Текст книги "Миссис Харрис едет в Нью-Йорк"

Автор книги: Пол Гэллико (Галлико)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

8

– Господи, – вздохнула Генриетта Шрайбер, – Просто не знаю, хорошо ли я сделала?..

Она сидела перед трюмо в каюте Шрайберов, накладывая последние штрихи на макияж. Перед ней лежала красивое гравированное приглашение – Пьер-Рене Дюбуа, капитан лайнера «Виль де Пари», имел честь просить мистера и миссис Шрайбер на коктейль в капитанской каюте в семь тридцать вечера. Корабельные часы между тем показывали уже семь тридцать пять.

– Сделала что? – спросил ее супруг – он был уже десять минут как готов и нетерпеливо поглядывал на часы. – Ты про эти краски? Конечно-конечно, ты прекрасно выглядишь! Но, послушай, нам надо поторопиться. Стюард сказал, там будет французский посол…

– Нет, нет, – отмахнулась Генриетта. – Я не о себе. Я о миссис Харрис.

– А что случилось с миссис Харрис?

– Ну – я просто никак не могу понять, не сделали ли мы ошибки, вырвав ее и миссис Баттерфильд из привычной среды. Они ведь целиком принадлежат Лондону, если ты понимаешь, что я имею в виду. В Лондоне все знают, что такое лондонские уборщицы, их ценят, знают, чего от них можно ждать, относятся с пониманием, но…

– Ты думаешь, над нами станут смеяться из-за того, что мы привезли с собой парочку кокни?

– Нет, нет, – возразила миссис Шрайбер. – Кто станет смеяться над миссис Харрис? – она вновь принялась за свои брови. – Я просто не хочу, чтобы она боялась своего нового окружения. С кем она сможет там поговорить? Найдутся ли у нее друзья? И – ты ведь знаешь, какими снобами бывают подчас люди…

Долгое ожидание сделало мистера Шрайбера немного нетерпеливым.

– Об этом, – заметил он, – надо было раньше думать. И потом, она всегда прекрасно может поговорить с миссис Баттерфильд, верно?

Уголки губ миссис Шрайбер опустились.

– Не сердись, Джоэль. Я так горжусь, что ты стал президентом «Нортамерикан» – и я хотела, чтобы в Нью-Йорке у тебя не было хотя бы домашних проблем. А миссис Харрис такая замечательная помощница!.. Но я боюсь, что вот прямо сейчас она плачет, что ей страшно в окружении такого числа незнакомых людей, в океане…

Мистер Шрайбер ласково похлопал жену по плечу.

– Ну, в любом случае что сделано, то сделано. Сегодня уже поздно, а завтра я спущусь на туристскую палубу и посмотрю, как там наши дамы. Но сейчас, дорогая, может быть, все-таки пойдем? Право же, ты выглядишь великолепно, хоть еще час бейся, а лучше быть не может. Ты будешь украшением салона…

Генриетта на миг прижалась щекой к руке мужа.

– О Генри, ты такой добрый! Прости, что я нас задержала.

Они вышли из каюты, и ожидавший под дверью стюард провел супругов по трапу, ведущему к капитанской каюте, доступ в которую – величайшая честь и привилегия для пассажиров, а там другой стюард спросил их имена и ввел в просторные апартаменты, откуда раздавались звуки, которые нельзя ни с чем спутать – звуки приема-коктейль в самом разгаре. И вот среди звона бокалов и неразборчивых голосов послышался удивительно знакомый голос, который, однако, никак не мог здесь звучать.

– Да господь с вами, голубчик – ведь мы с маркизом старые друзья, еще с Парижа!

Этого быть не могло, потому что этого не могло быть, и миссис Шрайбер, вздрогнув, сказала себе – «Я просто думала о миссис Харрис, вот мне и померещилось».

Стюард вошел в каюту и объявил:

– Мистер и миссис Шрайбер! – разговоры прервались и мужчины встали, приветствуя супругов.

Опоздавший гость обычно оказывается в немного неловком положении – он виден всем, а ему видны тоже все гости сразу – но никто в отдельности. Однако миссис Шрайбер показалось, что у нее начались не только слуховые, но и зрительные галлюцинации, потому что между капитаном и представительным пожилым французом с седыми усами ей привиделась миссис Харрис в очень элегантном платье.

Капитан, красавец в расшитом позументами мундире, приветствовал новоприбывших:

– А, мистер и миссис Шрайбер! Весьма рад, что вы смогли придти. Позвольте представить… – и обводя каюту привычным жестом, он стал перечислять имена и титулы. Но миссис Шрайбер слушала вполуха – пока капитан не назвал, вполне четко и ясно, так что ошибки быть не могло, последние два имени:

– Его превосходительство маркиз Ипполит де Шассань, новый посол Франции в вашей стране, и мадам Харрис.

Да, сомнений не было – так оно и есть! Это была именно миссис Харрис – со щечками-яблочками, с блестящими глазками, сияющая – но отнюдь не выделяющаяся на фоне разодетой толпы. Она была одета ничуть не хуже, а то и лучше, чем большинство дам в салоне. Почему-то миссис Шрайбер более всего озадачило не само наличие здесь миссис Харрис, а ее наряд. «Где я могла видеть это платье раньше?» – спрашивала она себя.

Миссис Харрис церемонно и элегантно кивнула своей нанимательнице и обратилась к маркизу:

– Вот о ней я вам и рассказывала. Какой замечательный человек! Если бы не миссис Шрайбер, я никогда не получила бы доллары, – а без них я не смогла бы поехать в Париж и купить себе платье от Диора. А вот теперь она везет меня в Америку.

Маркиз склонился к руке Генриетты Шрайбер.

– Мадам, – галантно сказал он, – я весьма рад познакомиться с вами – потому что лишь обладая добрым сердцем, люди способны оценить его в других.

Это приветствие, которое определило место и репутацию миссис Шрайбер в обществе на «Виль де Пари» до конца путешествия, также поразило миссис Шрайбер, и она никак не могла придти в себя после всех неожиданностей.

– Но… вы действительно знакомы с нашей миссис Харрис? – промямлила она.

– Ну разумеется, – любезно ответил маркиз, – мы познакомились в Париже, в салоне Диора. Мы действительно старые друзья.

Случилось все вот как: маркиз от своего шофера узнал, что миссис Харрис едет на этом пароходе в каюте туркласса, сей же час отправился к капитану, с которым был в дружеских отношениях, и спросил его:

– Пьер, ты знаешь, что у тебя на борту находится удивительная, замечательная женщина?

– Ты имеешь в виду графиню Турейн? – переспросил капитан, в чьи обязанности, разумеется, входило тщательное ознакомление со списком пассажиров. – Да, она действительно очень талантлива, хотя, если мне будет позволено заметить, несколько…

– Да нет же, нет, – отмахнулся маркиз, – я говорю об обыкновенной лондонской уборщице, которая дни напролет, стоя на коленях, отмывает и натирает полы в Белгравии или моет посуду, по локоть в мыльной воде. Но если бы ты заглянул в ее платяной шкаф, – о, ты обнаружил бы там изысканнейшее творение Кристиана Диора, бальное платье ценою в четыре с половиной сотни фунтов стерлингов, которое она купила сама.

Капитан был заинтригован.

– Что ты говоришь! Действительно, это удивительно. И ты говоришь, она на «Виль де Пари»? Но зачем? Куда она может ехать – и зачем?

– Одному Богу известно, что ей нужно в Америке, – отвечал маркиз, – быть может, она захотела приобрести что-нибудь еще? Как бы то ни было, можешь мне поверить – если такая женщина, как она, примет решение, ничто ее не остановит.

Вслед за чем маркиз изложил пораженному капитану историю поездки миссис Харрис в Париж за платьем от Диора, и о том, как изменилась жизнь тех, кому выпало счастье быть с нею знакомым.

Когда маркиз закончил рассказ, капитан, заинтригованный еще сильнее, воскликнул:

– Так ты говоришь, она здесь – и она твоя знакомая? Раз так, надо пригласить ее на коктейль. Мне не терпится с ней встретиться!

Вот так миссис Харрис получила такое же красивое приглашение, как и Шрайберы – если не считать того, что на ее карточке была приписка: «Стюард зайдет за Вами в каюту и проводит Вас к капитану».

Прежде чем доверить супругу вниманию капитана и маркиза, мистер Шрайбер наклонился к ее уху и шепнул:

– Кажется, дорогая, нам незачем больше беспокоиться о миссис Харрис!

Действительно, сейчас эта удивительная маленькая пожилая женщина уверенно болтала с капитаном – оказывается, во время визита в Париж ей довелось побывать в маленьком ресторанчике на Сене, куда капитан очень любил наведываться между рейсами, и теперь оба обменивались приятными воспоминаниями.

Джентльмен, посаженный за стол подле миссис Шрайбер, любезно осведомился:

– Как вам нравится путешествие, миссис Шрайбер? – и был поражен, услыхав несколько неожиданный ответ:

– Боже мой, ну разумеется! Да ведь я же сама ей его дала!..

Откуда ему было знать, что миссис Шрайбер наконец узнала платье на миссис Харрис: она сама подарила ей его пару лет назад, когда оно несколько поизносилось.

9

Дальнейшее путешествие протекало легко и приятно, и это ввергло миссис Харрис в заблуждение – ей начало казаться, что все трудности позади и опасаться нечего. Вообще-то она была оптимисткой, хотя жизнь и научила ее, что именно тогда, когда кажется, что все идет хорошо, за углом подстерегает беда. Она знала это – и все-таки позволила себе успокоиться. Но вины ее тут не было – слишком уж приятно было плыть на этом замечательном огромном судне, ее, непривыкшую к роскоши, слишком вкусно кормили, она общалась с прекрасными людьми (и многие из них принадлежали к настоящим сливкам общества!), и каждый вечер в салонах устраивались всевозможные увеселения для пассажиров… Даже миссис Баттерфильд немного успокоилась в этой обстановке и начала было иногда думать, что катастрофа, возможно, не так уж неизбежна, как казалось вначале.

Генри тоже начал меняться: три дня он ел досыта – и ел так вкусно, как ему еще в жизни есть не приходилось; он был окружен любовью, лаской и заботой двух женщин, которые наверняка испортили бы другого ребенка – но Генри только начал терять бледность и глаза его стали смотреть на мир несколько менее печально.

«Виль де Пари» плавно подминал под себя спокойный океан, не качало, сияло солнце и все шло как нельзя лучше – и все же опасность была в каких-то сорока восьми часах от наших путешественников. И когда миссис Харрис узнала об этой опасности, то даже не посвятила в нее миссис Баттерфильд – ибо опасность эта была столь ужасна, что миссис Харрис опасалась, что ее подруга может попросту прыгнуть за борт, предпочтя пучины океана надвигающемуся кошмару.

А началось все с самого обыкновенного разговора – при котором миссис Баттерфильд, к счастью, не присутствовала.

Как это обычно случается в подобных путешествиях, на борту этого плавучего отеля образовалось что-то вроде британского землячества, маленький английский остров посреди Атлантики. Тут был пожилой элегантный шофер, двое инженеров-техников, направленных английской фирмой в Штаты для изучения процесса сборки управляемых ракет, а также супружеская пара из Уолверхэмптона, отправлявшаяся навестить дочку, вышедшую за американского военного и недавно осчастливившую своих родителей внуком. Миссис Харрис и миссис Баттерфильд удачно вписались в этот кружок. Все они обедали за одним столом, и на палубе их шезлонги стояли рядом. Все здесь прекрасно понимали друг друга и пришлись друг другу по душе.

Если миссис Харрис была, бесспорно, душой этого кружка, то шофер, мистер Джон Бэйсуотер, «Джон Бэйсуотер из Бэйсуотера», как часто говорил он сам, «из лучшего района Лондона!», – был вне всякого сомнения признанным главой и вождем, и все смотрели на него с почтением. Этот седой, на шестом десятке, всегда безупречно одетый человек был не просто шофером с тридцатипятилетним стажем – он водил всегда и только «роллс-ройсы». Никогда за всю свою жизнь не садился он за руль какой-либо другой машины; никогда он не осквернял себя прикосновением даже и к крышке капота обыкновенного автомобиля. Он был холостяком – три роскошных лимузина, которые он сменил за свою жизнь, заменяли ему жен, поскольку требовали всего его времени и внимания. А если кому-то этого было мало – сейчас он был шофером «роллс-ройса» нового посла Франции в США маркиза Ипполита де Шассань. И всю дорогу из Старого света в Новый мистер Джон Бэйсуотер был доволен и счастлив – ибо в трюме «Виль де Пари»: заботливо укрытый и закрепленный, ехал в Америку новехонький «роллс-ройс» самой последней модели, сверкающей безупречно отполированным лаком в два цвета – небесно-голубой и дымчато-голубой, с корпусом ручной сборки от Хупера; и это был самый лучший «роллс-ройс» из всех, которые приходилось водить мистеру Бэйсуотеру. Маркиз, в ознаменование назначения послом в США, увенчивавшем его славную дипломатическую карьеру, приобрел лучшую машину, какую могли позволить его личные средства. Это была английская машина, потому что маркиз в свое время учился в Англии и навсегда сохранил любовь к английским автомобилям. Когда же машина была куплена и понадобился достойный ее шофер, фирма «Роллс-Ройс» нашла самого уважаемого и надежного из водителей «роллсов» – Джона Бэйсуотера, которому уже приходилось служить у британского посла в Америке.

Насколько хорошим было новое место, Джон Бэйсуотер судил всегда не по хозяину, а по доверенной ему машине. И если назначение послом стало вершиной карьеры маркиза, то и работа у маркиза стала такой же вершиной для карьеры мистера Бэйсуотера, ибо ему предложили лично выехать на завод «Роллс-Ройс» и там выбрать шасси и двигатель. Ну, а то, что сам маркиз оказался достойным и понимающим нанимателем, стало приятным довеском к удаче.

Была еще одна причина, по которой мистер Бэйсуотер занял место во главе маленькой группы: а именно, он был единственным из всей компании, кому доводилось и прежде бывать в Америке. Первый раз он поехал в Штаты с «роллс-ройсом» модели «Сильвер Рейс» – «Серебряный призрак» 1946 года, машиной, в которую он буквально влюбился; во второй раз это было «Серебряное облако» («Сильвер Клауд») 1953 года, эту машину нельзя было считать настоящей любовью мистера Бэйсуотера, но и она нуждалась в его внимании и заботе, тем более в чужой стране.

Именно его знание всех процедур и формальностей, связанных со въездом в свободные и демократические Соединенные Штаты Америки открыло перед миссис Харрис страшную истину о той ловушке, в которую она в своем неведении завлекла маленького Генри, миссис Баттерфильд – и себя.

Итак, миссис Баттерфильд, к счастью, отсутствовала, когда мистер и миссис Тиддер – чета из Уолверхэмптона – рассказывали собравшимся в кружок в шезлонгах на прогулочной палубе спутникам о том, сколько препон пришлось им преодолеть, пока они не получили заветную въездную – всего лишь гостевую! – визу в США. Миссис Харрис слушала с сочувствием, поскольку на себе испытала всю эту мороку: прививки, отпечатки пальцев, имена поручителей, свидетельства о материальном положении, бесконечные анкеты и бланки, такие же бесконечные собеседования, скорее напоминавшие допросы…

– Бог ты мой, – вздохнула миссис Тиддер, супруга отставного чиновника, – можно было подумать, что мы собираемся украсть кусок их драгоценной Америки! – она вздохнула. – Ну, да что уж там! Слава Богу, теперь визы у нас, и всё позади…

Мистер Бэйсуотер опустил свежий выпуск ежемесячного бюллетеня фирмы «Роллс-Ройс», который изучал, прислушиваясь, впрочем, к разговору, и фыркнул:

– Вы в этом уверены? Хо-хо… подождите, пока вам придется предстать перед инспектором Иммиграционной Службы – вот кто действительно знает, что такое настоящий допрос! Никогда не забуду свой первый приезд в Штаты. Это было сразу после войны. Поверьте, они таки заставили меня попотеть! Вы слышали про Эллис-Айленд? Это что-то вроде такой тюрьмы на острове, куда вас запрячут, если им не понравится выражение вашего лица. Так что погодите, увидите, на что похоже этособеседование. Если у вас в паспорте запятая не так стоит или печать чуток смазалась – пиши пропало!

– Господи, неужели правда?! – ужаснулась миссис Тиддер.

Миссис Харрис почувствовала, как где-то в желудке у нее возник этакий ледяной камушек. Она, пытаясь не замечать его, повернулась к мистеру Бэйсуотеру:

– Просто не верится! Может быть, это просто слухи, В конце концов, это ж демократическая страна, правда?…

– Не считая случаев, когда вы пытаетесь в нее въехать, – объяснил заслуженный шофер. – Тогда это просто испанская инквизиция. «Кто вы такой? Откуда? Сколько зарабатываете? С кем едете? Чем занимаетесь? Когда? Зачем? Почему? На какой срок? Вы совершали преступления? Какие и когда? Вы коммунист? Если нет, то кто вы? Почему? Есть ли у вас дом в Англии, и если да, что вам здесь нужно?…» – и все такое. А потом они берутся за ваши документы. И Господь вас спаси, если там хоть одна закорючка не так стоит. Будете сидеть на этом самом острове, покуда кто-нибудь вас не выручит.

Камушек внутри миссис Харрис стал заметно тяжелее и холоднее, и не замечать его стало куда труднее. Стараясь, чтобы вопрос звучал как можно невиннее и естественнее, она спросила:

– Ну у ж к детишкам-то они наверняка не так суровы, правда? Все американцы, которых я знала в Лондоне, были добры к ребятишкам…

– Ха! – фыркнул мистер Бэйсуотер, – только не эти церберы. – Тут от волнения он сбился на просторечный кокни (что с ним бывало крайне редко). – Да они ж просто едят их живьем, детишков-то! Ребятёнок в руках им хуже бомбы будет. Им надо чтоб были и свидетельство о рождении, и прочие все бумаги, и чтоб без единой зацепочки… – он справился с собой и продолжал уже на почти правильном английском. – Вас загоняют в большой зал, и вы уже никуда не денетесь. Отстоите очередь до такого барьера, а за ним – офицер в форме, вроде тюремного надзирателя. И смотрит он прямо сквозь вас, будто глаза у него рентгеновские, и тут уж лучше отвечать без ошибок. Помню, одну семью мурыжили часа три – у них была какая-то описка в документах на ребенка. На таких штуках – с детьми – они просто обожают подлавливать иностранцев! Ну, а потом будет еще таможня – эти ненамного лучше. Фью! – он присвистнул. – Вот я вам сейчас расскажу…

Камень вырос до размеров арбуза и стал холоднее льда.

– Прошу прощения, – непослушными губами пробормотала миссис Харрис, – что-то мне нездоровится. Я, пожалуй, пойду прилягу в каюте…

Вот так она это и узнала. Двенадцать часов кряду миссис Харрис промаялась, думая о грозящих опасностях, и в результате эти опасности стали казаться ей буквально смертельными. Неосторожное упоминание эрудированным мистером Бэйсуотером испанской инквизиции заставило бедную миссис Харрис вспомнить все, слышанное ей про темницы, застенки, дыбу, испанский сапог и раскаленные клещи – и мелькавшие в ее воображении картины ничуть не поднимали ее дух.

В Англии – и даже во Франции – вряд ли нашлось бы что-то, что могло бы устрашить лондонскую уборщицу. Но рассказ мистера Бэйсуотера об ужасах американской иммиграционной службы и о бюрократических преградах на пути в США поколебал ее уверенность в себе, пусть даже мистер Бэйсуотер несколько преувеличивал. В Америке не будет сутолоки, так выручившей их на вокзале Ватерлоо и в Саутгемптоне, не будет дружелюбно настроенных британских пограничников, способных посочувствовать потерявшему голову главе семейства; там малышу Генри уже не удастся пристроится к семейству рассеянного профессора… ни один трюк не сработает, и деваться некуда. У Генри нет никаких – вообще никаких! – документов, и его, самое малое, отошлют обратно, если не удумают чего похуже.

Более всего миссис Харрис ужасала не перспектива очутиться вместе с миссис Баттерфильд за решеткой на страшном Эллис-Айленде (кстати, переименованному к этому времени в Стейтен-Айленд и отнюдь не похожему на нацистские или коммунистические концлагеря, как бы ни пугал мистер Бэйсуотер своих спутников) – ее сердце сжималось от мысли о том, что Генри арестуют и отошлют во власть Гассетов – и при этом они с миссис Баттерфильд не смогут защитить его от них, потому что останутся в Штатах. Миссис Харрис ломала голову, пытаясь изобрести способ провести Генри сквозь сети иммиграционной службы – и не смогла придумать ничего. Как сказал мистер Бэйсуотер, даже мышь не могла попасть в Соединенные Штаты Америки, не обладая соответствующими документами.

Она боялась не за себя, а за Генри, за бедную миссис Баттерфильд, которая от предстоящего потрясения может серьезно заболеть от страха… И потом – что будут делать милейшие Шрайберы, если она, на которую они полагались, окажется за решеткой, в тот момент, когда миссис Шрайбер будет особенно в ней нуждаться?

Миссис Харрис требовалась помощь. Но кто мог ей помочь? К кому пойти? Конечно, не к миссис Баттерфильд; да и Шрайберов пугать раньше времени не стоит. И тут она вспомнила про мистера Бэйсуотера. Он был, несомненно, опытным человеком и, невзирая на предрассудки закоренелого холостяка, благоволил миссис Харрис. Даже угощал ее несколько раз перед ужином портвейном с лимоном в баре.

И вот вечером, после ужина, по дороге в курительный салон, куда они обыкновенно заходили выпить чашечку кофе и выкурить сигаретку, миссис Харрис шепнула:

– Могу я попросить у вас совета, мистер Бэйсуотер? Вы столько повидали – вы сумеете мне помочь.

– Разумеется, миссис Харрис, – любезно отвечал мистер Бэйсуотер, – я был бы рад иметь возможность оказать вам услугу, поделившись толикой своего опыта. Что вам хотелось бы знать?

– Может быть, нам лучше пройти на палубу? Там нам никто не будет мешать, – предложила миссис Харрис.

Мистер Бэйсуотер несколько изумленно взглянул на нее, однако же последовал за спутницей на шлюпочную палубу «Виль де Пари», где царила тьма, озаряемая лишь звездами и фосфоресцирующим пенным следом за кормой судна.

С минуту длилось молчание, наконец миссис Харрис произнесла:

– Боже правый, вот я вытащила вас сюда – и даже не знаю, как начать…

Мистер Бэйсуотер встревожился и, укрепясь духом, вгляделся в лицо пожилой уборщицы. Более четырех десятилетий он защищал свои права холостяка от бесчисленных покушений – и отнюдь не намеревался сдавать позиции сейчас. Однако в лице маленькой седой женщины он не прочел ничего, кроме тревоги.

– Боюсь, я попала в беду, мистер Бэйсуотер, – сказала она.

Достойный шофер ощутил (с некоторой неловкостью) облегчение и естественное для джентльмена желание защитить слабое существо. Да, несомненно, ему было весьма приятно, что дама обратилась к нему за помощью! Он мягко сказал, расправляя усы:

– Так может, вы расскажете мне о своих затруднениях, миссис Харрис?

– Вы – вы же знаете нашего мальчика… я имею в виду малыша Генри?..

– Хм, да, – кивнул мистер Бэйсуотер. – Славный парнишка. Рта зря не раскроет.

– Ну так вот: он не мой. Он вообще ничей!.. – и она, спеша и сбиваясь, рассказала историю мальчика: мерзкие Гассеты, милейшие Шрайберы, похищение ребенка и укрывательство его на судне, наконец, весь план по воссоединению Генри с его отцом.

Когда она закончила свой рассказ, несколько минут царило молчание. Наконец, мистер Бэйсуотер произнес, вновь сбиваясь на кокнийский говор, выдавший его волнение:

– Господи Исусе! Это, скажу вам, делишки неважнецкие!

– Вы ведь бывали уже в этой Америке, – жалобно сказала миссис Харрис, – неужели ничего нельзя придумать, чтобы как-то его спрятать или протащить мимо всех этих пограничных ужасов?..

– Э-э-э, – сокрушенно отвечал мистер Бэйсуотер, – с ихними парнями это не пройдет. Только хуже сделаете. Коли они ловят вас на попытке их провести, ваша песенка спета. Вот чего, как насчет его папаши? Если мы ему дадим телеграмму, чтоб встречал на пристани – по крайней мере он скажет, что это его сын, все ж таки будет уже дело их, американское.

Как ни была встревожена миссис Харрис, она заметила, что мистер Бэйсуотер сказал «мы», а не «вы», и это придало ей толику мужества и спокойствия. Однако ненадолго…

– Но я не знаю его адреса! – простонала она. – Я знаю, где буду жить сама – но это же всё! Его отца надо сначала найти, понимаете? Это просто ужас!

– Он самый, – мрачно согласился мистер Бэйсуотер, кивая, – ужас.

В звездном свете сверкнула слезинка, сбежавшая по щеке миссис Харрис.

– Это я во всем виновата, – проговорила она. – Я просто старая упрямая дура. Почему я не подумала об этом прежде?..

– Не говорите так, – мягко возразил мистер Бэйсуотер. – Вы всего лишь хотели помочь мальчику…

На некоторое время он умолк, а потом вдруг сказал:

– Послушайте-ка, миссис Харрис… вы говорили, помнится, что хорошо знаете моего хозяина-маркиза – он ведь действительно приглашал вас на коктейль в капитанскую каюту?

Миссис Харрис покосилась на элегантного шофера: уж не намекает ли он на сословные различия между ними?..

– Это правда, – спокойно ответила она, – а почему бы и нет? Мы с маркизом давние друзья, еще с Парижа.

– Прекрасно! – воскликнул мистер Бэйсуотер, возбужденный собственной придумкой до того, что опять сбился на миг с изысканного языка джентльменов на говорок простых кокни. – Если вы его так хорошо знаете – почему бы вам не попросить о помощи его самого?

– Его? Маркиза? Чем он может помочь? Он, конечно, милый и он мой добрый знакомый – но именно поэтому я не хочу, чтобы его сослали на этот самый Эллис-айленд, или как его там.

– Да как же вы не понимаете, – взволнованно принялся объяснять мистер Бэйсуотер, – он ведь дипломат!

– Ну так и что же? – миссис Харрис от расстройства соображала в этот день хуже обычного. – При чем тут это?

– А это значит, что у него есть, конечно, паспорт – специальный, дипломатический, – но никто в этот паспорт не заглядывает и никто никаких вопросов не задает – никогда! Он – Очень Важная Персона, он и ходит-то все больше по ковровым дорожкам! Вот послушайте, в прошлый раз я приехал сюда с «Силвер Клауд» пятьдесят третьего года, у него еще прокладка на третьем цилиндре была слабовата; и с нами был еще сэр Джеральд Грэнби, тогдашний посол Британии. Так перед ним все просто стелились! Все в один миг – никаких вам таможенников, никакого паспортного контроля! Никаких «Ваши документы, пожалуйста» – только «Приветствуем вас, сэр Джеральд», «Добро пожаловать в Соединенные Штаты, сэр Джеральд» и «Не беспокойтесь о багаже, сэр Джеральд! Можем мы еще чем-то помочь вам, сэр Джеральд? Прошу вас сюда, сэр Джеральд, ваше авто подано». С дипломатическим паспортом и важным титулом все идет легче легкого. На американцев титулы и звания производят впечатление. А мой босс – не просто посол, он еще и настоящий французский маркиз! Да они паренька и не заметят – а заметят, так ничего не скажут. Так что просите маркиза. Готов спорить, он согласится вам помочь. Настоящий джентльмен. Ну, а потом, когда он выведет малыша с причала, вам останется только забрать его – и всё в порядке. Что вы на это скажете?

Миссис Харрис взирала на него блестящими – и уже не от слез – хитрыми глазками.

– Мистер Бэйсуотер! – воскликнула она, – дайте я вас расцелую!

На миг достойным шофером вновь овладели холостяцкие страхи, но, видя, как искренне радуется миссис Харрис, он отринул эти страхи и, потрепав ее по руке, ответил:

– Приберегите поцелуйчики на потом, милочка – если всё получится, тогда и расцелуете.