Гринок», Глазго.
– Да, – сказала Дженни, разглядев корабль. – Нелегко тут будет сохранять чистоплотность… Дым так и валит… Но это же значит, что они скоро тронутся! Грузить вроде бы кончают. Груза много, значит – много и работы. Пока они заняты, проберёмся туда.
– А они нас не выкинут? – спросил Питер, вспомнив, что «зайцев» когда-то сбрасывали в воду.
– Моряки? – фыркнула Дженни. – Да никогда! Не забывай, что мы – кошки, а они народ суеверный. Пошли! Насколько я разбираюсь в кораблях, охраны там нет.
Она не ошиблась, и кошки по сходням взошли на корабль.
Часть втораяСколько стоят два билета до Глазго
Дженни, опытная в морском деле, всячески старалась, чтобы люди их не заметили, пока судно не отчалит. Сама она умело скрывалась в тёмных уголках, но её тревожило, не бросится ли кому в глаза белая шкурка её друга. Однако она рассчитывала на то, что в такие ответственные минуты вся команда занята на палубе; и оказалась права. К тому же двери были повсюду открыты, так что кошки беспрепятственно пробрались в кладовую при камбузе. Железная лесенка вела оттуда вниз, в большое помещение, где стояли холодильники, а на полу лежали припасы, рассчитанные на всё плавание: мешки с мукой и бобами, овощные и фруктовые консервы, ящики печенья, чай, кофе и многое другое.
Дверь была открыта, за ней царила тьма, только вдалеке слабо светилась лампочка, но у кошек зрение острое, и они ловко двигались среди бочонков, ящиков и коробок. Именно тут, в кладовой, Питер увидел и упустил свою первую мышь. Это чуть не сорвало их планы, но, к счастью, прибыл новый груз, судно задержалось на ночь, и Дженни, навёрстывая упущенное, принялась учить своего друга мышиной охоте.
Ошибки Питер сделал такие: не прикинул расстояние; прыгнул сразу; летел, растопырив лапы и разинув рот. Конечно, когда он приземлился, мыши не было и в помине. Он лязгнул зубами, и ударился с размаху о железный ящик, страдая от того, что так опозорился при Дженни. Однако ошибку допустила и мышь: от страха она кинулась не обратно, за ящик, а в другую сторону, и в тот же миг меховой молнией в воздухе мелькнула Дженни. На лету многоопытная кошка с неописуемой быстротой била лапами, на всю длину выпустив когти. Одним из этих ударов она поразила жертву, приземляясь, повалила её на бок, перевернула на другой, подбросила в воздух, не давая ей опомниться, поймала прямо ртом – и мышка испустила дух раньше, чем Питер оправился от удивления.
– Ах ты, не подумала!.. – сказала Дженни, швыряя мышку на пол. – Откуда же тебе научиться?.. Ну, сейчас и начнём…
– Неужели всему надо учиться? – сердито и жалобно вскричал Питер.
– Конечно, – отвечала Дженни. – Главное – практика. Даже я разучусь, если не буду тренироваться. Ненавижу такие слова, но здесь нужно мастерство. Или ты умеешь их ловить, или не умеешь. Ловить надо лапами, а не ртом, но самое важное – приготовиться. Гляди-ка, я покажу…
Она отползла от мёртвой мыши и принялась раскачивать всё шире заднюю часть тела. «Мы качаемся так не для забавы, – говорила она, – и не по слабости нервов. Если стоишь неподвижно, гораздо труднее и подпрыгнуть, и приземлиться, где хочешь. Попробуй, увидишь сам».
Питер попробовал. Сперва выходило очень неуклюже, но вскоре он нашёл нужный ритм и, удачно раскачавшись, стрелой взлетел вверх.
Вслед за этим стали отрабатывать положение лап в полёте. Вся суть в том, чтобы в воздухе, на лету, очень быстро бить лапами. Сделать это гораздо труднее, чем кажется, ибо ты, работая передними лапами, должен вовремя приземлиться на одни только задние.
Вторую мышь он чуть-чуть не поймал. Упустил он её по излишней старательности, и Дженни его похвалила, а в реестр ошибок внесла недостаточную быстроту и глазомер.
– Ждать надо больше, – пояснила она. – Мыши туповаты, и не почешутся, пока их не испугаешь. А испугаешь – ещё посидят, подрожат, так что времени – завались.
Третью мышь Питер поймал и убил очень ловко. Дженни снова похвалила его и, когда он галантно преподнёс ей добычу, с удовольствием её съела. Следующих мышей они оставили нетронутыми, так как Дженни хотела предъявить образцы работы. На этих мышах Питер и тренировался, обучаясь под руководством Дженни играть с жертвой, не причиняя ей ни боли, ни увечий, но не давая встать на пол. Нужно это для тренировки мускулов, а также для того, чтобы развивать точность движений и быстроту реакции.
Ночью Питер проснулся от страха. Пахло по-новому, очень гадко, а в углу сверкали красные огоньки. Не в силах шевельнуться, он почуял усами, что и Дженни проснулась. Сейчас она впервые использовала этот вид связи, сигнализируя: «Опасность! Я не могу тебе помочь, и ничему не научу. Смотри на меня и учись, как знаешь. А главное – что бы ни случилось, не шевелись, не двигайся, не издавай ни звука».
Сердце у Питера колотилось, и он видел сквозь тьму то, что ни в малой степени не напоминало весёлую мышиную охоту. Дженни вся подобралась, напряглась и, втянув головку, стала подползать к врагу. Движения её были осторожны и значительны как никогда. У Питера пересохло в горле, и он почувствовал, как дрожат его усы. Но с места он не двигался и звуков не издавал.
Гнусные красные глаза горели как уголья, и Питер слышал острым слухом скрежет когтей. Дженни стлалась по полу. Вдруг она замерла, вытянулась и секунду-другую пристально глядела на жертву. Измерив расстояние, она медленно собралась в стальной покрытый мехом шар, покачнулась влево, вправо и взлетела в воздух.
Мерзкая тварь успела обернуться. Питер увидел острые зубы и чуть не крикнул: «Берегись!», – но вспомнил приказ и не издал ни звука. Тогда он и увидел чудо: клубком, как была, Дженни сделала в воздухе полуповорот, словно ныряльщик в воде, и упала прямо на спину своей жертве. Питер зажмурился. Долгую минуту он слышал дикий скрежет когтей и страшный лязг зубов, но Дженни своих зубов не размыкала. Наконец челюсти её сомкнулись, и что-то тяжело шмякнулось на пол.
– Мерзость какая! – сказала Дженни. – Терпеть их не могу. И знаешь, если они тебя укусят, ты захвораешь, а то и умрешь. Всегда я этого боюсь…
– Ты самая храбрая кошка на свете, – искренне сказал Питер.
Но Дженни даже не обрадовалась. Она жалела, что втравила друга в такое опасное дело.
– Учиться на них нельзя, – сказала она. – Себе дороже. Давай хоть отработаем поворот!.. Во всём остальном – делай, как я, и помни, что малейшая ошибка может стоить жизни. Пока что предоставь их мне, да получше гляди. – И Дженни принялась мыться, а у Питера прошёл холодок по спине.
Кошек обнаружили на седьмом часу после отплытия. Когда чернокожий кок зашёл в кладовую, он увидел, что на полу аккуратно лежат в ряд восемь мышей и три «этих». Половину мышей поймал Питер и жалел, что не может поставить на них подпись.
Негр широко улыбнулся, отчего лицо его стало совершенно треугольным, кверху уже, книзу шире, и сказал:
– Вот это да! Пойти показать капитану…
Нравы на судне были простые, и кок действительно пошёл на капитанский мостик. Там он поведал всю историю, поясняя: «Это они за проезд заплатили!», и развернул фартук, куда сгрузил образцы. Капитан взглянул, пошатнулся и приказал немедленно вышвырнуть все в воду. Он и вообще был не в духе, потому что терпеть не мог моря, даже носил вместо бушлата пиджак, а на объёмистом его животе сверкала золотая цепочка. Однако кошек он разрешил оставить, хотя велел их расселить по разным местам – работы хватит везде.
И друзей впервые разлучили: Дженни отрядили в кубрик к матросам, Питера – в офицерские каюты.
– Не беспокойся! – успела крикнуть Дженни. – Друг друга мы найдём. А если встретишь эту – не раздумывай и не играй. Бей насмерть!
Тут её схватили за шкирку и унесли.
