Текст книги "Невидимый враг"

Автор книги: Поль д'Ивуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глаза 10. Борьба за награду

– Награда в двадцать пять тысяч франков! Вот бы заработать! Купил бы я на родине, в Суссексе, ферму, обзавелся бы женкой, да и кончил бы свои дни, покуривая трубочку. Лучшее средство не устать от путешествий – никуда не двигаться из дому.

Так раздумывал капрал Коди Эзекиэль Кидди. Он был старым солдатом-сверхсрочником, которыми так богата в Англии морская пехота. Блестящим образованием Кидди не мог похвалиться. Писал он так красиво, что его могла бы поучить любая курица, а уж об орфографии в его писаньях и говорить было нечего. Несмотря на двадцать один год службы, четырнадцать кампаний, одиннадцать ран, сей храбрый воин так и не перешагнул за капральское звание. Но при всей своей скромной должности Кидди обладал далеко не скромным характером. Он охотно критиковал свое начальство, и его отделение не раз слышало от него восклицание:

– Если бы адмирал догадался посоветоваться со старым солдатом, то, наверно, он не делал бы глупостей!

К тому же он отличался крайне резкими и определенными мнениями по разным вопросам. Правительство он бранил за то, что оно не догадается прибавить пяти шиллингов к месячному содержанию сверхсрочных капралов, великим человеком считал того, который умел хорошо пригнать мундир, героем – хорошего боксера. А солдатская молодежь считала его попросту животным.

Итак, Кидди размышлял. От непривычки к такому занятию, или от жары, пот лил градом с лица почтенного капрала. Наконец, он, видимо, принял решение, вытер вспотевшее лицо клетчатым платком, более годившимся на простыню дня маленького ребенка, и направился к лорду Строубери, который в это время был на адмиральском корабле. В трех шагах от начальника Кидди остановился, поднес руку к киверу и замер в этой позе.

– Что скажешь, старина? – спросил адмирал.

– Разрешите мне, ваша честь, взять лодку и четырех человек.

– Зачем?

– Я сделаю рекогносцировку вокруг и внутри острова. Если утесы «ходят», значит, их кто-то двигает. Этого-то «кого-нибудь» я и хочу взять и представить вам, чтобы получить награду.

Адмирал улыбнулся.

– И ты надеешься на успех?

– Все дело в том, чтобы хорошенько поискать. Будь этот Триплекс хоть сто раз корсаром, а все же ему не отвести глаза старому солдату.

– Ну, хорошо, возьми железную шлюпку, она наполовину покрыта палубой и хорошо ходит. Тебе нужно матросов?

– Никак нет, я возьму своих четырех человек.

– Как хочешь. Буду очень рад, если ты получишь награду.

Капрал снова поднес руку к киверу, по уставу повернулся налево кругом и с левой ноги учебным шагом отправился под палубу, где его подчиненные развлекались игрой в карты, лото и кости. Он прошелся по помещению, вглядываясь в лица и как бы выбирая себе помощников. Наконец, он проговорил:

– Мик, Пифф, Мак и Флок!

Названные подняли головы и ответили в один голос:

– Здесь!

– Возьмите ружья, патроны и за мной!

И, минуту спустя, шлюпка была спущена, и Кидди входил в нее вместе с четырьмя фузилерами.

– К веслам! – скомандовал он.

И, когда суденышко отошло от корабля на некоторое расстояние, он обратился к своим людям с величием Наполеона, обращающегося к войскам:

– Ребята! Мы идем за наградой. Награда мне, но каждый из вас получит по десять фунтов. Следовательно, говорить мне больше нечего, вы поняли. Будьте молодцами!

Эта речь заслужила одобрение, и Кидди тут же велел отправляться к утесам, загораживающим вход в бухту. Большие корабли, конечно, не могли здесь пройти, но легкой лодке это ничего не стоило. Таким образом, капрал мог выйти из бухты и объехать весь остров, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь грота, где скрывается корсар Триплекс. Как видно, смешной в обыкновенное время, капрал становился ловким, когда дело шло о войне и было ему знакомо. Солдаты в надежде на хороший заработок гребли изо всех сил, и шлюпка быстро шла к бурунам. Море лежало спокойное, волны лениво, едва запенивая гребни, лизали утесы. Погода, казалось, вполне благоприятствовала предприятию Кидди.

Шлюпка смело вошла в промежуток между утесами. Трудностей никаких не предвиделось, и вскоре шлюпка была на самой середине рифа. Капрал не помнил себя от радости, через четверть часа шлюпка выйдет из рифа, и тогда можно будет спокойно начать поиски.

Но вдруг произошло что-то странное. Перед самым носом лодки вдруг вырос утес. Кидди круто повернул, но это не помогло: шлюпка продолжала идти прямо на камень.

– Задний ход! – скомандовал он.

Люди исполнили приказание, но не смогли продвинуть лодку назад. Вероятно, в этом месте было какое-то течение, парализовавшее все их усилия. Прошло десять секунд, длинных, томительных, как десять столетий. Лодка подошла к утесу, но вместо резкого толчка, как ожидал Кидди, плавно повернулась и всем бортом пристала к каменной глыбе.

– Ух! – крикнул Кидди. – Ну и набрался же я страху! А теперь за дело! Отчаливай, и марш дальше!

Весла уперлись в гранитную глыбу, гребцы напрягли все свои усилия, но напрасно. Какая-то невидимая сила словно прижимала лодку к скале.

Все переглянулись, на их лицах промелькнуло выражение ужаса. Уж не заколдована ли шлюпка?..

И вдруг огромная рука в медной перчатке поднялась из воды и схватилась за борт. За ней показался громадный медный шар. Перепуганные солдаты, никогда не видавшие скафандров, бросили весла и закрыли лица руками. Кидди отшатнулся и, потеряв равновесие, свалился на дно лодки. Когда он поднялся, явление уже исчезло, но на скамье осталась приколотая кинжалом бумага, исписанная мелким и сжатым почерком. Кидди не без труда вытащил кинжал, глубоко вонзившийся в дерево, и взял в руки бумагу, так странно к нему попавшую. С удивленным лицом он начал разбирать написанное.

«Вокруг вас расположены электромагниты. Вам дана будет возможность отойти от скалы, но при условии немедленного возвращения в бухту. Если же вы будете пытаться выйти в море, тогда мне придется рассердиться. Вы видели, что ваша лодка притянута бортом. Подумайте, что случится с вами, если ее притянуть дном».

Подписи не было, но никто не сомневался, что виновником всего случившегося был корсар Триплекс. Кидди заупрямился было, но Мик, Пифф, Мак и Флок наотрез отказались продолжать поиски. Они были храбрыми солдатами, но никто из них не решился бы вступить в борьбу с загадочным корсаром, которому их утлая лодка повиновалась больше, чем рулю и веслам.

Гребцы снова попробовали оттолкнуться, и на этот раз их лодка отошла от скалы и без всяких приключений прибыла в бухту Силли-Маудлин. Но капралу не хотелось возвращаться на борт адмиральского корабля. Он слишком много нахвастал лорду Строубери, чтобы отступить перед новым препятствием. Если дорога морем закрыта, то он высадится на берег, обшарит каждый куст, каждую пещеру, исследует каждую скалу, но все-таки найдет убежище этого проклятого корсара, который осмелился давать ему приказания. Это зашло уж слишком далеко! Какой-то незнакомец позволяет себе командовать капралом морской пехоты Ее Величества?!

Шлюпка между тем пристала к берегу, и все выпрыгнули на землю. Здесь, на твердой почве, солдаты приободрились и почувствовали себя в десять раз храбрее, чем на море, где под их ногами было колеблющееся дно лодки. С капралом во главе маленький отряд пустился в путь. Им пришлось идти по крутым тропинкам через непроходимую чащу кустарников. Они шли, насторожившись, стараясь найти хоть какой-нибудь признак, указывающий им на присутствие того, кого они обещали найти. Но напрасно они стучали прикладами по скалам, напрасно прорубали себе дорогу через кусты и лианы, напрасно рисковали себе сломать шеи на крутизнах – ничто не указывало им на присутствие корсара. Между тем солнце поднималось к зениту. Приближался полдень. Полуденный жар жег путников, которые с рассвета ни минуты не отдыхали. Энергия их ослабевала; они едва передвигали ноги. Сам Кидди поминутно вытирал лицо своим огромным клетчатым, уже смятым платком. Был час отлива, и маленький отряд уже шел по песку возле самого моря. Здесь идти было легче, да к тому же капрал не терял надежды найти какой-нибудь из прибрежных гротов, служащий убежищем корсару. И, как известно читателю, он был недалек от истины.

– Поищем место, где можно было бы взойти на скалы, и сделаем привал на вершине, – проговорил капрал. – Неудобно, если прилив нас застанет во время отдыха.

И ободренные надеждой на близкий отдых солдаты пошли быстрее. Скоро они подошли к небольшому заливчику, над которым подымалась размытая водою скала, показавшаяся им удобной для восхождения. Однако им не без труда удалось достигнуть ее вершины. С нее открывался вид на тенистую долину, по которой, журча, бежал ручей. Узкая тропинка вела к нему и как бы манила путников идти по ней. Пять минут спустя маленький отряд расположился на берегу гостеприимного ручья. Припасы, взятые в дорогу, были вынуты и разложены на мягком мшистом ковре. Здесь был ростбиф, всю дорогу сохранявшийся во льду, сушеные овощи и изрядное количество джину во фляжках. Можно было приступать к завтраку. На десерт солдаты срезали себе кокосовых орехов с пальмы, росшей поблизости. Капрал, сев первым, подал знак, и солдаты последовали его примеру. Они расположились около него полукругом, потому что даже во время еды считали нужным соблюдать внешние знаки уважения – основу всякой дисциплины.

– Поедим! – сказал капрал, отрезая ножом с роговой рукояткой первый кусок ростбифа, и отправил его в рот, предварительно положив на кусок хлеба, намазанный маслом.

– Поедим! – ответили солдаты с удивительным единодушием, тем же движениям поднося куски ко ртам.

Кидди покачал головой с видом одобрения: даже за едой эти люди сохраняли воинский вид. И с набитым ртом он проговорил:

– Я счастлив, видя, что ваша преданность королеве, – здесь капрал отдал честь, поднеся руку с куском ростбифа ко лбу, – не позволяет вам жаловаться на все наши неудобства. Есть без стола, без стульев, без приборов – это тяжелая жертва для воинов Великобритании, привыкших к комфорту. Потому что, – прибавил он с гордостью, – они не то что какие-нибудь несчастные французские солдаты, которые себе ставят в заслугу уменье обходиться без всего. Говорят, во время революции, когда они пытались подражать нашему Кромвелю, они сами называли себя санкюлотами. Недурная рекомендация для их воинских добродетелей и для их стыдливости! Товарищи! Выпьем за процветание добродетельной Англии!

С этими словами Кидди, не глядя, протянул руку к своей фляжке с джином. Но под его пальцами не оказалось ничего, кроме травы. Удивленный капрал повернул голову, положил на землю хлеб и ростбиф, стал на колени и осмотрел все вокруг. Кроме травы и мха, он ничего не увидел. Фляжка исчезла.

Капрал смотрел на подчиненных, они на него.

– Что такое? – спросил он.

– Моя фляжка… – начал Мак.

– Исчезла… – докончил Пифф.

– Украдена, – подтвердил Мак.

– Нет больше джину, – вздохнул Флок.

– А, черт! – крикнул капрал. – Это опять, наверное, шутки корсара!

Солдаты печально поникли головами.

– Это недостойно джентльмена. Законно убивать своих врагов, но, клянусь Сатаною, незаконно лишать их джину.

Замечание капрала повисло без ответа.

– Однако мы должны перенести это новое испытание ради королевы, – геройски заявил Кидди. – Мы запьем наш завтрак водою из ручья.

И, не отделяя слов отдела, он наклонился к светлой воде источника и начал пить большими глотками.

Солдаты с минуту стояли в нерешимости. Потом, подняв глаза к небу, как бы призывая его в свидетели своих мучений, которым их так несправедливо подвергают, они начали пить воду по примеру своего начальника. Однако делали это не без гримас. Вода ведь, даже самая хорошая вода, не имеет запаха джина, этого национального напитка, который жжет горло, подобно тысяче раскаленных докрасна булавок. Где же пресной воде даже самого чистого ручья сравниться с этим адским напитком?

Но как бы то ни было, жажда была утолена. Солдаты решили за недостаток питья вознаградить себя едою и вернулись к своему завтраку, или, вернее, к тому месту, где они его оставили. В то время, когда они, припав к ручью, утоляли водой жажду, невидимая рука незаметно унесла их хлеб и ростбиф. На этот раз капрал и солдаты положительно пришли в ярость. Они схватили ружья, выхватили сабли и устремились на окружающие их кустарники. Они рубили лианы, ветви, цветы, молодые побеги. Стволы деревьев трещали под их ударами. Эта битва напомнила бы поэту Дон-Кихота его борьбу с мельницами – с таким ожесточением эти пятеро англичан, выведенные из себя похищением их завтрака, напали на ни в чем не повинные растения.

Однако, как ни велико было их рвение, силы их вскоре истощились. Руки уже отказывались им служить, и они, все в поту, вернулись на место.

Можно себе представить, когда они там увидели все свои припасы и фляжки с джином. Они протирали себе глаза, щипали себя; явление не исчезало.

Джин и ростбиф были им действительно возвращены. Они бросились к еде, похватали свои куски и со слезами на глазах, дрожа от удовольствия, все сразу поднесли фляжки к губам. В течение нескольких минут только слышалось бульканье поглощаемой ими жидкости, сливавшееся с журчанием ручья по каменистому дну. Но поглощенные своим занятием солдаты не забывали и о пище, подобно тому, как Гарпагон цеплялся за свою драгоценную шкатулку, солдаты сжимали в своих руках куски хлеба и мяса. Кончив пить, они немедленно принялись за еду и успокоились только тогда, когда уничтожили все бывшие с ними припасы. Потом они растянулись на траве. Надо было хорошенько выспаться перед грядущими трудами. Английский солдат, если и бывает на что-то годен, то только тогда, когда сыт, хорошо выпил, выспался и не слишком утомился. Вскоре они захрапели так дружно и сладко, словно отдыхали на маковых полях волшебника Морфея.

* * *

В это время скала, возвышавшаяся на лугу, недалеко от спящих, медленно поднялась, обнаружив темное отверстие. Из него вышли несколько человек. Первыми показались Джоэ Притчелл и Арман Лаваред.

– Мне кажется, – проговорил Джоэ, – это приключение должно вас позабавить.

– Я смеялся до слез. Но этот остров устроен, точно театр.

– Совсем нет. Из пещеры как раз к этому месту идет природное подземелье. Вся моя заслуга только в том, что я привел сюда этих солдат при помощи указания, которые они получали, не отдавая себе в этом отчета.

– Я не понимаю.

– Однако это очень просто. Вот эту тропинку, которая идет от гребня скал к ручью, я велел сделать только сегодня утром, всякий путник в незнакомой ему стране идет всегда по торной дороге, предполагая, что она выведет куда-нибудь.

– Это совершенно верно.

– В таком случае, вы понимаете, в чем дело. С тех пор как эти солдаты сошли на берег, они шли по пути, который им был назначен приказаниями Триплекса.

Арман поклонился.

– Можно предложить вам еще вопрос?

– Пожалуйста.

– Почему вы так повинуетесь капитану Триплексу?

Ироническая усмешка мелькнула на губах Джоэ.

– Я повинуюсь капитану Триплексу потому, что не могу делать иначе. Вот и все, что я пока могу вам объяснить.

И, повернувшись к следовавшим за ним людям, он произнес:

– Теперь, друзья мои, делайте то, что было условлено.

* * *

Когда проснулся капрал Кидди, было уже около четырех. Проснулся он в прекрасном расположении духа. Ему показалось, что уже не так и жарко, как будто он из тропических стран сразу перенесся в умеренный климат. Потянувшись, он сладко зевнул.

– Надо возвращаться к берегу, – пробормотал он, – а то скоро стемнеет. А завтра мы продолжим поиски.

– Ой! – крикнул он, поднявшись. – Вставайте! В путь! Но что это? – перебил он сам себя. – Уж не мерещится ли это мне?

И он с удивлением стал всматриваться в своих подчиненных.

– Да они с ума сошли! – воскликнул он с гневом. – Они позволили себе раздеться! В одних рубашках прохлаждаются! И это на службе!

Действительно, все четверо безмятежно спали, сняв с себя верхнюю одежду, как бы для того, чтобы поменьше страдать от жары, в бешенстве Кидди бросился к ним, готовясь осязательно напомнить им об их обязанностях на службе, но при первом же его шаге, какая-то сухая ветка пребольно кольнула его ногу. Он оглядел себя и остановился как вкопанный.

Он тоже был раздет!

– Так, – пробормотал он, – это всего лучше! И как это я не заметил? Хорошо еще, что они спят, – пришло ему в голову, – я надену сейчас мундир, потому что капрал, и в одной рубашке, – это, это… черт знает, что такое!

И он стал искать свое платье, все еще недоумевая, как ему, старому солдату, отличенному начальством, могла прийти в голову фантазия раздеться во время исполнения служебного поручения. Однако минут через пять он был вынужден поверить очевидному: его платье исчезло. Оставлены были только сапоги, рубашка, шапка, пояс и ружье. То же было оставлено и из одежды его подчиненных. Догадка блеснула в уме капрала. Это опять были шутки корсара…

Со страшными ругательствами он растолкал солдат. Проснувшись и поняв, в чем дело, эти последние, разумеется, присоединили свое негодование к негодованию начальника. Но сколько ни ругай себя, а все-таки пришлось садиться в шлюпку и плыть к кораблю, несмотря на свой легкомысленный костюм.

Трудно описать хохот матросов, когда они рассмотрели печальное положение Кидди и его спутников. Но хуже всего было то, что мундиры опередили их своим прибытием на корабль, найденные на берегу офицерами, они были отосланы по назначению. Кидди взял свой мундир, но чуть не сошел с ума от злости, найдя в кармане записку:

«Корсар Триплекс не любит слишком любопытных».

С тех пор никто больше не пытался разыскивать корсара. Лорд Строубери со своим штабом продолжал пользоваться гостеприимством Джоэ Притчелла в ожидании возвращения посланного в Сидней корабля.

Глава 11. Кинематограф и фонограф

Уже целый месяц лорд Строубери пользовался гостеприимством сэра Джоэ Притчелла, и все это время Лаваред как тень следовал за Джоэ, безуспешно пытаясь хотя бы разогнать мрак, окружавшей его тайны. Если прибавить, что парижанин за все это время ни разу не был допущен в пещеру и не видал никого из родных и друзей, то станет понятно, до чего же он должен был тосковать.

В роскошной столовой виллы только что закончился обильный и тонкий завтрак. Гости, собравшиеся в салоне, пили душистый мокка. Все были веселы, слышался смех. Офицеры без всякого неудовольствия переносили свою долгую стоянку у Золотого острова. Хозяин его был так любезен, стол так изыскан, что, принужденные почти всю жизнь довольствоваться корабельной пищей, они теперь, разумеется, с наслаждением пользовались случаем удовлетворить свои гастрономические вкусы.

Притчелл стоял посреди гостиной с адмиралом и Арманом. Разговор шел об устройстве нагревательных приборов на пароходах, и Джоэ ясно, как день, доказывал, что морская механика находится еще в периоде детства. В эту минуту в комнату вошел слуга. Он нес на серебряном подносе письмо. Неслышно скользя по ковру, он подошел к владельцу острова и с почтительным поклоном протянул ему поднос.

Неуловимая усмешка осветила на мгновение лицо Притчелла и, обернувшись к собеседникам, он проговорил:

– Вы позволите…

И, разорвав конверт, он прочел письмо. У него вырвалось радостное восклицание:

– Могу вам сообщить приятную новость, господа. Меня уведомляют, что вскоре наступит конец вашему невольному пленению.

Все столпились вокруг него, и в зале воцарилось глубокое молчание.

«Уважаемый сэр Притчелл, – читал Джоэ, – крейсер, посланный в Сидней, будет сегодня вечером в бухте Силли-Маудлин».

– А! – воскликнули некоторые.

– Слушайте, слушайте! – остановили их остальные.

Джоэ продолжал:

– «На этом судне едет сэр Тоби Оллсмайн. Адмиралтейство уполномачивает лорда Строубери составить суд, чтобы выслушать показания директора тихоокеанской полиции и его обвинителя, корсара Триплекса. Тот, кого признают виновным, будет отвезен в Англию и наказан по закону. Я надеюсь, что вы сделаете мне одолжение и потрудитесь сообщить эти известия вашим уважаемым гостям. Попросите их сегодня же назначить членов суда. Сегодня вечером явится человек, которому вы можете вполне довериться. Пусть все следуют за ним без боязни, не исключая и сэра Оллсмайна. Они увидят и будут в состоянии и произнести свой справедливый приговор.

Корсар Триплекс»

Джоэ умолк. Офицеры переглянулись.

– Я с удовольствием исполню все, о чем просит мистер Триплекс, – произнес наконец адмирал, – но меня удивляет одно: как может он знать решение адмиралтейства?

По одобрительному шепоту присутствующих можно было заметить, что их всех занимает один и тот же вопрос.

Притчелл пожал плечами:

– Я ничего не знаю, – сказал он.

– Но в конце концов кто-нибудь принес это письмо?

– Вероятно.

– Кто же именно?

– Не знаю, но могу справиться.

И, говоря это, Джоэ нажал пуговку электрического звонка. Дверь тотчас же открылась, а на пороге появился прежний слуга. Джоэ знаком велел ему подойти поближе.

– Сейчас вы подали мне письмо, – медленно сказал он.

– Да, сэр.

– От кого вы его получили?

Слуга молчал. Он, видимо, был в затруднении и боялся, что его ответу не поверят.

– Вам передал его кто-нибудь?

– Нет, никто.

При этом ответе адмирал порывисто встал с кресла.

– Так каким образом это письмо попало вам в руки? – быстро спросил он.

– Мы были в кухне, окна были открыты. Вдруг к нам упала эта бумага. Мы бросились к окнам – никого! Я поднял письмо и, прочитав адрес, поспешил отнести его сэру Притчеллу.

Месяцем раньше офицеры стали бы мучиться над разгадкой этого дела, но теперь они уже привыкли к выходкам этого корсара. Лакей был отпущен без дальнейших расспросов.

К тому же Триплекс обещал сегодня вечером сам предстать перед судом. Стоит ли утруждать голову, когда ключ к тайне все равно отыщется через несколько часов?! Лучше было исполнить желание корсара и поторопиться с назначением членов суда, что и было тотчас же проделано. В состав суда вошли два капитана, два лейтенанта и один мичман в качестве секретаря. Председателем быть пожелал сам адмирал. Мичман тотчас же был послан на корабль, чтобы выбрать караул, необходимый при военно-морском суде.

В четыре часа матросы высадились на берег и вскоре были у виллы, где, составив ружья в козлы, ожидали приказаний начальства.

Все было готово. В это время офицеры, наблюдавшие на берегу, не покажется ли корабль, известили о появлении дыма на горизонте. Тотчас же все зрительные трубы были направлены по указанному направлению, и скоро корабль был уже хорошо виден. Он на всех парах приближался к острову.

Еще раз сведения корсара оказались точными. Действительно, судно, отправленное в Сидней, прибыло туда в назначенное время. Оттуда его командир послал в адмиралтейство каблограмму в триста слов, описав в ней затруднительное положение тихоокеанской эскадры, в ответ была получена следующая депеша:

«Взять на корабль Тоби Оллсмайна и немедленно возвратиться к Золотому острову. Поторопитесь с окончанием дела. Китайские и филиппинские газеты требуют свободы действий всего флота. Разберитесь, кто виновен, и привезите в Англию преступника».

Не медля ни минуты, командир крейсера отправился в отель Парамата-стрит. Его прибытие было ударом грома для Тоби Оллсмайна. Он почувствовал, что погибает. Но ему некогда было раздумывать, и со смертью в душе он был вынужден отправиться на корабль.

На другой день, взяв полный груз угля, крейсер вышел из Порт-Джексона и направился к Золотому острову. Дорогой директор полиции немного оправился, ведь в конце концов не было ни одного доказательства его преступлений. Он мог быть осужден только в том случае, если бы добровольно сознался. И он поклялся, что никто у него не вырвет признания.

Придя к такому решению, он почувствовал себя спокойнее и явился в общую каюту с просветленным лицом. Он объяснил свое первоначальное смущение весьма естественным гневом на то, что адмиралтейство человека с его положением ставит на одну доску с каким-то бандитом. В конце плавания сэр Оллсмайн добился того, что все без исключения офицеры были уже на его стороне и строго осуждали невидимого корсара Триплекса.

Никто не сомневался, что одно из подводных судов сопровождало крейсер. Иначе как можно было бы объяснить, что корсар мог бы заранее объявить о прибытии судна из Сиднея.

Проход в бухту Силли-Маудлин открылся перед крейсером и снова тотчас же закрылся, когда крейсер миновал его.

Было уже около пяти часов, когда судно встало на якорь неподалеку от других судов эскадры. В пять часов десять минут шлюпка с адмиральского корабля подошла к крейсеру, и сэр Тоби Оллсмайн сошел в нее, а уже в половине седьмого колокол прозвонил к обеду, и лорд Строубери счел своим долгом представить новоприбывшего хозяину виллы:

– Сэр Джоэ, – начал он, встав с места, – вы оказали нам самое радушное гостеприимство. Сегодня мы даже злоупотребили вашей любезностью, приведя к вам нового гостя. Но было бы непростительно с нашей стороны, если бы мы пренебрегли самыми примитивными требованиями приличия. – И, указав на директора тихоокеанской полиции, он продолжал: – Сэр Тоби Оллсмайн, директор тихоокеанской полиции.

– Джоэ Притчелл, очень рад видеть у себя сэра Оллсмайна, – громко и с грациозным поклоном проговорил хозяин.

Это имя, казалось, ошеломило директора полиции. Глухой крик вырвался у него из груди, и, страшно бледнея, он отшатнулся. Один Джоэ как будто бы, казалось, не замечал его волнения и смущения. Все тем же громким и спокойным голосом, он продолжал:

– Итак, приличия соблюдены. Теперь поспешим к столу, господа. Не забывайте, что сегодня вечером мы должны разбирать дело корсара, подвиги которого дали мне возможность и удовольствие познакомиться с вами.

Лаваред, как и все присутствующие, видел, какое волнение отразилось на лице сэра Оллсмайна при упоминании имени Джоэ Притчелла. Это обстоятельство заставило его мучиться догадками: какие отношения могли существовать между этими двумя людьми?

Когда он смотрел на Притчелла, ему казалось, что он ошибся. Джоэ был совершенно спокоен и с обычным радушием исполнял обязанности хозяина дома за столом. Но стоило журналисту обратить внимание на директора полиции, как прежняя уверенность возвращалась к нему. Тоби едва прикасался к кушаньям. А когда ему казалось, что на него все смотрят, он кидал на Джоэ взгляды, полные ненависти и ужаса. Он несколько раз наливал себе и выпивал воду залпом. От непонятного волнения у него, видимо, пересохло в горле. Эта новая тайна так занимала француза, что он не мог даже есть. Минутами он чувствовал почти презрение к этим методичным английским офицерам, которые в эту минуту, когда должен был появиться корсар, когда все тайны готовы были обнаружиться, могли безмятежно, солидно и бесконечно есть.

«У этих людей, – думал Лаваред, выходя из себя, – нет никакого любопытства. Это просто машины для пережевывания пищи!»

Однако обед, который, как казалось крайне нетерпеливому французу никогда не кончится, пришел все же к концу. Все встали из-за стола.

В эту минуту в комнату вошел матрос с зеленой маской на лице. Произошло всеобщее движение, которое, однако, не помешало Лавареду заметить, что делалось с сэром Оллсмайном.

Прижав руки к груди, тот с ужасом взглянул на зеленую маску вошедшего, и невольно его губы прошептали слова, совершенно непонятные присутствующим:

– Джоэ Притчелл… суд… маски… Все, все против меня!

Адмирал выступил вперед и проговорил, обращаясь к матросу:

– Вы посланы в качестве обещанного проводника?

– Да, ваша честь. Мой господин извиняется, что сам не пришел к вам, но то, что он хочет вам показать, не может быть показано здесь.

– Хорошо, но за мной последует конвой.

– Если вам угодно.

– В таком случае, дружище, показывай нам дорогу.

Матрос повернулся по-военному и направился к лестнице, ведущей в погреб. Все шли за ним. Караул замыкал шествие. Лаваред проскользнул вперед и шел теперь рядом с Оллсмайном, которого адмирал пригласил идти с собой.

Вход в пещеру был открыт. Медленно спускались все по ступенькам лестницы, вырубленной в скале. Но вот показалось подземное озеро. Несмотря на всю свою флегму, офицеры не могли удержаться от восклицаний, выражающих крайнее удивление.

Все лампы были зажжены; бесчисленные жилы золотоносного кварца блестели под их лучами, а на поверхности озера лежали три подводных судна, образуя треугольник. Вахта на палубах отдала честь. Матросы Пака в зеленых масках стояли рядами на пути следования новых посетителей пещеры.

– Удивительно! – прошептал лорд Строубери, забывая на минуту перед этим зрелищем, что ему предстоит тяжелая обязанность судьи раскрыть преступление и вынести справедливый приговор.

– Не правда ли? – произнес Джоэ.

И они молча продолжили путь. Они теперь шли по одной из боковых галерей.

Сделав один или два поворота, они очутились в обширном гроте, при виде которого изумление англичан достигло крайних пределов. Казалось, грот был предназначен для какого-то зрелища.

В его глубине виднелся полотняный экран, перед которым стояли ряда скамеек. Перед скамейками стоял стол, покрытый зеленым сукном. На столе лежала бумага, тут же были перья, чернила и все нужное для письма.

Джоэ подошел к столу.

– Эти места предназначены для господ членов суда, – громко сказал он, – а это – место сэра Оллсмайна.

И он указал на стул, одиноко стоявший перед судейским столом справа. Потом отойдя в сторону, он сел на скамью, стоявшую против стула Оллсмайна.

– Здесь же сядет представитель корсара Триплекса.

Между тем Лаваред остановился в дверях залы. Под зелеными масками он узнал свою милую Оретт, а также Маудлин, Джоан и Робера. Но как он ни всматривался, он не смог найти Лотии. Это его удивило.

– А где же мисс Лотия? – спросил негромко он Робера.

– Она не смогла прийти, – ответил тот глухим голосом.

– Почему?

Робер молчал. Потом из-под зеленой маски послышался ответ, в котором звучало раскаяние.

– Она умирает.

Эти слова отдались в ушах Лавареда звуком похоронного колокола. С минуту он не мог выговорить ни слова, и ему понадобилось собраться со всеми силами, чтобы овладеть собою. Переход был слишком резким. Сейчас только он в радостном возбуждении жаждал удовлетворить долгие муки своего любопытства, и вот он узнает, что его кузену грозит такое же страшное несчастье. Ему было невыразимо жаль Робера и эту красавицу Лотию, к которой Армана привязывало чисто братское чувство.

– Ты преувеличиваешь, кузен, – пролепетал он.

Но Робер покачал головой:

– Нет. Вот уже неделя, как она не поднимается с постели. Отчаяние подтачивает ее жизнь. Бледная, исхудалая, она не хочет ничего говорить, она как будто даже ни о чем не думает. Она жаждет смерти, как узник свободы. Вчера она заговорила только один раз. Наш орангутанг, гримасничая, ел фрукты. Лотия смотрела на него. «Хоуп, Хоуп! – сказала она с ужасающим спокойствием. – Скоро у тебя не будет Лотии. Неудачно я прозвала тебя. Для меня нет надежды!» Потом она умолкла. Я с ума схожу при мысли, что завтра, может быть, она умолкнет навсегда, что ее чудесные глаза закроются навеки. Я всех обвиняю в ее смерти, всех, кто ко мне привязан, кто хочет мне помочь в моем деле. Я виню даже тебя. Зачем ты непременно хотел меня отыскать? Зачем было соединять тех, кого разлучила сама судьба?