Текст книги "Город вамиров (Вампирская серия)"

Автор книги: Поль Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава четвертая

Трактир представлял собой огромный и совершенно черный дом на сваях, расположенный на пересечении четырех дорог. Вокруг не было ни деревьев, ни ограды, и строение казалось затерянным среди пустыни. Вывеской заведения служил погасший фонарь, раскачивавшийся над дверью на ночном ветру.

Она с горечью взялась за дверной молоток, подумав: «В этих стенах, вдали от родины, мой друг детства Эдвард Бартон испустил, должно быть, свой последний вздох».

О Грей-Джеке я ничего не могу сообщить, помимо того, что он был покрыт грязью до подмышек, трясся от страха и был в отвратительном настроении.

Хотя в трактире было темно, дверь отворилась при первом же стуке. Наша Анна и Грей-Джек оказались в низком зале, пропахшем застоялым трубочным дымом.

Посреди красовался длинный стол со скамейками, уставленный кувшинами и кружками, чьи донышки купались в лужах пролитого пива. Зал перегораживала высокая стойка, приподнятая на три ступени и защищенная, как крепость, а у стены стояли часы в коричневом деревянном футляре, инкрустированном позолоченными узорами. Стрелки на увенчанном тощей птицей циферблате показывали без двух минут час.

Нигде не было видно ни горящей лампы, ни свечи, и тем не менее, все предметы были освещены, словно где-то в этой комнате с закрытыми дверями и окнами прятался лунный луч. То было тусклое и кристально чистое свечение, проходившее, казалось, сквозь зеленое стекло.

Под часами недвижно застыла группа фигур. В центре находился толстяк, у которого вместо лица была только рамка, то есть волосы и борода. На его плече восседал длиннохвостый попугай. Справа от него скверный на вид мальчишка опирался на обруч; слева стояла, прочно опираясь на четыре расставленные лапы, чудовищная собака телесного цвета, близко напоминавшая очертаниями человека.

Наконец, за стойкой спала, похрапывая, лысая и очень тучная женщина. Ее резкие всхрапывания и необычайно гулкое тиканье часов были единственными звуками, нарушавшими тишину трактира.

Она ощущала какое-то неопределенное чувство, но не страх. И знаете, что было странно? Наряду с этим давящим чувством, Она испытывала уверенность, что все люди и животные в трактире, скорее всего, являлись аксессуарами маятника, частью механической системы, как фигурки на страсбургских часах.

– Прошу, – сказал Грей-Джек, – разведите огонь, чтобы мы могли обсохнуть, и подайте хлеб, говядину и эль!

Хотя просьбы Грей-Джека были вполне резонны, Она строгим жестом заставила слугу замолчать и в свою очередь промолвила:

– Мы требуем немедленной встречи с английским подданным Эдвардом С. Бартоном, эсквайром, который проживал или проживает в этом заведении. Если же, к несчастью, он умер естественной или насильственной смертью, что будет установлено органами правосудия, мы требуем выдать нам его тело, дабы мы похоронили его по-христиански.

Никто не отозвался, как и в ответ на просьбу Грей-Джека. Все молчали. Но в этой тишине и неподвижности откуда-то издалека, из внутренних помещений трактира, не то сверху, не то снизу, раздался голос, гремевший боевым кличем ирландцев:

– Я вырву твою душу и съем твое сердце! musha! arrah! begorrah![18]18
  …musha! arrah! begorrah! – стереотипные восклицания на ирландском сленге; первые два слова малопереводимы и могут означать нечто вроде «ну-ну, конечно» и т. д., «begorrah» – «клянусь Богом».


[Закрыть] Мерзкий паук! Решил, что сумеешь высосать кровь парня из Коннахта, как у англичанина? Погоди у меня!

– Это Мерри Боунс, лакей нашего Неда! – прошептала Она с удивлением, смешанным с надеждой. – Вероятно, он пришел к Бартону на помощь.

Грей-Джек пожал плечами и проворчал:

– Дьявол бы побрал этого грязного проходимца!

То ли с чердака, то ли из подвала донесся громкий крик на гэльском наречии, и наша Анна, олицетворение доблести, собиралась уже выбежать из зала, когда механизм в высоком футляре начал издавать грохочущие звуки.

Часы пробили тринадцать раз и, пока раздавался их бой, одеревеневшие фигуры в трактире понемногу приходили в движение. Лысая дама за стойкой открыла глаза, трактирщик перенес вес с одной ноги на другую, попугай спросил: «Ты уже обедал, Дукат?» и клювом расчесал хозяину усы, мальчишка покатил обруч и завопил: «Я видел мертвеца», а тощая птица над циферблатом распахнула свои огромные крылья и прокуковала тринадцать раз.

Одновременно между стойкой и часами отворилась дверь. В проеме показалось длинное костистое тело с шапкой косматых встопорщенных волос на голове, похожих на те кисти, что цепляют к древку копья и называют «бунчуками». Вслед за Мерри Боунсом (ибо это был не кто иной, как бедный ирландец) появились точнейшие двойники всех бывших в зале, а именно безликого трактирщика, попугая, собаки, напоминавшей человека, мальчика с обручем и лысой толстухи.

Единственное различие состояло в том, что вошедшие казались несколько бледнее тех, кто был внутри, и трактирщик № 2 сжимал в руке громадную дубину. Его взгляд (поскольку вместо глаз у него был взгляд) чуть отливал зеленым.

Но, когда наша Анна посмотрела на трактирщика № 1, она увидела, что и у него появилась дубинка, а взгляд заблестел зеленым.

Это была ужасная битва. Мерри Боунс, бедный дьявол, очутился меж двумя огнями. Весь зверинец, который уже скрывался в трактире, набросился на него с бешеной яростью вместе с двойниками. Две собаки и мальчишки вцепились ему в ноги, попугаи старались выклевать глаза, две мегеры сдавили горло и два трактирщика, размеренно поднимая и опуская дубинки, как кузнецы свои молоты, колотили по его черепу.

Окаменев от безграничного ужаса, Она наблюдала за чудовищной битвой. Что же до Джека, то этот старый греховодник, во всей глупости национальной неприязни, скрестил руки на груди и прошипел:

– Пусть ирландец сам выпутывается! Это его дело.

И действительно, ирландец выпутывался изо всех сил. Он был безоружен, но одна его голова стоила целой пушки. Дубинки, опускаясь на его череп, всякий раз отскакивали, словно от настоящей наковальни. Заросли его волос даже не примялись. Я не могу в точности сказать, как именно Мерри Боунс защищал ноги, горло и глаза, но за ту минуту, что длилось сражение, он не получил, как заметила наша Анна, ни единой царапины. Напротив, оба попугая вскоре отступили, беспорядочно хлопая крыльями, а толстухи начали отдуваться, высунув языки. Рядом два маленьких негодника барахтались на спине, изображая собой перевернутых крабов. Псы рычали в отдалении, избегая опасности. Не лучше пришлось и трактирщикам: Веселый Скелет по очереди всадил им в животы свой череп и отшвырнул их к противоположным стенам – одного на север, другого на юг.

Да, то было великолепное зрелище, хоть достойный лакей и не принадлежал к дворянству и впервые узрел свет дня в презренной стране. Рискованным прыжком он перескочил через стол, стрелой пересек комнату и исчез за входной дверью.

Кстати сказать, у него хватило времени послать воздушный поцелуй нашей Анне и наградить Грей-Джека иным подарком, от которого щеки последнего вздулись, будто у него вырвали три зуба.

Исчезая в ночи, Мерри Боунс крикнул, обращаясь к нашей Анне:

– До встречи! Скоро принесу железный гроб!..

Если бы Она посвятила один из своих шедевров занимающему нас сейчас предмету, то в пояснительных заметках, помещенных вслед за основным повествованием, мы получили бы подробные сведения о жутком, но малоизвестном социальном классе вампиров. У нее собралось немало сведений и выписок о них; она получила ценные данные и от господина Гоэци, который (в одном из своих обличий) был весьма эрудированным человеком.

Эти сведения проливают некоторый свет на обитателей трактира «Пиво и Братство», равно зверей и людей, ибо явленные здесь звери, как и люди, были не более чем составными частями одного и того же вампира.

Я расскажу вам позднее поразительные вещи, связанные с этими существами, что разделяют с человеком некоторые свойства, но не являются людьми.

В данный момент я лишь бегло засажу на одну из самых необычных аномалий расы вампиров: расщепляемость или, если вам угодно, делимость особи. Она использовала этот последний термин, как более научный.

Каждый вампир является группой, представленной главной формой, но обладающей произвольным количеством других, вспомогательных форм. Знаменитым вампиром Грана, который в XIV веке наводил ужас на оба берега Дуная у города Офен[19]19
  …Офен – нем. название г. Буда, ставшего позднее частью Будапешта.


[Закрыть], были мужчина, женщина, ребенок, ворон, лошадь и щука. Об этом свидетельствует история Венгрии. Мадам Бради, вампиресса из Сегеда, считавшаяся также упиром, была петухом, военным, адвокатом и змеей.

В дополнение к данной особенности, каковая и сама по себе составляет немалую загадку для современной науки, каждая вспомогательная форма, как и форма доминантная, способна воспроизводить или удваивать себя.

Как вы уже могли заметить, семейство трактирщика находилось одновременно и в зале, и вне его, что создало серьезную угрозу для Мерри Боунса.

Мне остается упомянуть еще об одном и, вероятно, наиболее странном факте: все семейство безликого трактирщика, вне зависимости от того, рассматривали вы его как живую (до известного предела) группу или исключительно механическую систему, управляемую пружинами часов, состояло лишь из вспомогательных фигур. Основная форма отсутствовала.

Вы все поймете, когда я добавлю, что главой клана, душой этой группы, был… да, да, вы правильно догадались. Трактирщик, его жена, попугай, собака, маленький мальчик и, возможно, кукушка в часах – все они являлись господином Гоэци!

Скоро я предоставлю вам убедительные доказательства этого…

Но вам необходимо знать, что такого рода связка существ, в одно и то же время одиночных и множественных, словно бы наглядно воплощающая самые непостижимые таинства нашей христианской веры, не рождается единой. Ее требуется сложить вместе, сплотить, округлить, как выигранные ставки в карточной игре или снежный ком. Так, печально известному месье Гоэци, к примеру, пришлось выпить кровь всех обитателей «Пива и Братства», прежде чем вобрать их в себя. Согласитесь, что указанное свойство чрезвычайно полезно для вампиров!

Глава пятая

Продолжая рассказ, я попрошу вашего позволения вернуться немного назад, чтобы поведать о случившемся с главными, по сути, героями моего повествования: Эдвардом С. Бартоном, Корнелией, графом Тиберио и Летицией Палланти.

На дальнем берегу Рейна, к востоку от Утрехта и в отдалении от низин, обязанных своим существованием победе человека над морем, возвышается над прекрасными лесами и холмами замок Витт. Именно там жил Тиберио Пальма д’Истрия из семейства Монтефальконе, который вошел в прославленный дом де Виттов благодаря браку с графиней Грите, троюродной теткой нашей дорогой Корнелии.

Графиня Грите была красива, сведуща в искусствах и науках и благочестива, как небесная святая. К сожалению, однако, ее образование не простиралось особенно далеко в отношении музыки, танцев и языка Италии, которые были тогда на вершине моды.

Поэтому, когда родители Корнелии умерли и обязанности опекуна драгоценного ребенка были возложены на графа Тиберио, ей пришлось задуматься о выборе наставницы.

Италия в те дни поставляла их столько же, сколько ныне Англия. Не знаю, какие рекомендации решили дело в пользу синьоры Палланти, но во всей вселенной, безусловно, было не найти другую столь одаренную молодую девушку. В знании латинских и греческих авторов она могла почти поспорить с графиней Грите, прекрасно разбиралась в алгебре и тригонометрии, с удивительным шармом декламировала французские трагедии, включая трагедии Вольтера, танцевала, как Терпсихора, играла на гитаре, арфе, клавесине и трехструнной лире; она могла наизусть прочитать весь «Освобожденный Иерусалим»[20]20
  …«Освобожденный Иерусалим» – эпическая поэма итальянского поэта Т. Тассо (1544–1595), посвященная Первому крестовому походу (первое изд. 1581).


[Закрыть] в обратном порядке, от последнего стиха к первому.

Говорят, что любителям поэзии декламация этого божественного сочинения задом наперед доставляет неслыханное наслаждение.

Синьоре Летиции Палланти было около двадцати пяти лет. О своем прошлом она рассказывала довольно неопределенно, но сама служила себе лучшей рекомендацией, и ее прибытие в замок Витт стало истинным праздником. Добрая графиня Грите обняла и расцеловала ее более сотни раз.

Один только граф Тиберио, несмотря на замечательную красоту итальянки, встретил ее холодно. Он заявил, что ему не нравятся женщины с чрезмерно развитыми формами (Летицию можно было назвать сравнительно пухленькой) и что подобные ученые девицы его пугают. Кроме того, он нашел, что у красивой незнакомки маловато волос.

Летиция была брюнеткой. Ее черные волосы действительно были несколько редкими, а граф Тиберио был избалован в этом смысле чудесными белокурыми кудрями жены, ниспадавшими в распущенном виде, как манто.

Летицию, по крайней мере внешне, мало заботили вкусы графа Тиберио. Она полностью посвятила себя обязанностям гувернантки, находя время и воздать должное благодеяниям графини Грите, которую она окружила бесконечными заботами. Корнелия под ее руководством делала замечательные успехи. Каждый вечер устраивался семейный концерт, а иногда Летиция и графиня Грите предавались ученым дискуссиям о греческой или латинской поэзии. Говоря вкратце, замок Витт являл картину полнейшего счастья.

Корнелия обожала свою прелестную наставницу. Ежегодно, на праздники, она ездила в Англию и однажды взяла Летицию с собой; семья Уордов сразу же влюбилась в очаровательную молодую женщину.

Я была тогда ребенком, но хорошо ее запомнила. За всю свою жизнь я никогда не встречала женщину соблазнительней Летиции.

Наша Анна также была от нее в восторге. Тем не менее, уже после данных событий, она неоднократно признавалась мне, что в ее чувствах к красивой итальянке этот восторг смешивался со смутным и таинственным ужасом.

Могу лично засвидетельствовать, что месье Гоэци, в то время наставник Эдварда Бартона, проявлял в отношении Летиции крайнюю отчужденность. Та, в свою очередь, опускала глаза всякий раз, когда г-н Гоэци входил в комнату.

И все же как-то вечером я застала их вдвоем в старой каштановой роще. Как и все дети, я была любопытна. Я подкралась ближе. Когда я подобралась совсем близко к тому месту, на котором заметила их издалека, там никого не оказалось. Я испугалась и убежала…

Летиция покинула нас вместе со своей ученицей в конце осени. В замке Витт ее встретили с распростертыми объятиями. Графиня Грите давно считала дни, остававшиеся до ее возвращения. Тиберио тоже стал ласковей с нею и однажды вечером, когда Летиция пела «Идет дождь, пастушка»[21]21
  ... «Идет дождь, пастушка» – популярная песенка, написанная для комической оперы Лаура и Петрарка (1780) франц. драматургом, поэтом и политическим деятелем Ф. д’Эглантином (1750–1794).


[Закрыть], граф заметил жене:

– Сказать по чести, графиня, эта молодая особа была бы чудом, будь у нее ваши волосы.

Такое говорят; в подобном замечании не было ничего необычного. Однако, не знаю почему, графиня Грите сильно побледнела.

Приблизительно в то же время граф Тиберио перестал неодобрительно отзываться о дамах с чересчур пышными формами.

И, поглаживая волосы графини Грите, он в шутку говорил:

– Сказать по чести, вы могли бы поделиться волосами с синьорой Палланти.

Я уверена, что добрая графиня не возражала бы, но Летиция делиться ни с кем не желала.

В одно прекрасное утро в замок прибыл наш старый знакомый Гоэци, тщательно скрывший то обстоятельство, что его попросили освободить место наставника Неда Бартона. Напротив, он утверждал, что нарочно сделал крюк, чтобы доставить Корнелии известия о ее родных в графстве Стаффорд. Приняли его радушно, и он воспользовался гостеприимством хозяев, рассказывая при этом об Уордах и Бартонах так, словно сохранил их дружбу и уважение.

Был он, в целом, образованным, любезным джентльменом, повидавшим свет. Кроме того, он прекрасно играл в вист, триктрак и шахматы. Его общество, казалось бы, должно было привнести в замок новую жизнерадостность, но случилось не так. Граф Тиберио, без всяких видимых причин, стал испытывать беспокойство. Нельзя сказать, что он отдалился от жены, но в их отношениях наступило охлаждение.

Добрая графиня Грите, со своей стороны, также немного утратила присущее ей спокойствие духа. Графиня волновалась, у нее бывали недомогания. День ото дня она бледнела, худела – и старела.

И ее чудесных волос на глазах становилось меньше.

Подобное несчастье, согласна, не редкость в возрасте доброй графини Грите, которой было уже далеко не двадцать лет; но, как правило, когда красивая дама начинает терять волосы, они остаются в гребне, и горничные по утрам выражают ей свое сочувствие по поводу редеющих кудрей. В нашем случае не было ничего похожего. Ни единый волосок не застревал в черепаховых зубчиках во время причесывания, и все-таки их становилось все меньше… Ах! все меньше!

И только посмотрите! как раз в этот момент волосам Летиции угодно было начать отрастать и делаться пышнее – словно желание графа Тиберио исполнилось и добрая графиня поделилась волосами с синьорой Палланти.

Это казалось невозможным, поскольку одна была блондинкой, а другая – брюнеткой; но количественно, по крайней мере, дело обстояло в точности так: то, что утрачивала графиня Грите, приобретала Летиция.

Мне стоит упомянуть, что с момента прибытия г-на Гоэци Летиция использовала настойку для ухода за волосами, которую рекомендовал ей этот ученый человек. Бедная графиня также пыталась прибегнуть к этому средству, но все было бесполезно: если на гувернантку настойка оказывала великолепное восстановительное действие, графиня Грите с ужасом наблюдала, как ее череп все больше обнажался. Я с трудом решаюсь произнести это слово, но оно должно быть сказано: графиня облысела!

Она начала с ужасом осознавать, что la Pallanti крадет ее волосы.

Как это объяснить? Невозможно. Графиня Грите даже не пыталась искать объяснение. Она хорошо понимала, что с первых же фраз все сочтут ее сумасшедшей, настолько абсурдна была сама мысль об этом. Помимо того, кому можно довериться? Корнелия была в восторге от своей гувернантки, и бедняжка Грите заранее слышала взрыв ее детского смеха при столь экстравагантном заявлении.

И потом, как изложить подобную жалобу? какие у нее были доказательства?

Оставался граф Тиберио. Любимому человеку можно все рассказать. Меж любовниками нет глупых слов. Но продолжал ли Тиберио любить ее? Тиберио оставался молодым и красивым; она за несколько месяцев постарела на десять лет. Тиберио теперь смотрел на нее не иначе, как с жалостью. Он избегал ее. По мере того, как чудесные кудри Грите перемещались на голову Летиции, Тиберио все прочнее забывал дорогу в спальню графини.

Подозрение проникло в сердце графини, как острие кинжала. Я не могу сказать, какие именно картины рисовались ее бедной израненной душе под влиянием этой навязчивой идеи, но в Летиции она видела соперницу, которая вступила с ней в поединок и убивала ее, используя часть ее самой как оружие. Ведь, в конце концов, граф Тиберио обожал ее великолепные волосы, хотя и на чужой голове.

Однажды вечером графиня сидела одна у себя в комнате, прислушиваясь к далеким звукам арфы. Какая-то непреодолимая сила повлекла ее в гостиную. Она спустилась по лестнице и впервые за много дней подошла к приоткрытой двери семейной залы.

Сколько радостей испытала она меж этими дорогими стенами, помнившими историю ее счастья!

Но она не вошла. Корнелия играла на клавесине. За спиной девочки весело беседовали на диване Тиберио и Летиция. Пальцы Тиберио купались в волнах роскошных кудрей, падавших теперь на плечи Палланти.

Графиня Грите прижала обе руки в груди, где колотилось готовое разорваться сердце… Не произнеся ни слова, она побрела обратно в свою комнату, куда сумела добраться лишь с помощью старой няньки Лоос, встретившейся ей по пути.

Ощущая в сердце глубокую рану, она сказала:

– Нянюшка, когда я была маленькой, я поверяла тебе все свои печали; теперь я расскажу тебе о великом несчастье, что станет причиной моей смерти.

Она долго говорила слабым, плачущим голосом. Лоос слушала, сложив руки на коленях. Ее поразила не интрижка между графом Тиберио и Летицией – весь замок знал об этом, за исключением Корнелии, невинной и чистой, как ангел. Нет, ее поразило другое обстоятельство, о котором поведала несчастная графиня.

Каждую ночь, около двенадцати, ее бессонница на несколько минут проходила, и графиня внезапно впадала в тяжелую и крайне мучительную дремоту.

И каждую ночь повторялся один и тот же сон: она чувствовала, как в спальню входил какой-то мужчина, осторожно приближался к ее кровати и начинал стальным пинцетом выщипывать у нее волосы с головы, один волосок за другим.

Она не знала, кем был этот человек, так как была не в силах поднять веки в его присутствии. Но однажды, когда он ушел, графиня очнулась: кожу на ее голове продолжало жечь, а свет ночника отбрасывал на все предметы в комнате зеленоватые отблески.

Это было еще не все. Через несколько минут в тишине послышались отдаленные крики. То были женские вопли, доносившиеся, как показалось графине, из крыла, где размещались покои синьоры Летиции.

Рассказав эту странную историю, графиня Грите задремала от боли и усталости в объятиях старой Лоос.

Вопреки обыкновению, нянька не ушла к себе, а скользнула в проход между кроватью и стеной и притаилась там, скрываясь за складками портьеры.

Около одиннадцати часов музыка в гостиной смолкла и через некоторое время дыхание графини Грите стало более громким, как у крепко спящего человека.

В этот миг дверь спальни бесшумно распахнулась, и на пороге появился г-н Гоэци. Лоос увидела, как он прошел через комнату и осторожно приблизился к кровати. Полагая, что за ним никто станет наблюдать, г-н Гоэци позволил себе сохранить привычный вампирический облик. Он излучал яркое зеленое свечение, а его нижняя губа горела красным, как раскаленное железо. Волосы стояли дыбом, подрагивая и извиваясь, словно языки пламени над чашей пунша. Он был очень красивым вампиром.

Вначале г-н Гоэци наклонился над кроватью. Используя длинную золотую булавку, зажатую между большим и указательным пальцами, он уколол графиню за левым ухом, не медля приник губами к ранке и принялся высасывать кровь. Делал он это ровно десять минут, поглядывая на зажатые в руке часы. Так вот отчего бледнела и старела несчастная дама! Ее здоровье, видимо, сильно пострадало, если подумать о том, что эта операция повторялась каждую ночь.

К слову, г-н Гоэци пил без удовольствия и исключительно ради пропитания. По вкусу ему была лишь девичья кровь. Выпив свою суточную порцию, он отложил золотую булавку и достал небольшой пинцет, с помощью которого начал один за другим выщипывать волосы с головы графини. Вырванные волосы он складывал в виде букетика, как колоски.

Графиня Грите слабо стонала во сне. Старая Лоос, окаменевшая от ужаса, не могла поверить своим глазам. Закончив работу, доктор Гоэци засмеялся и вышел, напевая песенку на сербском языке (именно на сербском обычно разговаривают между собой вампиры).

Первой мыслью Лоос было разбудить графиню, разбудить Тиберио, разбудить всех и отправить г-на Гоэци в хорошо разогретую печь. Люди малообразованные считают, что от вампира можно избавиться, изжарив его; представление это ошибочно. Но, когда старуха потягивалась, расправляя застывшие от ужаса конечности, она услышала вдали женские крики, о которых рассказывала ей графиня.

Любопытство взяло над ней верх. Несколько минут ничего не решают, рассудила она. Лоос выбралась из своего укрытия, прикрыла за собой дверь и тихонько пошла по коридору в том направлении, откуда раздавались истошные крики.

Так она добралась до покоев синьоры Летиция, чей голос теперь узнала. Палланти издавала вопли и рыдала, как будто с нее заживо сдирали кожу. Старая Лоос тут же заглянула в замочную скважину, стараясь понять, что стряслось с гувернанткой.

В отверстие она увидела Летицию, которая лежала на кровати и корчилась от боли. Рядом с ней стоял г-н Гоэци, сжимая в руке свою длинную золотую булавку. Вам приходилось видеть, как прокалывают капусту? Здесь было абсолютно то же самое. Г-н Гоэци проделывал в коже головы небольшие отверстия и по одному пересаживал волосы графини на череп синьоры Палланти.

Ярость старой Лоос не знала границ.

– Ага! Парочка дьяволов! – сказала она себе. – Вы заплатите за все! Печь раскалится добела!

В гневе она неосторожно проговорила это вслух. Г-н Гоэци услышал ее и прекратил работу. Однако старуха не испугалась, решив, что времени осуществить свой план у нее достаточно. Она выпрямилась, повернулась, собираясь бежать, и… оказалась перед г-ном Гоэци, преградившим ей дорогу. Она отпрянула, изумленно бормоча:

– Как чудовище очутилось за моей спиной?

Г-н Гоэци рассмеялся и двинулся на нее. Сейчас Лоос стояла спиной к двери Летиции. Дверь приоткрылась и шум заставил ее обернуться.

Из спальни со смехом вышел г-н Гоэци и шагнул к ней.

Их было двое! Ее ноги подкосились. От ужаса она не могла двинуться с места.