Текст книги "Город вамиров (Вампирская серия)"

Автор книги: Поль Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Поль Феваль
ГОРОД ВАМПИРОВ
Вампирская серия

1819–2019

ВАМПИРСКАЯ СЕРИЯ

к 200-летию со дня публикации

«Вампира» Д. Полидори

Пер. и прим. Е. Лаврецкой

ПРОЛОГ

Многие англичане и в особенности англичанки приходят в смятение, когда им рассказывают о наглых актах пиратства, жертвами которых становятся в Англии французские писатели[1]1
  …наглых актах пиратства, жертвами которых становятся в Англии французские писатели – Исследователям известен целый ряд английских и американских пиратских изданий произведений Феваля, начавших выходить с 1840-х гг., что объясняет этот крик души.


[Закрыть]. Ее Всемилостивейшее Величество королева Виктория некогда заключила с Францией соглашение с достохвальным намерением положить конец этому, столь часто встречающемуся виду воровства. Соглашение очень хорошо составлен, однако же содержит небольшую оговорку, делающую его положения иллюзорными. Ее Всемилостивейшее Величество и впрямь запрещает своим законопослушным подданным присваивать наши пьесы, романы и прочее, но дозволяет то, что ей угодно было назвать «честным подражанием».

Это превосходно, но это нечестно. Мой дорогой и замечательный Диккенс однажды сказал мне извиняющимся тоном:

– Я защищен не лучше вашего. Когда я приезжаю в Лондон и мне в голову по случаю приходит удачная идея, я заношу ее в записную книжку, прячу книжку в карман, застегиваю карман и придерживаю его обеими руками. И все равно меня обворовывают.

А все дело в том, что «честное подражание» не перестает соблазнять умелых карманников.

К слову, очаровательная приятельница Диккенса, леди Б… из замка Шрю… на протяжении двадцати лет задает мне один и тот же вопрос всякий раз, когда мне выпадает счастье увидеться с нею:

– Почему же вы, в свою очередь, не крадете у англичан?

– Безусловно, не потому, мадам, что в ваших книгах нет восхитительных вещей, какие можно было бы позаимствовать; но, возможно, наш национальный характер не позволяет нам заниматься «честными» хищениями.

Такой ответ заставляет миледи смеяться до слез. Однажды она даже назвала несколько вполне французских имен и выделила среди остальных… но тсс!

В одно прекрасное утро, в конце минувшего года, миледи приятно удивила меня.

– Я забираю вас с собой, – сказала она мне. – С вашей дражайшей супругой все улажено. Мы выезжаем сегодня вечером.

– И мы едем…

– Ко мне.

– На улицу Кастильоне?

– Нет, в замок Шрю… графство Стаффорд.

– Помилуйте!

Погода стояла отвратительная: мокрый снег, завывающий ветер, и все это в Париже; судите сами, что творилось между Дувром и Кале!

Но миледи, взросшая на Байроне, восторгалась бурями.

– Не отказывайтесь, – сказала она, – лишь потому, что боитесь застудить голову. Я решила в одночасье вернуть вам все, что отняла у вас Англия. Возможность упускать нельзя. Мистер Икс и мисс Зет уже идут по следу, и к тому же, принимая во внимание возраст мисс 97, у нас нет времени ждать.

Мистер Икс и мисс Зет – сенсационнейшие английские романисты. Итак, речь шла о сюжете для романа. Я попросил объяснений, в чем мне было отказано; вместо этого, миледи прибегла к своему божественному дару красноречия, до крайности возбудив мое любопытство.

– Вы доверяете Вальтеру Скотту? – спросила она. – Он был страстным поклонником «Удольфских тайн» и написал биографию миссис Анны Радклиф. Вы слышите: сам Вальтер Скотт! Сам Диккенс нанес визит мисс 97! В те дни ее звали мисс 94, ибо она меняет имя каждый год, на Рождество. Мне доводилось слышать немало рассказов о приключениях, но ее история так необычна…

Что было делать? Я сдался, и мы отправились в путь. Переправа была кошмарной; я до сих пор содрогаюсь, вспоминая о ней. Все демоны ветра и моря играли с нашим пакетботом, словно с каучуковым мячом. На следующий день мы выехали из Лондона по Северо-Западной железной дороге и переночевали в Стаффорде. Наутро экипаж миледи повлек нас по заснеженной равнине к гористой части графства, примыкающей к Шропширу. Вечером мы обедали в замке.

Во время путешествия я узнал следующее.

Мы находились в родном краю мистера и миссис Уорд, родителей женщины, завоевавшей известность под именем Анны Радклиф. Мисс Девяносто Семь, собиравшаяся через три года отметить свое столетие, была троюродной сестрой Уордов. Она жила в коттедже, расположенном на холмах, в полутора лье от замка миледи. Этот коттедж долгое время служил домом для ее прославленной родственницы.

Эпитет «прославленная» я употребляю не случайно и готов отмести любые упреки в гиперболе. В свое время Анна Радклиф пользовалась всемирной славой, и ее черные фантазии были на таком пике моды, о каком могут только мечтать наши наиболее успешные современники. Они очаровывали всех, от обитателей скромных деревенских коттеджей до гордых владельцев особняков. «Удольфские тайны» выдержали в Англии двести изданий. Во Франции книга переводилась несколько раз, и в Париже вышло сорок изданий только одного из переводов. И то было не кратковременное увлечение: в наши дни лихорадка спала, но «Удольфские тайны» и «Исповедальня кающихся, облаченных в черное» продолжают потрясать воображение тысяч молодых людей.

Итак, мисс 97 знала о пережитом Анной Радклиф; эту историю ей поведала сама миссис Радклиф лет семьдесят назад. В тех местах упорно поговаривали, что именно эти события наделили спокойный и довольно веселый нрав Анны Радклиф той жуткой мрачностью, что была свойственна ее сочинениям.

Вальтер Скотт был смутно знаком с упомянутой историей, как свидетельствует его письмо от 3 мая 1821 года к издателю Констеблю, где содержатся нижеследующие строки:

«Что касается рукописи „Жизнь Анны Радклиф“, то я задержу ее доставку до следующей моей беседы с мисс Джебб[2]2
  …Джебб – Феваль использовал здесь девичью фамилию бабушки А. Радклиф (1764–1823) по материнской линии.


[Закрыть], в которой надеюсь почерпнуть занимательные подробности весьма особого свойства. Эта дама, говорят, хранит не просто секрет, но „любопытную тайну“, которая придала бы большой интерес нашему повествованию…»

Мисс Джебб была не кто иная, как наша девица 97; ко времени встречи с Вальтером Скоттом она уже прожила на свете сорок пять весен. Как и все англичане, она испытывала слабость к знати, и миледи убедила ее отвергнуть притязания «простонародных» и вульгарных романистов наподобие мисс Зет и мистера Икс.

На следующий день после нашего прибытия, выдавшийся пасмурным и холодным, миледи сразу после завтрака заставила меня сесть в карету. Мы ехали с полчаса, затем остановились перед выкрашенными в зеленый цвет деревянными воротами; за ними виднелся довольно респектабельный старинный коттедж. С трех сторон высились холмы, но с юга открывался вид на веселый сельский пейзаж.

Мы вошли в просторную, учитывая размеры дома, гостиную с несколькими портретами и рисунками в желтых деревянных рамах на стенах.

В углу у печки сидела тощая, длинная старуха. Ее фигура напомнила мне птицу, не скажу точно, какую, но уверен, что видел такую у торговцев чучелами. Нос у нее был остер, как бритва, а круглые глаза казались сонными.

– Как вы поживаете, Джебб, дорогая? – ласково спросила Миледи.

– Неплохо. А вы, ваша светлость?

Я огляделся, стараясь понять, кто говорил. Но в комнате, кроме нас троих, никого не было. Мисс 97 была прирожденной чревовещательницей. Ее голос огибал нас и словно доносился сзади. Последние остатки ее красоты, быть может, развеялись в прошлом, но силы она сохранила.

После того, как миледи представила меня, мы уселись, и голос мисс 97 благожелательно обратился ко мне с другого конца гостиной:

– Француз, месье, храбр и переменчив, итальянец хитер, испанец жесток, немец тяжеловесен, русский груб, англичанин весел и щедр душой. Она любила французов.

Мисс 97 воздела глаза к потолку, произнося «Она» – слово это в ее устах, сопровождавшееся благочестивым взглядом, всегда означало Анну Радклиф.

Приведенная выше фраза, которая была мне, к сожалению, незнакома, являлась цитатой из «Сицилийского романа», второго произведения, написанного Ею.

– Какой стиль! – воскликнула миледи. – Какая глубина!

– Я имею честь, – ответила мисс 97, – поблагодарить вашу светлость.

Миледи достала из своего водонепроницаемого плаща, который она сняла, войдя в дом, пакет с четырьмя томиками в двенадцатую долю листа. Это был французский перевод «Биографий знаменитых писателей» сэра Вальтера Скотта, опубликованный в Париже Шарлем Госленом в 1820 году.

– Как видите, во Франции Ей отвечают любовью, – степенно проговорила миледи, открывая томик, содержащий «Жизнь Анны Радклиф».

Внутри бедной старой головы будто бы внезапно распрямилась сжатая пружина. Мы увидали зубы мисс Джебб, все еще полностью сохранившиеся, однако пожелтевшие и странно удлиненные. В то же время невесть где зазвучал сухой и резкий смех и голос мисс Джебб сказал нам откуда-то из-под стола:

– Хорошо! Очень хорошо! Поскольку джентльмен – гость вашей светлости и приехал издалека, не стоит заставлять его совершать столь долгое путешествие впустую. Надеюсь, я доживу до того дня, когда меня назовут мисс Сто, но этой осенью, надо признаться, меня впервые в жизни начали донимать головные боли. Все мы смертны, несмотря ни на что, и мне не хотелось бы унести в могилу эту немыслимую историю.

Мы тут же устроились поудобнее и обратились в слух. Мисс Джебб отодвинула чашку и выпрямилась. В воцарившейся тишине она два или три раза вздрогнула; звук был такой, словно в свертке из пергаментной бумаги пересыпались орехи.

– Мир не знал ничего подобного, – прошептала она наконец и впилась руками в колени, пытаясь унять дрожь. – Все тело мое леденеет до самого сердца, когда я думаю об этом. Не знаю, правильно ли я поступаю, нарушая молчание, но будь что будет! Я хочу, чтобы люди вновь говорили о Ней. И они будут о Ней говорить, ибо это ужасно… ужасно!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Детство мисс Анны прошло в купеческом доме[3]3
  …купеческом доме – Отец А. Радклиф, У. Уорд (1737–1798), был галантерейщиком, а с 1772 г. держал магазин фарфоровых изделий в Бате.


[Закрыть] ее родителей, мистера и миссис Уорд. Они были небогаты, но располагали хорошими связями. Около 1776 года мистер Уорд продал свое заведение и поселился с женой и дочерью в коттедже, где мы сейчас собрались.

Юность Анны, счастливая и спокойная, пролетела в этом пристанище, где царила, по выражению поэта, «золотая посредственность», тот скромный достаток, который, как говорят, и составляет счастье.

В праздничные дни коттедж оживал. Мы принимали Корнелию де Витт[4]4
  …Корнелию де Витт – Имя вымышленное, однако среди предков А. Радклиф, согласно написанному ее мужем некрологу, было голландское семейство де Витт, в т. ч. «Корнелиус» де Витт.


[Закрыть] и ее гувернантку синьору Летицию, а также жизнерадостного молодого человека по имени Эдвард С. Бартон в сопровождении его наставника Отто Гоэци[5]5
  …Отто Гоэци – Фамилия героя Goetzi (как и его немецкое имя) намекает на Гете, но прежде всего на магическую традицию инвокации демонов, известную как «гоэтия» (от греч. γοητεία в значении «колдовство»).


[Закрыть].

Анну, Эдварда и Корнелию соединяли узы самой нежной дружбы. Вначале все считали, что Нед Бартон женится на Анне, когда та достигнет брачного возраста, и я помню, как миссис Уорд лет за десять до ожидаемой свадьбы начала украшать вышивкой великолепную пару индийских муслиновых гардин, сплетая монограммы Анны и Эдварда. Но человек предполагает, а Бог располагает. Оказалось, что Нед Бартон и наша Анна любили друг друга лишь любовью брата и сестры. Касательно Неда я в этом убеждена; быть может, в милом сердечке Анны жило и более сильное чувство, но тем не менее, Уильям Радклиф[6]6
  …Уильям Радклиф – У. Радклиф (1763–1830), муж А. Радклиф, выпускник Оксфорда, переводчик, журналист, владелец и издатель газ. English Chronicle. Их свадьба в действительности состоялась в 1787 г.


[Закрыть] был счастливейшим из мужей – что подтверждает и сэр Вальтер Скотт в своем повествовании о ее жизни.

Со времен сотворения мира не бывало девушки, обладавшей такой природной нежностью и грациозностью, как Анна. А какая веселость! Где бы Она ни появлялась, в воздухе расцветали улыбки. Ее единственным недостатком была чрезмерная застенчивость. Никогда не судите сочинителей по их произведениям! Что сотни – тысячи раз меня спрашивали, откуда взялась мрачная отвага ее гения. Вы, по крайней мере, не станете задавать этот вопрос, когда дослушаете мой рассказ.

В сентябре 1787 года трое наших молодых друзей провели вместе последние каникулы. Уильям Радклиф уже стал четвертым в их компании. Он попросил руку мисс Уорд в июле того же года. Нед и Корнелия были помолвлены с предыдущей зимы. Они очень любили друг друга и супружеская жизнь рисовалась им в самых радужных красках.

На сей раз г-н Гоэци не сопровождал своего бывшего ученика, одетого теперь, между прочим, в форму Королевского флота. Со своей стороны, Летиция осталась в Голландии, присматривая за домом графа Тиберио, опекуна Корнелии. Чтобы описать красоту последней, потребовалось бы красноречие моей бедной Анны, которая, кстати сказать, увековечила прелести своей подруги в «Удольфских тайнах»: с Корни был списан портрет Эмилии.

Ах! живейшие воспоминания! Я была еще ребенком, но хорошо помню наши долгие прогулки в холмах. Мистер Радклиф не отличался романтическим характером; он хорошо одевался и был человеком чинным, порядочным и вежливым с дамами. Когда Нед и Корнелия исчезали в густых зарослях, Уильям Радклиф заводил с Анной приятный и любезный разговор, но та подзывала меня и переводила беседу на темы классической литературы. По ее просьбе, мистер Радклиф читал вслух отрывки из греческих и латинских поэтов. Хотя Анна не понимала их смысла, она была без ума от ученой музыкальности стихов. И порой, когда лиценциат Оксфорда декламировал Гомера или Вергилия, нежные взоры Анны блуждали в дали, где растворялась, как видение, очаровательная пара: мичман Нед и светловолосая Корнелия…

Тогда Она вздыхала и просила мистера Радклифа дословно перевести отрывок, что он и делал с превеликой обходительностью, будучи всегда счастлив ей услужить.

Печальным было наше прощание в том году. Мы вновь должны были встретиться только после заключения двух браков, а именно: мистера Радклифа и Анны у нас, Неда же и Корнелии в Роттердаме, где жил граф Тиберио.

Деликатное и сентиментальное чувство побудило друзей решить, что обе свадьбы состоятся в один и тот же день и час, одна в Голландии, другая в Англии. Таким образом, невзирая на расстояние, между счастливыми новобрачными устанавливалось некое единство.

С конца каникул и до самой двойной свадьбы продолжался оживленный обмен письмами. Письма Корнелии источали чистейшую радость. Что касается Неда, то он был влюблен, как целый полк безумцев. Я не читала ответных писем нашей Анны, которая казалась мне немного грустной.

К Рождеству начали задумываться о свадебных нарядах. На протяжении всего января 1787 года обсуждалось исключительно приданое. Великий день был назначен на 3 марта.

В феврале пришло письмо из Голландии, приведшее в восторг весь дом. Вдовствующая графиня Монтефальконе, урожденная де Витт, днями скончалась в Далмации. Корнелия, единственная наследница, вдруг оказалась владелицей огромного состояния.

Письмо было от Неда, и он, судя по всему, был встревожен и несколько опечален этим событием.

Хотя послание было весьма кратким, Нед нашел место, чтобы упомянуть любопытную деталь: в отношении богатого наследства Монтефальконе, граф Тиберио оказался отныне в положении прямого наследника собственной подопечной.

После этого письма и до самого конца февраля никаких известий из Голландии не приходило. Ничего удивительного в этом не было. Погода в проливе стояла дурна я, переправу затруднял постоянно дующий с запада ветер. Сегодняшним паровым пакетботам и самые бурные ветра не помеха, но в те годы мы могли неделями не получать весточек с континента.

Добрый мистер Уорд имел привычку каждое утро говорить, поглядывая на крышу коттеджа, где был установлен флюгер:

– Как только этот петушок закружится, мы получим целую охапку писем!

Прошли первые два дня марта, а из Голландии все еще не было никаких новостей. На следующий день должна была состояться свадьба, и в доме все шумело и ходило ходуном.

Ближе к вечеру, через час после обеда, доставили свадебное платье, и почти в то же мгновение зазвенел колокольчик у ворот. Мы услышали радостный голос мистера Уорда, кричавшего с лестницы:

– Я же говорил вам позавчера – петушок завертелся! Вот и почтальон с кучей писем!

По правде говоря, письма прибыли в неудачный момент, принимая в расчет суету в доме. В пакете их было много, и на печатях стояли самые разные даты. Вскрыв последние по времени, мы убедились, что наши дорогие друзья из Роттердама пребывали в добром здравии, и вернулись к своим делам.

Наша Анна была в полном смысле слова пленена портнихами, доставившими платье. Я самолично принесла ей пачку из пяти писем; три были от Корнелии, два от Неда Бартона. По ее просьбе я вскрыла то, что показалось мне самым недавним, и сразу же перешла к четвертой странице.

– Все в порядке, – сказала я, прочитав несколько строк.

– Слава Богу! – воскликнула Анна.

– А сейчас, мой ангел, – промолвила хозяйка швейной мастерской, – малышке Джебб пора показать нам свои каблучки. Вы нам очень мешаете, сокровище мое.

Она улыбнулась мне, как бы смягчая суровость приказания, отсылавшего меня прочь. Она выглядела мученицей среди этих четырех гарпий с булавками во рту, прикалывавших ее к облаку белого муслина. Я положила письма на столик рядом с ней и вышла.

Я обязана обратить ваше внимание на одно важное обстоятельство: с этой минуты я перестаю выступать свидетельницей. Далее вы услышите саму Анну Радклиф, ибо о продолжении приключения я узнала из ее уст и, собственно, вновь увиделась с нею лишь после описанных событий.

Портнихи уехали примерно в семь вечера, увозя с собой свадебное платье для последней ревизии. Оставшись одна, Анна почувствовала себя такой уставшей от переживаний истекшего дня, что не решилась выйти в гостиную, где ее ждали отец, мать и жених. Нужно прочитать письма из Роттердама, сказала она себе в качестве предлога; но сон сморил ее прежде, чем она пробежала глазами первую фразу радостного послания, подписанного «Эдвард С. Бартон». Сон нашей Анны был горячечным и полным видений. Перед ней предстала небольшая, странной постройки церковь, стоявшая посреди красивой деревенской местности; повсюду виднелись деревья и кусты, никогда не произраставшие в Англии. Поля были заняты по преимуществу кукурузой, а стада казались разноцветными, словно горлицы. У церкви располагалось кладбище с белыми надгробиями. Два надгробных камня, заметила Она, походили друг на друга, как близнецы. Из каждого – простоватое, но трогательное украшение, часто встречающееся на наших английских кладбищах – выдавалась рука, изваянная из камня белее мрамора. Руки те простирались одна к другой и сплетались. Во сне Она не поняла, почему вид этих могил заставил ее задрожать и горько заплакать. Она пыталась прочитать надписи, высеченные на мраморных плитах, но ей никак не удавалось это сделать: буквы сливались и плясали перед ее глазами.

В десять, когда возвратившиеся портнихи подняли шум, Она проснулась вся в слезах. Она проспала три часа. Мысли ее отягощало предчувствие страшного несчастья.

– Я не спрашиваю, почему у вас глаза покраснели, мисс Уорд, – сказала хозяйка мастерской. – Молодые девушки, собираясь замуж, всегда плачут; думаю, это от радости. Давайте примерим платье.

Платье примерили. Оно пришлось впору, и ее снова оставили в одиночестве. Она умылась. Недавние слова портнихи напомнили ей впечатление, оставленное сном. Взгляд ее случайно упал на письма из Роттердама, о которых Она едва не забыла, и из ее груди вырвался громкий крик.

Кто-то словно бы вдруг подсказал ей имена, высеченные на мраморных надгробиях могил-близнецов: Корнелия! Эдвард!

Она распечатала первое попавшееся письмо. Нетерпеливый взгляд сперва видел лишь черные точки, танцующие на белом листе. Наконец Она прочитала и почувствовала облегчение. Письмо, датированное 13 февраля, было от Корнелии; та строила милые планы на ближайшие праздники. К тому времени она уже, конечно, должна была вступить во владение наследством вдовствующей графини. Корнелия рассчитывала приехать в коттедж, но не остаться там, как обычно, а увезти всю семью в свой прекрасный замок Монтефальконе в Динарских Альпах, на другом берегу Рагузы[7]7
  …Рагузы – Рагуза – устаревшее ит.-франц. название Дубровника в современной Хорватии, а также имя существовавшей вокруг этого города с XIV до нач. XIX в. республики.


[Закрыть]. Она унаследовала огромное имение с мраморными и алебастровыми каменоломнями. Корнелия была вне себя от радости. Нед полюбил ее бедной девушкой, и кто бы мог представить, что брак с нею сделает его богатым помещиком…

«Чем могла бы одарить его я? – подумала Анна, складывая письмо. – Лучше уж так. И Уильям – достойная душа, в конце концов».

Поскольку Она проспала три часа, ее больше не клонило в сон. Она уселась в глубокое кресло, решив прочитать все письма, от первого до последнего.

Счастье дорогой Корнелии завораживало ее, и хотя легкие вздохи по временам вздымали муслин ее лифа, вызваны они были не завистью. Анна – и зависть! Немыслимо! Правда, ей казалось, что Корни с немного излишним восторгом описывает свои новоявленные богатства, украшения и, главное, безумства, что совершал ради нее одурманенный любовью Нед. Целые страницы звучали, как псалмы. А над псалмами мисс Корни взмывали дифирамбы Неда. Счастье! любовь! любовь! счастье! Это становилось утомительным. У вас во Франции есть довольно симпатичная поговорка: «Если вы так богаты, обедайте дважды». И наша Анна, возможно, думала: «Пусть поженятся дважды, раз уж они так любят друг друга!»

Она даже несколько гордилась собой, сравнивая умеренность собственной нежности с исступлением Корнелии. Будучи натурой философической и впитавшей учения как христианских, так и языческих мудрецов, Она пришла к выводу, что в подобном избытке счастья может быть и оборотная сторона. Такова человеческая жизнь: действие, противодействие. Любой, кто побеждает, проигрывает. И на горизонте всегда сгущаются облака, готовые затмить самое ясное небо.

Эта мысль, едва зародившись в голове нашей Анны, всевластно, со всей своей непреложной естественностью, воцарилась в ее разуме. Она заранее сокрушалась о печалях, которые в более или менее близком будущем непременно перегородят русло этого потока счастья. Дорогой Нед! Бедная Корни! скорбь, сменяющая радость, так жестока! Думаю, наша Анна уронила несколько слезинок еще до того, как обнаружила змею, прячущуюся под розами обширной корреспонденции.

О да, там скрывался, ах! там прятался аспид! Я сказала, что писем было пять, и я не солгала – но они напоминали китайские шкатулочки, что прячутся одна в другую к нескончаемому удивлению маленьких детей. В письмах Корнелии таились послания Неда Бартона, из писем Неда выпадали листки, написанные Корнелией, и наша Анна все читала и читала. Она насторожилась. Ей казалось, что она читает вечно, и в ту минуту, когда ее посетила философская идея – идея, которую хорошо образованные люди передают высказыванием «Тарпейская скала недалеко от Капитолия»[8]8
  …«Тарпейская скала недалеко от Капитолия» – изречение, приписываемое франц. писателю-роялисту А. де Риваролю (1753–1801) и толкуемое как «От славы недалеко до падения». С Тарпейской скалы в Древнем Риме сбрасывали преступников и изменников.


[Закрыть] – в письмах стала заметна та же перемена, что и в размышлениях Анны. На голубом небе появилось далекое облако. И Она видела, как туча приближалась, разрасталась, чернела, предвещая собой… но не будем опережать события. Гроза не заставит себя ждать.

Не знаю, похожи ли мы с вами в этом отношении, но всякий раз, когда в своих несравненных сочинениях Она использует эту изобретенную ею формулировку – «не будем опережать события» – у меня мурашки пробегают по коже.

В письмах роттетрдамских жениха и невесты мало-помалу начинали звучать новые нотки.

Случилось так, что наша Анна сначала распечатала самые старые письма. Облако появилось на горизонте, когда Она вскрыла предпоследний конверт.

Сперва шло письмо от Неда: счастливый гимн звучал в нем приглушенней. До тех пор перо Неда всегда описывало графа Тиберио, сего образцового опекуна, как живое олицетворение терпимости, доброты, щедрости. Но в этот раз почти императорское имя графа упоминалось будто оголенным, без всяких эпитетов. И более тревожный симптом: Нед мало говорил в своем письме о любви.

Туманно, весьма туманно он намекал, что с наследством вдовой графини могут возникнуть затруднения. Поведение графа Тиберио изменилось. Г-н Гоэци, оказавшийся в Роттердаме проездом, делал странные намеки…

Далее следовало письмо от Корни, очевидно, страдавшей «нервами». Она называла Летицию Палланти «этой особой». Летицию! вчерашнего ангела! идеальное создание! И все почему? Неизвестно – но между раздраженных строк этого послания наша Анна со свойственной ей проницательностью прочитала совершенно скандальную новость: Летиция, поправ не только общепризнанные принципы морали, но и простую благопристойность, вступила с графом Тиберио в связь, описывать которую было бы излишним.

Что же до месье Гоэци (о нем говорилось в еще одном, более позднем послании), то какую роль играл он? Г-н Гоэци очень дурно отзывался о графе Тиберио, чьи скандальные выходки, по его словам, повергли дела графа в полный упадок, и проводил по полдня, запершись в графском кабинете! Он присутствовал на всех оргиях (так и было черным по белому написано в письме), а когда «эта особа» Летиция выходила, усыпанная бриллиантами, увивался вокруг нее, как самый любезный кавалер!

Вообразите, как летело время! Часы давно пробили полночь, но сна у нее не было ни в одном глазу. Нашей Анной владело лихорадочное желание узнать, что за зловещий червь шевелился в ее добром сердце. Она все читала, читала! Странный канун свадьбы!

И по мере того, как Она читала, смутная угроза делалась более явственной… Счастье и безмятежность вызывают скуку, но достаточно туче сгуститься на горизонте, и наш интерес просыпается.

Она вдруг вскочила с кресла – прозвучал первый раскат грома. В приписке Неда упоминались «задержки»: свадьба откладывалась!

Объяснялось это тем, что получение великолепного наследства оказалось связано с определенными сложностями, и дело необходимо было решить на месте.

Почему только молодая пара не вступила в брак раньше?

Этим вопросом и задавался несчастный Нед.

Она разворачивала лист за листом, находя в больших средние, в средних – маленькие. Она все читала и читала. Последний конверт был уже вскрыт, ибо мистер Уорд ранее успел извлечь из него обнадеживающее письмо, исторгнувшее у всех радостные восклицания.

Но известно ли вам, что именно прочитал этот добрый человек? Мне известно, ибо я обманулась, как и он.

То были несколько строк ближе к концу письма, в которых наш беглый взгляд выделил слово «счастье» – но увы, в действительности в них выражалось сожаление об утраченном счастье!

«В тот миг, когда все улыбается нам, – вот что писал бедный Нед, – и будущее разворачивается перед нами в пленительных красках: счастье, богатство, любовь…»

Ни мистеру Уорду, ни мне ничего больше и не потребовалось.

Фраза, однако, заканчивалась так: «…разражается буря. В тот самый миг нас поражает молния, мы повергнуты наземь; мы потеряны!»

Потеряны! Представляете, в каком состоянии находилась наша Анна?

К сожалению, роковое слово не было преувеличением! В конверте нашлась записка несчастной Корнелии:

«Посреди ночи меня поднимают с постели. Внизу, у лестницы, месье Гоэци пожимает мне руку и говорит: „Мужайтесь! У вас есть друг!“ Должна ли я верить ему? Меня увлекают прочь… Ночь ужасна и буря заглушает мои крики…»

Анна выпустила из рук бумагу и упала на колени.

– О, Вседержитель! – рыдая, воскликнула Она. – Почему дозволяешь Ты подобные злодеяния?.. Где ты теперь, Корнелия? Где ты, моя любезная подруга?

Прочие женщины в таких обстоятельствах обыкновенно падают в обморок, но Она была выше слабостей своего пола.

Оставаясь в молитвенной позе, Она вновь потянулась к письмам и сквозь слезы продолжала читать.

Нед, похоже на то, ответил на вопрос, вырвавшийся из самого сердца нашей Анны.

«Г-н Гоэци предупреждал меня, – писал он в нескольких едва разборчивых строках, – но я не желал верить. Какую роль играет этот человек? Сегодня утром я нашел дом графа Тиберио покинутым. Собравшиеся на улице соседи кричали: „Они бежали в ночи, как воры! Банкротство будет сокрушительным!“ И тогда словно из-под земли вынырнул Гоэци. „Вы заблуждаетесь, – заявил он. – Никакого банкротства не будет, и граф Тиберио расплатится со всеми кредиторами, ибо он вскоре женится на наследнице огромного состояния Монтефальконе!“».

Оставалось еще одно письмо: клочок бумаги, исписанный нетвердой рукой.

«Прошлым вечером, – писал Нед, – месье Гоэци пришел ко мне домой. Он сочувствовал, казалось, моему горю. Он поведал, что моя возлюбленная Корнелия, похищенная своим печально известным опекуном, находится на пути в замок Монтефальконе, что в Далмации. Он советовал мне поспешить за ней. У двери меня ждал оседланный конь. Я вскочил в седло, хотя силы мои были на исходе. Не успел я выехать из города, как меня окружили и атаковали четверо негодяев, чьи лица были скрыты под масками. Тем не менее, при свете луны в глазных отверстиях одной из масок я, кажется, распознал зеленоватые искры, что поблескивают в зрачках г-на Гоэци. Возможно ли это? Человек, который был моим наставником!.. Они бросили меня на большой дороге, решив, что я мертв. Я пролежал там до утра; кровь моя текла ручьями из двух десятков ран. Когда рассвело, селяне, которые везли на городской рынок свои товары, нашли меня без сознания, подняли и отвезли в близлежащий трактир под вывеской „Пиво и Братство“. Да вознаградит их Господь! Я не цепляюсь за жизнь, но Корнелию некому больше защитить, кроме меня. Моя кровать удобна. Комната просторна. Стены украшены эстампами, изображающими битвы адмирала Рюйтера. Занавески с цветными узорами. Трактирщик не выглядит человеком скверным, но с затылка напоминает г-на Гоэци. У него нет лица, что производит престранное впечатление. Его всегда сопровождает громадная собака, имеющая, напротив, человеческий облик. Прямо перед моей кроватью, футах в восьми от пола, проделано круглое отверстие наподобие дымохода. Но печи здесь нет. В темноте за дырой я различаю что-то зеленое. Эти зеленые глаза постоянно наблюдают за мной… Слава Богу, мне пока удается сохранить хладнокровие. Из Роттердама для ухода за мной выписан доктор. Он курит гигантскую трубку и весит не меньше трех англичан. Его глаза чуть отливают зеленым. Не знаете ли вы, нет ли у г-на Гоэци родного брата?..

…В комнату только что вошел, катя обруч, маленький мальчик лет пяти или шести. „Это ты мертвец?“ – дерзко спросил он и бросил мне на одеяло сложенный лист. Письмо от Корнелии… я еле успел спрятать его. Вошла лысая женщина, за ней собака; последняя смотрит на меня теперь взглядом г-на Гоэци. Этот пес никогда не лает. У трактирщика есть также попугай; тот восседает у него на плече и без конца спрашивает: „Ты уже обедал, Дукат?“ Зеленые глаза глядят на меня со дна черной дыры. Ребенок громко смеется во дворе и кричит: „Я видел мертвеца!“ Все вокруг меня зеленое. Анна, дорогая Анна, помогите мне!»