Текст книги "Наполеон"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Собственно вступление Бонапарта на престол, которое совершенно очевидно должно было вскоре произойти, ускорило так называемое покушение Пишегрю – Кадудаля – заговор, который был раскрыт в ноябре 1803 года. В заговоре участвовали генерал Виктор Моро (герой войны, победивший в битве при Гогенлиндене), британская разведка и Жорж Кадудаль (предводитель восстания шуанов – ярых роялистов в Бретани). Целью заговора было убить Бонапарта и поставить на его место другого консула. С заговорщиками жестоко расправились, и во время последовавшего судебного процесса Бонапарт приказал похитить в Германии, судить и приговорить к смерти молодого герцога Энгиенского, одного из младших отпрысков королевской семьи. Герцог, вероятнее всего, не был связан с заговорщиками и был совершено безвреден. Его смерть должна была внушить ужас более опасным изгнанникам. Именно теперь отовсюду стали поступать многочисленные предложения – несомненно, по распоряжению самого Бонапарта, что первого консула необходимо провозгласить императором на том основании, что наследная власть укрепит и сохранит режим, и покушения на Бонапарта потеряют всякий смысл. Четвертого мая сенат вынес и одобрил резолюцию присвоить Бонапарту наследственный титул «императора французов», именуя его Наполеоном I. 14 мая была опубликована новая конституция, и 6 ноября она была утверждена плебисцитом: 3 571 329 голосов «за», и 2 570 – «против». (Бонапарт был первым диктатором, который фальсифицировал результаты голосования.) По закону Бонапарт должен был сам назначить наследника, в случае необходимости – даже приемного сына. Церемония коронации проводилась 2 декабря 1804 года в Нотр-Дам. Декор собора был выдержан в золотых тонах [17] . На церемонии присутствовал папа римский; его заставили четыре часа попусту ждать в холодном соборе, а потом и вовсе лишили его традиционной роли в церемонии коронации: Бонапарт лично взял обе короны с алтаря и одну надел себе на голову, а другую возложил на голову Жозефины. Некоторое время велись споры, был ли этот жест спонтанным или отрепетированным, был ли он заранее оговорен с понтификом. Церемонию омрачили скандалы между Жозефиной и сестрами Бонапарта, которые ненавидели невестку и отказывались нести за ней шлейф. Императрица расплакалась, когда супруг надел ей на голову корону, и позже жаловалась на то, какое это было мучение, не снимая ее, вытерпеть бесконечные торжества по поводу коронации. Как теперь видно, принятие императорской короны ничего не меняло: оно не привело ни к примирению между установившимся режимом и изгнанниками-роялистами, ни к признанию законности правления Наполеона королевскими дворами Европы; другое дело – мирные договоры, заключенные после победы в бою, где побежденный по праву признает верховенство победителя. Став императором, Бонапарт утратил симпатии большинства либералов Европы. Но, с другой стороны, благодаря титулу возросла его власть в армии, особенно среди рядового состава. Титул стал краеугольным камнем в создании множества сателлитов – королевств, княжеств и герцогств, всевозможных медалей, орденов, всяческих протоколов и привилегий, которые новый император произвольно даровал, и которых зачастую так же произвольно лишал. Но за всем этим блеском, за всей этой мишурой он не был в большей безопасности, чем тогда, когда одержал последнюю победу.

Глава 3 Гений сражений

Бонапарт прежде всего – военный, солдат, генерал, командующий армией и беспощадный истребитель военных мощностей противника. На протяжении всей карьеры его целью было быстро выдвинуться на позиции, где он мог навязать противнику крупное сражение, уничтожить силы противника, а затем оккупировать его столицу и диктовать условия заключения мирного договора. Так он и поступал, когда у него был выбор. В большой стратегии он был последовательным, и это приносило свои плоды. Это соответствовало его темпераменту, его характеру: он был агрессивен, дерзок, очень энергичен и нетерпелив. Ему всегда нужен был немедленный результат. Да, нетерпеливость была главной чертой его характера, она и помогала ему, и мешала. Как отмечал Веллингтон, который прекрасно понимал слабые и сильные стороны Бонапарта, Наполеону не хватало терпения вести оборонительные бои, и даже когда ему приходилось держать оборону, как, например, зимой 1813/14 года, он искал любую возможность, чтобы перейти в атаку и одержать победу решительным наступлением.

Таким образом, скорость была основой, сущностью действий Бонапарта. Он использовал скорость, чтобы сохранить максимальное неравенство между его собственными силами и силами противника, атакуя последнего до того, как тот успевал полностью подтянуть и развернуть войска, а также – с точки зрения тактики и стратегии, чтобы обеспечить эффект внезапности. Он двигал крупные армии по Европе быстрее, чем любой другой полководец. Это стало возможно в первую очередь благодаря его умению читать как крупномасштабные, так и мелкомасштабные карты и разрабатывать самые короткие и безопасные маршруты. Когда он изучал местность по карте, он как будто видел ее в действительности, в этом его воображение проявлялось особенно ярко. И, во-вторых, при помощи блестящих штабных офицеров он мог преобразовать все эти маршруты кампании в детальные приказы для всех родов войск с проворством и точностью, которая действительно потрясала воображение. В-третьих, Бонапарт привил всем своим командирам эту любовь к скорости и стремительности. Рядовые и впрямь научились двигаться быстро, спокойно воспринимали долгие марши, зная, что, когда предоставляется возможность, Бонапарт старается организовать поочередную перевозку войск на грузовых повозках. (Во время Ста дней он перебросил свои войска в Париж таким образом, что солдатам вообще не пришлось идти пешком.)

Бонапарт и сам являл пример скорости. Часто видели, как он подстегивал не только собственную лошадь, но и лошадь своего адъютанта, скачущего рядом. Он загонял невероятное количество лошадей. В погоне за скоростью сотни тысяч лошадей пали, загнанные до изнеможения. В наполеоновских войнах были убиты миллионы лошадей, и самой сложной проблемой, связанной с военными поставками, стала именно проблема замены лошадей. За одно десятилетие, с 1805 по 1815 год, поголовье лошадей во Франции стабильно сокращалось, чем и объясняется значительное ослабление французской кавалерии.

Скорость, с которой двигались его армии, достигалась также и мотивацией войск. Армия связывала с Бонапартом и свое благополучие, и свое будущее, и чем меньше чин, тем сильнее была эта связь. В этом кроется какая-то загадка. Бонапарт совершенно не ценил жизни своих солдат. В процессе достижения поставленных целей император не обращал внимания на потери. В 1813 году во время длительного спора по поводу будущего Европы он сказал Меттерниху, что с радостью пожертвует миллионом человек, лишь бы обеспечить свое верховенство. Более того, как только его армия попадала в затруднительное положение и, соответственно, после того как кампанию списывали со счетов, он неоднократно оставлял своих солдат на произвол судьбы и спешил в Париж – спасать собственное положение в политике. Так было в Египте и в России, в Испании и в Германии. Бонапарта никогда не привлекали к ответственности за его дезертирство или за те потери, которые несла французская армия, а они составляли 50 тысяч убитыми в год. Для сравнения: потери Веллингтона за шестилетнюю кампанию на Иберийском полуострове составили в общей сложности 36 тысяч – по всем причинам, включая дезертирство, или по 6 тысяч человек в год. Эта разница послужила причиной невеселого замечания Веллингтона: «Я едва ли могу представить что-либо более величественное, чем Наполеон во главе армии – особенно армии французской. У него было одно громадное преимущество – его безответственность; он мог делать все, что пожелает; и ни один человек не терял столько армий, сколько он. Мне же больно терять каждого солдата. Я не могу так рисковать. Я знаю, что если потеряю 500 человек без явной необходимости, то на коленях предстану перед судом в палате общин».

Та возможность рисковать, которая была у Бонапарта всегда, за исключением самого начала его карьеры, раздражала всех его оппонентов и противников, окруженных толпами ревнивых соперников и подчиненных политической власти своих стран. И Бонапарт с максимальной выгодой для себя пользовался этим преимуществом. Оно прекрасно дополняло его стратегию стремительного натиска и наступательных боевых действий. Обычно такое поведение срабатывало, ну а когда не получалось, Бонапарт реализовывал на практике старое армейское правило: «Никогда не усугубляй неудачи» – и отводил войска.

Солдатам нравился такой рискованный подход. По их мнению, погибнуть можно как в оборонительном бою с осторожным командиром, так и в атаке, но, рискуя, можно было надеяться захватить трофеи. Солдаты любят действовать. Высокий процент потерь означает быстрое продвижение по службе и более высокое жалование. Кроме того, в армии Бонапарта, в отличие от других армий, повышение по службе можно было заслужить. Рядовой имел хороший шанс получить старшее неофицерское звание и реальный шанс стать офицером – и даже генералом. По введенным Бонапартом правилам, искусный, опытный солдат переводился в гвардию – элитные части армии, где ему платили, как сержанту в пехотном полку. Хорошее питание (где это было возможно), высокое жалование, трофеи – вот материальное стимулирование, которое предлагал Бонапарт. Он также держался запросто с простыми солдатами. Хобхаус, друг Байрона, наблюдал, как Бонапарт принимал парад в период Ста дней; его потрясло, что Наполеон дергал за носы некоторых солдат в строю. Это воспринималось как знак дружеского расположения. Он также довольно сильно похлопывал по щеке приближенных офицеров. Это тоже воспринималось весьма положительно. Бонапарт знал, как разговаривать со своими солдатами у костра на привале. Его публичные выступления были короткими и простыми: «Солдаты, я верю, вы сегодня будете храбро сражаться. Солдаты, будьте смелыми и решительными! Солдаты, сделайте так, чтобы я вами гордился!» Бонапарту нравилось, когда его приветствовали громкими возгласами, в отличие от Веллингтона, который запретил все громкие приветствия, так как они «опасно приближаются к выражению мнения»; англичанин не мог и помыслить прикоснуться к какому-нибудь из своих офицеров, не говоря уже о рядовых. Веллингтон не признавал произведения в офицерский чин из рядового состава, так как полагал, что такой офицер останется рабом выпивки. В этих столь разных подходах есть свои плюсы и минусы.

Как только Бонапарт стал первым консулом, а особенно после коронации, он превратил своих солдат в привилегированную касту. Веллингтон часто повторял, что присутствие Бонапарта на поле боя равносильно введению в бой еще 40 тысяч солдат с его стороны. При этом он имел в виду не тактический гений Бонапарта, а реакцию людей на его присутствие. В меморандуме лорду Стэнхоупу в 1836 году Веллингтон так объяснял это свое замечание: «[Наполеон] был сувереном, правителем страны, а также верховным главнокомандующим. Его страна была устроена на военной основе. Все учреждения были нацелены на формирование и содержание его армий с расчетом на завоевание чужих территорий. Все должности и награды были в первую очередь и исключительно для армии. Офицер и даже рядовой армии за свою службу, за свои заслуги мог рассчитывать на верховную власть в каком-нибудь королевстве. Очевидно, что присутствие монарха в армии, устроенной подобным образом, сильно мобилизовало и поднимало боевой дух солдат».

Веллингтон добавлял, что все ресурсы французского государства были направлены на конкретную операцию, которой командовал Бонапарт, чтобы обеспечить ей максимальные шансы на успех. Бонапарту нравилась непосредственная власть, а не делегированные полномочия, как у большинства главнокомандующих. И, по словам Веллингтона, ни один монарх, ни один повелитель прежде никогда не имел такой власти на поле боя. Он сам, по своему разумению, назначал всех своих подчиненных, и ему не было необходимости с кем-нибудь советоваться. (Веллингтона, напротив, часто окружали генералы, навязанные ему военным министерством, и иногда он не мог даже самостоятельно выбрать своих собственных штабных офицеров.) Наконец, как считал Веллингтон, верховная власть Бонапарта усмирила все споры среди его маршалов, что придало французской армии « единство действия».

Веллингтон мог отметить также и тот факт, что Бонапарт контролировал все внутренние каналы связи, включая услужливую, зависимую прессу. Таким образом, он мог, за исключением крайних случаев, представить французской публике и всему миру свою собственную версию военных событий и ролей, которые играют в этих событиях отдельные личности и воинские подразделения. Он был не первым правителем-главнокомандующим, который умело использовал пропаганду, но однозначно первым, кто понял ее неоценимую значимость в войне и кто с максимальной выгодой для себя использовал широкомасштабные средства массовой информации – от гигантских плакатов до уже существовавших тогда многотиражных газет. Государственные системы семафора и почты всегда могли первыми доставить его версию событий в Париж, и это позволило ему, например, представить свою египетскую экспедицию как колоссальный культурный успех, а не полный провал флота и сухопутных сил. При необходимости он мог управлять толпой точно так же, как арабские военные диктаторы делают это в наше время – не через правящую политическую партию, как в их случае, а через структуры Национальной гвардии и другие военные формирования, которые пережили времена революции и остались ему верны. Бонапарт пережил те времена, когда толпы горожан угрожали королевским солдатам и убеждали их нарушать присягу. Он полностью повернул этот процесс: теперь военные задавали политический тон, а мирное население слепо следовало за ними.

В наполеоновский период (1800–1814) во Франции народ был на втором месте. На первом месте была армия. Такого не могло быть ни в одной другой европейской стране того времени. Армия была головной организацией государства, в некотором роде она и была государством, и солдаты знали это. Они гордились этим, это укрепляло их боевой дух. Именно здесь таится ключ военного успеха Бонапарта: он мог черпать этот боевой дух, полагаться на него, использовать, пока в конечном итоге этот дух не разрушили события в Испании и России. Французская армия под руководством Бонапарта на пике его карьеры демонстрировала завидную корпоративную гордость. Солдаты знали, что они – лучшие. Соответственно, это вселяло ужас во всех, за исключением лучших профессиональных частей, а иногда и в них.

Действительно, страх – самое полезное оружие Бонапарта. Именно его он использовал чаще всего. В его агрессивной наступательной стратегии именно страх давал ему фору, словно невидимая армия ломала систему обороны противника еще до того, как французы открывали огонь. Во время своих кампаний, за редкими исключениями, Бонапарту противостояли коалиционные армии нескольких стран с многократно превосходящими силами, если бы они успели подвести основные силы и развернуть войска. Его стратегическая задача была не только атаковать быстро, но направить удар между силами противников до того, как они успеют соединиться. Он набрасывался на противника по очереди, в надежде, что у него будет численное превосходство, и разбивал неприятеля по отдельности. Таким образом, союзнические армии редко имели уверенный перевес в численности, но даже когда это было так, умение Бонапарта быстро и неожиданно вводить в бой подкрепление, как правило, сводило на нет любое численное превосходство.

Принимая во внимание эти исходные преимущества, тактика боя у Наполеона обычно была проста. Конечно, он знал обо всех классических приемах – окружении, нападении с тыла, засаде – и применял их, когда представлялась возможность. Он великолепно понимал и использовал все особенности местности. Когда было возможно, он сам выбирал поле боя по своему усмотрению. И как только его войска разворачивались на выбранном им месте сражения, он просто переходил в наступление. Его тактические приемы в точности повторяли стратегические. В этом был свой смысл. В начале девятнадцатого столетия солдаты шли в бой без доспехов. Они были беззащитны перед ружейными выстрелами и артиллерийским огнем. Поэтому для поддержания морального духа было крайне важно, чтобы подразделение держалось плотным строем. Как только это нарушалось, могла возникнуть неразбериха, строй рассыпался, и солдаты обращались в бегство. Каким бы вымуштрованным и дисциплинированным ни было воинское подразделение, оно, вероятнее всего, нарушит строй, если ему будет приказано выполнить сложный маневр на больших расстояниях. Поэтому, чем проще план, тем лучше, а самый простой план – в атаку!

Более того, французская армия при Бонапарте было натренирована и нацелена на наступательный бой, и все вооружение и построение было разработано для того, чтобы добиться максимального эффекта в таком бою. Хороший штаб и надежная сигнальная система на поле боя, умело организованная генералом Бертье, означали, что атаки будут своевременными и хорошо скоординированными. Установленной процедуры не существовало, но все обычно происходило следующим образом: сначала интенсивная артиллерийская подготовка. У Бонапарта были хорошие пушки, и их было много. И хорошие канониры. Его конная артиллерия могла передвигать орудийные расчеты близко к переднему краю противника, чтобы пушки могли вести огонь прямой наводкой, что утраивало скорость стрельбы. А потом, если вражеская кавалерия попытается напасть на огневые позиции, орудия можно быстро переместить назад. Действенным ответом на артиллерийскую подготовку было рытье неглубоких щелей-убежищ. Но это означало, что нужно носить с собой лопаты, а они не всегда оказывались под рукой. Альтернатива, на которую натолкнулся Веллингтон в начале кампании на Иберийском полуострове, а после этого применял там, где это было возможно, заключалась в том, чтобы приказать пехоте залечь, особенно на обратных уклонах, где позволяла местность. Это почти к нулю сводило потери, и научило солдат тому, что им не стоит бояться французских пушек. Но австрийские, прусские и русские военачальники никогда не применяли такую тактику, опасаясь нарушить строй своих войск. И во всех сражениях Бонапарта предварительная артподготовка обычно производила значительный эффект, она наносила противнику серьезный урон и нагнетала еще больше страха.

За пушками была кавалерия. Она ожидала конца артиллерийского обстрела, проводила разведку слабых точек линии противника и в нужный момент бросалась в атаку. Кавалерия Бонапарта была лучшей в Европе, это признавал и Веллингтон (свою собственную кавалерию он считал отважной, но неуправляемой и часто опасной для своих же собственных войск). Французская кавалерия обладала огромным преимуществом, так как могла проводить усеченную атаку, то есть захватить позицию, а потом вновь восстановить боевой порядок, вместо того чтобы поодиночке преследовать бегущих солдат противника. Жесткая дисциплина в кавалерии в большой степени была заслугой выдающихся военачальников, в частности Массены и Мюрата. Но были и другие. Французская кавалерия исходно имела очень хороших лошадей, но после 1808 года качество поставляемых лошадей снизилось, и это отразилось на кавалерии – она утратила внешний щегольской лоск и силу удара.

Бонапарт был не настолько глуп, чтобы полагать, что победы над полной решимости профессиональной армией противника можно добиться только артиллерией и кавалерией. Решающей силой для овладения и удержания позиций была пехота. Пехота тоже должна была внушать страх стремительным pas de charge – атакой под яростный барабанный бой, оглушительный рев сигнальных труб и грозные боевые кличи. Бонапарт использовал шум боя, его устрашающую силу, и подкреплял эффект покроем униформы, в которой его пехотинцы казались выше ростом. Это особенно срабатывало в случае со старой гвардией – гвардейцев и так отбирали по росту, а высокие медвежьи кивера делали их еще выше на два фута. (В старую гвардию отбирались ветераны, у которых был более чем пятилетний боевой опыт; в молодую гвардию отбирали лучших солдат из каждого года призыва.) Всего гвардия насчитывала до 50 тысяч и составляла сама по себе отдельную армию (подобно гитлеровским дивизиям СС). Гвардейцев держали за линией пехотных полков и дислоцировали так, чтобы их можно было послать в любую точку сражения, где это необходимо. Их присутствие приободряло французские войска. А если полевые войска сражались хорошо, гвардейцев вообще не приходилось вводить в бой. Парадоксально, элитная гвардия, особенно старая гвардия, лучшие отборные части, реже участвовали в боевых действиях, чем большинство полевых подразделений – в отличие от британской гвардии, которая всегда была в гуще событий. Это могло иметь серьезные последствия. Именно старая гвардия подвела Бонапарта в битве при Ватерлоо, когда в их помощи особенно нуждались.

После этих трех волн атак Бонапарт снова оценивал ситуацию на поле боя и, в соответствии с результатами оценки, принимал необходимые меры. Он руководил происходящим с какого-нибудь возвышения или с крыши здания, если это было возможно. Иногда для него выстраивали специальную вышку из строительных лесов. Но это было довольно опасно, а Бонапарт, будучи, несомненно, человеком храбрым, тем не менее не любил неоправданно рисковать своей жизнью. Он всегда одевался в темно-зеленую форму стрелков гвардии, иногда поверх надевал серую шинель, которая не привлекала внимания. В бою он никогда не надевал никаких воинских отличительных знаков. (Грудь Нельсона неизменно украшали сияющие звезды, в битве при Трафальгаре именно они и привлекли внимание французского снайпера, который убил адмирала.) Веллингтон следовал тем же принципам, что и Бонапарт. На поле боя он обычно был одет в темную одежду, почти не отличавшуюся от штатского платья. Но если Бонапарт носил шляпу так, что углы находились над плечами, то Веллингтон надевал свою двууголку на манер пилотки. Почему? Веллингтон обычно приподнимал шляпу, когда здоровался сам или отвечал на чьи-то приветствия. Бонапарт редко перед кем-то снимал шляпу.

Оба командующих постоянно пользовались подзорными трубами. Бонапарт часто критиковал французских оптиков за то, что те не производили лучшие модели труб. Широко известно, что у британских офицеров были превосходные подзорные трубы, и первое, что делали французские офицеры, когда британцы попадали в плен, отбирали у них оптические приборы.

Руководить крупным сражением в условиях плохой видимости из-за порохового дыма – дело непростое. Большая часть батальных сцен с изображением наполеоновских войн была написана гораздо позже самих сражений художниками, не присутствовавшими на поле боя, и поэтому коренным образом упрощавшими сцены битв. Но у Асперна зарисовки делались прямо в процессе боя. Профессиональный австрийский акварелист взобрался на высокое здание, откуда видел почти все поле брани. Правдоподобие его картин оставляет впечатление полного хаоса, неразберихи. Неудивительно, что опытные генералы отдавали предпочтение простым планам. Непросто было и отдавать новые приказы. Их обычно должны были доставлять отважные и надежные адъютанты. Начальник штаба Бертье всегда посылал больше одного офицера с одинаковыми приказами, иногда и более десяти, если расстояние было большим. Но это скорее военная роскошь, которую мог себе позволить только Бонапарт, пользовавшийся поистине неограниченными людскими ресурсами. В любом случае к концу боя адъютантов при штабе уже не оставалось. И тогда любого человека могли послать доставить клочок бумаги. В битве при Ватерлоо Веллингтон наткнулся на одного английского туриста, который каким-то образом оказался втянутым в бой, и использовал его в качестве курьера. Но довольно часто командующий должен был ездить по полю на коне и лично раздавать приказы. Именно тогда его могли просто убить или захватить в плен.

Хотя Бонапарт был необычайно предприимчивым и готовым на риск стратегом и тактиком, во многих отношениях он был довольно консервативным военными. Почти все военные инновации, которыми он пользовался: генеральный штаб, усовершенствованная артиллерия, семафор и тому подобное – были изобретены еще при старом режиме или в революционный период. Французское государство имело величайшие арсеналы и оружейные заводы, но Бонапарт не учреждал ведомств, которые изучали бы и развивали военную науку или новую технологию, и при этом он часто публично положительно отзывался о научном подходе. Во Франции было много опытных инженеров, химиков, физиков и биологов, знания которых можно было применить в военном деле. Американский морской инженер и изобретатель Роберт Фултон, который построил первый пароход, и который придерживался радикальных анти-британских взглядов, появился во Франции с целым ворохом идей, в частности относительно создания подводных лодок. Но получил только вялую поддержку французского адмиралтейства, но не самого Бонапарта. Британский полковник Генри Шрапнель изобрел артиллерийские снаряды, которым предстояло на многие годы стать самым эффективным осколочным противопехотным боеприпасом. А королевский арсенал в Вулвиче первым приступил к работе над реактивными снарядами.

На службе у Бонапарта был настоящий научный гений – Доминик-Жан Ларрей, который посвятил свою жизнь военной медицине и был с Бонапартом в самых сложных кампаниях. Именно Ларрей изобрел летучие лазареты, впервые организовал эффективную эвакуацию раненых с поля боя. Это стало частью системы Ларрея, которая должна была обеспечить раненым необходимую экстренную медицинскую помощь. Эта система, несомненно, работала, она спасла несметное количество жизней. Более того, Ларрей выступал против жестокой привычки военных хирургов отрезать руки и ноги по малейшему поводу, обычно по причине того, что пуля при ранении в конечность, попадала в рану вместе с клочком одежды и могла инфицировать рану. Ларрей считал, что обычно конечность можно спасти, и доказал это на множестве случаев.

Довольно любопытно, что хотя Бонапарт рассыпал щедрые похвалы умениям и личным качествам Ларрея, он так и не назначил его начальником медицинской службы армии. Этот пост достался более старому и консервативному человеку, Пьеру-Франсуа Перси, который в период с 1801 по 1812 год был главным хирургом армии, а позже начальником медицинской службы Великой армии, после чего ушел в отставку. (Понятие Великая армия было введено в 1805 году для обозначения имперской армии, объединенной в единое целое для проведения крупной военной кампании.) Ларрей тогда действительно некоторое время заменял его на этом посту, но когда Бонапарт вернулся с острова Эльба, он снова назначил Перси, который к этому моменту был явно слишком стар. На протяжении большинства войн Ларрей должен был довольствоваться должностью главного хирурга гвардии, которая была чрезвычайно высокого мнения о его методах. Бонапарт лишь один раз воспользовался его услугами. Он предпочитал обращаться к Александру Ива, который пользовал Бонапарта с 1796 по 1814 год. Причина в том, что Ива придерживался старомодных взглядов на ампутацию и скальпель – в противовес времени, лекарствам и лечению. Альтернативе гнилостного разложения и смерти Бонапарт скорее предпочел бы ампутацию конечности. Те же причины, вероятно, объясняли и его предпочтение Перси, приверженца ампутации. Здесь таится ключ к разгадке одной из сторон личности Бонапарта. Как многие люди, скорее, как большинство, которые в общем склонны к радикализму и прогрессивным взглядам, он был весьма консервативен в деталях, особенно в тех областях, о которых, как он считал, он хорошо осведомлен. И боевые ранения были одной из этих областей. Другой областью были пушки и боеприпасы. В этих вопросах он считал, что вполне достаточно тех улучшений, которые были внедрены во времена его юности, и хотя он экспериментировал со стандартным оборудованием, но не внес никаких значительных изменений. Понтоны, мобильные металлические мосты, осадные гаубицы – все, что связано с морскими технологиями, включая баржи и транспорты для перевозки войск, его не интересовали. Он почти не использовал аэростаты наблюдения; он вообще не обращал внимания на возможности воздухоплавания, хотя об этом тогда много говорили. Бонапарт игнорировал энергию пара, хотя тяговый индукторный двигатель и железные дороги были уже не за горами. Именно железнодорожному транспорту предстояло изменить большую стратегию в грядущие десятилетия. Можно было бы сказать, что военная железная дорога просто создана для геостратегии Бонапарта, связанной с быстрой переброской войск. Но он предпочитал лишь улучшать старую систему военных дорог, проложенных в основном во времена Людовика XIV. Доказанный факт, что Бонапарт ввел много инноваций, в частности десятичную систему. Но сам он был отнюдь не силен в десятичных дробях, отдавая предпочтение старой системе, которой его обучили в детстве, и на Святой Елене он совершенно разуверился в ней. Он производил впечатление радикала, но в глубине души был упрям и консервативен.

Наверное, Бонапарт подписался бы под современной американской поговоркой: «То, что не сломалось, чинить не стоит».

Бонапарт укрепил и усовершенствовал то, что досталось ему в наследство от прошлого, но был слишком дисциплинирован, чтобы менять военный аппарат, который хорошо ему служит. И у него были веские причины быть довольным собой. Пока еще ни один человек в истории не сравнялся с ним по количеству выигранных битв, завоеванных стран, разбитых армий и смещенных правительств. Подобный успех можно найти только в древней истории, у Александра Македонского. Стоит уже на данном этапе подвести итог всех его войн и кампаний, всех коалиций, которые создавались, чтобы противостоять ему, и того, как он с ними справлялся.

Первая коалиция (1792–1797) возникла в результате захвата Австрийских Нидерландов. Французское правительство объявило войну австрийскому императору в качестве короля Венгрии, надеясь, что в таком случае война не инициирует существующие у Австрии договоры о взаимопомощи. На самом же деле коалиция была сформирована очень быстро. В нее вошли Австрия, Пруссия, Британия (с 1793 года), Неаполь, Португалия, Испания, Швеция и другие, более мелкие государства. Эта коалиция никогда не была сплоченной, и в 1795 году Тоскана, Пруссия, Люксембург, Швеция и Испания вышли из нее, заключив между собой отдельный мирный договор. Бонапарт появился на сцене в главной роли в 1797 году, и, в результате побед в итальянской кампании, 17 апреля 1797 года он вынудил австрийцев подписать предварительные условия в Леобене. В октябре того же года они были закреплены подписанием Кампо-Формийского мирного договора.