Текст книги "Полночная месса"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Фких

Однажды днем в середине лета по деревне пробежал пес – задержавшись лишь для того, чтобы укусить молодого человека, стоявшего на главной улице. Рана оказалась неглубокой: молодой человек промыл ее в ближайшем источнике и думать о ней забыл. Но несколько человек, видевших нападение, рассказали об этом его младшему брату.

– Ты должен отвезти брата к доктору в город, – сказали они.

Когда мальчик вернулся домой и предложил поехать к врачу, брат просто рассмеялся. На следующий день мальчик решил спросить совета у деревенского фкиха.Старика он нашел под тенистым фиговым деревом во дворе мечети. Мальчик поцеловал ему руку и рассказал, что пес, которого никто прежде здесь не видел, укусил его брата и убежал.

– Это очень плохо, – сказал фких. – У вас есть хлев, в котором его можно запереть? Посадите его туда, но свяжите за спиной руки. Никто к нему не должен подходить, понимаешь?

Мальчик поблагодарил фкихаи направился домой. По пути он придумал обмотать молоток пряжей и ударить брата по затылку. Зная, что мать ни за что не согласится, чтобы с ее сыном так обращались, он решил, что это следует сделать, когда ее дома не будет.

В тот же вечер, пока женщина стояла у колодца, он подкрался к брату и стал бить его молотком, пока брат не упал на пол. Затем связал ему за спиной руки и отволок в сарай рядом с домом. Там он бросил его на земле и вышел, заперев дверь на засов.

Брат пришел в себя и начал сильно шуметь. Мать позвала мальчика:

– Быстро! Сбегай посмотри, что стряслось с Мохаммедом. – Однако мальчик ответил:

– Я знаю, что с ним стряслось. Его укусил пес, и фкихсказал, что он должен сидеть в сарае.

Женщина стала рвать на себе волосы, царапать лицо ногтями и бить себя в грудь. Мальчик пытался ее успокоить, но она оттолкнула его и бросилась к сараю. Приложила ухо к дверям. Изнутри доносилось только тяжелое дыхание сына – он пытался ослабить веревки, которыми ему связали руки. Женщина забарабанила в дверь, выкрикивая его имя, но он, сражаясь с веревками, лежал лицом к земле и не ответил. Наконец, мальчик увел мать в дом.

– Так предписано, – сказал он ей.

На следующее утро женщина села на ослика и поехала в деревню повидать фкиха.Однако тот уехал навестить сестру в Рхафсаи, и никто не знал, когда он вернется. Поэтому она купила хлеба и пустилась в Рхафсаи вместе с группой селян, собравшихся на главный базар в округе. Ночь женщина провела на базаре, а на следующее утро, с зарей, отправилась дальше с другой группой людей.

Каждый день мальчик швырял брату еду через маленькое зарешеченное окошко высоко в стене. На третий день он кинул еще и нож, чтобы тот смог перерезать веревки и есть руками. Немного погодя ему пришло в голову, что, дав брату нож, он сглупил, ибо если постараться, можно проделать ножом дыру в двери. Тогда он пригрозил еды ему больше не давать, пока брат через окно не бросит ему нож обратно.

Не успела мать добраться до Рхафсаи, как ее свалила лихорадка. Семья, с которой она путешествовала, приняла ее в свой дом и ухаживала за ней, но лишь через месяц смогла она подняться с соломенного тюфяка на полу. К тому времени фкихуже вернулся в деревню.

Наконец, женщина окрепла и снова пустилась в путь. После двух дней на ослиной спине она вернулась совершенно без сил. Дома ее встретил мальчик.

– А твой брат? – спросила она, уверенная: тот уже умер. Мальчик показал на сарай, и она кинулась к двери, громко зовя старшего сына.

– Возьми ключ и выпусти меня! – заорал тот.

– Сначала я должна увидеть фкиха, ауилди. [18]18
  Сынок (араб.).


[Закрыть]Завтра. На следующее утро они с мальчиком отправились в деревню. Когда фкихувидел, как во двор входят женщина с мальчиком, он поднял глаза к небесам.

– На то воля Аллаха, что твой сын умер так, как он умер, – сказал ей фких.

– Но он вовсе не умер! – вскричала женщина. – И он не должен больше там сидеть.

Фкихизумился, а потом сказал:

– Так выпусти же его! Выпусти его! Аллах милостив.

Мальчик, тем не менее, упросил фкиха, чтобы тот сам открыл дверь. И вот они отправились: фких– верхом на ослике, мать и сын следом – пешком. Когда они подошли к сараю, мальчик вручил старику ключ, и тот отпер дверь. Молодой человек выскочил наружу, а изнутри ударило такой вонью, что фкихбыстро захлопнул дверь снова.

Они все вошли в дом, и женщина приготовила им чаю. Пока сидели и пили, фкихсказал молодому человеку:

– Аллах пощадил тебя. Ты не должен мстить брату за то, что он тебя запер. Он сделал это по моему приказу.

Молодой человек поклялся никогда не поднимать на мальчика руку. Однако мальчик боялся все равно – ему даже боязно было взглянуть на брата. Когда фкихпошел обратно в деревню, мальчик увязался за ним – якобы, привести домой осла. По дороге он сказал старику:

– Я боюсь Мохаммеда.

Фкихуэто не понравилось.

– Твой брат старше тебя, – ответил он. – Ты слышал, как он поклялся тебя не трогать.

В тот вечер за едой женщина отошла к жаровне приготовить чай. Тут мальчик впервые украдкой взглянул на брата и похолодел от ужаса. Мохаммед быстро оскалил зубы и издал горлом странный звук. Он так пошутил, но мальчик понял что-то совершенно иное.

Фкихуни за что не следовало его выпускать, сказал он себе. Теперь он меня укусит, и я заболею, как он. И фкихвелит ему бросить меня в сарай.

Он не мог заставить себя и посмотреть на Мохаммеда еще раз. Ночью, во тьме лежал и думал об этом, не в силах уснуть. Рано утром он вышел в деревню, чтобы застать фкихадо того, как тот начнет уроки для своих учеников во мсиде.

– Ну что еще? – спросил фких.

Когда мальчик рассказал ему, чего он боится, старик рассмеялся:

– Но у него нет никакой болезни! И никогда не было, хвала Аллаху.

– Вы же сами велели мне его запереть, сиди.

– Да, да. Но Аллах милостив. Теперь ступай домой и забудь обо всем этом. Твой брат тебя не укусит.

Мальчик поблагодарил фкихаи ушел. Он прошагал по всей деревне и вышел на дорогу, которая, в конце концов, вывела его на шоссе. На следующее утро его подвез грузовик – до самой Касабланки. Никто в деревне больше никогда о нем не слышал.

1974

перевод: Максим Немцов

Напоминания о Бузельхаме

Когда я был маленький, у моей матери было любимое место для чтения: если мама собиралась читать долго, она садилась в старый шезлонг, всегда стоявший в углу восточной комнаты, подальше от стен, чтобы свет падал с обеих сторон из-за плеч. Спинка шезлонга была завалена множеством пуховых подушечек. В нем приятно было развалиться. Иногда по утрам, пока мама не проснулась, я на пару минут садился в шезлонг. Однажды она застукала меня и высмеяла.

– Совсем старичок, разваливаешься! – дразнила меня она. – Ты же растущий организм. А это кресло для взрослого.

В летний день приятно было поваляться в саду. Над головой в эвкалиптах и кипарисах шипел ветер. Сверху совсем близко очень быстро проносились клубки тумана, порой задевая верхушки деревьев и пикируя вниз сквозь ветки. Однажды целое лето, вернувшись из школы в Англии, я занимался там прямо на земле, за кустами или живой изгородью, в любом укромном уголке, подальше от дома.

Я ложился на живот в жарком саду и разглядывал под срезанными копьями травинок миниатюрный лес, где жили муравьи. Почти все они были крошечные и не беспокоились из-за коврика, который я расстелил на их владениях. Если же его замечали большие красные муравьи, они тотчас нападали, и оставалось только перенести коврик куда-нибудь еще.

И так было ясно, что медина —запретная территория. Мама очень рассердилась бы, узнай она, что я бываю там один. Но время от времени я ходил по какому-нибудь делу, и мне выпадал случай проскользнуть в старый город и побродить по узким переулкам. Мне очень нравилось, как резко они меняли направление и зарывались под дома. В самом деле, нужно было пройти под домом, чтобы попасть в тот переулок, где стоял бордель Мамаши Тьемпонады. Он был не единственный, зато самый большой. Все дома в этом переулке были борделями. Женщины стояли в дверях и заговаривали с прохожими. Мне это место казалось загадочным и зловещим. Казалось вполне естественным, что мама не пускает меня в Медину.

Однажды вечером я стоял в переулке у борделя Мамаши и смотрел на дверь, она открылась, и вышел парень-марокканец. Он на секунду замер и, глядя на полную луну прямо над головой, свистнул ей и ушел. Очень странно, подумал я и запомнил это. Свист прозвучал так обыденно и задушевно, словно они с луной были закадычными друзьями. Спустя пару лет, когда Бузельхам пришел к нам работать, мне показалось, что он и есть тот самый парень.

Возможно, мне было бы лучше, если бы я общался с отцом, но этого не случилось. Мне никогда не приходило в голову задуматься, что он за человек. Ему было за пятьдесят, когда я родился, и к тому времени, кроме гольфа, его почти ничего не интересовало. Он не обращал внимания на меня и очень мало – на мать. Просыпался на заре, плотно завтракал и отправлялся на своей любимой лошади в загородный клуб в Бубане. До вечера мы его не видели. Женщины говорили матери:

– Полковник Дрисколл – такой импозантный на своем коне!

Их мужья приезжали в загородный клуб на машинах. Я был уверен, что они смеются у нас за спиной, потому что отец вел себя так странно.

В детстве я иногда играл с Эми – та жила на соседнем участке. Она была старше меня на пять лет, настоящий сорванец с садистскими порывами, жертвой которых я не раз становился. Ей было двадцать, когда умерла ее мать, и она осталась одна в слишком большом доме. Тогда она стала проводить почти все время с моей матерью.

Я не удивился, когда мать однажды невзначай заметила:

– У Эми нашелся покупатель на виллу «Виреваль». Она немного поживет у нас.

Вскоре Эми оказалась у нас. С годами она изменилась и теперь стала замкнутой, нервной женщиной, одержимой порядком. У нее был неприятный тик: она постоянно откашливалась. Отец пытался было разговаривать с ней, хотя и был сильно против ее присутствия. Неврастеничка, сказал он. Ненормальная эгоистка и пьет мамину энергию.

– Что такое с этой девушкой? Неужели она не может оставить тебя хоть на секунду в покое?

Мать, как всякий, кто наслаждается чужим восхищением, была благодарна даже за преданность Эми.

– Она вполне разумная девушка. Не понимаю, почему ты так против нее настроен.

Как водится, сплетники излагали основные факты вполне правдиво, но перевирали мотивы. Все были уверены, что отец ушел из дома из-за Бузельхама, хотя на самом деле он просто не мог больше жить рядом с Эми. Он терпел ее полгода. Затем, понимая, что она не собирается съезжать, а мать решительно не намерена предлагать ей перебраться в другое место, он неожиданно уехал в Италию. Мать была невозмутима.

– Отцу нужен отдых, – сказала она мне после его отъезда. Разумеется, она полагала, что он вернется.

В это самое время из ниоткуда возник Бузельхам. Отец нанял его помогать садовнику примерно за год до этого, когда Бузельхаму было шестнадцать. Он полол сорняки, сгребал листья, носил воду в нижнюю часть сада, и у дома его видели редко. Но после того, как отец уехал, он стал приходить на кухню, где горничные поили его чаем. Немного погодя он уже постоянно обедал с ними, а не сидел под деревом и ел то, что приносил из дома.

Как возникли отношения между ним и матерью? С чего все началось? Поговорить об этом с Бузельхамом было невозможно, поскольку тема эта никогда не возникала и, следовательно, ее между нами не существовало. С чего бы ни началось, я знаю, что это мать все затеяла.

Часто Бузельхаму было нечем заняться – он лишь курил кифв кафе и не всегда находил компанию перекинуться с ним в картишки. Как правило, днем мужчины работали и только потом приходили в кафе. Бузельхаму не было нужды работать. С тех пор, как полковник уехал, он был с женой полковника. Ей не хотелось, чтобы он работал, – тогда бы ему пришлось вставать очень рано, а она любила спать рядом с ним допоздна. Все мужчины в кафе знали, что у Бузельхама богатая женщина-назареянка, которая дает ему все, что он захочет.

Именно это Эми в конце концов и начала втолковывать маме снова и снова. По мнению Эми, ей не следовало быть с Бузельхамом не только из-за того, что у него другая культура, религия и социальный статус, но и потому, что он слишком молод для женщины ее возраста. Обычно мать просто отвечала, что не согласна, но порой кое-что добавляла. Однажды я услышал, как она говорит:

– Ты пытаешься влезть в мою личную жизнь. Эми, а на это у тебя нет права.

Вскоре после этого Эми решила съездить в Париж, куда ее пригласила подруга. Она собралась очень быстро – и вдруг ее не стало. Мама ограничилась репликой:

– Эми – очень славная девушка, которой, я боюсь, еще предстоит всему научиться. Не знаю, удастся ей это или нет.

В тот день, когда Эми уехала, я забрел в ее комнату и осмотрелся. Тут не мешало хорошенько убрать. Я отодвинул от стены конторку и заглянул за нее. Внизу, придавленная задней ножкой, валялась скомканная глянцевая фотография Бузельхама в плавках на пляже в Сиди-Канкуше. Ссора Эми с матерью предстала в новом свете. На секунду я даже пожалел, что она уехала; было бы забавно посмотреть, что несколько наводящих вопросов могли бы вытянуть из ее тонких, поджатых губ. Она хотела заполучить Бузельхама? Или мать прервала то, что уже происходило между ними, когда Бузельхам стал проводить ночи в хозяйской спальне?

Сплетня несколько месяцев гуляла по Танжеру. Впервые я услышал ее от англичанки; она только что приехала и не знала, что героиня истории – моя мать. Жена полковника каждую ночь пропадала в темник уголках сада, встречалась с садовником, простым мальчишкой, обычным марокканским работником. Когда полковник не смог больше терпеть эту ерунду, он уехал, после чего она спокойно взяла слугу в дом и живет с ним.

– Мне сказали, она даже подарила ему гоночную машину! – добавила англичанка с притворным смехом.

– Возможно, – ответил я.

Нет сомнения в том, что мать во многих отношениях изменилась за то время, пока Бузельхам жил в доме. Она купила ему подержанный «порш» с откидным верхом, что было совершенно не в ее духе. Она стала рассеянной, перестала интересоваться тем, что наполняло ее жизнь прежде. Когда я сообщил, что хочу съехать из дома и снять квартиру в городе, она лишь подняла брови.

– Будешь приходить на обед дважды в неделю вот и все, что она сказала.

В конце концов, ее отношение к Бузельхаму изменилось из-за длинной и замысловатой саги с участием его сестры. Выяснив все детали истории, мать тут же решила избавиться от него. Тем не менее, единственный способ, который она придумала, был настолько радикальным, что оказался и смехотворным. Мать прожила в этой стране много лет, и поведение Бузельхама не должно было ее так глубоко задеть – особенно потому, что оно не имело к ней ни малейшего отношения. То, что он сделал, мне кажется достаточно естественным, но опять-таки – я здесь родился. Впервые я услышал все от самого Бузельхама вскоре после того, как ушел из дома и снял квартиру в городе.

Я ужинал в гостях и вернулся домой пешком. С пролива надвигалась гроза. Вскоре по окнам забарабанил ливень. Очень ярко сверкнула молния, и электричество погасло. Я достал карманный фонарик, зажег несколько свечей и какое-то время постоял перед камином. Гроза откатилась и вернулась, дождь полил сильнее. В разгар всего этого кто-то постучал в дверь, я открыл, и там оказался Бузельхам, совершенно мокрый.

Он выглядел таким же необузданным и самодовольным, как всегда, несмотря на струи дождя, бежавшие по его лицу. Он тотчас снял туфли и носки, присел перед камином и чуть ли не внутрь залез, пока рассказывал свою историю. Каждый день, сказал Бузельхам, они видятся с его другом-адвокатом, который ему помогает.

– В чем? – спросил я.

Избегая прямого ответа, он повернулся ко мне на пятках и спросил, не дам ли я ему взаймы десять тысяч франков. Адвокату нужны деньги на фотокопии и нотариуса. Его гонорар будет зависеть от успеха этого дела. Как только я согласился дать ему деньги, история начала проясняться.

Некий богатый торговец из медины,склонный к удовольствиям сумеречного часа, каждый день сидел в кафе на окраине города. Здесь он мог смотреть на три стороны и видеть сотни людей, идущих по дорогам, поблизости и вдалеке. Каждый день то рано, то позже мимо проходила девушка с пожилой женщиной, которая несла корзину. Торговец садился за столик на тротуаре, лицом к той стороне, откуда они всегда приходили, чтобы издалека их заметить и смотреть на девушку. Каждый вечер он видел, как ее глаза ищут его среди людей в кафе, но, на секунду встретившись с ним взглядом, она не подавала вида, что подозревает о его присутствии.

«Сколько лет я не видел такой красавицы?» – вздыхал торговец. Он замечал эту пару на дороге под эвкалиптами, задолго до того, как его видела девушка, потому что они шли в свете заходящего солнца. Наступала секунда, когда девушка узнавала его и тут же склоняла голову. Богатый торговец, не отводя глаз, смотрел, как она подходит. Ему казалось, что она не идет, а танцует, и когда она проходила мимо – порой так близко, что он мог протянуть руку и коснуться ее джеллабы, – он горевал, что с ней нельзя заговорить.

Быть может, когда-нибудь ее выпустят одну, думал он и терпеливо ждал.

Этот день, наконец, настал: торговец увидел, что она идет одна, несет корзину, и с ней никого. «Ах», – тихо вздохнул он, потирая кончики пальцев. Он подозвал официанта и заплатил. Затем дождался, пока девушка пройдет Когда она повернула за угол, торговец поднялся и двинулся за ней.

Он поравнялся с ней, лишь когда она свернула на другую улицу. «Можно вас подвезти куда-нибудь?» – спросил он.

«Вы можете подвезти меня до дома, если хотите», – ответила девушка.

Не это богатый торговец надеялся услышать. Тем не менее, он привел ее к машине, стоявшей поблизости.

Я принес Бузельхаму чашку кофе. Он сделал глоток, не поднимаясь от огня, и несколько минут ничего не говорил. Потом оставил тон сказителя и продолжал обыденно, словно обобщая историю, которую я уже знал.

– Я как раз выходил из бакалаи увидел его «мерседес» далеко впереди. Причем не с бельгийским номером. С марокканским, а это означает деньги. И тут я перестал верить своим глазам, потому что дверца открылась, вышла моя сестра и побежала за угол. Я знаю, она меня видела, но не думала, что я заметил ее. Первой моей мыслью было пойти за ней и убить ее. Пока я там стоял, машина уехала. Я не видел того человека и не записал номер.

– Какой смысл ее убивать? – спросил я, хотя знал, что для него это один из тех бессмысленных вопросов, которые задают европейцы. К моему удивлению, он рассмеялся и ответил:

– Я не так глуп. Я еще и пожалел ее, когда она осталась в доме одна и я увидел, как она боится.

«Я видел, как ты выходила из машины, – сказал я, а потом добавил: – Ты говоришь, он всегда сидит в кафе “Дахла”. Завтра ты мне его покажешь. Когда будешь проходить мимо него, начни кашлять».

Так она и сделала, и когда он вышел из кафе, я пошел за ним и увидел, как он садится в свой «мерседес». Я смотрел, как он уезжает, и думал: «Может быть. Может быть. Иншалла!»

Выяснив личность этого человека по его номерному знаку, Бузельхам начал задавать вопросы – сначала кауаджив кафе, а затем сузил поиски до нескольких торговцев и владельцев торговых рядов в городе.

– Я узнал о нем больше, чем знает его мать, – сказал Бузельхам. – Он владелец половины текстильного завода на плазе Моцарта и жилого дома на Бульваре-де-Пари. И трех рынков. Так что однажды вечером, придя домой, я позвал сестру на крышу, где мы могли поговорить, и спросил: «Тебе нравится этот Касри?»

Она смутилась и завозмущалась: «Я даже не знаю его. Как я могу сказать, нравится ли он мне?»

Я разозлился и схватил ее. «Ты не знаешь, нравится ли он тебе. Но ты села в его машину, была рядом с ним. Что это значит?»

Она подумала, что я сейчас ее ударю, закрыла руками лицо и отвернулась. Конечно, у меня было право ее побить. Но я дал ей понять, что я на ее стороне и не скажу родственникам. На следующий день я даже купил ей новую одежду, чтобы Эль-Касри видел, как хорошо она выглядит, если приоденется. А сам решит подождать и посмотреть, произойдет ли все само собой.

Он продолжал ее домогаться, а она по-прежнему его отвергала. Затем однажды моему отцу, матери и всей семье понадобилось поехать в Мекнес с ночевкой, только мы с сестрой остались дома. Я подумал: переночую в Тетуане и посмотрю, что произойдет. Так что я сказал ей: ночью меня не будет, а ей придется переночевать у тетки. И попросил ее не говорить о моей поездке в Тетуан родителям, потому что я, конечно, обязан был оставаться в доме и присматривать за ней. Я подумал: если чему-то суждено произойти, это случится сегодня ночью. И был прав. Я поехал в Тетуан, а она пошла к нему домой; через некоторое время она пришла ко мне и сказала, что, похоже, в животе у нее ребенок.

Я тотчас повез ее в Гибралтар, в самую большую больницу. Мы провели там четыре дня, я получил документы по каждому тесту; никакого сомнения, сказали они: внутри есть ребенок.

Поскольку других важных дел не было, Бузельхам продолжал каждый день ходить в кафе на окраине города. Здесь он разговорился, а в конце концов – и завязал дружбу с богатым торговцем. Даже после того, как он привез сестру из Гибралтара, и адвокат занялся подготовкой стратегии, даже после того, как адвокат посоветовал богатому торговцу, что единственный способ избежать скандала – попросить девушку выйти за него замуж, прежде чем семья узнает о ее беременности, Бузельхам ежедневно сидел с ним в кафе, выслушивая историю его бурного романа.

«У нее есть брат, – сказал богатый торговец. – Вот кто хочет моей крови. Шлюхин сын обо всем прознал».

Тогда Бузельхам сказал: «Но почему шлюхин сын? Он позволяет тебе жениться на ней. Если бы он хотел, мог бы засадить тебя в тюрьму сегодня же. Ты ненормальный? Она была девственницей».

Богатый торговец согласился, что все так и есть. Не прошло и недели, как он явился к отцу Бузельхама свататься.

Бузельхам закончил рассказ, и я посмотрел на него, стараясь разглядеть его лицо, но видел лишь абрис головы на фоне пламени, а в комнате горели только две свечи.

– Ему не слишком понравится, когда он узнает, что ты ее брат, – сказал я.

Он только рассмеялся.

– Когда-нибудь, – сказал он. – Когда-нибудь.

Я принес новое полено, и он, наконец, поднялся.

Бузельхам особо не скрывал, что сыграл такую сомнительную роль в замужестве своей сестры; напротив, он подробно все обсуждал со своими марокканскими друзьями. Для него это было вопросом деловой сметки, и успехом он по праву гордился. Таким образом, по Танжеру начали гулять несколько искаженных версий этой истории. Мать слышала их, но считала баснями, которые разносят злые языки. И только через несколько месяцев после того вечера, когда Бузельхам приходил ко мне, она заставила себя во все поверить. И тут же повела себя безрассудно.

– Все это подло! – заявила она. – Я избавилась от него.

Она уволила его мгновенно, без каких-либо объяснений. Заплатила ему и велела немедленно покинуть дом. Через два дня она отправилась в Италию. Мне было ясно: она ожидала, что он прибегнет к шантажу, но ей было стыдно говорить об этом. Если бы только она обмолвилась о своем страхе, я постарался бы ее успокоить. Думаю, я знал Бузельхама лучше, чем она.

До того дня, когда он окликнул меня из кафе «Ракасса», я не видел его несколько недель. Мы сели в дальнем углу, где пахло отсыревшим цементом и угольным дымом. Бузельхам упомянул о матери, горестно качнув головой. Он не вдавался в детали – сказал только, что потерял работу садовника, когда мадам уехала. Он понимал, что она обиделась на что-то, но ее взбалмошность его обескуражила и расстроила. Ему казалось, что его выгнали из дома ни за что. Все же, когда мы расставались, он сказал:

– Будешь писать мадам, скажи, что Бузельхам передает привет.

Я не передал ни этого привета, ни последующих. Мать продала дом, не возвращаясь в Танжер, и мне казалось, что жить в Италии с отцом ей довольно скверно и без моих напоминаний о Бузельхаме.

1976

перевод: Кристина Лебедева