Текст книги "Старик и мистер Смит"

Автор книги: Питер Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– А как вы узнали о нашем появлении?

– Получили мистическое послание. В нем говорилось, куда идти. И мы пришли, а за нами придут и другие. Когда же мы увидели, как вы низвергаетесь с небес и лежите прямо под палящими лучами полуденного солнца, да еще посреди пустыни, где кишмя кишат ядовитые гады и бродят хищные тигры, мы сказали себе: «Се святые старцы первого ранга, высшие в иерархии». И мы сели в тени, чтобы солнце не сожгло наши жалкие головы, и стали ждать вашего пробуждения.

– А может, мы лежали мертвые? – спросил Смит.

– Но мы слышали ваше дыхание.

– Вы хотите сказать храпение, – вздохнул Старик.

– Следует признать, что временами раздавался и храп.

Было не вполне ясно, кто говорит – один и тот же святой старец или разные.

– Что-то новенькое, – шепнул Старик компаньону. – Сначала за нами по всему миру гонялось это… как его… ФэБэ… Ну, ты знаешь. Потом нас арестовали в Англии, атаковали в воздухе над Германией, подвергли преследованиям в Китае, заманили в ловушку в Японии, отдали под суд в Израиле, заставляли превращаться то в ос, то в медведей гризли, то в народных депутатов из несуществующей сибирской области. А здесь нас вдруг признали за тех – или почти за тех, – кем мы являемся на самом деле. Ах, почему это произошло так поздно?

– Потому что мы не похожи на других людей, – ответили из-под дерева.

– Вы что же, и шепот слышите?

– В ясную погоду мы даже слышим мысли друг друга, – добродушно хихикнул голос. – Вам, конечно, известно, что Индия – такая страна, где людям низших каст не приходится и мечтать об удовлетворении своих материальных потребностей. Поэтому мы сосредоточили всю свою энергию на целях духовных – ведь они доступны каждому, но чиновники, политики, промышленники и прочие продажные элементы общества, равно как и стоящие выше коррупции наследственные правители, всевозможные короли и махараджи, не считают нужным обременять себя духовностью.

– Какое длинное предложение, – подивился Старик.

– Мы имеем склонность говорить длинными фразами, потому что у нас чрезвычайно долгое дыхание. Это один из простейших способов достижения власти над естеством. Мы вдыхаем воздух гораздо реже, чем люди, лишенные духовной цели в жизни, и это – в сочетании с присущей нам высочайшей образованностью, которую мы редко применяем на практике, – делает нас невероятными занудами, когда нам все же приходится размыкать уста.

– Понятно, – задумчиво произнес Старик. – Вы стараетесь как можно лучше распорядиться тем немногим, что дала вам жизнь.

– Блестящая формулировка. Человечество при всем разнообразии составляющих его особей имеет множество типических характеристик. Например, когда человек видит лестницу (а в случае Индии – подвешенную веревку), его охватывает неудержимое желание забраться повыше, не слишком задумываясь, куда при этом попадешь (в случае Индии – никуда). В этом весь символический смысл веревки. Врожденный инстинкт тянет общество вверх. Мы же, святые старцы, видим не только выгоды подъема, но и ужасающие утраты, которыми этот подъем сопровождается.

– Мы только что из Японии, – сообщил мистер Смит, – и имели возможность лично убедиться в справедливости ваших слов. Там есть один старичок, на вид лет ста, которому служит более двух миллионов человек.

– Это безнравственно – если, конечно, он платит всем этим людям жалованье. Ибо, если один человек платит двум миллионам, можно не сомневаться: он платит им меньше чем следует. Таково правило, практически не ведающее исключений. Дабы поддерживать порядок, он вынужден одновременно быть жестоким патриархом и мошенником, а это означает, что в погоне за прибылью он потеряет свою душу.

– Я не понял, что вы имели в виду, когда сказали, что содержать на службе два миллиона человек безнравственно, если платишь им жалованье. Ведь еще безнравственнее не платить работникам ничего. По-моему, это называется рабством, – заметил Старик.

– Такое рабство осталось в прошлом. Теперь существуют другие формы рабовладения. Я же, разумеется, говорил о Будде, которому служит гораздо больше людей, чем вашему японцу, и который при этом ничего им не платит, освобождая души от продажности.

– Кажется, я понял, – задумчиво пробормотал Старик. – Вы имеете в виду древнюю поговорку «От денег добра не жди».

– Блестяще сформулировано. Очень точно и лаконично.

– Сформулировано без моего участия. Эту фразу произносило множество уст.

– Что отнюдь не снижает ценности вашего замечания. Я раньше этого выражения не слышал. «От денег добра не жди».

– Японский долгожитель сказал, что на его заводах скоро разработают технологию неограниченного поддержания жизни – иными словами, изобретут бессмертие, – повернул беседу в ином направлении мистер Смит.

– Ничего не выйдет.

– Откуда такая уверенность? Мы, например, не на шутку встревожились.

– И напрасно. Что-нибудь обязательно не сработает. Какая-то мелочь. Бракованный проводочек, короткое замыкание. Неважно что. Что за радость от вечной жизни, если она зависит от электричества. Довольно и того, что человек – раб своих внутренних органов: печени, почек, сердца. Однако о них можно не думать, даже отъявленные ипохондрики себе это иногда позволяют. Но о бракованном проводочке не забудешь. Одно дело – больной зуб, и совсем-совсем другое – зуб искусственный. О нем помнишь всегда. Органичная часть человеческого естества без нужды о себе не напоминает и сна не лишает. Ваш японец, очевидно, разрабатывает технологию бессмертия прежде всего для самого себя. Впоследствии – и это неизбежно – его открытие будет коммерциализовано. Японец станет повелевать миром, не отрываясь от подушки, и в конце концов его безумное начинание закончится полным крахом. Перегорит пробка, лопнет лампочка, произойдет еще что-нибудь. Слишком наглая идея, из нее ничего не выйдет.

– Вы нас успокоили. Но скажите, как вам, у которых ничего нет, удается держать в поле зрения весь мир?

– У нас нет ничего, и у нас есть все. Но даже если у тебя есть все, тебе этого мало. Вот почему мы пришли сюда. Мы хотим следовать за вами и увеличить наше знание.

– А если мы не хотим, чтобы вы за нами следовали?

– Мы, разумеется, выполним вашу волю. Но отныне вам никогда уже не удастся полностью избавиться от нашего присутствия.

– Приятная перспектива, – иронически обронил Старик. – И все ж объясните, как вы сумели извлечь столь многое из ничего.

– Мы отказались от соблазна карабкаться туда, куда не достигают наши органы чувств, участвовать в безумной гонке, именуемой прогрессом. Изучая то, что рядом с нами, пытаясь вникнуть в его суть, мы делаем первый шаг к познанию всего остального.

– А что рядом с вами?

– Тело. Подчини себе свое тело, и ты подберешься к сути мироздания ближе, чем если будешь болтаться где-нибудь в безвоздушном пространстве на тросе, прицепленном к космическому кораблю.

– И вам удалось подчинить тело?

– Мы едва царапнули скорлупу понимания, но и этого уже не так мало. К примеру, любой из нас намного старше вашего японского знакомого. Большинству святых старцев гораздо больше ста лет. Тела наши иссушены, но вовсе не бессильны. Тщедушны, но функциональны. Даже в выжженной пустыне нам не грозит обезвоживание – мы умеем впитывать росу через поры кожи. Нас насытит стебелек травы, опьянит исходящий от него тончайший аромат. Два стебелька – это уже пир, невоздержанность, первый шаг к саморазрушению. Мы способны всосать в себя через задний проход небольшое озерцо и перенести его в собственном теле на другое место. Но такими вещами мы занимаемся без свидетелей, чтобы не оскорблять чувства тех, кто подобных способностей лишен. Хотя иногда к нам за помощью обращаются жители отдаленных деревень, где скудны запасы воды и часты пожары. Любое отверстие в человеческом теле может быть использовано как для введения, так и для выведения различных субстанций. Благодаря искусству йоги органы чувств развиваются до такой степени, что слышишь за пределами слышимости и видишь происходящее за горизонтом (особенно при низкой облачности, заменяющей зеркало). Нам нет нужды тренировать голосовые связки, мы передаем свои мысли по звуковым волнам. И при этом в нашем искусстве нет ничего экстрасенсорного. Мы всего лишь используем в полной мере знание анатомии.

– Что ж, – медленно произнес Старик, осторожно подбирая слова. – Я не могу назвать вам свое имя, ибо боюсь уязвить ваши чувства. Глупая предосторожность, ведь вы относитесь к нам с таким почтением, но все же так будет лучше… Скажу лишь, что я в восторге от модификаций, которыми вы украсили первоначальный проект. Дело в том, что я имел некоторое отношение к его разработке. Честно говоря, я и не подозревал, что проект может быть до такой степени переработан и усовершенствован. Как-то не предполагалось, что человек будет питаться одной травинкой или утолять жажду утренней росой через поры кожи, но тем похвальней ваши заслуги. Я восхищен вашими достижениями, безмерно восхищен.

– Мы не знаем, кто ты, ибо ты и твой помощник сокрыли свой истинный облик. Может быть, нам и не нужно это знать. С нас довольно того, что мы видим, – твоих улыбчивых глаз и твоего добродушного чрева. Мы узрели его издалека, оно поднималось из травы золотистым куполом, отражая солнечные лучи с такой яркостью, что даже нам было больно смотреть. Мы обратили внимание на величественные контуры твоего живота, на его идеальную гладкость, лишенную признаков естественного рождения. Тогда-то мы и решили, что будем внимать тебе и восхищаться тобой.

Наступила долгая пауза, потом все тот же тонкий голос произнес:

– Мы очень надеемся, что это слезы радости.

Старик конфузливо закрыл лицо ладонью.

Мистер Смит не выдержал сентиментальной паточности момента и, одержимый духом иконоборчества, возопил противным, скрежещущим голосом, от которого святые старцы втянули головы в плечи:

– Никакой я ему не помощник!

– Прости, мы выбрали неверное слово. Быть может, следовало сказать «спутник»?

– Я такой же, как он. У нас одинаковый статус!

– Очевидно, тут какие-то тонкости небесной семантики, недоступные нашему пониманию.

– Вы уж извините, – вмешался Старик, рывком приподнимаясь, – но нам и в самом деле пора. Мы оба изрядно устали. Время отправляться в дорогу… Нас ждут в другом месте…

– Нас ждут в разных местах! – выкрикнул мистер Смит.

Специфический тембр его голоса привлек внимание тигрицы, решившей, что скрежещущие звуки может издавать какое-нибудь редкое, но вполне съедобное животное, – во всяком случае, почему бы не разведать?

– Если ты не заткнешься, я исчезну и оставлю тебя наедине вон с тем тигром, – предупредил Старик.

– Где тигр? – шепотом спросил компаньон.

– Вон сидит принюхивается.

– Не вздумай, а то я исчезну первый!

– И мы навсегда потеряем друг друга из виду.

После этого замечания мистер Смит умолк, но начал дрожать.

– Это не тигр, а тигрица, что еще опасней, – раздался голос одного из святых старцев. – Судя по набухшим соскам, она выкармливает тигрят. Самцы охотятся для собственного развлечения, как британские джентльмены. Самка же должна кормить молодняк, и эта альтруистическая мотивировка делает ее бесстрашной. Смотрите, она медленно движется в нашу сторону.

– И вы не боитесь? – спросил Старик.

– За долгие годы мы научились секретировать запах, не ощутимый для людского обоняния, но вызывающий отвращение у хищных зверей.

– Однако, я смотрю, вы неутомимы в своих исследованиях.

– К сожалению, немало святых старцев погибло в когтях тигров, прежде чем удалось найти нужную формулу запаха. Эти старцы пожертвовали собой ради общего дела.

Тигрица бесшумно кралась, пригнув морду к самой земле, – видимо, готовилась к финальному прыжку.

Старик поднялся.

– Нет! Не оставляй меня! – взвыл мистер Смит, вцепившись в край его тоги. Тигрица замерла на месте и возбужденно заморгала – скрежещущий звук определенно вызывал у нее повышенное слюноотделение.

– Закрой рот и больше не вопи, – приказал Старик, простер ладонь и стал делать ею в воздухе ласкающие движения. Тигрица перевернулась на спину, раскинула лапы и недвусмысленно дала понять, что ей нужно почесать живот.

Компаньоны уходили вдаль по узкой тропинке, святые старцы махали им вслед, а тонкий, неугасающий голос произносил слова последнего напутствия:

– Мы увидели великую силу Добра и теперь еще более укрепились в вере, что природа едина и каждая ее частица столь же священна, как целое. Идите, путники, и знайте, что отныне, где бы вы ни были, мы всегда будем неподалеку.

* * *

Первым нарушил молчание Старик. Это произошло примерно полчаса спустя, но мистер Смит по-прежнему держался за его подол.

– Природа, возможно, и едина. Не стану спорить и насчет того, что ее частицы, равно как и целое, священны. Но меня во всем этом трогательном равновесии смущает одна мысль: тигрята-то остались голодными!

– Как несостоявшийся тигриный обед позволю себе заметить, что меня подобный исход вполне устраивает.

– Надеюсь, они нас не слышат.

– Если, конечно, они не научились читать по губам через линию горизонта.

– Мы повернуты к ним спиной.

Впереди показалось какое-то селение, которое компаньоны поначалу приняли за маленькую деревеньку, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это окраина городка. По улице бродили священные коровы. Они мешали движению транспорта, лениво жевали товар, разложенный на прилавках зеленщиков, – одним словом, вели себя как вдовствующие императрицы, которые уверены, что им все, то есть абсолютно все дозволено. Только корон на рогах не хватало.

Мистер Смит опасливо косился на бродячих собак, а те поглядывали на него застенчиво и виновато, похожие на небольшие авиабазы блох и зловещего вида мух.

– Брысь! Фу, какие грязные, – бормотал мистер Смит и все ближе жался к Старику, стараясь избежать контакта с несчастными псинами, которым все время хотелось почесаться об него, причем с самыми дружелюбными намерениями. Людей на улицах постепенно становилось больше, жаркий день отступал, сменяясь более умеренным вечером. Компаньоны шагали по глиняной мостовой, лавируя между трехколесными автомобильчиками (водители отчаянно дребезжали велосипедными звонками) и священными коровьими лепешками. Внезапно мистер Смит оставил подол Старика в покое и со словами «Подожди секундочку» скрылся в магазине, где торговали всем на свете – от электровентиляторов до развесного шербета.

Такая неожиданная решительность изрядно встревожила Старика. Если уж Смит преодолел трусость, значит, соблазн оказался нешуточным. Тут Старику пришлось посторониться – прямо на него перла священная корова. На пресыщенной физиономии этой Марии-Антуанетты было запечатлено бескомпромиссное «Раз у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Старик сделал вид, что и так собирался отойти в сторонку (что было неправдой).

В сточной канаве лежал какой-то человек столь ужасающего вида, что по сравнению с ним мистер Смит показался бы настоящим денди. Старик обратился к нищему на урду, но бедолага, покрытый толстой коркой грязи и заросший буйной, много лет не стриженной гривой, ответил ему на чистейшем английском:

– Не говори со мной на этой кошмарной тарабарщине, приятель. Или на языке ее величества, или вообще никак.

– Извините. Я думал, вы, хиппи, все давно уже вернулись домой.

– Куда домой?

– В Англию.

– Мой гуру вернулся, а я застрял. Невезуха. Ты не поверишь, дружище, но ведь я был когда-то кинозвездой. Бенедикт Ромэн, слыхал? Псевдоним, конечно. Хотя твое поколение меня вряд ли знает. Я был кумиром подросткового зрителя. Потом решил отдать дань моде – нашел себе гуру и отправился в Индию постигать мудрость. Платил кучу денег, особенно если учесть, что меня совсем не кормили. Зато пил по-черному. Денежки все тю-тю, даже на обратный билет не осталось. Настоящая трагедия. Так что выручи, подбрось пару рупий, а?

– Увы. Единственное, чего у меня нет, так это денег, – сочувственно вздохнул Старик.

– Все вы так говорите. Ничего, я уже привык. Тут нищему подают, только если он индуист или буддист. А такие, как я, у которых кожа смугла не от природы, а от грязи, хуже неприкасаемых. Особенно если ты верный сын англиканской церкви – не столько по убеждению, сколько по воспитанию. Ладно, что я могу для тебя сделать, пока я еще жив?

– Я знаю, это звучит абсурдно, но я ищу гору Эверест.

– Ты что, собрался на нее залезть в ночной рубашке? На что только люди не идут, лишь бы попасть в Книгу Гиннесса. Безумная идея. В самый раз для нашего чокнутого века. Я бы составил тебе компанию, но дальше лагеря номер один мне не вскарабкаться… Значит, так. Идешь в том же направлении, за городом сворачиваешь направо и дальше все вперед и вперед. Дорогу спрашивать не понадобится – горы видно издалека. Только не перепутай Эверест с другими пиками, некоторые из них на взгляд кажутся выше.

– Огромное спасибо.

– Не за что. Передавай привет родителям, если окажешься в тех краях. Генерал сэр Мэтью и леди Йокселл-Мокселл. Скажи им, что их сына, скорее всего, уже нет среди живых. Бенедикт Ромэн! Не мог же я сниматься в кино под своим настоящим именем – Робин Йокселл-Мокселл. Да и для сточной канавы как-то не очень. Старика эта скорбная повесть несказанно растрогала. Он решил, что не может бросить в беде падшего, но не утратившего достоинства аристократа. Зачем возвращаться из путешествия на Землю с таким незавидным трофеем, как угрызения совести? Оглядевшись по сторонам, Старик засунул руку поглубже в карман и пролил на бродягу дождь рупий. Тот, дрожа от возбуждения, кинулся подбирать добычу.

– А еще говорил, что пустой! – истерически захихикал обездоленный.

– У меня и в самом деле нет денег. А с этими будьте поосторожней, они фальшивые. Уж я-то знаю, сам их изготовил. Советую для начала потратиться на кусок мыла и ножницы. Это повысит вашу кредитоспособность.

– А я все видел! – злобно объявил невесть откуда взявшийся мистер Смит. Под мышкой он держал картонную коробку. – Значит, для старого друга денег у нас нет, а для чужого дяди – пожалуйста?

– Что там у тебя? – спросил Старик, готовясь к самому худшему.

– Телевизор. Японский.

– Ты его одолжил? Но зачем?

– Затем, что ты мне денег не даешь, вот зачем. И не одолжил, а стибрил, как обычно. Давай поскорей затеряемся в толпе, пока продавец не хватился.

– Прошу прощения, – извинился Старик перед бродягой.

– Ничего, я люблю слушать, как ссорятся педики. Будто на родине побывал.

– Идем. – Старик потащил мистера Смита за собой, и компаньоны поспешно удалились с места двойного преступления.

– Прошу тебя больше не устраивать публичных сцен, – пилил спутника Старик. – Видишь, какую ты нам создаешь репутацию.

– Не нам, а тебе. У меня репутация уже имеется. И потом, я не виноват, что ты пробуждаешь в моей натуре все самое худшее.

– К чему тебе телевизор? Без антенны он работать не будет, а в твоем невентилируемом жилище антенну не поставишь.

– Ничего, что-нибудь придумаю. Должен придумать. Пришла пора возвращаться к монотонности рабочих будней, и я уже чувствую, чего мне будет не хватать в первую очередь. Телевизора. Я к нему душой прикипел. Телевидение – сплошной, бесконечный рекламный ролик моего образа жизни. Тотальное разрушение, коррупция в верхах, беспредельная вульгарность и дивная бессмысленность. Очень жаль, что все это, как говорят люди, туфта. После конца съемок покойники оживают, смывают грим и отправляются домой к женам и любовницам, чтобы отдохнуть перед следующей серией. Однако утешительно, что телевизор смотрят мириады дебилов, и кое-кто из них, вдохновленный этим блевотным кошмаром, пытается претворить его в жизнь. Дебилы выходят из дому и начинают убивать. Дебилы верят, что жизнь такая, какой показана на телеэкране, и хотят быть частицей этой жизни. Человек, лишенный воображения, может воспользоваться воображением коллективным, оно-то и называется телевидением. Если б на свете существовала справедливость, телевидение должно было бы платить мне процент от прибылей за авторские права!

– Какая досада и какое разочарование, – произнес Старик, слегка запыхавшийся от быстрой ходьбы, – что накануне возвращения в свое одинокое царство ты решил вернуться к своим прежним взглядам, стал таким злым и колючим. Подумать только, во время нашего путешествия были моменты, когда я начисто забывал, кто ты!

– Вспомнил? То-то, – повеселел мистер Смит и прижал к груди телевизор, словно мать плаксивого младенца.

Старик замер как вкопанный.

– Что это?

– Я ничего не слышал.

– Это не звук. Запах. Чем-то пахнет. Принюхавшись, мистер Смит пожал плечами:

– Не чувствую.

– Готовят еду! – догадался Старик. – О-о, святые угодники, я хочу есть! – и затрясся, как маленький мальчик, которому срочно кое-куда надо.

– Хм, я есть не хочу, но ты помнишь те заросли, через которые мы продирались, когда улепетывали от тигрицы?

– Помню.

– Там попадались какие-то кусты с колючками. Вот, полюбуйся. Он задрал грязную штанину. На лодыжке багровели многочисленные царапины.

– Что это? – наклонился Старик.

– Кровь.

– Не может быть!

Оба переглянулись. Последовала наэлектризованная пауза.

Старик придушенным голосом объявил:

– Все. Последняя ночь, и мы покидаем Землю.